Нежное безумие - читать онлайн

Пролог

Четырнадцать лет

Дарья

Плитка дрожит подо мной синхронно с толпой балерин, скачущих позади. Их шаги словно глухие удары артиллерии.

Каштановые, черные, прямые, рыжие и кудрявые волосы повсюду. Они сливаются, словно радуга из стрижек и причесок. Но я ищу только одну-единственную блондинку, голову которой хочется разбить о старый пол.

Надейся, что ты не здесь сегодня, сучка.

Замерев, я стою на пороге балетной студии моей матери, бледно-розовый купальник впивается прямо в ребра. Белая спортивная сумка болтается на плече. Кожа на затылке горит из-за тугого пучка. Каждый раз, когда я распускаю волосы, мои золотые локоны клочьями падают на пол в ванной. Я постоянно говорю маме, что это все из-за того, что с моими волосами слишком много возятся, но это чушь. И если бы она хоть раз наплевала на все это – по-настоящему, а не притворялась, – она бы узнала обо всем.

Я, подергивая ногами в пуантах, сглатываю нарастающий ком беспокойства. Вии здесь нет. Слава Марксу!

Девочки проносятся мимо, толкая меня в плечо. Их хихиканье отдается где-то в животе. Спортивная сумка падает с плеча с глухим стуком. Все мои одноклассники стройные, вытянутые и гибкие, с идеально ровной осанкой, словно восклицательный знак. Я? Я маленькая и с фигурой вопросительного знака. Всегда неуверенная в себе, застывшая на грани срыва. Выражение лица не стоическое и величественное; оно постоянно подводит меня и слишком непредсказуемое. Кто-то не умеет скрывать свои чувства, у меня написано все на лице. Я улыбаюсь во все тридцать два зуба, когда я счастлива, но я всегда довольна, когда моя мама смотрит на меня.

«Тебе следует заниматься гимнастикой или чирлидингом, милая. Это подходит тебе намного больше, чем балет».

Да, иногда она говорит вещи, которые подрывают самооценку. На ее поверхности теперь есть выбоина в форме этих слов, где я сдерживаю свой гнев.

Мелоди Грин Фоллоуил – бывшая балерина, которая сломала ногу на первой неделе в Джульярдской школе[1] в восемнадцать лет. С самого рождения от меня ждали, что я стану балериной. И к моему «везению», я исключительно плоха в этом.

Вошла Виа Скалли.

Четырнадцатилетняя Виа такая, какой я стремлюсь стать. Высокая, стройная, с ослепительно-светлыми волосами. Но хуже всего то, что на фоне ее прирожденного таланта мои движения выглядят как оскорбление всему танцевальному миру.

Три месяца назад Виа получила приглашение на пробы из Королевской академии балета. Четыре недели назад она их прошла. Ее преуспевающие родители не смогли выкроить время из-за работы, так что моя мама буквально ухватилась за шанс полететь с ней на неделю в Лондон. Сейчас целый класс ждет новости о том, решится ли Виа учиться в Королевской академии балета. Ходят слухи, что все уже решено. Даже украинский танцор Алексей Петров – шестнадцатилетний самородок, которого считают Джастином Бибером в мире балета, – выложил фото в Инстаграм после ее проб.

Жду с нетерпением создания волшебства вместе.

Неудивительно слышать про волшебство, которое может создавать Виа. Она всегда была ведьмой.

– Милая, перестань топтаться у входа. Ты загораживаешь проход, – монотонно проговорила мама, не поворачиваясь ко мне. Я могла видеть ее отражение в огромном зеркале от потолка до пола. Она хмуро смотрела на список присутствующих, оглядываясь на дверь и ожидая прихода Вии.

Прости, мама. Здесь всего лишь твой отпрыск.

Виа всегда опаздывает, но мама, которая обычно ненавидит непунктуальность, спускает ей это с рук.

Я наклонилась поднять спортивную сумку и вошла в студию. Сияющий балетный станок обрамляет комнату, панорамные окна открывают вид на красоту центра города Тодос-Сантос с его великолепной роскошью. Персиковые скамьи украшают зеленые улицы, кристально-голубые башни сверкают на линии горизонта, где океан целует небо.

Я услышала, как скрипнула дверь, и зажмурилась. «Пожалуйста, только не ты».

– Виа! Мы как раз ждали тебя, – щебетание мамы словно выстрелило мне в спину из звукового пистолета, и я покатилась кубарем от шока. Вздохи пронеслись по комнате. Я схватилась за станок, удерживая себя от падения. Покраснев, я взялась за него одной рукой и сползла в небрежном плие.

– Милая, будь так добра, освободи место для Вии, – промурлыкала мама. «Как символично, мамуля, я бы тоже хотела, чтобы Виа освободила для меня место».

