Российская Федерация
Нижний Новгород
(полтора месяца спустя)
Ярким июльским деньком от причала нижегородского судостроительного завода «Красное Сормово» готовился отойти новенький танкер «Тристан».
«Тристан» – универсальное судно, как говорится, три в одном: танкер, продуктовоз и химвоз. Он имеет солидный для класса «река – море» дедвейт в семь тысяч тонн и неплохую скорость эксплуатации в десять с половиной узлов. Удачные размеры, удовлетворяющие габаритам Волго-Донского судоходного канала и Волго-Балтийского пути. Усиленная морская функцию и повышенная вместимость грузовых танков. Одним словом, современный и, главное, весьма востребованный представитель серии «Новая армада».
Путь ему предстоит неблизкий. Более двух тысяч верст по Волге, Волго-Донскому каналу и Дону до Азова, где запланирована последняя заправка топливом и пресной водой. Потом через несколько проливов и морей до самого Индийского океана. Ну а там уж рукой подать и до порта заказчика-судовладельца, которому надлежит передать новенькое судно.
Итак, ходовые испытания завершены, бумаги представителями сторон подписаны; топливо, вода, провиант и прочие запасы пополнены до необходимых объемов. Случилась, правда, за пару дней до выхода неприятная заминка – три члена экипажа чем-то основательно траванулись. Настолько основательно, что «Скорые» бригады умчали их с сиренами в реанимацию одной из городских клинических больниц.
Начальству пришлось изрядно понервничать и пометаться в поисках срочной замены. Два матроса отыскались быстро, а вот старшего механика с трудом выпросили у соседнего Казанского пароходства.
Сговорились с тамошним руководством. Выпросили. Встретились с единственным свободным от рейсов кандидатом – уговорили на внеурочную работенку.
Привезли. Вот он лениво и вразвалочку шествует вдоль причалов в сопровождении заместителя начальника отдела кадров. Остановились против трапа, посмеиваясь, прощаются. Стармех поправляет на плече ремень объемной сумки и отсчитывает ступеньки, ведущие вверх…
Он относительно молод – тридцать с небольшим; высок и статен, широкоплеч; на голове бобрик коротко остриженных волос; руки, шея и лицо покрыты бронзовым загаром.
Поднявшись по штатному трапу, уверенно ступает на палубу, приветливо здоровается с вахтой; справляется о капитане и идет на мостик – знакомиться и представляться…
Я на месте. Здесь мне предстоит провести несколько ближайших недель.
Спускаюсь с провожатым матросом с третьей палубы на вторую, где находятся каюты командного состава. Входим в единственный коридор, насквозь «пробивающий» белоснежную надстройку от одного борта к другому и делящий ее две равные половины. В носовой расположены апартаменты капитана с просторной совещательной комнатой и две каюты первого класса для старпома и второго помощника. Кормовая половина состоит из шести небольших помещений: четырех скромных жилищ для механиков и третьего помощника; крохотной сауны, втиснутой посередине, и радиорубки – крайней каморки по левому борту.
Провожатый матрос открывает мою келью (одну из соседних с сауной) и, отдав ключ, испаряется, так и не проронив ни слова. Удивляюсь настороженности матросов. А вот капитан встретил весьма радушно: пожал при знакомстве руку, приветливо улыбался, предложил кофе…
Переступаю порог, бросаю на пол сумку, оглядываю нехитрое убранство «квартирки». В каюте пусто – вещи моего внезапно заболевшего коллеги отправлены на берег. «Квартирка» представляет собой комбинацию кабинета, гостиной и спальни. Слева – шкаф, за которым скрывается мизерный гальюн с умывальником. Рядом с дверью в гальюн – холодильник, чуть дальше – кровать. Прямоугольное окошко по центру дальней стены открывает «отменный» вид на основание дымящей трубы; но если высунуться по пояс и глянуть влево, то увидишь кусочек горизонта. Напротив кровати – кресло у письменного стола; над столом что-то вроде закрытых книжных полок. Вот и вся роскошь.
Присаживаюсь на кровать и, подпрыгивая, пробую ее мягкость. Ничего. А точнее – здорово. Поскольку чаще в моей жизни было гораздо хуже.
