– Ты об этом никому не скажешь, поняла меня? – мама дёргает за локоть, больно сжимая через куртку.
Меня как тряпичную куклу тащили до машины в соплях и слезах. Темень кромешная, но я всё равно воровато озираюсь по сторонам. У нас темнеет быстро очень, при этом всегда есть шанс нарваться на безмолвных зрителей. А зрителей на сегодня хватило. Дурман сошёл с первой волной испуга.
– Я … мам… я…
– Заткнись! – звонкая пощечина, – Закрой свой рот, пока я не успокоюсь! – ширит разъярённо, – Села в машину!
Держусь за пылающую щёку и открываю пассажирскую дверь чёрного седана матери. Слёз уже нет, я и холода не чувствую. Остался только панический страх и единственный вопрос. Как оправдаться… как оправдаться…
Пелена перед глазами, во рту вкус крови, пальцы не гнутся. Сердце отбивает чечётку, пока смотрю как мама садится за руль и вцепляется в него руками. В салоне тишина, я боюсь всхлипнуть.
Стыд скручивает нутро. Внутри меня столько всего смешалось за последние двадцать минут, что я не знаю, как себя вести. Мне просто страшно.
Мама ни просто зла, она в дичайшей ярости. В какой-то момент кажется, что она меня убьёт, как минимум явно борется с этим. Уничтожающий взгляд что бросила на моё лицо говорит о многом. Щека пульсирует нестерпимо. Мне не обидно, я готова что угодно стерпеть и всё простить, лишь бы получить призрачный шанс что-то исправить. Кажется, что ничего нельзя. И это страшно. Мне впервые насколько дико страшно.
Проходит больше пяти минут, когда, совладав с собой, поворачивается и чётко проговаривает:
– Никто! Слышишь меня, никто этого знать не должен. Никогда. Поняла меня?! Если в лицо кто-то скажет или начнут шушукаться за спиной ври всё что хочешь, но не сознавайся. НИКОГДА! Поняла меня? Никогда! Не смей это подтверждать. Тебя там не было!
Острый как бритва взгляд кружит по моему лицу. В темноте он кажется кошмарным. И я пугаюсь этого взгляда куда как больше, чем того, что натворила.
Энергично киваю. Больше ничего не остаётся, только согласиться. Да я бы на сделку с всадником была бы согласна, только бы не это всё. Давлюсь истерикой и пристёгиваю ремень безопасности.
Рывком выныриваю из сна и сажусь. Ходуном в грудной клетке забилось сердце, на вылет качает кровь. Прокашливаюсь и выдыхаю, успокаиваясь. Вот это флэшбэки после вчерашней ругани… Пиздец. Смеюсь, нервно потирая глаза. Гребённая вселенная подкидывает на вентилятор.
Даю себе пару минут на то, чтобы продышать. Тот дикий страх, сейчас, я могу просто продышать. Морщусь, вспоминая подробности. Туманный весенний вечер навсегда научил меня держать язык за зубами. В шестнадцать это не плохой навык, согласитесь.
Ловлю приступ злости и рывком откидываю одеяло.
На хер. Отмахиваюсь. Не хочу ничего вспоминать. Прошли, проработали и забыли. Спрыгиваю с кровати и в душ бегу. Куча дел, нет времени предаваться меланхолии.
В ванной смотрю на своё отражение, кручусь на месте. Кто-то бы отдал душу за такие сиськи и задницу с лицом, а я смотрю на это как на проклятие, потому что, по сути, ничего кроме боли это тело мне не дарит. И пофиг, что боль не физическая. Физическая мне даже нравится. Особенно, когда лениво поднывают мышцы. Это вот я люблю.
Нетерпеливо раскатываю по телу скраб, совсем не бережно по коже фигачу. Нервничаю сильно. Чувствуя острую тягу закурить. Визуализирую этот момент. Даже глаза прикрываю и втягиваюсь глубоко, потом медленно выдыхаю. А потом вспоминаю, что не курила больше месяца, с того самого похода в клуб с Ритой. Я всё-таки смогла её вытащить, да так вытащила, что она за один вечер сделала пятилетку. Ох… видел бы это её бывший мудак, я бы хотела посмотреть в этот момент на его рожу.
Намыливаю волосы, не щадя дорогущее средство. Так всё бесит, что плевать если его у меня тоже отберут. Интересно, спустится до этого или дальше продолжит манипулировать исключительно словами?
Манипулировать я и сама умею. Учитель перед глазами был знатный. Усмехаюсь. Не страшно, я как-то заматерела что-ли.