Конечно, ее величество самородок не надела сегодня костюм для занятий балетом, хотя у нее был привезенный из Италии гимнастический купальник, о котором другие девочки могли только мечтать. Абсолютно ясно, что Виа из безумно богатой семьи, потому что даже обеспеченные люди не готовы выложить двести баксов за базовый купальник. Кроме моей мамы, которая, вероятно, понимала, что мне никогда не стать настоящей балериной, и наименьшее, что она могла сделать – одевать меня подобающе.

Сегодня на Вии короткая футболка с птичкой Твити и рваные легинсы. У нее красные глаза, а волосы в полном беспорядке. Она что, даже не пыталась привести себя в порядок?

– Милая, – бросила она мне с высокомерной ухмылкой.

– Щенок, – я резко ответила ей.

– Щенок? – фыркнула она в ответ.

– Я бы назвала тебя сучкой, но признай, у тебя еще нет зубов, чтобы кусаться как следует.

Я поправила туфли, сделав вид, что мы закончили наш разговор. Но все совсем не так. Она завладела всем временем моей матери, встала на моем пути еще до того, как я начала огрызаться. Виа посещает другую школу в Сан-Диего. Она утверждает, что это из-за того, что ее родители считают детей в Тодос-Сантосе слишком опекаемыми и испорченными. А по их мнению, дочь должна расти среди настоящих людей.

А знаете, что самое обманчивое в жизни? Пытаться казаться тем, кем ты не являешься на самом деле. Я осознаю тот факт, что я изнеженная принцесса. Осудите меня (давайте, я смогу постоять за себя).

– Подойди ко мне после занятия, Ви, – произнесла мама, повернувшись к магнитофону. Ви (Ви!) воспользовалась моментом и вытянула ногу, больно наступив мне на палец.

– Упс, кажется, ты не одна такая неуклюжая, Дарья.

– Я бы пожелала тебе сдохнуть, но боюсь, что мама заставит меня пойти на твои похороны, а такая мелочь не стоит моего времени.

– Я бы сказала тебе поцеловать мой зад, но боюсь, что это уже сделала твоя мамочка. Ах, если бы она любила тебя хотя бы наполовину от того, насколько сильно она любит меня. Хотя это прикольно; в конце концов, у тебя есть деньги на психолога. И на ринопластику, – ухмыляясь, она похлопала меня по спине, и я ненавижу, ненавижу, ненавижу тот факт, что она симпатичнее.

Оставшийся час занятия я не могла сосредоточиться. Я не глупая, я знаю, что мама любит меня больше, чем Вию, несмотря ни на что, но я также знаю – это потому что так и должно быть.

Спустя вечность занятие закончилось. Девочки парами плавно потянулись к лифту.

– Дарья, дорогая, сделай одолжение и принеси нам что-нибудь из «Старбакс». Я буду в малой комнате для девочек, нам надо кое-что обсудить с Ви.

Мама похлопала меня по плечу, а затем изящно вышла из студии, оставив витать в воздухе аромат ее любимого парфюма. Она пожертвовала бы все органы, лишь бы ни один волосок не упал со студентов. Мама окутывает любовью балерин, заставляя меня сгорать от ревности.

Я схватила мамину сумку и развернулась до того, как успела обменяться, как говорит папа, «любезностями» с Виа.

– Ты бы видела выражение ее лица на моих пробах, – протянула Виа, стоящая у зеркала позади меня. Гибкая, словно акробат, она точно смогла бы обернуться вокруг моей шеи и придушить до смерти. – Мы произвели фурор. Она сказала, что, судя по всему, я хотя и не единственная, но все-таки буду их лучшей ученицей. Это словно… – она пощелкала пальцами, подбирая слова. Я видела ее в отражении зеркала, но не спешила поворачиваться. Слезы предательски задрожали на кончиках ресниц. – Это словно искупление. Ты не можешь быть балериной просто потому, что это ты. Но я – это я. Так что, по крайней мере, она любовалась тем, кого любит.

Папа говорит, что внутри меня живет Халк, он становится больше и больше, когда я испытываю ревность, иногда он вырывается наружу и делает то, что Дарья просто не способна совершить. Он говорит, что ревность – это дань, которую посредственность платит гению, а я совершенно не посредственная девушка.

Короче говоря, я с ним не согласна.

Я всегда была популярной и всегда боролась за свое место под солнцем. Но я также думаю, что я обычная. А Виа особенная, она сияет настолько ярко, что сжигает все на своем пути. Я всего лишь пыль под ногами, я раздавлена, выжата и яростна, как Халк.

Никто не хочет быть плохим человеком. Но некоторые, например я, просто ничего не могут с собой поделать. Слеза скатилась по щеке, я обрадовалась, что мы одни в комнате. Я повернулась лицом к Вии:

– Да что с тобой не так?!

– Что не так? – вздохнула она. – Ты просто испорченная принцесса, пустышка, ты отвратительно танцуешь. Как только у самой Мелоди Грин Фоллоуил мог родиться кто-то настолько обделенный талантом?

Мне захотелось заорать: «Я не знаю! Никто не мечтает родиться в семье гения. Маркс, благослови Шона Леннона за то, что он выжил».

