Осень как смысл жизни.
Ты как моя осень.
Но однажды я бы хотел
попасть в весну.
Этой ночью я нахожусь дома одна и переглядываюсь с тусклыми звездами, сидя на подоконнике с гитарой в руке. Я пытаюсь поработать над лиричной песней, которая почему-то связана в моей голове с образом Кристиана Уилшера, но ничего не получается. Я не слышу музыку – Небесное радио в последнее время работает из рук вон плохо. То с помехами, то вообще молчит. И без него музыка получается… пресной.
Я играю на акустике партию за партией, мысленно бракуя каждую из них – все не то, все совершенно не то. Я не могу выстроить единую мелодию. У меня не получается сделать ритмический контраст, да и вообще, мне не нравится ритмический рисунок. Аккорды то и дело сбиваются, тональности оказываются не теми, штрихи смазаны. Легато, вибрато, свип, тэппинг, баррэ – все не то. Я словно слышу музыку сквозь вату – до меня доносятся лишь ее глухие отголоски.
Вокруг меня – гора листков с аккордами и ходами, в каждом из них – море исправлений, а иные и вовсе смяты. То и дело мне вспоминаются слова Эммы Мунлайт.
«Глупая, глупая Санни Ховард. Ты понимаешь, что делаешь? Ты же ставишь крест на себе. Думаешь, отказав мне, ты будешь жить прежней жизнью? Нет».
Эти чертовы слова врезались в мою память. И я против воли помню их.
Не хочу думать, что я боюсь. Не хочу верить в ее слова. И не хочу верить в свой страх.
Она была уверена, что я соглашусь петь за ее дочь. И была уверена в том, что деньги – это тот крест, на котором я легко соглашусь быть распятой. Но я не собираюсь вбивать гвозди в руки.
Я не собираюсь вбивать гвозди в свое сердце.
И в свою мечту.
Пошли вы, миссис Мунлайт. Вы просто очередная высокомерная сука.
Я откладываю гитару и перевешиваюсь через окно в густую тьму ночи. Я никогда не боялась темноты, зная, что ее легко победить, но сегодня мне кажется, что она таит в себе опасность – не зря погас фонарь.
Хочется написать сообщение Кристиану, но я сдерживаю себя. Не стоит. Я не должна навязываться.
Я оставляю гитару в покое, делаю себе крепкий кофе и перехожу на миди-клавиатуру, но результат все тот же. Ничего не выходит. Я не слышу музыку, а музыка не слышит меня. Все получается не так, как нужно. Возможно, у меня исчезло вдохновение, но я всегда верила в то, что вдохновение – лишь начальная форма мотивации, яркая, как росчерк молнии. Оно пропадает довольно быстро, и остается лишь два пути: бросать начатое, ожидая следующей вспышки, или с помощью трудолюбия и упрямства дойти до конца.
Я всегда шла по второму пути, не боясь трудностей и даже находя в них удовольствие, но сегодня мне хочется все бросить. Однако я упрямо пытаюсь переломить себя.
Под утро кое-что все-таки выходит. И я посылаю парням пару записей – просто сообщение с короткими прикрепленными аудиофайлами. Они поймут, в чем дело. Всегда понимают. Кому-то это покажется диким, но для нас это нормально – поделиться материалом друг с другом хоть ранним утром, хоть поздней ночью. У идей нет чувства времени. А вдохновение существует вне границ реальности.
Чет не отвечает, и у меня есть подозрение, что он зависает где-то со своей новой подружкой, от которой просто без ума. Кто она, я не знаю. Но когда Чет говорит о ней, его глаза загораются так ярко, а улыбка становится такой счастливой, что мне кажется – он не в себе. Я не представляла, что такой человек, как он, может по-настоящему влюбиться. Чет замечательный друг, крутой музыкант и, вполне допускаю, отличный любовник. Но вот бойфренд он не самый лучший – в отношениях Чет привык брать. Все и сразу. Выпивать залпом. Опустошать. Сможет ли он отдавать, я сомневаюсь. Но, глядя на его счастливое лицо, думаю, что она его научит этому. А еще я хочу с ней познакомиться, хотя Чет даже имени ее не упоминает.
Оливер отвечает первым. Он пишет: «Вроде бы ничего, кое-что доделать, и будет норм. Я на работе, обсудим завтра». Но я понимаю, что ему не сильно понравилось. А может быть, он просто устал и хочет спать, но ему приходится стоять за барной стойкой в клубе.
Нейтан, которого я, кажется, разбудила, открыто заявляет, что это «полная фигня». Я пытаюсь выяснить, что именно кажется ему фигней, а он звонит и говорит, то и дело зевая в трубку:
– Санни, чувак, ты ведь можешь лучше. Это какой-то романтический трип.