Однако пора заняться делом – до отхода «Тристана» остается два часа. Вытряхиваю из сумки вещи, быстренько распихиваю их по полкам пустого шкафа. Переодеваюсь в рабочие шмотки и, выйдя из каюты, закрываю дверь на ключ.
Теперь стоит напрячь мозги и вспомнить маршрут движения в машинное отделение, расположенное здесь же – в корме. По словам капитана, там дожидается замещающий третьего механика моторист-матрос, страждущий передать мне хозяйство и ввести в курс дела. Ладно, не заблужусь – во время месячной подготовки к этому рейсу не раз штудировал чертежи и схемы. Сначала надо выйти из общего коридора и повернуть к корме. Там и находится трап, этаким винтом нанизавший на себя все палубы сверху донизу. Трапом вниз, вниз, вниз… пока не упрешься носом в обычную корабельную дверь, из-за которой доносятся жуткие децибелы работающей машины.
Придав лицу беспечное выражение, топаю мимо соседних кают. Выхожу, хватаюсь за поручень трапа и приступаю к долгому спуску…
Где-то на уровень ниже главной палубы слышу:
– Шо за ёкало-палкало?! Это кто у нас тут по судну бродит?
Торможу. Замечаю в темном проходе кряжистого мужика лет пятидесяти пяти. Кепка с длинным козырьком на совершенно лысой, бугристой башке; нос запойного олигарха, пышные усы и серая щетина на подбородке; темная футболка с дырой на волосатой груди, потертые джинсы. И в довершение портрета маслом – раздолбанные сандалеты на босу ногу.
Боцман Шмаль. Даже не приходится напрягать память. При заочном знакомстве с членами экипажа по многочисленным описаниям и фотографиям я сразу обратил внимание на колоритную усатую внешность морского волка с короткой звучной фамилией Шмаль.
Вежливо представляюсь:
– Новый старший механик – Глеб Аркадьевич Говорков. Прислан вместо заболевшего. А вы, простите, кто?
Криво усмехнувшись, мужик передразнивает:
– Простите! Скажите, какие мы интеллигенты!.. С пассажирских, что ли, к нам перекинули?
– Да, из Казани. А вы, судя по всему, боцман?
– Угадал – он самый…
Говорит он хрипло и порой непонятно – с каким-то шипением, присвистом. Приблизительно такие звуки издавала знаменитая голова профессора Доуэля. Приходится наблюдать за его артикуляцией, чтобы разобрать смысл некоторых слов или фраз.
– Ладно, – бросает Шмаль через плечо, – недосуг мне с тобой…
«Волк» исчезает за металлической дверцей, а я дивлюсь здешнему народу и продолжаю спуск в «преисподнюю», как иногда называют машинное отделение. Даже сейчас, когда работает лишь вспомогательный дизель-генератор, обеспечивающий судно электроэнергией, слышится приличный гул. И чем ниже я спускаюсь, тем громче он становится.
На уровне ватерлинии из-под ног брызнула здоровая крыса. От неожиданности едва не оступаюсь.
– Мля! Откуда вы на новой посудине?
Впрочем, крысы – обязательный атрибут любого корабля: и старого, и нового; и военного, и гражданского. Бороться с ними бесполезно – об этом мне рассказывал еще отец. Если не перелезут с берега по швартовым, то будут десантированы в трюм с продуктами или с другим сухим грузом. В основном обитают на нижних палубах, где потемнее, погрязнее и побезлюднее; но иногда голодное любопытство гонит наверх.
Нашел. Вот она – заветная дверца. За свежевыкрашенным металлом слышится бас вспомогательного движка. Взявшись за длинную ручку, медлю, оглядываюсь по сторонам и ощущаю беспокойство. Через секунду догадываюсь о природе его происхождения: подсознательный дискомфорт появляется оттого, что нахожусь метра на два ниже ватерлинии. И это при пустых трюмах! Случись где большая дырка, и…
Ухмыляюсь своим опасениям: значит, под пулями и осколками бегать не страшно, а утопнуть боязно?