Я бросила взгляд на ее дорогущие пуанты, вскинув бровь:

– Не делай вид, что я здесь единственная принцесса.

– Ты пустоголовая, Дарья! – она тряхнула головой.

– По крайней мере, я не дура. – Я пыталась сохранять спокойствие, но все мое тело дрожало.

– Да ты даже не можешь занять первую позицию! – воскликнула Виа, вскинув руки вверх. И она не ошибалась, что злило меня еще больше.

– И снова: какое тебе дело?! – прорычала я.

– Да потому что ты просто занимаешь долбаное место, вот почему! Пока я лезу из кожи вон, ты просто получаешь место в классе, так как твоя мама учитель.

Это мой шанс рассказать ей правду.

То, что я из кожи вон лезу еще сильнее как раз потому, что не уродилась балериной. Но вместо этого мое сердце разбилось на мелкие кусочки. Я резко развернулась и бросилась вниз к пожарному выходу, перепрыгивая через две ступени, вывалившись прямо в калифорнийскую жару. Любая другая девушка повернула бы налево и скрылась в парке Либерти, но я пошла направо, в «Старбакс» по той причине, что не могу – и не хочу – разочаровать маму еще сильнее. Посмотрев по сторонам, убедившись, что никого нет, я наконец вспомнила о сумке, что висит у меня на плече уже больше часа. Я встала в очередь, достала мамин кошелек, вытирая рукавом слезы. Вдруг что-то упало на пол.

Это был свежий конверт с нашим домашним адресом, но имя, написанное на нем, заставило меня замереть.

Нервно вздохнув, я открыла письмо, не думая о том, что оно адресовано не мне. Один вид имени Виа над моим адресом заставил меня захотеть орать до тех пор, пока не рухнут стены здания. Первое, что я заметила, – знак в самом верху:

Мои глаза зависли на одной строке, как зажеванная пленка кассеты:

Виа принята в академию. Я должна была обрадоваться тому, что она исчезнет с моих глаз долой, но вместо этого я ощутила во рту кисловатый привкус зависти.

У нее есть все: родители, деньги, слава, талант. Но самое главное – безусловное внимание моей мамы.

У нее есть все – у меня ничего. Мой внутренний Халк стал настолько огромным, что стало сложно дышать.

Путь в новую жизнь в одном конверте. Жизнь Вии зависит от бумаги. От бумаги в моих руках.

– Детка? Малыш? – тон баристы, который даже не намекал на то, что я детка или малыш, вывел меня из оцепенения. – Чего вы желаете?

Чтобы Виа умерла.

Я сделала заказ и скользнула в угол зала, где прочла письмо еще тысячу раз. Будто слова могут чудесным образом измениться.

Пять минут спустя я забрала два напитка и вышла на улицу. Добравшись до ближайшего мусорного бака, я поставила холодный чай, чтобы он не мешал держать письмо. Вероятно, мама хотела открыть его вместе с Виа, а я лишила их этой маленькой возможности.

Извините, что прерываю этот священный момент.

– Поставь напиток, и никто не пострадает, – ошарашил меня тягучий, словно мед, голос. Моя рука замерла над баком. Это парень, и довольно молодой. Я застыла на месте, не уверенная, что поняла правильно. Он опустил подбородок чуть ниже, но я не смогла четко рассмотреть лица из-за поношенной кепки с логотипом Райдерс. Он, высокий и тощий – почти пугающий, – скользит ко мне, словно бенгальский тигр. Если бы он нашел способ передвигаться по воздуху, то даже не обременял бы себя такой обыденной вещью, как мышечный тонус.

– Мы собираемся это выбросить? – он указал на холодный чай.

Мы?! Черт побери, не может быть и речи об этом.

Я двинулась к нему с чаем. Пусть забирает этот тупой напиток себе. Боже. Он прерывает мой нервный срыв чаем.

– В этом мире не бывает ничего бесплатного, глазастик.

Я зажмурилась, желая, чтобы он испарился отсюда. Этот засранец реально меня сейчас обозвал глазастиком? Да я хотя бы не выгляжу как скелет в отличие от некоторых. Мои размышления снова вернулись к Вии. Почему мама получила письмо на наш домашний адрес? Его нельзя было отправить сразу домой к Вии? Может, мама вообще удочерит ее?!

Я подумала о своей сестре Бейли. Ей всего лишь девять, но она уже зарекомендовала себя как одаренная танцовщица. Если Виа переедет в Лондон, может, она поспособствует, чтобы мама отправила в Академию балета и Бейли? Когда-то велись разговоры, что я должна подать туда заявление, пока не стало ясно, что скорее я стану пекарем в Панера, чем балериной. Я начинаю склеивать по кусочкам эту провальную реальность.

Что, если мне пришлось бы переехать в Лондон, видеть, как обе девочки добиваются успеха, пока я тону в своей бездарности?

Бейли и Виа могли бы стать лучшими подругами.

Я была бы вынуждена жить в вечно дождливом и сером городе.

