Глава первая. На реке Нарове
Поход
Русская армия шла к Нарве. Тра-та-та, тра-та-та! – выбивали походную дробь полковые барабаны.
Шли войска через старинные русские города Новгород и Псков, шли с барабанным боем, с песнями.
Стояла сухая осень. И вдруг хлынули дожди. Пооблетали листья с деревьев. Размыло дороги. Начались холода.
Идут солдаты по размытым дождём дорогам, тонут по колени солдатские ноги в грязи.
Устанут, промокнут солдаты за день, а обогреться негде. Сёла попадались редко. Ночевали всё больше под открытым небом. Разведут солдаты костры, жмутся к огню, ложатся на мокрую землю.
Вместе со всеми шёл к Нарве и Иван Брыкин, тихий, неприметный солдат. Как все, месил Брыкин непролазную грязь, нёс тяжёлое кремнёвое ружьё – фузе́ю, тащил большую солдатскую сумку, как и все, ложился спать на сырую землю.
Только робок был Брыкин. Кто посмелее, тот ближе к костру пристроится, а Брыкин всё в стороне лежит, до самого утра от холода ворочается.
Найдётся добрый солдат, скажет:
– Ты что, Иван? Жизнь тебе не дорога́?
– Что жизнь! – ответит Брыкин. – Жизнь наша – копейка. Кому солдатская жизнь надобна!
Исхудали солдаты, оборва́лись в пути, болели, отставали от войска, помирали на дальних дорогах и в чужих сёлах.
Не вынес похода и Иван Брыкин. Дошёл до Новгорода и слёг. Начался у Брыкина жар, заломило в костях. Уложили солдаты товарища на обозную телегу. Так и добрался Иван до Ильмень-озера. Остановились телеги у самого берега. Распрягли солдаты лошадей, напоили водой, легли спать.
Дремал и Брыкин. Среди ночи больной очнулся. Почувствовал страшный холод, открыл глаза, подобрался к краю телеги, смотрит – кругом вода. Дует ветер, несёт волны. Слышит Брыкин далёкие солдатские голоса. А произошло вот что. Разыгралось ночью Ильмень-озеро. Вздулась от ветра вода, разбушевалась, хлынула на берег. Бросились солдаты к телегам, да поздно. Пришлось им оставить обоз на берегу.
– Спасите! – закричал Брыкин.
Но в это время набежала волна, телегу повалило набок.
– Спаси-ите! – вновь закричал Брыкин и захлебнулся.
Накрыла солдата вода с головой, подхватила, поволокла в озеро.
К утру вода схлынула. Собрали солдаты уцелевшее добро, пошли дальше.
А об Иване никто и не вспомнил. Не он первый, не он последний – много тогда по пути к Нарве солдат погибло.
Капитан бомбардирской роты
Трудно солдатам в походе. На мосту при переправе через небольшой ручей застряла пушка. Продавило одно из колёс гнилое бревно, провалилось по самую сту́пицу.
Кричат солдаты на лошадей, бьют сыромятными кнутами. Кони за долгую дорогу отощали – кожа да кости. Напрягаются лошадёнки изо всех сил, а пользы никакой – пушка ни с места.
Сгрудились у моста солдаты, обступили пушку, пытаются на руках вытащить.
– Вперёд! – кричит один.
– Назад! – командует другой.
Шумят солдаты, спорят, а дело вперёд не движется. Бегает вокруг пушки сержант. Что придумать – не знает.
Вдруг смотрят солдаты: несётся по дороге резной возок.
Подскакали сытые кони к мосту, остановились. Вылез из возка офицер. Взглянули солдаты – капитан бомбардирской роты. Рост у капитана громадный, метра два, лицо круглое, глаза большие, на губе, словно наклеенные, чёрные как смоль усы.
Испугались солдаты, вытянули руки по швам, замерли.
– Плохи дела, братцы, – произнёс капитан.
– Так точно, бомбардир-капитан! – гаркнули в ответ солдаты.
Ну, думают, сейчас капитан ругаться начнёт.
Так и есть. Подошёл капитан к пушке, осмотрел мост.
– Кто старший? – спросил.
– Я, господин бомбардир-капитан, – проговорил сержант.