Мозг услужливо подкидывает чёткое воспоминание вчерашнего разговора. Тело реагирует напряжением.
– Ты не поедешь, Марин, мы договаривались. Это не серьёзно. Ведешь себя как маленькая девочка. Взрослые люди так не поступают.
Отставляю чашку с чаем, облокачиваюсь локтями, подмечая как мать зеркалит мою позу. Смотрим друг на друга в упор. Я так устала за сегодня с мелкими, что сил ворочать языком нет, ни то, чтобы говорить. Но, говорить придётся.
– Мы не договаривались о том, что ты меня сватать собралась за какого-то пупсика, – едко выдыхаю, – Это протеже твоего нового любовника?
Зелёные глаза матери леденеют. Последнее время у нас дерьмовые отношения. Две змеи не могут жить в одном террариуме. Рано или поздно одна хочет сожрать другую.
У меня не плохая мать. Я всегда была обута, одета и ела хорошую еду, ходила с дорогим телефоном и по репетиторам. Но вот… тепла не случилось. Не всем суждено стать хорошими матерями – я к этому философски отношусь теперь. Не сужу, нет, просто я выросла, а она продолжает давить на меня, словно я в пятом классе. Поэтому внутри бунтует и последний год я не считаю нужным молчать.
– Никто тебя не сватает. Я просила один единственный вечер. Просто ужин в ресторане и всё.
Глаза обиженные, голос с претензией, поза напряжённая. Это ни первые «смотрины» и не первый раз я пытаюсь свинтить. Раньше кричала, что не хочу ни с кем даже говорить, у меня Саша есть, я его люблю. Сейчас, вот, нет никого… прикрыться нечем. Да и глупо это. Я же не в рабстве, могу просто отказаться. Или не просто. Не важно.
Больше в случайные встречи не верю и не ведусь на уговоры где-то посидеть. Она ничего не делает просто так. Мне стукнуло восемнадцать, а ей стукнуло в голову.
Мать вбила себе в голову, что я должна быть пристроена и как можно скорее. Это и забота и не желание разгребать, если вдруг что… В своё время она разгребала одна со мной на руках. Я должна быть благодарна, что меня не пристроили в детский дом, пока она удачно мужа себе ищет. А может быть, в критический момент появился дядя Сава и всё поменялось? Как-то так случилось, что я плохо помню раннее детство, только с того момента, когда большой, грузный мужчина переступал порог нашего съемного жилья.
– Нельзя выбрать другую дату? Я же говорила, что у меня сборы.
Ответом служат пренебрежительно закатанные глаза.
Нежелание матери признавать то, что спорт плотно вошёл в мою жизнь, откровенно бесит. Она как-то резко забыла после моих восемнадцати, что именно она и привела в волейбольную секцию, когда нужно было выбрасывать огромное количество энергии. Я была непоседой, но в пятнадцать всё изменилось и пришлось бросить… Чтобы ещё через год врач посоветовал замещение, и я вернулась в строй, так сказать. А вот сейчас, её это бесит. Мне смешно.
Моя психика очень быстро адаптировалась, и я сама не заметила, как в таком ритме зажила. Теперь я и мячик срослись, мы друг без друга не можем. Я столько дофамина получаю там, что ничего рядом и не стояло. На фоне отказа от таблеток, так совсем без этого не вытяну.
– Каникулы, девочка моя, какие сборы? – хлопает ресницами деланно.
– Региональные, мама, – без улыбки отвечаю, – Если ты забыла, то я КМС (прим. КМС-кандидат в мастера спорта) и играю не только внутренние матчи.
– А мне кажется, что это ты забыла, что все твои хотелки оплачиваю я, начиная с брендированных кроссовок до прокладок.
Тараним друг друга яростными взглядами.
– Решила отобрать у меня деньги? Серьёзно? – саркастически поднимаю бровь, – У меня есть работа и отец присылает. Это не аргумент, – отмахиваюсь.
Хмыкает зло, руки под грудью складывает и откидывается на спинку с превосходством смотря. Я ненавижу такой её взгляд. И знаю, начнёт бить наотмашь. Я сейчас для неё словно подчинённый. Пусть, моя мать не навороченный босс, но как-то же она управляет салоном красоты, который в свою очередь приносит доход.
– Те копейки, что тебе платят за ассистирование и то, что присылает папочка, не хватит даже на трусы с рынка. Не обманывайся. У тебя запросики другие, милая.
– Прекрати, – шиплю.
– Даже не подумаю! – вспыхивает, теряя напускную холодность.