Мы бы расстались с друзьями детства: с Воуном, Найтом и Луной.

В конце концов Виа окончательно заняла бы мое место в мамином сердце.

Хмммм, нет уж, спасибо.

Не в этот раз, черт подери.

Пока я молчала, парень сделал шаг мне навстречу. Я не испугалась, хотя… может, стоит? На нем грязные джинсы – я имею в виду настоящую грязь, а не ту, которую наносят специально, – а также синяя футболка на два размера больше, с дырой на левой груди размером с маленький кулак. Там была надпись, сделанная маркером и явно женским почерком; там подпись? – Адриана. Хотелось бы мне знать, насколько милее меня эта Адриана.

– Почему ты назвал меня глазастиком? – Я сильнее сжала письмо в руке.

– Потому что, – он наклонил голову настолько низко, что я разглядела лишь его бледно-розовые, немного пухлые губы. Он обладал до такой степени глубоким голосом, что я ощущала какую-то приятную боль в груди. Не знаю почему, но обычно парни моего возраста противны мне. От них пахнет пиццей, которая неделями стоит на солнце. – Потому что у тебя такие глаза, глупышка. Знаешь, что тебе нужно?

Чтобы мама перестала напоминать мне, что я неудачница?

Чтобы Виа исчезла навсегда?

Чтобы ты отвалил от меня, чувак.

Я сунула руку в мамину сумку и достала из кошелька десять долларов. Парень выглядит так, словно ему срочно необходимо поесть. Хоть бы он взял их до того, как спустится мама и начнет задавать неудобные вопросы. Я не должна разговаривать с незнакомцами, особенно такими, которые будто ковырялись на свалке в поисках еды.

– Морской камешек. – Он показал на меня рукой, игнорируя деньги и напиток.

– Тот самый, который ты откопал на Этси?[2] – я хмыкнула.

Отлично, я такая же странная.

– Хах, там один хлам! Оранжевый морской камень. Вот что офигенно. Я нашел такой на пляже на прошлой неделе и загуглил, оказалось, что это одна из самых редчайших вещей в мире. Ты в курсе?

– Зачем же ты отдаешь такую ценность незнакомке? – я закатила глаза.

– А почему бы и нет?

– Эм, алло, забываешься? Разве не ты сказал, что ничего в этом мире не бывает бесплатно?

– А кто сказал, что это бесплатно? У тебя ПМС сегодня?

– Вот только не надо об этом!

– Хорошо, не будем о месячных. Но тебе точно нужен друг прямо сейчас, и я готов занять эту должность. Я даже приоделся, взгляни. – Он пригладил непрезентабельную одежду с извиняющейся улыбкой.

Тепло снова разлилось в моей груди, словно теплый воск. Я обнаружила, что злость можно ощущать физически. Мне ужасно захотелось пнуть этого парня. Он флиртует? Флиртует. Парень с дыркой в футболке.

– Ты хочешь стать моим другом?! – Я разразилась смехом. – Слишком наивный? Кто так говорит?

– Я. Я так говорю. И я никогда не был наивным. – Он одернул футболку, поднял медленно голову выше, открывая большую часть лица. Римский профиль, как говорит моя мама, и челюсть, слишком квадратная для моего ровесника. Все черты лица острые, вероятно, он будет привлекательным мужчиной, но сейчас парень больше похож на анимешного героя. Могучий Макс.

– Слушай, ты будешь брать деньги или напиток? Моя мама придет с минуты на минуту.

– И?

– И она не должна увидеть нас вместе.

– Из-за моего внешнего вида?

Пфф.

– Нет, потому что ты мальчик. – Мне не хочется быть с ним жестокой, хотя обычно я такая. Особенно с парнями. Особенно с такими симпатичными лицами и сладкими голосами.

Мальчишки могут учуять запах разбитого сердца с другого континента. Даже в четырнадцать. Даже в середине невинного летнего дня. У каждой девочки есть невидимая струнка внутри, которая отвечает только определенным парням.

Этот парнишка… он уничтожит ее, если я позволю ему.

– Возьми камушек. И дай мне что-нибудь взамен. – Он протянул мне раскрытую ладонь, я взглянула на маленький уродливый камень. Моя ладонь сжала письмо так, что зашуршала бумага.

Парень полностью поднял голову, и наши глаза встретились. Он изучает меня с глубоким интересом, словно я произведение искусства, а не человек. Мое сердце отбивает бешеный ритм, а в голове крутятся глупые мысли. Вы когда-нибудь замечали, как надежно укрыто сердце под ребрами? Это безумие. Будто наше тело знает, насколько оно хрупкое и как сильно нуждается в защите. Перед глазами начали плясать белые пятна, и он проплывает где-то против течения.

– Что в письме?

– Мой самый страшный кошмар.

– Дай сюда! – Он приказал, и я поддалась. Не знаю почему. Скорее всего, по причине того, что я так хотела от него избавиться. Я хотела причинить самую сильную боль Вии. Я хотела расстроить маму. Господи, что со мной? Я ужасный человек.