– Так-то воинское добро бережёшь! – набросился капитан на сержанта. – Дорогу не смотришь, коней не жалеешь!
– Да я… да мы… – заговорил было сержант.
Но капитан не стал слушать, развернулся – и хлоп сержанта по шее!
Потом подошёл опять к пушке, снял нарядный, с красными отворотами кафтан и полез под колёса. Поднатужился капитан, подхватил богатырским плечом пушку. Солдаты аж крякнули от удивления. Подбежали, поднавалились. Дрогнула пушка, вышло колесо из пролома, стало на ровное место.
Расправил капитан плечи, улыбнулся, крикнул солдатам: «Благодарствую, братцы!» – похлопал сержанта по плечу, сел в возок и поскакал дальше.
Разинули солдаты рты, смотрят капитану вслед.
– Ну и дела! – произнёс сержант.
А вскоре солдат догнал генерал с офицерами.
– Эй, служивые, – закричал генерал, – тут государев возок не проезжал?
– Нет, ваше высочество, – ответили солдаты, – тут только и проезжал бомбардирский капитан.
– Бомбардирский капитан? – переспросил генерал.
– Так точно! – отвечали солдаты.
– Дурни, да какой же это капитан? Это сам государь Пётр Алексеевич.
«Без Нарвы не видать моря»
Весело бегут сытые кони. Обгоняет царский возок растянувшиеся на многие вёрсты полки, объезжает застрявшие в грязи обозы.
Рядом с Петром сидит человек. Ростом – как царь, только в плечах шире. Это Меншиков.
Меншикова Пётр знал с детства.
Служил в ту пору Алексашка Меншиков у пирожника мальчиком. Ходил по московским базарам и площадям, торговал пирогами.
– Пироги подо́вые, пироги подовые! – кричал, надрывая глотку, Меншиков.
Однажды Алексашка ловил рыбу на реке Яузе, напротив села Преображенского. Вдруг смотрит Меншиков: идёт мальчик. По одежде догадался – молодой царь.
– Хочешь, фокус покажу? – обратился Алексашка к Петру.
– Хочу.
Схватил Меншиков иглу и проткнул себе щёку, да так ловко, что нитку протянул, а на щеке ни кровинки.
Пётр от неожиданности даже вскрикнул.
Более десяти лет прошло с того времени. Не узнать теперь Меншикова. У царя первый друг и советчик. «Александр Данилович», – почтительно величают сейчас прежнего Алексашку.
– Эй, эй! – кричит сидящий на козлах солдат.
Кони несутся во весь опор. Подбрасывают на выбоинах царский возок. Разлетается в стороны грязь.
Пётр сидит молча, смотрит на спину солдата, вспоминает детство своё, игры и потешное войско.
Жил тогда Пётр под Москвой, в селе Преображенском. Больше всего любил военные игры. Набрали для него ребят, привезли ружья и пушки. Только ядер настоящих не было. Стреляли пареной репой. Соберёт Пётр своё войско, разделит на две половины, и начинается бой. Потом считают потери: одному руку сломало, другому бок отшибло, а третьего и вовсе на тот свет отправили.
Приедут, бывало, из Москвы бояре, начнут Петра за потешные игры бранить, а он наведёт на них пушку – бух! – и летит пареная репа в толстые животы и бородатые лица. Подхватят бояре полы расшитых кафтанов – и наутёк! А Пётр выхватит шпагу и кричит:
– Виктория! Виктория! Победа! Неприятель спину показал!
Теперь потешное войско выросло. Это два настоящих полка – Преображенский и Семёновский. Царь величает их гвардией. Вместе со всеми полки идут к Нарве, вместе месят непролазную грязь. «Как-то сейчас покажут себя старые дружки-приятели? – думает Пётр. – Это тебе не с боярами воевать».
– Государь! – выводит Меншиков царя из раздумья. – Государь, Нарва видна.
Смотрит Пётр. На левом крутом берегу реки Наровы стоит крепость. Кругом крепости – каменная стена. У самой реки виднеется Нарвский замок – крепость в крепости. Высоко в небо вытянулась главная башня замка – Длинный Герман.
А против Нарвы, на правом берегу Наровы, – другая крепость: Ивангород. И Ивангород обнесён неприступной стеной.
– Нелегко, государь, такую крепость воевать, – говорит Меншиков.