Вхожу в машинное отделение и лицом к лицу сталкиваюсь с высоким парнем в замасленной тельняшке.
– О! Вы наш новый стармех? – расплывается он в широченной улыбке и стаскивает с головы заглушки, спасающие уши от здешнего грохота.
– Верно. А ты моторист?
– Точно.
– Тогда давай знакомиться, – протягиваю руку, – Глеб Аркадьевич Говорков.
– Ряба, – подставляет он для рукопожатия относительно чистое запястье. – То есть Юрий. Юрий Афанасьевич.
Кисть его правой руки не только перепачкана маслом, но и основательно обезображена шрамами от ожога.
– А почему Ряба?
– Фамилия моя Рябов, вот и приклеилось среди матросов.
– Показывай хозяйство…
Спускаемся по гулкой короткой лесенке и лавируем меж исполинских механизмов к закутку со столиком и высоким металлическим шкафом, что стоит по соседству с электрическим пультом управления силовой установкой. В шкафу висит новенькая роба, на верхней полке лежат такие же, как у Рябова заглушки, на нижней – рабочая обувь. Над столом приспособлена пластиковая полочка с рядком фолиантов. Недолго думая начинаю проверку комплектности судовой отчетной и нормативной документации.
– Руководство по технической эксплуатации, журнал распоряжений, журнал приема и сдачи вахт, – со знанием дела тычет пальцем в корешки Ряба.
Дело пошло…
Сидим, перекуриваем в закутке у столика. До отхода «Тристана» остается час. Киваю на обожженную ладонь:
– Где это тебя так?
– Подстанцию в порту ремонтировал. Током шибануло.
– О как! И сколько же пропустил?
– Грамм или вольт?
Смеюсь:
– И того, и другого.
– Выпил полбутылки. Я вообще много не пью. А шарахнуло вольт триста восемьдесят, не меньше. Кстати, бесплатный совет: протрезвел мгновенно.
– Благодарю.
– На здоровье. А электричество, между прочим, я с тех пор уважаю…
Кажется, в машинном отделении полный порядок. Или почти полный – при моем-то «сумасшедшем» опыте стармеха рановато решать глобальные задачи вроде оценки и приема всех систем и механизмов внушительного по размерам танкера.
Однако деваться некуда. Мне еще предстоит выслушать доклады о техническом состоянии вверенной матчасти от лиц командного состава. Не знаю, что представляют собой эти лица, но пока из всего повстречавшегося на «Тристане» народа самыми обычными и свойскими людьми показались капитан и моторист Рябов. Юра – незлобивый, простецкий, улыбчивый парень лет двадцати шести. Грамотный и, похоже, не ленивый. А легкое пристрастие к алкоголю – не проблема. Куда большие проблемы зачастую рождают трезвенники и прочие фанаты здорового образа жизни.
– Добро, Юрий Афанасьевич, – тушу окурок, подписываю акт приемки и топаю к лесенке, ведущей наверх.
– Пусть вахтенного моториста поскорее присылают! – кричит он вслед.
– Само собой. Как только поменяют стояночную вахту на ходовую…
Ползу наверх по крутым трапам. На уровне основной палубы решаю сделать остановку – глотнуть свежего воздуха. Толкаю тяжелую дверцу, выхожу и… какая встреча! Согнувшись пополам и усердно работая локотками, драит палубу мой дружок Величко. Да-да, ошибка исключена – наш драгоценный Стасик, ставший на неопределенное время матросом второго класса и заполучив в обязанности самые непрезентабельные во флоте обязанности: швартовку, покраску и уборку судна.
Мне жутко хочется его окликнуть, хлопнуть по плечу и перекинуться парочкой фраз. Но это невозможно: по легенде, мы друг друга не знаем. Он вместе с еще одним новичком данного экипажа – матросом первого класса Валерием Торбиным – прибыл на «Тристан» на сутки раньше меня.
Собственно, наличие на судне двух моих товарищей и было тем единственным условием, которое мне пришлось выдвинуть всемогущей организации в лице Иноземцева. Именно пришлось, ибо другого способа помочь Стасику остаться при деле не видел. Когда чины из ФСБ согласились – моя душенька успокоилась. Остановить запущенный процесс увольнения из армии капитана Величко для всесильной «конторы» ничего не стоило. И за Торбина я больше не переживал: если фээсбэшники возьмут под контроль процесс его излечения – он скоро позабудет о ранении.