Его глаза все еще смотрят на меня, пока он разрывает конверт на мелкие кусочки и бросает в мусорку, словно конфетти. У него темно-зеленые глаза, глубокие, словно густой лес в туманный день. Хочется окунуться в них и убежать в самую чащу. Что-то произошло во мне в тот самый момент.

– Ты не отсюда, – сказала я. Слишком невинный. Слишком хороший. Настоящий.

Он тряхнул головой:

– Миссисипи. Семья моего отца оттуда. Кстати, одолжишь мне что-нибудь? – повторил он, практически умоляя.

Зачем ему что-то от меня?

Что ж, он имеет право попросить что-то взамен.

Я не двигалась, замерла на месте. Взамен я протянула ему холодный чай. Он взял его, сократив расстояние между нами, открыл крышку и вылил все содержимое на разорванное письмо. Вдруг он прижался ко мне. Мы сплелись воедино. Сердце к сердцу.

– Закрой глаза.

Его голос стал хриплым, томным и совершенно другим. Я сдалась.

Я знала, что это случится, а самое главное, я сама позволила этому случиться.

Мой первый поцелуй.

Я всегда думала, что все произойдет с футболистом, певцом или со студентом по обмену из Европы. С кем-то, кто выходит за рамки моего маленького мира, отредактированного фильтрами в Инстаграме. Не с парнем с дырой в футболке. Но я нуждалась в этом. Нуждалась почувствовать себя нужной, привлекательной и желанной.

Его губы едва касаются, неровное дыхание щекочет. Я ощущаю тепло на своих губах, бейсболка задевает лоб, и то, каким образом он скользит поцелуем, заставляет меня неуверенно сжать губы. Я забыла, как дышать, положила руки ему на плечи, незнакомое, нарастающее желание внутри заставляет меня попробовать его на вкус. Мы соприкасаемся ртами, забирая воздух друг у друга. Мы все делаем неправильно. Я приоткрываю губы, впуская его. Он открывается навстречу мне. Сердце бешено колотится, я ощущаю, как кровь бежит по венам, как вдруг он произносит:

– Не сейчас. Я возьму и это, но не сейчас.

Стон разочарования срывается с моих губ.

– Что же ты попросишь взамен, если я всего лишь взяла у тебя камешек?

– Сохрани для меня все свои первые разы, – прошептал он где-то между ухом и губами, после чего отстранился.

Не хотелось открывать глаза, я желала закончить начатое. Но он решил за нас двоих. Я перестала ощущать тепло его тела еще в тот момент, когда он сделал шаг назад.

Мне так и не хватило храбрости узнать его имя.

Десять, пятнадцать, двадцать секунд прошло.

Веки затрепетали сами по себе, тело подводило меня.

Он ушел.

Сбитая с толку, я облокотилась на мусорный бак, теребя ручку от маминой сумки. Через пять секунд мама схватила меня под руку и повела в «Рэндж Ровер». Ноги не слушались меня, а голова кружилась.

Синяя футболка? Бейсболка? Нежные губы? Это все, что я о нем помню?

– А, вот ты где. Спасибо за кофе. Холодного чая не было сегодня?

Я так и не смогла ответить ей, мы забрались в машину и пристегнули ремни. Мама копалась в сумочке Prada, поставив ее на подлокотник.

– Хм, мне показалось, что я достала из ящика четыре письма, а не три.

Вдруг меня осенило – она не знает! Виа поступила, но она даже не в курсе, что за письмо пришло сегодня. А потом этот парень разорвал его, потому что оно расстроило меня…

Судьба. Судьба. Судьба.

Два года назад папа решил, что он устал слушать, как три женщины ноют в доме «О господи!», поэтому нам пришлось заменить слово «господи» на «Маркс», в честь Карла Маркса, чувака, который был атеистом или что-то типа того. И вот Бог или Маркс – кто-то из них — послал этого парня помочь мне. Если он, конечно, был настоящим. Вдруг я придумала его, чтобы оправдать свой поступок.

Я достала зеркальце и нанесла немного блеска для губ, сердце бешено стучало.

– Мама, ты такая рассеянная. Если бы ты уронила письмо, то заметила бы.

Мама нахмурилась, затем кивнула. За минуту, пока она заводила машину, я поняла две вещи:

Первое – она ждала этого письма с замиранием сердца.

Второе – она опустошена.

– Милая, пока я не забыла, я купила тебе тот блокнот, который ты так хотела.

Мама достала кожаный ежедневник в черном футляре и вручила его мне. Я обнаружила его раньше, но не могла и предположить, что это что-то для меня. Она всегда отвлекалась, покупая Вии любые подарки.

Пока мы ехали в тишине, на меня нашло озарение.

Здесь я буду записывать все свои грехи.

Здесь я похороню все мои печали.

Я закрыла зеркало и сунула руки в карманы толстовки, как вдруг нащупала что-то маленькое и твердое. Вытащила и взглянула с восхищением.

Оранжевый морской камешек.

