По голове скользнула шпилька, царапнув кожу, – и я поморщился.
– Белый вам очень к лицу, господин Гармонии, – прощебетал Нохой своим звонким подростковым голосом. Пухлые руки евнуха порхали над моей головой, поправляли причёску и белую стеклянную лилию.
– Да, – согласился я, рассматривая результат долгого труда в бронзовом зеркале. – Пожалуй.
Лилия хорошо подчёркивала как глубокую черноту волос, так и молочную кожу. Изумрудные шелка, украшения, лёгкая улыбка на лице… Я походил на дорогую фарфоровую куклу.
Такой же блестящий снаружи и пустой внутри.
Нохой за моим плечом с удовольствием разглядывал свою работу. Как и все евнухи, он не утратил юношеских черт. Возраст выдавала лишь нездоровая рыхлость. Пока Нохой колдовал над моими волосами, слуги трижды зажигали благовония, и на последней палочке половина меток из тридцати уже истлела[1]. Каждый уголок покоев тонул в густом травяном аромате.
– Вы прекрасно выглядите, господин Гармонии, – улыбнулся Нохой.
– Благодаря твоим стараниям, – я растянул губы шире и поднялся. На пробу повертел головой.
Причёска была тяжеловатой, но все заколки и шпильки сидели надёжно. В следующий раз нужно будет сказать Нохою, чтобы так не старался – госпожа имела обыкновение распускать мои волосы и любила выдёргивать всю эту красоту парой движений. Резких движений.
Я всё-таки ослабил несколько невидимок и пошел к выходу. Господин Гармонии был безупречен, приветлив и готов к ночи со своей любимой госпожой.
– Нохой, к моему возвращению приготовь купальню и розовую воду, будь так любезен.
– Всё будет исполнено, – ответил евнух и поклонился. Из-за внушительного живота это получилось с трудом.
Дворец был большим, в нём, наверное, мог бы уместиться город. Но куда бы я ни устремлял взгляд, всюду меня окружали сосновые колонны, черепичные изогнутые крыши и глиняные стены. Стены отделяли мужчин от женщин, императорский двор от чиновничьего, сады от домов. Лишь круглые арки позволяли проникнуть из одного двора в другой. За десять лет мне так и не удалось узнать, за какой стеной начинался внешний мир. Куда бы ни ступала моя нога – всюду был дворец. Впрочем, мне никогда не удавалось обойти его – должность не позволяла. Если я не смогу получить прощения и искупить вину отца, то даже после смерти мне не выйти за стены – у наложников здесь своё место для погребения.
Искупление. Я жил этой надеждой уже десять лет, слыша из уст госпожи «если сможешь сделать это, однажды я прощу». И лез из кожи вон, чтобы угодить, быть счастливым, занимая свою должность, но… Но всё равно иногда мечтал о пожаре. Чтобы весь мой двор сгорел дотла, чтобы всё пылало ярким алым пламенем, чтобы в гуле и рёве кричали люди и комнаты окутывал удушливый чёрный дым с запахом горелого мяса… Чтобы меня переселили куда-нибудь подальше, чтобы путь от моего двора до двора госпожи длился дольше, чем осушалась чашка чая[2]. Разумеется, исключительно из-за того, что мне с детства нравились прогулки на свежем воздухе.
Госпожа Сайна ждала за чайным столиком и, судя по многочисленным вазочкам из-под сладостей, времени зря не теряла. Увидев меня, она разулыбалась, показывая острые зубы, и густой слой белил, не выдержав натиска, осыпался с её лица. Стала различима неровная кожа со следами язвочек.
Я в десятитысячный раз напомнил себе, что моя госпожа безупречна, словно цветущая слива.
– Моя прекрасная госпожа, – поклонился я и, когда слуги, повиновавшись капризному жесту, ушли, выдохнул: – Сайна…
– Октай, мой любимый цветок! – воскликнула госпожа Сайна и взмахом руки пригласила за столик. – К сладостям ты не успел, но можешь насладиться чаем!