– Нелегко, – отвечает Пётр. – А надобно. Без Нарвы нам нельзя. Без Нарвы не видать моря.
«Кто трусит – ступай в обоз»
Следить за осадой Нарвской крепости Пётр поручил генерал-инженеру барону Галла́рту. В России в то время было мало знающих людей, вот и приходилось приглашать иностранцев.
Однако, приехав под Нарву, барон неохотно занимался своим делом. Галларта всё раздражало: и пушек у русских мало, и кони тощи, и солдаты плохо обучены. Ходил Галларт всем недовольный и только злил Петра.
Несколько раз царь приглашал иностранного генерала пройтись вокруг крепости, осмотреть самому шведские укрепления, но Галларт всё отказывался.
Тогда Пётр взял лист бумаги, карандаш и пошёл сам.
Шведы увидели царя, стали стрелять. Ударяются рядом с Петром шведские пули, а он ходит, чертит что-то на бумаге, делает вид, что ничего не замечает. Стыдно стало Галларту. Нехотя пошёл догонять Петра.
Однако Пётр ходит у самой крепости, а подойти к крепости Галларт боится. Остановился барон в безопасном месте, кричит:
– Ваше величество!
Хочет Галларт, чтобы царь обратил на него внимание, машет Петру рукой.
Пётр молчит.
– Ваше величество! – ещё громче кричит Галларт.
И вновь никакого ответа.
Понял Галларт, что Пётр нарочно не отзывается: ждёт, когда барон подойдёт ближе. Набрался генерал храбрости, сделал несколько шагов вперёд. А в это время грянула с крепостной стены шведская пушка, просвистала в осеннем воздухе неприятельская бомба, шлёпнулась в лужу недалеко от Галларта. Бросился барон на землю ни жив ни мёртв. Лежит ждёт, когда бомба разорвётся.
Однако бомба не разорвалась. Приоткрыл тогда Галларт глаза, приподнял голову, смотрит – рядом стоит Пётр. Улыбается Пётр, подаёт генерал-инженеру руку.
Покраснел Галларт, поднялся с грязной земли, говорит царю:
– Ваше величество, да царское ли это дело – под пулями ходить!
– Царское не царское, – отвечает Пётр, – а приходится. Видать, помощники у меня плохи. Не те помощники. А дело – оно военное. Тут кто трусит – ступай в обоз.
Смутился генерал Галларт, обиделся на царя, поднял с земли свою шляпу и пошёл к русскому лагерю.
А Пётр посмотрел ему вслед и только головой покачал.
«Государь! Дозволь молвить»
Зима. Мороз. Ветер.
По завьюженной дороге несётся резной возок. Подбрасывает седока на ухабах.
Разлетается из-под лошадиных копыт белыми лепёшками снег.
Пётр мчится в Тулу, едет на оружейный завод к Никите Демидову.
Демидова Пётр знал давно, ещё с той поры, когда Никита был простым кузнецом. Бывало, приведут дела Петра в Тулу, зайдёт он к Демидову, скажет: «Поучи-ка, Демидыч, железному ремеслу».
Наденет Никита фартук, вытащит клещами из горна кусок раскалённого железа. Стучит Демидов по железу молотком, указывает Петру, куда бить. У Петра в руках молот. Развернётся Пётр, по указанному месту – бух! Только искры летят в стороны.
– Так его, так! – приговаривает Демидов.
А чуть царь оплошает, закричит Никита:
– У-у, косорукий!
Потом уже скажет:
– Ты, государь, не гневайся. Ремесло – оно крик любит. Тут без крику что без рук.
– Ладно уж, – ответит Пётр.
И вот царь опять в Туле.
«Неспроста, – думает Демидов. – Ой неспроста царь пожаловал».
Так и есть.
– Никита Демидович, – говорит Пётр, – про Нарву слыхал?
Не знает, что и сказать Демидов. Скажешь ещё не так – только прогневаешь царя. А как же про Нарву не слыхать, когда все кругом шепчутся: мол, наломали нашему шведы бока.
Молчит Демидов, соображает, что бы ответить.
– Да ты не хитри, – говорит Пётр.
– Слыхал, – произносит Демидов.
– Вот так-то, – отвечает Пётр. – Пушки нужны, Демидыч. Понимаешь, пушки.
