Толпа превратилась в очередь, и меня оттеснили. Я хотела было вновь постараться протиснуться вперед, но потом сообразила: лучше подойду самой последней. Если никто уже не будет нетерпеливо дышать мне в спину, я смогу спокойно показать писательнице забавное фото. Пристроившись в самый хвост длинной очереди, я стала пропускать вперед всех желающих. Примерно через час около меня возникла симпатичная продавщица.
– Вы крайняя? – весело спросила она.
– Да, да, – закивала я.
– Ну и отлично, велено очередь закрыть, говорите, чтобы за вами не занимали.
Я обрадовалась: вот здорово, небось с последним фанатом Смолякова пообщается дольше всех.
В конце концов старания мои были вознаграждены – я добралась до столика и радостно заговорила с любимой писательницей:
– Здравствуйте! Вы не помните меня? Вы подписывали не так давно, зимой, мне книгу!
Милада заулыбалась, а Водовозова воскликнула:
– Девушка, сами подумайте, мыслимо ли всех упомнить?!
– Я Даша, с собаками… – продолжала напоминать я. – Вот смотрите, какое фото…
– Ой, мопсик! – восхитилась Настя. – И йорк, как у нас. Какие славные!
– Где ваша книга? – нервно потребовала издательская Рита. – Имейте совесть, писательница плохо себя чувствует.
– Эй! – вдруг требовательно закричали сзади. – Газета «Желтуха». Снимочек можно?
Я вздрогнула, повернула голову и увидела молодого парня с лохматой головой, облаченного в донельзя затертые джинсы и мятую рубашку. На шее у него болтался фотоаппарат.
Водовозова прищурила умело подкрашенные глаза.
– Снимайте, вот вам Милада, которую ваша «Желтуха» объявила пропавшей.
– Что за претензии ко мне? – отгавкнулся корреспондент. – Я человек подневольный. Велено снять, вот и приехал. Не нравится, главному жалуйтесь. Так, девушка… Эй, девушка, ау!
– Вы мне? – спросила я.
– Тебе, тебе… Встань слева, протяни Смоляковой книгу…
Я покорно подчинилась нахалу.
– Хм, не очень-то картинка получается… – расстроился папарацци. – Во! Собачку посадите! Вот сюда, на столик.
– Нет, – решительно возразила Настя. – Чуню не дам!
– Да на фиг мне твоя шавка сдалась! Пусть просто посидит возле любимой хозяйки.
– Нет! – уперлась Настя.
– Настюша, – сладко пропела Рита с какими-то странными интонациями, – солнышко мое! Ты же понимаешь, что надо быть вежливой. Устрой Чуню около мамы, всего на минуту!
Прикусив нижнюю губу, девочка покорилась.
– Прижмите к себе Муню, – велел репортер.
– Чуню, – сердито поправила его Настя.
– Мне без разницы… Чуня, Муня, Пуня, Дуня… – захихикал парень, щелкая фотоаппаратом. – Милада, улыбнитесь! Эй, девушка, не корчи рожи! Чуню поближе… обхватите ее…
Смолякова стиснула крохотное тельце. Из Чуни вырвалось негодующее рычание, потом йоркшириха разинула розовую пасть, утыканную острыми, белыми зубами, и… цапнула хозяйку за левую руку. На указательном пальце Смоляковой появились капельки крови.
– Вот дрянь! – завизжала детективщица резким, пронзительным и совсем даже не больным голосом. – Уберите ее!
Потом она просто отшвырнула от себя йоркшириху. Собачка свалилась на пол и завизжала, Настя бросилась к ней.
– Чунечка, не плачь… – лопотала девочка, успокаивая нервную любимицу.
Я слегка растерялась. Что-то в этой сцене было не так… В ту же минуту вспыхнул дисплей мобильного Смоляковой – очевидно, он работал в режиме «без звука» и теперь не трезвонил, а просто моргал. Я машинально отметила, что зимой у Милады был с собой иной вариант сотового, более дорогой и навороченный, чем тот, что сейчас лежал на столе. Писательница молча схватила трубку и сунула ее в карман, но я успела заметить, что в качестве заставки у нее помещено фото цветущего сада, а не снимок ее любимых собак.
– Нам пора, пошли, – велела Рита. – Настя, ты где?
Девочка, не говоря ни слова, прижимая к себе Чуню, нырнула за стеллаж.
Милада встала и уронила печать. Я нагнулась, подняла ее и подала писательнице. Смолякова улыбнулась и машинально, ладонью вверх, протянула ко мне через стол правую руку с забинтованными пальцами. Мой взгляд зацепился за ее запястье… На нем не было темного родимого пятна. Луч понимания загорелся у меня в мозгу: вот оно как!