И под моим взглядом она отправила в рот последнее печенье. А оно было с малиновым вареньем. Я любил малиновое варенье – только оно обладало настолько душистым ароматом, что почти перебивало запах гнили, идущий изо рта главной врачевательницы.
Я сел рядом и опустил глаза в чашку. Моя госпожа лучше всех. У меня замечательная, умная, щедрая… Какая она ещё?
– Вы, как всегда, невероятно добры, госпожа Сайна.
Госпожа Сайна улыбнулась и пересела ко мне поближе.
– Что, я всегда была добра? Даже когда приказала побить тебя палками на прошлой неделе? – кокетливо выдохнула она.
Запах гнили и гвоздики стал крепче. Острые длинные ногти, больше похожие на когти, пробежались по моей груди и нырнули под одежды. Я отставил чашку – та была сделана из тонкого расписного фарфора и грозила разбиться от любого неловкого движения. Мне было бы жаль. Её, разумеется, а не свою спину. Моя спина заживала, а вот ласточки на чашке не зажили бы.
– Конечно, ведь я провинился перед вами – разбил вашу любимую статуэтку, – я перехватил руку, которая уже нацелилась в волосы, и поцеловал костяшки пальцев. – Вы, Сайна, самая потрясающая женщина во всей империи.
– Ты льстец. Когда я тебя освобожу, так и напишу в вольной, – хмыкнула госпожа Сайна и отошла к кровати. – Погаси свет.
Сердце дрогнуло и мерно застучало: «Когда, а не если. Когда, а не если». Оно бы пело, но у него уже почти не оставалось сил.
Я потушил свечи и пошёл к госпоже, по пути избавляясь от одежды.
В покоях пахло гвоздикой. Я всей душой ненавидел этот запах.
Всё закончилось глубокой ночью, когда уже выпала роса. Отвернув голову в сторону, чтобы не чуять зловоние, я подождал, когда дыхание госпожи станет ровным и глубоким, а хватка ослабнет, осторожно перевернул лёгкое тело набок и сел. Её руки тут же зашарили по постели, норовя схватить меня за волосы, но успокоились, получив подушку. Госпожа прижала её к своей груди и засопела. Роскошный парик сполз набок, показалась изъеденная плешью голова.
Я подобрал свои вещи, набросил на плечи верхнее одеяние, забыв про остальное, небрежно повязал пояс и выскользнул из покоев на террасу. Разумеется, я вовсе не сбегал, госпожа не могла быть мне противна. Просто таковы были правила – невольники и рабы, даже фавориты, не могли спать в господских постелях. На это имели право лишь супруги.
Ночь ударила в лицо свежестью и прохладой так, что на мгновение закружилась голова. Я опёрся о стену и долго дышал, прогоняя запах гвоздики и тяжёлых ароматических масел. Но те не исчезли, только притупились. Моя кожа, мои волосы, моя одежда – всё источало зловоние. Царапины на спине чуть пощипывало от прикосновения к шёлку, и мне казалось, что даже кровь пропахла госпожой. Но, разумеется, этого быть не могло.
Я отдышался и, оттолкнувшись от стены, подошёл к Нохою. Тот где-то раздобыл циновку и сладко похрапывал в углу террасы, видя десятый сон – лишь нос торчал наружу из-под шали. От прикосновения к плечу евнух вскинулся и сел, хлопая глазами.
– Я не сплю! Не сплю… Госпожа вас уже отпустила?
– Да, – я протянул ему ворох одежд. – Будь добр, отправь это в стирку с утра.
– Хорошо, – Нохой забрал одежду и хлопнул глазами, проснувшись. – Вы что же, пойдёте к себе в таком виде?
Я пожал плечами. Мне было всё равно, кто мог меня увидеть. Стражники давным-давно всё рассмотрели – спасибо госпоже за наказания и вразумления.
– Ночь же.
Нохой укоризненно покачал головой и потянулся к моему халату: завернул по самое горло, крепко перевязал пояс.
– Хоть так. Я вас провожу.
