Пятница, 20:50
Поднимаясь по лестнице после ужина, Иэн поддерживал Лорен под локоть – оба были изрядно навеселе. Ему не терпелось оказаться с ней в постели. Их комната находилась на третьем этаже, в самом конце коридора. Пока Лорен возилась с замком, Иэн от нечего делать начал рассматривать дверь напротив. Должно быть, за ней была лестница, ведущая в заднюю часть здания и спускающаяся куда-то к кухне. Проход наверняка был служебным: персонал отеля никогда бы не стал использовать парадную лестницу, которая выглядела столь внушительно.
Иэн подтолкнул дверь ладонью: перед ним открылась пыльная, тускло освещенная площадка узкой и грубой деревянной лестницы.
– Что ты делаешь? – спросила Лорен.
– Просто смотрю, – ответил он.
– Что у тебя за грязные мыслишки?
Все его грязные мыслишки были о ней. Иэн схватил ее за руку и притянул к себе.
– Пойдем со мной, детка, – он поцеловал Лорен в шею и начал медленно расстегивать пуговицы на ее блузке. – Давай же, никто не увидит.
Не слушая ее нежных возражений, он потянул ее на лестницу.
Генри и Беверли после ужина вернулись к себе в номер на втором этаже.
– Думаю, я немного почитаю перед сном, – сказал Генри.
– А я приму ванну, – ответила Беверли.
Она проскользнула в мраморную ванную комнату, захватив с собой дорогущую сексуальную ночнушку, которую купила специально для этого случая. Уткнувшийся в книгу Генри ничего не заметил.
Они так давно не занимались любовью. В соседних комнатах всегда спали дети, да и сами они к концу дня слишком уставали и раздражались, так что секса в их жизни почти не было. Время буквально утекало сквозь пальцы. Но она постарается все исправить. Пока наполнялась ванна, Беверли повесила новую ночную сорочку на дверной крючок и замерла, любуясь бледно-палевым шелком, отороченным кружевом цвета слоновой кости. Генри еще не видел ее нового приобретения. То-то он удивится. Она смущенно вспомнила невзрачную пижаму, которую носила изо дня в день, – давненько она не появлялась перед ним в красивом белье. В этой шелковой ночнушке она снова почувствует себя привлекательной.
Беверли добавила в ванну пену и погрузилась в пузырящуюся воду, решив, что эти выходные положат начало их с Генри новой жизни. Может быть, завтра они проспят допоздна и закажут завтрак в постель, как делали когда-то раньше, давным-давно.
Вскоре Беверли, благоухая розами, вышла из ванной и приблизилась к кровати. Крем сделал ее кожу мягкой и нежной, и в новой шелковой сорочке она чувствовала себя неотразимой. Генри сидел в кровати и читал. Когда он поднял голову от книги, Беверли кокетливо улыбнулась, неожиданно смутившись. Как нелепо.
Но такой реакции она от него не ожидала: муж выглядел чуть ли не напуганным. Похоже, он ничуть не рад и совсем ее не хочет.
Беверли была потрясена.
Генри быстро взял себя в руки и сказал:
– Прости, дорогая. Я просто… очень устал.
Хотя он всего лишь ответил ей ее же словами, ей показалось, что он отвесил ей пощечину. К лицу Беверли прилила кровь, глаза защипало от слез. От обиды она не знала, что сказать. Неужели она жила в иллюзиях?
– Я думала, мы приехали, чтобы побыть вместе, – сдерживая слезы, сказала она. – Но, кажется, ты не слишком этого хочешь.
Он с шумным вздохом отложил книгу и тихо сказал:
– Возможно, уже слишком поздно.
Слишком поздно? Не может быть, чтобы он говорил всерьез. Не может быть. Она расплакалась, хлюпая носом. Как больно. Напуганная и растерянная, она неподвижно стояла перед ним в тонкой, как паутинка, ничего не скрывающей сорочке. Так и было задумано, но теперь она жалела, что купила эту проклятую ночнушку. Лучше бы она вообще не заходила в этот пафосный магазин белья пару недель назад, надеясь и краснея. Ей вдруг захотелось, чтобы они вообще не приезжали в это проклятое место. И что только взбрело ей в голову? Она не хотела, чтобы их брак окончательно распался у нее на глазах. Надо было оставить все как есть. Они были слишком заняты, чтобы задумываться о жизни и отношениях, и, возможно, так и продолжали бы дружелюбно не замечать друг друга, уделяя все внимание нуждающимся в них детям. Она не желала разглядывать их отношения под микроскопом. Зачем открывать этот ящик Пандоры? Беверли вдруг испугалась того, что Генри еще может сказать. Испугалась остаться в одиночестве, испугалась, что ее бросят. Несмотря на карьеру, она никогда не чувствовала себя независимой. Развод разорит их обоих, и оба они это знают. Она с ужасом подумала, что если он хочет разойтись, то, должно быть, безнадежно несчастлив.