Все так и произошло. Мой отпуск закончился гораздо раньше, чем значилось в отпускном билете, – ровно через неделю после знаменательной и обильной до алкоголя встречи с однокашником. Серега привел меня в свое управление, на базе которого производилась подготовка к операции, и представил суровому мужику с кустистыми бровями. Тот вызвал парочку таких же неулыбчивых типов, и мы с часок болтали о всякой всячине. В основном, конечно, приходилось отвечать на заковыристые вопросы. Но иногда и слушал, когда дядьки залечивали умные фразы типа: «К сожалению, в мировых центрах власти хватает образованных идиотов и просто дураков, способных привести цивилизацию к гибели…»
Короче, все у нас срослось – фээсбэшников я устроил, и отпуск мой очень скоро приказал долго жить. Баню с отцом отремонтировать не успели; благо, собрали разбросанный до винтика движок «шестерки». Юльку сводил в парк на аттракционы, скоренько собрал вещички, попрощался с родителями и будто бы отбыл по срочному вызову в часть. На деле явился в управление и приступил к теоретической подготовке. Через трое суток ко мне присоединился Величко. Исхудавший от скудного пайка гауптвахты и обалдевший от нелепых вывихов судьбы.
Торбина пришлось ждать дольше. Мы со Стасом перелопатили кучу материала, выслушали множество умных специалистов и вовсю практиковали, путешествуя от Казани до Самары на танкере, схожем по классу с «Тристаном». И только во время стоянки в Ульяновске на борт поднялся наш Валерка.
Бледный, пропахший лекарствами, такой же тощий, как Стасик, и растерянный от внезапных перемен. И все же довольный и полный желания отправиться с нашей дружной компанией хоть к черту на рога.
Кстати, первым делом он передал мне привет от одной миловидной особы по имени Ирина. «Ого! – призадумался я. – Значит, она меня запомнила?..»
Российская Федерация
Волга – Волго-Донской канал – Азов
Судно отшвартовывается от причала завода «Красное Сормово» ровно в назначенный час. Взбеленив носовым подруливающим устройством воду, энергично отваливает от «стенки», оглашает округу протяжным гудком и с неторопливой уверенностью идет вниз по течению…
В соответствии с нормативом минимального состава экипажей самоходных судов смешанного («река – море») плавания на борту «Тристана» присутствуют ровно четырнадцать человек. Капитан и три его помощника; я в новой для себя должности старшего механика; замещающий третьего механика моторист Рябов; электромеханик; пять человек рядового состава, включая боцмана; радист и судовой повар, в просторечье именуемый коком.
Экипаж выглядит сплоченным и дружным. Еще бы! По рассказам сотрудников службы безопасности, под руководством которых нашу троицу готовили к «турне», около года назад команда в полном составе угодила в плен к сомалийским пиратам. В начале прошлого лета парням выпал тяжелый рейс на сухогрузе в южноафриканский Дурбан. Плавание проходило в штатном режиме, покуда на горизонте не появились быстроходные катера с вооруженной темнокожей братвой. Случилось это аккурат на выходе из Аденского залива – у самого острия так называемого Африканского Рога. После часовой гонки и плотного обстрела из автоматического оружия нашим морякам пришлось застопорить ход и сдаться. Ну а дальше стартовал всем известный и хорошо обкатанный сценарий: сухогруз бросает якорь в спокойной бухте; плененный экипаж остается под замком и охраной, а за освобождение выдвигается требование выплатить немалую сумму в долларах или евро. После чего следуют долгие и нервные потуги дипломатов в непростом переговорном процессе.
В конце лета стороны договорились, и судно с командой и грузом было освобождено. Казалось бы, фартовый конец остросюжетной истории налицо, за исключением одной трагичной детали: при невыясненных обстоятельствах погиб радист. Остальные моряки и их родственники счастливы, судовладелец с грузополучателем тоже не в обиде, ведь финал мог бы оказаться куда печальней.