Я безразлично кивнул, и мы вернулись во двор господина Гармонии. Евнух сразу направился к себе. Я же, несмотря на смертельную усталость, сначала зашёл в купальню.
Розовая вода в бочке уже остыла, но её аромат всё ещё витал в воздухе и успокаивал. Я долго-долго тёр себя мочалкой с мыльным корнем, пока кожа не покраснела, а волосы не стали скрипеть, а потом сидел в бочке, отмокая и обрабатывая царапины на лопатках. Вода помогла: избавила от зловонных миазмов, очистила тело. Обычно очищение помогало и душе, но на этот раз проверенный способ подвёл – пустота никак не проходила, только расширялась. Последний приказ госпожи, отданный перед сном, задел самое важное и беззащитное, что было во мне – надежду.
Я закрыл глаза, окунулся в воду с головой, но слова всё звучали и звучали в ушах.
«Наследный принц Чан достиг возраста зрелости, но совсем не интересуется наложницами. Я полагаю, у него недостаток ян. Завтра ночью ты отправишься к нему и поправишь баланс его энергий. Справишься – и я скажу императору, что ты всё искупил», – сказала госпожа.
О принце я знал лишь то, что он возник внезапно, словно из ниоткуда. Совсем недавно путь к трону принцу Чану преграждали шесть старших братьев, но месяц назад они погибли. Император отправил их в Западную провинцию, в тихий город Янган по делам. Возможно, это был гнев демона, возможно, гнев богов, но в одночасье земля под Янганом с грохотом разверзлась, гора выплюнула потоки огня – и весь город рухнул в разлом и был погребён под толстым слоем застывшей лавы. Заклинатели смогли спасти лишь некоторых людей с окраин. Все шестеро принцев погибли вместе с горожанами. Император был вне себя от горя. Поговаривали, что он тронулся умом, ведь потерять в преклонном возрасте всех сыновей, оказаться в ситуации, когда самый последний стражник знает о бессилии императора – это было страшно для всего народа Поднебесной. Династия сына Неба рисковала прерваться, и это ужасало всех. Я сам полагал, что у императора Алтана остались лишь дочери. Но семь дней назад срок траура вышел – и во дворце появился принц Чан.
Вынырнув, я ударил по воде. Брызги и лепестки полетели на пол.
Хотелось закричать, громко, во всё горло. Да, я десять лет был невольником, наложником и рабом. Меня обучали два года перед тем, как пустить в постель к госпоже, и я до последнего момента не знал, будет это она или кто-то другой. Да, госпожа порой делилась мной с вдовствующими подругами. Все они были мной довольны, осыпали подарками и всяческими милостями. С этим я кое-как свыкся. Пришлось нарастить броню, спрятаться под манерами, вцепиться в надежду на прощение. Ещё раз забыть о том, что в моих жилах течет древняя воинская кровь. В конце концов, представители моего рода никогда не жаловались на отсутствие поклонниц.
Но чтобы лечь в постель к принцу? К мужчине?! Даже ради искупления – от одной мысли воротило! Почему сейчас? Почему я? Вызвали бы целителей из Долины Горечавки – и дело с концом!
Или… Или это потому что принц сам так пожелал?
От последней мысли стало совсем тошно. Если у принца Чана интерес… Нет, разумеется, внимание принца – великая честь для такого ничтожного раба, но… Да чего я тут стараюсь? Искупление отцовского позора такой ценой – да все предки в потустороннем мире будут поливать меня насмешками тысячу лет!
Я вздохнул и потёр лицо, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями.
Быть может, у принца и правда проблемы с развитием, и моя помощь ему необходима? Я же не просто раб, а господин Гармонии. Зачем звать заклинателей из Долины Горечавки, когда под рукой есть такая замечательная вещь? Ну и что, что император Алтан мог быть против моего участия? Его родная тётушка не просто тётушка – она главная врачевательница, старшая над всеми лекарями дворца. Как она велит лечить – так и будут лечить, и неважно, что думают другие.