– Спасибо, девушка! – рявкнула Рита, выхватила из моей руки печать, а потом, уцепив лже-Смолякову за плечо, уволокла ее туда же, за стелаж.
Я растерянно огляделась. Затем вышла из магазина на шумную Тверскую и, желая спокойно обдумать свое неожиданное открытие, решила посидеть в расположенной неподалеку кофейне. Заодно выпью чашечку ароматного напитка.
В просторном зале кафе оказалось почти пусто. Я не люблю сидеть у большого окна и лакомиться пирожными на глазах у толпы, поэтому двинулась в глубь помещения и вдруг увидела за столиком Настю в компании с Чуней. У девочки был совершенно несчастный вид. Красный нос мигом выдал хозяйку: Настюша только что плакала.
Безо всяких колебаний я подошла к ребенку и тихо спросила:
– Можно присесть около вас?
– Тут полно свободных мест, – дрожащим сердитым голоском отрезала Настя.
– Думаю, мне лучше устроиться тут.
– Почему?
Я села и вынула фото.
– Помните снимок? Пару минут назад в книжном магазине он вам понравился.
Настя схватила бумажную салфетку, вытерла нос и грустно ответила:
– Правда, прикольный.
– Смотрите, у меня в мобильном еще есть… Это мопс Хуч, безобразник и сластена…
– Ой, симпатичный, – оживилась Настюша.
– Рядом питбуль Банди и ротвейлер Снап. Первый обожает оладушки, любит купаться и боится лягушек, а второй ленивый, но очень интеллигентный. Еще с ними пуделиха Черри, ей уже очень, очень много лет. Вследствие солидного возраста у Черрички сильно испортился характер, и она бывает немотивированно злой. Понимаете, к старости у животных, как и у людей, проявляется все то, что в прежние годы было нивелировано воспитанием.
– Ага, – кивнула Настя, – у меня есть две бабушки, мамины бывшие свекрови, они тоже злые, хуже гоблинов.
Я ощутила себя почти родственницей Милады и бойко продолжила рассказ:
– А это наши кошки, Фифина и Клепа. Между ними сидит Жюли, она очень смахивает на вашу Чуню.
– Верно, – улыбнулась Настя. – Все йорки хоть и маленькие, но очень храбрые и преданные.
– Даже бесшабашные. Наша Жюли за мной в огонь прыгнет, хотя, по идее, ее хозяйка не я. А у вас есть еще животные, кроме Чуни?
– До фига! Кот Сан Саныч, черный британец, он откликается лишь на имя и отчество; скотчтерьеры Бетти и Пеша; кролик Роман и Лорд, он беспородный пес, но жутко славный.
– Значит, твоя мама любит Чуню?
– Очень.
– А Чуня маму?
– Знаете, если мамусечка вдруг куда уезжает, Чуня просто звереет, кидается на всех, злится, пока Ми не вернется.
– Кто это, Ми?
– А так маму дома зовут, – пояснила Настя.
– Внимательно выслушав твой рассказ, могу сделать один вывод, – тихо сказала я.
– Какой? – тоже шепотом спросила Настя.
– Сейчас в книжном магазине перед читателями сидела не Милада Смолякова, а загримированная актриса. Твоя мама никогда бы не столкнула Чуню на пол, даже взбреди йорку в голову невероятная идея цапнуть хозяйку. Впрочем, думаю, Чуня ни при каких обстоятельствах не стала бы вредить Ми. Теперь понятно, отчего эта Рита долго рассказывала про потерю голоса и больную руку. Внешний облик подделать легко, на свете довольно много похожих людей, а вот с голосом и почерком проблема. Смолякова часто выступает на радио и по телевидению, ее своеобразный, слегка детский тембр голоса хорошо известен всем, а по книжным магазинам развешаны плакаты с надписью, сделанной ею лично: «Дорогие мои, пусть удача вас не покинет. Милада Смолякова». Так что почерк ее и подпись тоже людям знакомы. А тебя и Чуню привезли в «Москву», чтобы у пришедшего на встречу народа не зародилось ни тени сомнений в подлинности писательницы, ведь так?
Настя моргнула раз, другой, третий и, прижав к себе собачку, прошептала:
– Вы кто?
– Даша Васильева, фанат Милады. Думаю, я тот человек, который сумеет тебе помочь. Иногда я занимаюсь детективными расследованиями, и чаще всего у меня получается распутывать всяческие узлы. Насколько понимаю, Ми исчезла, а «Марко» изо всех сил пытается скрыть ситуацию.