Он отдал мне его, даже если бы я не приняла его.

Сохрани для меня все свои первые разы.

Я закрыла глаза, и огромная слеза медленно скатилась по моей щеке – он был настоящим.

Пенн

Вопрос: кто отдает самую драгоценную вещь девчонке, которую он даже не знает?

Ответ: этот придурок прямо перед вами. Сделайте мне футболку с надписью «Я тупой» и со стрелкой, ведущей прямо ко мне между ног.

Я бы мог продать эту дурацкую вещицу и погасить кредит за мобильный телефон Вии. Но, увы, корабль уже пошел ко дну. И я могу лишь наблюдать со стороны, как он тонет.

Самое худшее то, что я знал, что ничего из этого не выйдет. Мне четырнадцать, и я целовался только с двумя девчонками. У обеих был огромный язык и слишком обильное слюноотделение. Но эта выглядела так, будто у нее маленький язык, так что я не мог пройти мимо и не выяснить.

Но в ту самую минуту, когда наши губы соприкоснулись, я понял, что не могу сделать этого. Она выглядела депрессивной. Грустной. Навязчивой? Я не знаю, черт побери. Может, у меня просто кишка тонка. Может, тот факт, что я наблюдал за ней три раза в неделю издалека, парализовал меня.

Эй, как вы вырубаете поток мыслей? Мне надо, чтобы они заткнулись. Сейчас!

Мой друг Кэннон передает мне сигарету на веранде нашего дома. С тех пор как еда стала дефицитом у нас, я беру все, что лежит на столе.

Кучка подражателей-гангстеров в красных банданах переходит на нашу сторону улицы, ведя питбультерьеров и держа магнитофоны, из которых играет агрессивный испанский рэп. Их собаки лают, пытаясь сорваться с поводков, а Кэннон лает на них в ответ. Он настолько высокий, что может задеть головой долбаный самолет. Я затягиваюсь и передаю сигарету Камило.

– Я одолжу тебе пятьдесят баксов, так что ты можешь позвонить, – откашлялся Камило. Он огромный, загорелый, и у него уже приличная щетина на лице. Выглядит так, будто он чей-то мексиканский дед.

– Не надо никому звонить! – завопила моя сестра-близняшка, лежащая лицом вниз на траве недалеко от нас. Будто она надеется, что солнце сожжет ее дотла.

– Вы все оглохли?! Или как? Я на это не подписывалась.

– Мы возьмем деньги, – проигнорировал я. Мы обязаны позвонить в балетную школу, это все ради нее. Она не должна оставаться здесь. Это не безопасно.

– Я люблю тебя, Пенн, но ты самая настоящая заноза в заднице, – подвела итог близняшка и бросила в нашу сторону кусок газона, который она вырвала, даже не поднимая головы. Она поблагодарит меня потом, когда станет знаменитой и богатой – ведь балерины много зарабатывают? – а я остаюсь здесь, с моими глупыми дружками, курю и пускаю слюни на местных девчонок Тодос-Сантоса. Может, мне не придется стоять и торговать наркотой. Есть то, в чем я делаю успехи: спорт и особенно борьба. Тренер говорит, что я должен потреблять больше белка, если хочу, чтобы мои мышцы росли, а также больше углеводов для набора массы. Но это вряд ли произойдет в ближайшем будущем, ведь все большая часть денег уходит на автобусные билеты до балетной школы моей сестры.

Я провожаю ее, так как чертовски волнуюсь, если она ездит одна. Особенно зимой, когда очень рано темнеет.

– Мне казалось, что ты говорил о том, что у твоей сестры прекрасно все получается? Каким образом она не поступила? – промямлил Кэннон, проводя рукой по своим длинным дредам, виски у него выбриты. Я ударяю его по руке с такой силой, что он падает в кресло, не издав ни звука, держась за свой крепкий бицепс.

– Я думаю, она должна продемонстрировать нам свои умения. Давай скорее, Виа. Покажи, как ты двигаешься.

Кам включил «Milkshake» Келиса на мобильнике, смял упаковку от жвачки и запустил прямо в голову Вии.

Ее рыдания прекратились, сменившись гробовым молчанием. Я оборачиваюсь к Камило, потирая подбородок, замахиваюсь и ударяю его прямо в челюсть, отчетливо слыша ее хруст.

Подскочив с травы, Виа побежала в дом и захлопнула за собой дверь. Не уверен, что это хорошая идея – сидеть в гостиной, когда Рэтт дома и жалуется на то, что он уставший и голодный. Сестра, вероятно, снова поругается с ним и прибежит на веранду, поджав хвост. Мама выше того, чтобы вмешиваться, но даже если она это и делает, то всегда становится на сторону своего парня. Даже когда он использует купальник, подаренный учительницей Вии, чтобы протереть туфли. А делает он это специально, чтобы вывести ее из себя. В такие дни она ходит на занятия в рваных легинсах и поношенной футболке, рыдая всю дорогу в автобусе. А он в это время дрочит в общественном туалете парка Либерти.