Особенно неважно, если дело касается меня. Вдвойне неважно, если приказ ломает всю мою сущность. В конце концов, это любимое развлечение госпожи – толкнуть меня за черту и любоваться на агонию. И раз этот приказ обещает стать последним… Что ж, это в её духе. Мне же не остаётся ничего другого, как повиноваться. Впервые появилась не просто надежда – это был шанс на свободу и обеление имени рода. Как ни ужасала меня цена, я был обязан заплатить.
Я закончил с омовением, расчесал волосы, уложив их в косу, посмотрел на себя в зеркало. Огонёк свечи плясал на полированной бронзе, делал моё отражение старше, строже, суровее. Словно грань между мирами стёрлась, и из зазеркалья на меня посмотрел отец. Я невольно вскинул подбородок и выдохнул. Губы зашевелились, выговаривая слова древней присяги:
– Я преданность. Для меня нет добра и зла. Нет сомнений и чувств. За меня чувствует моя госпожа. За меня думает моя госпожа. Для меня есть лишь приказ. Моя преданность выше всего, даже любви и разума. Она достигнет Неба, и Небо примет лучшего слугу.
Конечно, в присяге говорилось не о госпоже, а об императоре, но, даже переиначенная, она помогала все эти годы идти по пути искупления. Однако сегодня что-то пошло не так. Растревоженные чувства никак не хотели подчиняться.
Оставив попытки успокоиться, я направился к кровати. Пришло время отдыха. Пора было лечь и забыться сном, отбросив переживания и пустые мысли. Узнать подробности и причины такого приказа за один день я, конечно, не успевал. Но поговорить со слугами о принце Чане мне никто не запретит, а там… Там будет свобода.
Утро наступило, пожалуй, слишком быстро. Мне показалось, что я едва сомкнул глаза, как взошло солнце и Нохой разбудил меня стуком в дверь.
– Господин Октай, пора вставать!
Я промычал что-то невразумительное, кажется, отказ, но евнух уже вошёл в покои, а вместе с ним и слуги. Передо мной тут же заструилась вода для умывания, на столике в углу возник завтрак, а волос коснулся гребень. Я вздохнул и взял дело в свои руки:
– Юн и Джи, чай, пожалуйста, подайте сюда. Бай, приготовьте синее одеяние. Нохой, у меня сегодня ночь. Нужно подготовить купальню и наряд.
Юн с поклоном подал мне чай, спрятав презрительный взгляд под веками. Да, ложись я в постель одной лишь госпожи, он смотрел бы совсем иначе. Всё же наложник – обязанность в какой-то мере почётная. Но я, к сожалению, был из тех, кого все втаптывали в грязь. Госпожа Сайна и втаптывала – делилась мной со вдовыми подругами. У меня вообще были слуги лишь благодаря дару. Поначалу необходимость служить сыну предателя невероятно раздражала людей. От открытого пренебрежения их удерживала лишь моя должность. Уважение я зарабатывал долго и в итоге заработал, но вот от таких взглядов, вызывающих гадливое чувство собственной никчёмности, избавиться не смог.
Я кивнул слуге и сделал глоток чая, продолжая говорить:
– Благодарю, Юн. Джи, ты знаешь, что нужно. Но это всё после обеда. После завтрака у меня занятия. Подготовь набор для каллиграфии и жуань.
– Господин Гармонии, я настаиваю на том, чтобы… – начал Джи.
Я, не поднимая головы, метнул на него взгляд – и слуга замолчал.
– Как источник жизненных сил господин Гармонии обязан следить за своим телесным и духовным развитием, дабы быть как можно более приятным лекарством для господ, – скучным голосом процитировал Нохой.
– Вот именно, – удовлетворённо кивнул я. – И не просто источник жизненных сил, а источник радости, покоя и гармонии. Всё, что я делаю, направлено на сохранение и обогащение этого источника, и в первую очередь для нашей госпожи Сайны. Да хранят её Небеса!