Настя вздрогнула:
– Вы хотите денег? За молчание?
Я вынула из кошелька пластиковый прямоугольник.
– Знаешь, что это?
– Да. Платиновая кредитка. Их банк выдает лишь VIP-клиентам. У мамы тоже есть такая.
– Понимаешь теперь, что мне деньги особо не нужны?
– Ну… в принципе, да. Но почему вы хотите мне помочь? Откуда вы узнали, что я ищу маму? – склонила голову набок Настя.
– Просто догадалась. Кабы я исчезла, не сказав никому ни слова, моя дочь Маша мигом бы бросилась на поиски. Извини, сейчас мне отчего-то кажется, что твоей маме грозит опасность.
Настя тяжело вздохнула.
– Она последнее время ходила сама не своя. Улыбалась вроде как обычно, но я понимала: что-то произошло.
– Ну, иногда взрослые люди расстраиваются из-за чисто личных дел. Насколько я знаю, Ми не замужем?
– Да, она разошлась с папой, когда я была крошкой. Мамочка два раза выходила замуж: первый раз за отца Никиты, но с ним она тоже долго не прожила. Никитин папа уехал в Америку, а мой эмигрировал в Канаду, от них лишь бабушки остались. Они совсем уже старые, одни жить не могут, поэтому их мама к себе забрала.
Я снова удивилась сходству наших с Миладой семейных обстоятельств.
– Мамочке было очень трудно, – спокойно продолжала Настя. – Двое детей без мужа, у нас с Никитой большая разница – мне пятнадцать, а ему тридцать лет. Это сейчас у нас большой дом и много денег, а раньше… – Девочка махнула рукой, помолчала и добавила: – Ми уже десять лет печатается, но первые три года получала мало, реально мы только лет шесть как стали хорошо жить. Я имею в виду материально. У мамы нет любовников, если вы на это намекаете, она не могла из-за постороннего мужчины распсиховаться.
– А просто уехать отдохнуть?
Настя вытаращила глаза.
– Никому не сказав? Это совершенно невозможно! Даже если предположить, что ее достали Кит и Зизи, она бы никогда не бросила издательство. Ми всегда повторяет: сначала напиши рукопись, а потом делай что хочешь. Мама очень ответственна, даже слишком.
– Кто это – Кит и Зизи?
– Никита и Лиза, мой брат и его жена, – слегка скривившись, ответила Настя.
– Ты с ними не дружишь?
– Ну… дружу.
– Но не любишь родственников?
– А за что? – неожиданно вскипела Настя, но тут же притихла и, помолчав, пояснила: – Просто Лизка меня постоянно дразнит, обзывает шваброй, а Никита хихикает. Бабушка Фаина целиком на стороне Кита, он ей родной внук, а меня она тихо ненавидит. Хоть и разговаривает сладеньким голосочком, но все равно чувствуется. Лизу Фаина прямо изводит, и та ей платит тем же. Бабушка Ника тоже еле терпит Лизу. Обе бабки вечно ругают маму, и у них есть только одна тема в разговоре, когда они не дерутся: о том, что маму испортили деньги. В общем, дурдом. Только Раиса ничего, но она в доме никто.
– Раиса?
– Сестра первой жены Никиты.
Я помотала головой.
– Знаешь, я сама выходила замуж три раза, и мои дети, Кеша и Маша, на самом деле мне не родные, к тому же у нас куча всяких непонятных родственников, но в вашей семье я что-то не разберусь.
– Да ничего трудного, – пожала плечами Настя. – Никита женат во второй раз, сначала у него была Наташа. Она вполне симпатичная, только с Китом нормальная женщина жить не станет…
– Почему? Он пьет?
– Нет, разве что чуть-чуть, очень редко.
– Употребляет наркотики?
– Никогда! Кит страшно над своим здоровьем трясется, – засмеялась Настя. – Просто он… специфический. Нигде не работает, спит до полудня, потом уезжает в парикмахерскую или фитнес-клуб, по магазинам шарится. Понимаете, у него было тяжелое детство, без отца, игрушек мало было, и вообще он постоянно дома один сидел – мама пахала в газете, зарабатывала на жизнь. В общем, плохо ему пришлось. Вот Ми сейчас и старается вину искупить, балует его, деньги дает. А Наташа стилистом работала – утром в салоне, вечером на каких-нибудь мероприятиях, они с Китом словно земля и небо, вместе им было никак не соединиться. Ну и разбежались. Натка сейчас за границу уехала, ее на работу туда пригласили. А Рая, ее сестра, у нас осталась. Рая немного на голову больная… ну, если честно, совсем придурковатая… Кому она нужна? Теперь у нас хозяйство ведет.