– Дай мне полтинник, – я протянул ладонь и повернулся к Кэму. Он покорно вложил купюру в руку. Я собираюсь купить самый большой бургер себе и Вии, пополнить счет ее телефона, чтобы она могла позвонить миссис Фоллоуил.

Я направился в Ин-энд-Аут, Камило и Кэннон последовали за мной, словно тени. Потрескавшийся бетон и росписи мертвых подростков обрамляли улицу. Пальмы сгорбились от бремени нищеты и повисли над пожелтевшими, словно больные зубы, зданиями.

Уже спустя двадцать минут, чувство удовлетворения от бумажного пакета в руке, заполненного сочными бургерами и картофелем фри, переполняет меня. Виа забудет обо всех своих переживаниях, когда увидит все это. Я открыл дверь, и то, что я увидел, заставило уронить пакеты на пол.

Парень матери растянулся на моей сестре, лежащей на диване, его жирный живот вывалился ей на грудь. Он бьет ее по лицу, его волосатая грудь блестит от пота, а рука сгибается каждый раз, когда он это делает. Рваные джинсы расстегнуты, ширинка спущена вниз. Она хрипит и кашляет, пытаясь сделать вдох. Недолго думая, я бросаюсь к ним и снимаю его с нее. Лицо сестры окровавлено, она еле выдавливает из себя, что он дешевый ублюдок, а он кричит, что она воровская тварь. Я хватаю Рэтта за воротник его рубашки и отталкиваю подальше от Вии. Он покачивается и падает на пол. Я ударяю его в лицо с такой силой, что хруст сломавшейся челюсти раздается по всей комнате. Его голова отскакивает, ударяясь о пол. Я бросаюсь к Вии, но вижу лишь спину, которая выскальзывает за дверь. Успеваю схватить ее за руку, но она вырывается. Что-то мягко падает на пол между нами. Я поднимаю: это что? Зуб? Господи боже. Он выбил ей зуб!

– Прости, – ее голос приглушен из-за крови во рту, – я не могу, не могу, Пенн.

– Виа! – кричу я.

– Пожалуйста, – умоляет она, – отпусти меня.

Я пытаюсь догнать ее, поскальзываясь на следах крови, которые оставляет за собой Виа. Даже мои руки полностью покрыты кровью. Я замедляюсь у открытой двери, готовый выбежать. Как вдруг меня втаскивают обратно и бросают на диван:

– Не так быстро, засранец. Твоя очередь!

Я закрываю глаза и позволяю всему идти своим чередом, понимая, почему Вии пришлось сбежать.

Дом там, где сердце.

Прошло три дня после побега Вии.

И два с половиной дня с тех пор, как мне удалось хоть что-то поесть, чтобы меня не стошнило (пиво же считается, да?).

После того как Рэтт избил ее за кражу мобильного телефона и попытку позвонить в Лондон, я не удивлен, что она не вернулась. Уверен, это лучше, чем трахаться с Рэттом. Виа обычно очень осторожна с ним, так как она девушка. То был момент слабости с ее стороны и стоил ей гораздо больше, чем она была готова заплатить.

В надежде, что она объявится, я весь пятничный день провел, шатаясь около балетной студии. Вдруг она осталась ночевать в доме учительницы? Кажется, они были близки, хотя довольно сложно сказать, ведь Виа надевала маску каждый раз, когда мы пересекали черту города Тодос-Сантос на автобусе. И меня трясло от того факта, что она так и не вышла на связь, убеждая себя, что у нее есть на это причина.

В шесть часов девочки, одетые во все розовое, начали медленно выходить из здания. Сунув руки в карманы, я остановился у черного блестящего Range Rover и ждал учительницу. Она покинула здание последняя, смеясь и прощаясь с толпой учеников. Рядом с ней шла девушка. А если быть точным: именно та, которую я поцеловал. А еще точнее – девчонка, по которой я схожу с ума весь год. Она прекрасна, словно экспонат из музея. А самое печальное – недостижимая. Они заметили меня на полпути. Глаза девушки округлились в удивлении, и она осмотрелась, пытаясь понять, есть ли свидетели нашего разговора. Вероятно, она подумала, что я здесь ради нее.

– Привет, – сказала она и заправила прядь волос за ухо. Она взглянула в сторону миссис Фоллоуил, всем видом показывая, что не знает, кто я такой.

– Привет, – ответил я, параллельно убивая бабочек в животе: сейчас не то время и место, – мадам, моя сестра Виа, она ваша ученица. Я не видел ее уже три дня.

Учительница ошеломленно вскинула брови, будто я ей только что сказал, что оставил кучу дерьма на капоте ее тачки. Она сказала блондинке подождать в машине, схватила меня за руку и потащила в переулок. Скрывшись между двумя зданиями, она приказала мне сесть и начала разговор.