– Как же не понять, государь.
– Да ведь много пушек надобно, – говорит Пётр.
– Понятно, Пётр Алексеевич. Только заводы-то наши, тульские, хилы. Железа нет. Леса нет. Слёзы, а не заводы.
Пётр и Демидов молчат. Пётр сидит на резной лавке, смотрит в окно на заводской двор. Там в рваных армяках и стоптанных лаптях двое мужиков тащат осиновое бревно.
– Вот оно, наше тульское раздолье, – говорит Демидов. – По брёвнышку, по брёвнышку, как нищие, побираемся. – А потом наклонился к Петру и заговорил тихо, вкрадчиво: – Государь, дозволь молвить.
Пётр встрепенулся, посмотрел на Демидова, произнёс:
– Сказывай.
– Тут ездили мои людишки, – проговорил Демидов, – на Урал. И я, государь, ездил. Вот где желе́за! А леса, леса-то – что тебе море-океан, конца-краю не видно. Вот где, государь, заводы ставить. Оно сразу тебе и пушки, и бомбы, и ружья, и всякая другая надобность.
– Урал, говоришь? – переспросил Пётр.
– Он самый, – отвечает Демидов.
– Слыхал про Урал, да ведь далеко, Демидыч, на краю земли. Пока заводы построишь, ого-го сколько времени пройдёт!
– Ничего, государь, ничего, – убеждённо заговорил Демидов. – Дороги проложим, реки есть. Что там даль – желание было бы. А что долго, так, чай, не один день живём. Глядишь, годка через два и уральский чугун, и уральские пушки – всё будет.
Смотрит Пётр на Демидова, понимает, что у Никиты думка давно об Урале. Не сводит глаз и Демидов с Петра, ждёт царского слова.
– Ладно, Никита Демидович, – наконец произносит Пётр, – быть по-твоему. Отпишу указ, поедешь на Урал. Получишь денег из казны, людишек получишь – и с Богом. Да смотри у меня! Знай: нет сейчас в государстве иных дел, чтоб важнее горнорудных были. Памятуй. Подведёшь – не пожалею.
Через месяц, забрав лучших рудокопных и оружейных мастеров, Демидов уехал на Урал.
А Пётр за это время успел послать людей и в Брянск, и в Липецк, и в другие города. Во многих местах на Руси Пётр наказал добывать железо и строить заводы.
Колокола
– Данилыч, – вскоре после Нарвы сказал Пётр Меншикову, – с церквей колокола снимать будем.
У Меншикова от удивления глаза на лоб.
– Что уставился? – крикнул на него Пётр. – Медь нужна, чугун надобен, колокола на пушки лить будем. На пушки, понял?
– Правильно, государь, правильно, – стал поддакивать Меншиков, а сам понять не может, шутит царь или говорит правду.
Петр не шутил. Вскоре по разным местам разъехались солдаты выполнять царский приказ.
Прибыли солдаты и в большое село Лопасню, в Успенский собор. Приехали солдаты в село к темноте, въезжали под вечерний звон. Гудели в зимнем воздухе колокола, переливались разными голосами. Сосчитал по пальцам сержант колокола – восемь.
Пока солдаты распрягали прозябших коней, сержант пошёл в дом к настоятелю. Узнав, в чём дело, настоятель насупился, сморщил лоб. Однако встретил солдат приветливо, заговорил:
– Захаживай, служивый, захаживай, зови своих солдатушек. Чай, замаялись в пути, продрогли.
Солдаты входили в дом осторожно, долго очищали снег с валенок, крестились. Настоятель солдат накормил, принёс вина.
– Пейте, служивые, ешьте, – приговаривает.
Охмелели солдаты, уснули. А утром вышел сержант на улицу, посмотрел на звонницу, а там всего один колокол и болтается.
Кинулся сержант к настоятелю.
– Где колокола? – закричал. – Куда колокола девали?
А настоятель руками разводит и говорит:
– Приход у нас бедный, всего и есть один колокол на весь приход.
– Как – один? – возмутился сержант. – Вчера сам видел восемь штук, да и перезвон слышал.
– Что ты, служивый, что ты! – Настоятель замахал руками. – Что ты выдумал! Это разве с пьяных глаз тебе показалось.