Мне потребовалось время, чтобы донести простую мысль: если довольна госпожа, то счастливы и слуги. Господин Гармонии – прямой и главный источник её довольства и радости. Он не постесняется – расскажет о тех, кто мешает исполнять ему его прямые обязанности. А там в дело вступит госпожа, очень любящая наказывать нерадивых слуг. Как показала практика, десяток плетей учит лучше тысячи слов.
Хотя порой некоторые, как Джи, например, пытались высунуться. Но Джи – младший слуга. Он ни на что не влиял. Плохо было, когда указывали старшие евнухи. Вот кто обладал всеми полномочиями, чтобы испортить мне жизнь, прикрываясь заботой. Нохой был далеко не первым старшим евнухом, приставленным ко мне, но первым, кто не пренебрегал своими обязанностями и не злоупотреблял положением, прекрасно знакомый с судьбой предшественников. Не то чтобы она была совсем незавидной… Но десяток плетей есть десяток плетей. Да и расставание с хорошей должностью тоже било больно.
– Не будем терять времени, – я примирительно улыбнулся. – Пока я завтракаю, займитесь подготовкой к ночи. Я должен выглядеть достойным принца.
Я сделал вид, что осёкся, тяжело вздохнул и позволил тени набежать на моё лицо. Ровно настолько, чтобы её заметили все.
– Принца? – Нохой, уже взявший в руки гребень, положил его на столик. – Вы идете к принцу Чану?
Я неохотно кивнул.
Слуги переглянулись между собой, посмотрели на меня, и в их глазах проступила жалость.
– Вы что-то знаете о наследном принце? – насторожился я.
Все помотали головами.
– По какой-то причине он жил в Старом дворце вместе со своей матерью. Кажется, император Алтан изгнал её, – Нахой посчитал на пальцах и после напряжённого раздумья добавил: – Принцу Чану сейчас должно быть около пятнадцати лет.
Пятнадцать лет? Это было несколько рано для того, чтобы беспокоиться о зрелости и наложницах. В душе, и так неспокойной, заворочались недобрые предчувствия.
– Прошу, Нохой, – я мягко улыбнулся, – разузнай о принце Чане.
И подкрепил свою просьбу несколькими монетами.
Евнух с готовностью покивал, спрятал монетки и запорхал вокруг, подбирая наряд для занятий.
А первым шло занятие по музыке, игра на жуане[3]. Учителя у меня давно не было – наставники дали мне всё, что могли, поэтому я разучивал пьесы сам. После музыки пришло время каллиграфии и поэзии: я оформлял шёлковый свиток в подарок для госпожи Сайны. Затем, пока солнце не вошло в зенит, я отправился на прогулку. Меня сопровождали слуги, прикрывая зонтом, чтобы солнце не опалило мою кожу. Я прошёл в сад, где долго стоял у пруда и всматривался в его воды в поисках разноцветных рыб. В голову лезли детские воспоминания о путешествиях по пограничным крепостям. По сравнению с Южным морем, пруд казался мне крохотной лужей, рядом с которой росли чахлые деревца. Если бы отец не предал императорскую семью, я бы сейчас сторожил южные границы, управлял родным городом, торговал бы с кочевниками…
Несбыточное бередило душу. Тревога всё не оставляла, как я ни старался её приглушить. А может, это манила свобода, оказавшаяся на расстоянии вытянутой руки?
А после пришло время обеда.
Нохой пришёл, едва я взял палочки:
– Господин Гармонии, я бы хотел поговорить с вами наедине.
– Да, конечно, Нохой, я тебя слушаю, – я взмахом руки отослал слуг.
– Я хотел предупредить. Это о принце Чане. Он… Он… – Нохой замялся, кусая губы. В его глазах стояла тревога.
Я отложил палочки и указал на место рядом с собой.
– Мы одни, Нохой, присядь и угостись. Вот, возьми эту булочку. Она восхитительна.
Поколебавшись, Нохой сел и принял угощение.
– А теперь рассказывай, – велел я, дождавшись, когда евнух прожуёт.