– Я звонила ей по пять раз в день, оставила кучу сообщений, – прошептала она мне прямо в лицо. – Я хотела сказать, что ее приняли в Королевскую академию балета. Когда письмо так и не пришло, я позвонила туда лично. Ее уже ждут. Об оплате можете не беспокоиться, как я и говорила ранее: я за все заплачу.

Вздох вырвался из меня. Все ее будущее прямо здесь, а она может валяться где-нибудь в канаве. Проклятье, Виа. Черт тебя побери, неуловимая четырнадцатилетка.

– Прекрасно, мадам, спасибо вам за услугу, за которую ей никогда не расплатиться, если мы не найдем ее, – немного съязвил я. Сказав «мы», я имел в виду только себя. Мама никогда не будет этим заниматься – она никогда не обременяла себя заботой о случайном отпрыске от наркомана, – а Рэтт несказанно обрадуется новости, что теперь надо кормить на один рот меньше. Когда нам позвонили из школы, я просто соврал, что Виа у моей тети, а мама лишь подтвердила, когда завуч заявился к нам домой. С ненормальной прической, сигаретой во рту, словно это была кислородная маска, мама даже не поинтересовалась – правда ли это. Если я позвоню в полицию, то они упрячут нас обоих в детский дом. Может, вместе, но я сомневаюсь. Я не могу позволить этому случиться, мы не должны разлучаться с Вией.

Миссис Фоллоуил уставилась на меня с таким выражением, будто она подхватила кишечный грипп. Скорее всего, ее поразил тон, с которым я обратился к ней. Обычно, я намного дружелюбнее, но не сейчас, когда я впервые столкнулся с пропажей сестры. Дома мне приходилось вычищать стены от рвоты матери, закрывать дверь туалета, если Рэтт засыпал прямо на толчке. Поэтому я не смотрю на взрослых с тем уважением, как делает ее дочь.

– Ого, – все, что вымолвила миссис Фоллоуил.

– Спасибо за проницательность. Всего хорошего. – Я подскочил и двинулся по улице. Она развернула меня, ухватив за предплечье.

– Моя дочь… – она сжала губы и виновато опустила взгляд. Девушка, сидевшая в «Ровере», пялилась на нас и грызла ногти. – Моя дочь и Виа никогда не ладили. Я пыталась заставить их общаться, но чем больше я это делала, тем сильнее становилась их неприязнь друг к другу. Я подозреваю, что это из-за нее не дошло то письмо на прошлой неделе. Письмо, которое было так важно… Даже не знаю, зачем я говорю тебе это, – выдохнула она, качая головой. – Я всего лишь догадываюсь об этом… Но я не хочу знать наверняка, понимаешь? Мне неприятно даже то, что я просто задумываюсь о таком.

А может, стоило бы задуматься.

Обрывки воспоминаний начали мелькать перед глазами: я забираю письмо, зажатое в ее руке, разрываю его, бросаю в мусорный бак, ее расцветающая улыбка. И лимонад, который я вылил на обрывки, поддавшись умоляющему блеску в ее голубых глазах.

Я уничтожил все мечты моей сестры. Воплотил в жизнь кошмар.

Моя челюсть сжалась, я сделал шаг назад и бросил последний взгляд на девчонку, запечатлев ее в памяти. Занес ее в черный список, пообещав себе уничтожить ее, как только представится возможность.

– Так что, Виа не у вас? – Голос мой становился жестче, словно олово, с каждым словом. Я в отчаянии, не знаю, что делать. Я хочу разорвать этот мир на части, лишь бы найти Вию, но я не всевышний, чтобы уничтожить этот мир. Все идет своим чередом, потому что такие дети, как мы с Вией, постоянно исчезаем. И никому нет до этого дела.

Миссис Фоллоуил покачала головой. Она немного смутилась, дотронувшись до моей руки:

– Эй, почему бы тебе не пойти со мной? Я высажу Дарью у дома, и мы вместе поедем искать твою сестру.

Дарья.

Я развернулся и бросился к автобусной остановке, ощущая себя идиотом, полным ненависти и жизни. Я чувствую себя живым, как никогда до этого. Потому что я хочу убить Дарью. Она все отодвинула на задний план; пока я любовался ею, все вокруг нас сгорело.

Я как-то сказал ею: «Ты выглядишь так, будто тебе нужен друг». Идиотская мальчишеская доверчивость. Я мысленно выбросил это на землю и растоптал на пути к автобусу, который уже подъезжал.

Дарья была права – я наивен. Идиот. Ослепленный ее волосами, губами и сладкой меланхолией.

Мчась на остановку, я слышал, как кричит мое имя миссис Фоллоуил. Она знает, как меня зовут. Она знает, кто я такой. Кто мы. И почему это волнует меня? Почему меня волнует то, что девчонка знает, что я бедный.

Я запрыгиваю на первый подъехавший автобус, не имея понятия, куда он меня привезет.

Как можно дальше от девушки, но недостаточно далеко от меня самого.

Жжение в груди усиливается, дыра в моем сердце становится все больше и больше, и я уже слышу шепот бабули в своей голове.

Глазастик.