Вскакивает на ноги, начинает метаться по кухне туда-сюда. Атмосфера вокруг накаляется как сковорода на огне. И мне бы промолчать, спустить на тормоза, но видимо не сегодня, потому что я как баран иду в атаку на этот забор. Обиженная я, путаю берега только так.
– Ещё раз. Мне срать, на какого-то там додика, понятно? – мама останавливается напротив. – Мне плевать. Я не пойду ни в какой ресторан, ни с каким козлом знакомиться. Будешь давить – съеду к бабушке.
На мою браваду матери тоже пофиг. Смеётся издевательски. Смех прокатывается по просторной кухне, отражается от поверхности и таранит мои уши.
– А… ну да, как же я забыла… – саркастически глаза закатывает, – моя свекровушка со своим блевотным радушием. Что-то, хрена с два она его проявляла, когда я с тобой бегала под мышкой. Как-то на фиг не надо было, а тут посмотрите… благодетельница. Где она была, когда я не знала, что делать с тобой мелкой на руках? У неё под жопой квартирка была, а мы мыкались по съёмным! Если ты не забыла. – и тише добавляет, – Если бы не встретила Ерохина… мне страшно представить, что было бы!
Опускаю глаза.
Помню… дядю Саву, помню… и какой бы он ни был, а сжимается сердце. Ко мне он всегда нормально относился. Грубоватый и басовитый, но меня не обижал.
– Как минимум меня не вынуждают ничего делать из того, что я не хочу, – говорю успокаиваясь, в надежде, что она тоже успокоится.
Но, мама только тон меняет, посыл остаётся неизменным.
– Посидеть в приятной компании для тебя тяжело? Я всего лишь этого прошу! Больше ничего.
– Нет. – рублю хмурясь.
И всё! Взрывается окончательно.
– Тогда забудь про деньги. Я не копейки больше не дам!
– Ясно, понятно, – кидаю взгляд на остывший чай и начинаю мечтать лишь о том, что упаду на свою мягкую подушечку, блаженно прикрывая глаза.
Через пару часов мать не может успокоиться, и мы орёмся припоминая всё самое грязное, что у нас есть. Я её мужиков бесконечных, она мои ошибки. Тыкает носом в самое дерьмо, пока я не хлопаю дверью и не запираюсь. Слышу потом как она ходит по квартире, ругается, но уже больше себе под нос.
Мы на самом деле достаточно мирно живём, могло быть и хуже. Да и бывает у людей хуже. Я особо не жалуюсь. Просто так вот, бывает. Я нормально себя чувствую, нет какого-то там ущемления или чего-то такого. Я в этом с детства. Мама решала куда я пойду, что надену в школу и на какие кружки запишусь и прочее. Получается, что я только раз вышла из-под контроля. Скорее вывалилась, а не вышла, но это тоже уже не суть.
Позже за ней приезжает какой-то очередной Гришенька, и она укатывает жить свою прекрасную жизнь. К этому я теперь тоже нормально отношусь. Не маленькая, мне больше не надо, чтобы мама сказки на ночь читала и укрывала одеялом. Пусть живёт как хочет. Ей тридцать пять, выглядит на двадцать пять, чем и пользуется. Навёрстывает, наверное, за то время, когда пришлось не по клубам, а со мной сидеть.
Мы с ней одни друг у друга.
Это, кстати, ещё одна тема для ругани. Мой отец, который выдержал только три года брака и свалил в другой город, заведя там семью, остался навсегда уродом и сволочью. Не простила. По идеи, я тоже должна ненавидеть, но тут случился разрыв шаблона. Отца я люблю. Общению никогда не перекрывали кислород. Видела я его редко, но вот созвон, переписка – это постоянно. Так что, отец в моей жизни присутствует.
Мне кажется, он единственный мужик, кого она реально любила. Я видела их свадьбу на видео неоднократно. Молодые, счастливые… Так смотрят друг на друга…
Маленькая была часто-часто смотрела. Пока у бабушки была. В нашей квартире нет ни единого упоминания об отце. Ну… кроме меня. Хотя, я на него особо не похожа. Папа у меня с серыми глазами, коренастый, невысокого роста с извечно загорелой кожей и непослушной шевелюрой вьющихся волос, россыпью родинок на лице.
Укутываюсь в полотенце и на кухню бреду. Я сова – ранний подъем считаю самым худшим, что со мной происходит каждый божий день. Быстренько кофемашину снаряжаю и подставив чашку, берусь за телефон, чтобы простонать в голос увидев напоминалку.
«Приём у врача, 11:15»
Просто, блять…
Плюхаюсь на стул, желание закурить возрастает.