Возможно, уже слишком поздно. Какая же она дура. Она не видела дальше своего носа, не знала, о чем он думал. Все эти мысли вихрем пролетели у нее в голове, пока она, покрываясь мурашками, беззащитно стояла перед Генри в своем дорогом неглиже. Стесняясь собственного мужа, она скрестила руки на груди, видневшейся в вырезе ночнушки, который вдруг показался ей непристойным. Что, если он с ней порвал? Мысли неслись, как потерявший управление поезд, мчащийся к катастрофе. Беверли хотелось завернуться в свой плотный махровый халат, но она не могла пошевелиться. Она мешком осела на кровать и, тяжело, прерывисто дыша, спросила:
– Что ты имеешь в виду?
Он вздохнул и с сожалением сказал:
– Беверли, мы уже давно не были счастливы.
Она не знала, что ответить. Конечно, они не были счастливы. Никто из ее друзей не был счастлив – а как может быть иначе с разорительной ипотекой, изматывающей работой, проблемными подростками и стареющими родителями? Учитывая лежащий на их плечах груз забот, в их возрасте счастье казалось утопией. Недоуменно глядя на мужа, она подумала, что тот ведет себя как ребенок. Должно быть, у него что-то вроде кризиса среднего возраста. Капризничает, как балованный малыш, который хочет все время быть счастлив и не понимает, что всегда быть на седьмом небе невозможно. Так не бывает. Генри не из тех мужчин, которые в один прекрасный день понимают, что несчастны, посылают к чертям старую жизнь и делают что хотят. Конечно, нет. Она же не может все бросить и творить что вздумается, лишь бы стать счастливой. Женщины не могут выставлять себя такими идиотками. Общество им не позволит. Зато мужчины так поступают постоянно. Беверли почувствовала, что ожесточилась не только на мужа, но и на весь мир. Почувствовала себя бессильной – да, она гораздо слабее, чем он. Ей никогда не хватало ни эгоизма, ни даже времени, чтобы задуматься о собственном счастье.
Она сидела, глядя на Генри и думая, что чуть было не лишилась всего. Но, может, все-таки еще не слишком поздно. Ему стоит только сказать, что он сморозил глупость, что он, конечно, ее любит и хочет наладить отношения. Что у них просто накипело и он это понимает. Что им обоим пришлось нелегко и нужно помочь друг другу, научиться дорожить браком. И тогда, она уверена, они могли бы снова друг друга полюбить. Она не готова сдаться. Не сейчас. Но, сколько она ни ждала, он все молчал.
– Что значит «ты не был счастлив»? – наконец с напускной сдержанностью спросила Беверли.
Ей хотелось шлепнуть его по губам, как капризного ребенка. Эгоистичный мальчишка. Ей хотелось одернуть его так же, как она одергивала детей, пока они не превратились в своевольных, неуправляемых подростков. Он не отвечал, и она добавила:
– И с чего ты взял, что у тебя больше прав на счастье, чем у всех остальных, – например, у меня, у Тедди и Кейт?
Генри с глухой ненавистью взглянул на жену. Он терпеть не мог, когда она напускала на себя этот высокомерный вид. Прямо-таки настоящая мученица. Она понятия не имеет, как это невыносимо. Неужели он не заслужил пожить в свое удовольствие?
А ведь она и сама несчастна. Только и делает, что жалуется. По крайней мере, так ему кажется. Он виновато подумал, что, возможно, был к ней несправедлив. В своей крошечной ночнушке Беверли выглядела такой ранимой, что ему внезапно стало ее жаль. Но он все равно не мог заставить себя обнять ее и утешить.
Интересно, какой видят его жену другие. Что думают о матери Тед и Кейт? Он ведь и правда не знает. Они жалуются, что мать вечно их пилит, но она явно в них души не чает. Генри знал, что она хорошая мать, но понятия не имел, как на самом деле относятся к ним обоим дети. Чувства подростков были для него загадкой. Генри любил своих детей, но больше не любил их мать, и это все сильно усложняло. Он боялся сделать им больно, навредить.
Он оказался, как говорится, между молотом и наковальней. А теперь они с женой застряли в этом отеле на все выходные. Чем они будут заниматься все это время?