– Господин Гармонии, принц Чан – одиннадцатый ребенок императора Алтана. Но сразу после рождения выяснилось, что его мать имела долгую связь с одним из низших чиновников. И принц мог вовсе не быть принцем, – Нохой перевёл дух и запил булочку водой. – Лекари долго пытались высмотреть родовые признаки, но даже госпожа Сайна не смогла дать уверенного ответа. Младенцы все похожи друг на друга. Потому принца вместе с кормилицей отправили в Старый Дворец. Император дал ему имя, но не внёс в список наследников и стал ждать взросления ребенка – времени, когда его родовые черты проявятся лучше.
– В конце концов, о нём забыли, – кивнул я. – И если его всё-таки переселили из Старого Дворца сейчас, значит, черты императорского рода в нем всё же проявились. Благодарю тебя, Нохой.
– Это ещё не всё. По дворцу ходят тревожные слухи. Говорят, наследный принц Чан… – Нохой отвёл взгляд, – как бы это сказать… любит причинять боль. Он бьёт охотничьих псов. А в последнее время скандалит с учителями. Говорят, в Старом Дворце он лично запорол подаренную наложницу до смерти. Император очень недоволен его поведением. А вы… Вас отправили к принцу, чтобы он… как бы это сказать…
– Зачерпнул у меня энергии, чтобы наконец-то войти в гармонию и дать выход всем своим потаённым страстям? – подсказал я и обречённо вздохнул, когда Нохой кивнул. – Я что-то такое подозревал. Не просто же так меня направили к нему… Что ж, благодарю за службу, Нохой.
Я поднялся – ноги вдруг перестали разгибаться, – вытащил из ящика то немногое, что сумел скопить, и протянул мешочек евнуху.
– Раздели это между слугами, Нохой. Потом… Когда меня здесь не будет.
– Господин Октай! – ахнул Нохой.
– Не нужно, – я взмахом руки оборвал причитания. – Я знал, что рано или поздно всё кончится чем-то подобным. Я и так прожил гораздо дольше, чем полагается сыну предателя. Надеюсь, ты запомнишь меня. Если я когда-то кого-то обидел, передай мои искренние извинения. А теперь иди. Оставь меня. После обеда я вас позову.
Глаза у Нохоя блестели, словно у побитого пса. Он принял мешочек с деньгами дрожащими руками, поклонился и выскочил. Дверь с шорохом встала на место, оставив меня наедине с тарелками.
В ушах стоял гул. Вот, оказывается, какое искупление подготовила госпожа – ценой будет не ночь с мужчиной, а моя жизнь! Наследный принц меня убьёт, замучает до смерти, как ту несчастную наложницу. Неужели это… всё? Всё закончится?
– Что ж, – я вздохнул и через силу улыбнулся. – Раз такое дело… очевидно, скоро моя душа будет… свободна.
Свободна… Всё кончится! Не будет больше ни чужих прикосновений, ни вонючей гвоздики, ни приказов, ни… Да ничего не будет! Моя душа наконец-то выпорхнет за пределы дворцовых стен. Я освобожусь, искуплю вину перед императорским родом! И Небо примет меня как лучшего слугу!
Неожиданно накатил аппетит, и я поел с таким наслаждением, какого давно не испытывал. Позвал слуг. Те вошли скорбные и грустные.
– Вы же знаете, к кому меня отправляют? Я хочу быть ослепительным! – с широкой улыбкой заявил я. – Раз уж я иду радовать самого наследника престола, сделайте меня достойным его! Покажите всё своё искусство!
Моё сияющее лицо выбило всех из колеи. Я прыснул и рассмеялся – до того забавным был их вид.
– Господин Гармонии, вы переборщили с успокоительной настойкой? – довольно-таки осторожно спросил Нохой.
– Нет-нет, ничего такого! – я замахал рукавом и, не выдержав, закружился, раскинув руки. – Просто всё закончится! Закончится наконец-то! Понимаете, да? Ничего не будет! Что такое? Да хватит вам! Не надо этой жалости, прошу вас! Давайте, сделайте меня красавцем!
Слуги всё-таки вняли моему желанию и расстарались.
В покои наследного принца Чана я вошёл словно на праздник.