– В качестве домработницы?
– Верно, – согласилась Настя.
– Значит, «Марко» скрывает исчезновение Смоляковой? – переменила я тему.
– Да.
– А вдруг ее похитили, пытают, хотят убить?
– Ой, что вы такое говорите?! Вообще-то служба безопасности издательства поднята на ноги, но… Боюсь, они ее не найдут.
– Почему?
Настя посмотрела мне в глаза, потом вдруг сказала:
– Кит, наверное, назвал бы меня сейчас дурой, но отчего-то я вам верю… Вот, смотрите – это лежало у меня под подушкой. Стала ложиться в тот день спать и нашла… – На столик Настя выложила белый конверт. – Прочитайте.
Я осторожно вытащила из конверта листок и пробежала глазами текст.
«Настенчик, единственная моя, дорогая подружка! Извини, приходится доставить тебе боль, но мы, похоже, в ближайшее время не встретимся. Живи пока без меня. Знай, что бы ни болтали люди, я здорова и решение бросить все приняла совершенно самостоятельно, как принято говорить, в светлом уме и твердой памяти. Извини меня и пойми: иного выхода в данной ситуации не имелось. Я ушла, чтобы уберечь семью от большой беды и позора. Теперь о делах. Твоя кредитная карточка будет регулярно пополняться через банк. И не надо пытаться при помощи платежек вычислить место моего пребывания! Суммы станет, как всегда, перечислять бухгалтерия «Марко», потому что я, чувствуя свою ответственность перед тобой, издательством и читателями, никогда не брошу писать. Рукописи с прежней регулярностью продолжат поступать в редакцию, и столь же регулярно ты будешь получать деньги. Свою часть, впрочем, не столь много, как раньше, получит и Никита. Если выделенные средства покажутся ему копейками, ничего поделать не могу. Я очень прошу тебя не говорить Киту и Зизи, что ты имеешь деньги, пусть это будет твоей тайной. Банк займется всеми финансовыми проблемами, все выплаты за дом, газ, электричество, охрану и прочее будут совершаться вовремя, на текущий счет будет поступать оговоренная мною сумма для хозяйственных нужд. Но и только. Остальные деньги пойдут на депозит, доступа к которому ни у кого нет.
Каждый месяц, исключая апрель и декабрь, в двадцатых числах, подойдя к книжному магазину, ты увидишь очередную книгу Смоляковой. Тогда знай: я жива. Если же в течение полугода новинок не будет, это будет означать, что я, увы, умерла. Не плачь, ступай к Роману Мефодьевичу, нашему адвокату, у него лежит завещание. Я не скрою его содержания: все члены семьи получат небольшие суммы, Киту и Зизи отойдет городская квартира. Но остальное: дом, земельный участок и, главное, право на авторское наследие, – отойдет тебе. Не волнуйся, ты будешь богата и независима, тебе не придется, как мне в юные годы, кланяться кому-то в пояс за копейку. Но это худший вариант развития событий. Ты просто потерпи, думаю, через несколько лет я сумею вновь быть вместе с тобой, мы уедем далеко и будем счастливы. Очень прошу, позаботься о животных, чтобы они не оставались голодными и не болели. Я, к сожалению, не могла взять их с собой. Не могла я взять и тебя, прости, но моя любовь остается с тобой. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо! Не верь никому и ничему, рассказанному обо мне! Не показывай это письмо никому, а в особенности домашним. Настюша, в нашей семье беда, я надеюсь вылезти из нее, но для этого, увы, мне следует исчезнуть. Будь осторожна, не доверяй никому из своих, даже…»
Дальше шла ровная черта, создавалось такое впечатление, что листок выдрали у Милады из рук.
– Тут нет подписи, – пробормотала я, – и числа.
– Я очень хорошо знаю мамин почерк, это писала она, – шмыгнула носом Настя. – Вы не представляете, что я чувствую. Мне так тяжело… И одиноко… И я… я просто в шоке.
– Ты никому не показывала послание?
– Вам первой, – всхлипнула Настя и вдруг добавила: – У вас же тоже йорк есть! И собак вы любите, и книги Смоляковой, и денег вам не надо, и…
По щекам Насти градом хлынули слезы. Чуня, поняв, что ее юной хозяйке плохо, тоненько завыла. Я обняла девочку, потом встряхнула ее и сказала:
– Рыдать глупо, лучше давай подумаем, что мы можем сделать в данных обстоятельствах. А поплачем потом, от радости.