Однако аналитикам из ФСБ кое-что в продолжительной эпопее с захватом и выкупом показалось подозрительным.
Во-первых, всего за час до нападения на сухогруз из Аравийского моря в Аденский залив проследовал караван судов под прикрытием фрегата ВМС Франции. А ровно через полтора часа после захвата в обратном направлении вышел военный корабль Королевских ВМС Дании. Как пираты умудрились вычислить выгодный момент для нападения в крохотном по морским меркам промежутке времени – загадка.
Во-вторых, сигнал о нападении пиратов был послан в эфир лишь спустя тридцать минут от начала погони. Благодаря этой задержке загорелые сомалийские разбойники успели осуществить захват и благополучно увести сухогруз из-под носа датских военных моряков. А ведь те, получив сигнал, без промедления сменили курс и устремились на помощь.
И последнее. Люди из освобожденного российского экипажа вроде бы выглядели соответствующе: уставшие, оборванные, с трясущимися руками и расшатанными нервами. Однако при этом большинство сотрудников ФСБ сходилось во мнении, что назвать их похудевшими или изможденными не поворачивается язык. В этом тоже была определенная неувязка. И действительно, с какой стати рядовые исполнители, являясь самым низшим и бедным звеном в организованной цепочке пиратского беспредела, будут щедро кормить пленников? Ради исполнения буквы Женевской конвенции? Они и не слыхивали о такой. Из боязни международного правосудия? Да плевать они на него хотели!..
Вот и появились у офицеров из «конторы» нехорошие мыслишки о причастности команды к происшествию близ берегов Сомали. Возможно, не всей команды, а нескольких ее членов, способных осуществлять связь с пиратами и управлять судном.
Не имея фактов и прямых улик, обвинять моряков в преступном сговоре с пиратами никто не собирался. Тем более что капитан Кравец слыл любимчиком портового начальства, по праву пользовался громадным авторитетом, да и просто производил впечатление приятного, образованного и обаятельного человека. И все же сотрудники службы безопасности решили проверить команду «на вшивость» – чем черт не шутит? По возвращении в Россию дали возможность подлечиться и основательно отдохнуть; вновь закрепили приказом в едином экипаже; назначили на готовящийся сойти со стапелей танкер и провели стандартную подготовку к предстоящему дальнему плаванию. Ну а для внедрения своих людей за пару дней до отхода элегантно устранили старика стармеха и двух молодых матросов. Тут же обозначили одесский шум, похожий на работу в поисках экстренной замены.
И вот мы со Стасиком и Валеркой на «Тристане». Выполняем прямые обязанности согласно штатному расписанию, а заодно ломаем голову над главной задачей: пытаемся выявить незримую связь между командой и корсарами Аденского залива.
Жизнь на танкере идет своим чередом. Машины исправно пыхтят и выдают требуемую мощность, вахты сменяются в назначенный час, «Тристан» резво рассекает форштевнем волжскую волну…
В первый же день путешествия любуемся на утопающие в зелени Чебоксары, а ночью – на залитый золотистым светом Казанский кремль. Повторяя изгибы русла, подворачиваем на юг, подходим к Ульяновску. Следующей ночью кружим по Самарской излучине, а к полудню оставляем справа по борту многоярусную набережную Саратова. И ровно через двадцать часов подходим к растянувшемуся на полсотни километров вдоль правого берега Волгограду. В южной оконечности города-героя аккуратно вписываемся в Волго-Донской канал – непривычно узкий после необъятных волжских просторов. Я торчу на палубе – фиксирую в памяти знаменательный момент. Вдруг моя мечта устроиться на круизный лайнер никогда не воплотится в жизнь?..