– Я не думаю, что у меня больше прав на счастье, чем у тебя и детей, – сухо сказал он.
Разумеется, проблема не в этом. Как это на нее похоже – вечно она извращает каждое его слово. Он вовсе не считает себя важнее ее и детей. И, по его мнению, она тоже несчастлива. Вся разница между ними в том, что, в отличие от нее, он это видит. А может быть, в том, что он не боится это признать. И готов бороться за свое счастье.
Возможно, к концу выходных все как-то прояснится.
Пятница, 23:30
Гвен понимала, что ведет себя безрассудно, но ей было все равно. На нее что-то нашло, и она не собиралась бороться со своими желаниями. Возможно, «Вдова Клико» ударила ей в голову. Или все дело в его запахе – Дэвид пах дорогим мылом и заграничными костюмами. А ведь он еще к ней даже не прикоснулся.
Дэвид попросил Бредли принести им еще шампанского. Молодой человек подбросил в камин дров и бесшумно закрыл за собой дверь.
– Симпатичный парень, – сказал Дэвид, наполняя бокалы. Она рассмеялась.
Они болтали, уютно устроившись в библиотеке. Гвен нравился его голос, особенно теперь, когда он говорил с ней наедине. Голос Дэвида стал ниже, доверительней и даже как будто более хриплым, и она чувствовала себя желанной. Он говорил вполголоса, придвигаясь все ближе к ней, и она подалась к нему в ответ.
Оба они знали, что произойдет потом.
Когда они пришли к нему – он предложил проводить Гвен до ее номера, но она покачала головой, – Дэвид с мягким щелчком закрыл за ними дверь, и ее охватила сладкая дрожь. Она замерла в темноте, затаив дыхание.
Он завел руки ей за шею, расстегнул замочек и снял с нее колье. Гвен почувствовала себя обнаженной. Она сдавленно вздохнула и застыла в ожидании.
Он аккуратно положил колье – недорогое, из полудрагоценных камней, но красивое – на комод у двери. А потом поцеловал ее.
Поцелуй разбудил в ней что-то, что она слишком долго подавляла, и она поцеловала его в ответ, но не безудержно, а медленно, словно была не уверена, что не совершает ошибку. Дэвид, казалось, все понимал. Он и сам как будто еще сомневался.
Беверли никак не могла заснуть. Вдали от детей ее всегда мучила бессонница, а теперь весь ее мир рушился. К тому же из-за стены – из номера Даны и Мэтью – доносился приглушенный шум спора. Неужели все вокруг несчастны?
Ее раздражало, что Генри так быстро уснул. Лежит себе, похрапывает. Можно подумать, ему на все плевать. Кто знает, что ждет их в будущем. Почему она должна волноваться за них обоих? Вся эмоциональная нагрузка всегда ложилась на нее одну.
Они договорились, что не будут больше обсуждать их брак, пока не наговорили лишнего. Утро вечера мудренее. Возможно, утром они проснутся совсем в другом настроении.
Глубокой ночью, когда Беверли наконец начала засыпать, послышался сдавленный крик. Но сон уже владел ею, и крик вплелся в ее видения и стал частью кошмара. Кто-то пытался ее задушить. По причудливой логике сна она издала громкий крик, хотя к ее лицу была плотно прижата подушка.
Суббота, 01:35
Райли лежала в постели, уставившись в потолок. Интересно, когда Гвен пойдет спать? Если верить наручным часам, уже почти два часа ночи. Она не настолько наивна, чтобы думать, будто Гвен с Дэвидом все это время провели в библиотеке. Гвен пошла к нему в номер. Переспала с ним. Возможно, она проведет с ним всю ночь и вернется к ним в комнату только утром.
Райли не находила себе места от беспокойства. Паника накатывала на нее волнами. Она вовсе не ханжа. У нее было много любовников. И дело не в ревности и зависти. Но она была уверена, что с этим Дэвидом Пейли что-то нечисто. Только вот не могла вспомнить что. Черт, ну почему здесь нет Интернета?
Ее так и подмывало встать и постучать в дверь Дэвида Пейли. Но она даже не знала, в каком номере он остановился.
Как же ее достала эта неопределенная, неотступная тревога. Она сказала себе, что здесь, среди всех этих людей, с Гвен ничего не случится. Она знала, что Гвен с ним.
Наконец Райли погрузилась в беспокойный сон. Засыпая, она как будто услышала далекий крик, но тут же убедила себя, что это всего лишь воспоминание. Она часто слышала крики в полусне и давно к ним привыкла. Они предвещали кошмары.