Все эти дни мы с Торбиным и Величко втихаря присматриваемся к морякам, а те, в свою очередь, осторожно наблюдают за нами. Стараемся не допускать ошибок, не выделяться из общей массы и избегаем открытого общения друг с другом, свято следуя легенде и заученным инструкциям. Вызывать подозрения у кого-либо из команды мы не должны, ибо у капитана имеется право «в случае необходимости отстранять от исполнения служебных обязанностей любого члена экипажа, списывать его с судна и отправлять в порт приписки при первой возможности». Без меня ему не обойтись: плавать без стармеха на борту запрещено, искать же замену – канительно и долго. А с матросами разговор короткий. Вот и приходится уподобляться шпионам: встречаться в «курилке» (на юте) или в лабиринтах надстройки и быстрым шепотом обмениваться добытой информацией.
Информации катастрофически мало. Можно сказать, ее нет совсем.
Велик занят под заглушку: драит палубу, чистит шпигаты, ремонтирует штормовые портики, занимается покраской и прочей «интеллектуальной» деятельностью. Общается в основном с рядовым составом, в лучшем случае – со старшим помощником капитана, контролирующим качество приборки. Иногда он слышит от матросни обрывки рассказов о прошлогоднем приключении, но все разговоры из этой серии сводятся к воспоминаниям остреньких моментов вроде попытки танкера уйти от пиратской погони или словесной перепалки с каким-нибудь чернокожим флибустьером из-за кружки пресной воды.
Должность Торбина на полплинтуса выше – он матрос первого класса и тоже загружен по обе ноздри. Обязанности имеет схожие с Стасом, за исключением одной приятной мелочи: вместо грязных танцев со шваброй ему вменяется нести вахту на руле. Подобная привилегия дозволяет периодически подниматься в ходовую рубку и любоваться VIP-персонами «Тристана»: капитаном или его помощниками. Однако и это пользы не приносит – начальство о сомалийской эпопее не произносит ни звука, словно дало зарок или подписку о неразглашении.
«Ничего, – подбадривает меня внутренний голос, – просто в узкости фарватера и в речной тесноте отвлекаться на посторонние разговоры им некогда. В море трассы пошире, вахты поспокойнее – может, там и прорвет…»
И мы терпеливо ждем случая, ибо ничего другого не остается.
При подходе к порту Азова, где «Тристан» должен сделать остановку для приема топлива и пресной воды перед выходом в открытое море, мы уже частично освоились и в состоянии дать общие характеристики всем членам экипажа. Благо, их не так много.
В принципе заочно и по бумажным анкетам мы знакомы со всеми. Но, как говорится, буквы – одно, а общение с живым образом – совсем другое.
Итак, начнем с одной из самых уважаемых на флоте персон – с кока. Нашего повара величают Марк Наумович Литвак. Воистину нет такого предмета, который не стал бы для еврея фамилией, а для китайца едой. Тучный, проворный мужичок сорока пяти лет с гладкой наружностью, виноватым взглядом и отличными способностями разнообразно и вкусно готовить из стандартного запаса продуктов. Элементарно организует мелкую кражу тушенки или недовес свежих фруктов, но на такие подвиги, как «участие в вооруженном захвате судна», не способен.
Кандидатуры двух матросов нами сразу отбрасываются: ленивы, соображают через раз и отчаянно любят посидеть в обнимку с зеленым змием под слащавое безголосье «Блестящих». Либо не при делах, либо состояли в доле, но использовались на подхвате.
Радист Анатолий Антипов. Об этом человеке известно немного, ибо он замкнут, неразговорчив, нелюдим. Впрочем, эти качества скорее связаны с хобби – в радиорубке замечены два работающих ноутбука. Антипову около тридцати лет; высок, слегка худощав. Влился в экипаж около двух месяцев назад. До «Тристана» успел поработать на судах, приписанных к портам Самары и Астрахани. К происшествию годичной давности он точно не причастен, ибо в тот момент находился под Ярославлем.
Электромеханик Сергей Сульдин вызывает определенный интерес. Хороший специалист, не пьет, неплохо развит физически, с начальством накоротке. Сразу видно, что хитер и непрост, в разговорах с нами всегда предельно осторожен. За этим типом стоит понаблюдать.
Впрочем, как и за товарищем боцманом. Анатолий Шмаль перемещается по судну сообразно призраку и вырастает из-под земли в самых неожиданных местах. Пару раз я сталкивался с ним в машинном отделении, где он якобы проверял вахтенного матроса, хотя в его обязанностях проверки не значатся. Анатолий Васильевич крайне подозрителен, а с низшими чинами команды груб до безобразия. Поговаривают, будто иногда он пускает в ход свои здоровенные кулаки. Никогда не улыбается и не смеется.
– Уж кто-кто, а Шмаль, определенно, должен быть в курсе всего происходящего на судне, – единогласно постановляем мы.
Моторист Юрий Рябов постоянно у меня на виду, и за те пятеро суток, что мы колупались от Нижнего до Азова, я изучил его достаточно для исключения из списка подозреваемых. Что делать – война и долгие годы в армии научили меня живо разбираться в людях. Однако с выводами я не тороплюсь – решаю испытать подчиненного в экстремальных условиях, когда из человеческого нутра норовит вылезти все: и глянец, и дерьмо.
Третий помощник капитана Владимир Липинский работает на судах третий год. Штурман. Белая кость. Тихий и незаметный интеллигент. Кроме ходовой рубки и кают-компании, мы его нигде и никогда не встречаем.
– Вряд ли. Молод, дисциплинирован. И слишком избалован, – усомнился я, переговаривая с Торбиным в тихом коридорном закутке.
– Знаешь, сколько таких послушных и молодых сейчас «отдыхает» по тюрьмам? – не соглашается он. – Лучше присмотреть…
Второй помощник капитана Равиль Ишкильдин – мой ровесник. Низкорослый, смуглый брюнет, любящий пошутить или отпустить остроту. Большая часть его обязанностей касается груза, коего в трюмах и танках «Тристана» нет. Поэтому Ишкильдин частенько торчит на вахтах в ходовой рубке или подменяет старшего помощника в руководстве палубной командой. Вряд ли кто-то сумеет организовать в небольшом коллективе преступный заговор, способный остаться вне поля зрения второго помощника. Да и сам он вполне способен стать организатором сдачи судна пиратам. Сохраняем эту темную личность в списках неблагонадежных.
Старший помощник капитана Борис Скобцев – справно исполняющий свои обязанности простоватый дядька пятидесяти лет. Когда-то он был грамотным, энергичным специалистом, что позволило быстро дорасти до старшего помощника. Однако вместо капитанских нашивок Скобцев выбрал пьянство с почти запойным образом жизни, в результате чего лишился семьи и едва удержался в плавсоставе. Но опомнился. Переболел. Остепенился. Да вот беда – природу не обманешь: алкоголь быстренько превратил симпатичного и удачливого моряка в вялого, медленно соображающего, уставшего от жизни субъекта.
Единогласно постановляем:
– Этот ведущим звеном в сговоре с пиратами быть не может. Максимум – исполнитель второстепенных ролей.
И наконец, капитан «Тристана» – Александр Александрович Кравец. Вежливый, интеллигентный, ладно скроенный мужчина сорока восьми лет. Одевается опрятно и даже с некоторыми элементами морского шика, предпочитая в форме исключительно белые цвета. Прошел все ступени командного состава, начиная от третьего помощника капитана; окончил Волжскую академию водного транспорта. Знаний и опыта хоть отбавляй. В общении с экипажем даст фору любому дипломату: умеет вовремя пошутить или настроить на авральную работу, а при необходимости легко добавит в голос железных ноток. Авторитетен и пользуется в экипаже огромной популярностью. Если бы не уверенность сотрудников ФСБ в невозможности утаить заговор в команде от профессионала такого высочайшего класса, как Кравец, то мы ни секунды не сомневались бы в его честности.
В Азове ходовая вахта снова сменяется на стояночную, и команда получает короткую передышку. Улучив удобный момент, мы встречаемся на юте – покурить, а заодно посовещаться.
Обменявшись мнениями, молчим, осознавая, сколь неглубоки на самом деле наши наблюдения, а выводы – скороспелы и поверхностны. За пять дней и одного-то человека толком не распознать. А тут целый десяток! Попробуй-ка разберись, загляни в душу каждому.
Спорить и препираться не стали – решили проголосовать. Каждый должен назвать трех членов экипажа, наиболее, по его мнению, подходящих под определение «соучастник вооруженного захвата судна».