– Все так плохо? – хмурюсь я, глядя в открытое окно, из которого в комнату льется прохлада. Небо еще темно-сапфировое, но далеко на востоке загорается утомленный жемчужно-дымчатый рассвет с бледно-лиловыми всполохами. Я вижу его в расщелине между домами.
– Скорее, странно, – откликается друг. – Мне понравились кое-какие твои фирменные фишки, но, черт, тэппинг просто криворукий. И мелодический рисунок… странный. Игра неуверенная. Ты можешь лучше, – снова повторяет Нейтан и зевает.
– Могу лучше, – эхом откликаюсь я. – Сегодня ничего не получается.
– Ты спала сегодня? – спрашивает Нейтан. – Если нет – советую.
– Да, я посплю несколько часов перед работой. Еще немного посижу – хочу найти нормальное звучание.
– Такое бывает, – говорит вдруг он. – Что ничего не получается. Просто отложи все и выспись, Санни. Поняла?
– Поняла, – чуть улыбаюсь я.
Мы прощаемся. Я следую его совету и иду в душ.
Перед тем как заснуть, я смотрю в окно, невольно думая о Крисе, о матери и дочери Мунлайт, а еще о Лестерсе. Ночь тает, и звезды, с которыми я переглядывалась время от времени, меркнут.
«Кто ты и кто я. Давай обойдемся без рассуждений о гордости и прочей шелухе. Будем мыслить реалистичными категориями. Просто подумай: кто ты и кто я. Какие возможности есть у тебя и какие – у меня. И что смогу сделать я, если захочу отблагодарить тебя или, напротив, уничтожить».
Ночью мне снятся Мэг и Эш.
По хрустальной радуге, переброшенной между двумя обрывами, они идут ко мне, держась за руки. А я стою босыми ногами на влажной темно-изумрудной траве и радостно машу им. Моих щиколоток касается подол широкой ночной рубашки, которую треплет ветер – как и мои волосы, собранные в низкий хвост. Небо над нами бархатное, густо-синее, подернутое дымкой рваных облаков – оно отражается в радуге, в которую бьют солнечные лучи. Но стоит опустить взгляд, и становятся видны дымные тени бездны, разверзшейся между обрывами. Они вьются в воздухе, стараясь дотянуться до радуги, но ничего не получается.
Мы улыбаемся и кричим что-то друг другу – но что, я не знаю, потому что в моем сне нет звука. В нем властвует тишина. И я ничего не слышу: ни голосов, ни шума ветра, ни того, как на хрустальной радуге появляются трещины. Они бегут от противоположного края обрыва следом за Мэг и Эшем, и те слишком поздно понимают, что сейчас случится. Замирают. И летят вниз – в одно мгновение.
Радуга рушится. Тени бездны радостно подхватывают сверкающие осколки.
Я падаю на колени, от бессилия хватая пальцами влажную траву.
Мою вязкую тишину прорезает страшный крик. И я просыпаюсь – распахиваю глаза и резко сажусь в кровати.
Сердце бешено стучит, дыхание сбито, на лбу – капли холодного пота. Я массирую ноющие виски, пытаясь прийти в себя. Все, что я помню – это ощущение тишины, которую пронзает чей-то крик.
За окном ярко светит солнце – уже день. Я хватаю мобильник – до работы еще несколько часов, и я могу спокойно спать дальше, но не могу. Неприятное ощущение не покидает меня, и на сердце становится тяжело. Предчувствие ли это? Я не знаю. Знаю лишь то, что я должна довести до ума вчерашнюю песню. Песню для Криса.
Я встаю и иду на кухню – губы пересохли, и хочется пить. Однако едва я делаю несколько глотков кокосовой воды, как возвращается Лилит. Я слышу, как она открывает дверь и садится на пуфик рядом со шкафом. Почему-то она не проходит в гостиную, а остается на месте. Я иду к ней, не понимая, почему она осталась в прихожей. Всю эту ночь она провела вместе с Октавием, и что там у них случилось, я понятия не имею. Подруга просто написала сообщение, что переночует у него.
Лилит смотрит куда-то вниз, опустив длинные ресницы и сложив руки крест-накрест на коленях. Взгляд у нее отсутствующий. Обычно гладкие и тщательно вытянутые волосы слегка взлохмачены. А на губах – чуть припухших – играет странная полуулыбка.
– Эй, – спрашиваю я ее. – Ты в порядке?
Лилит поднимает на меня блестящие глаза и неожиданно ухмыляется.
– Более чем, – говорит она.
– Ты выглядишь странной, но довольной, – замечаю я.
Она улыбается шире.
– Ты пила? – спрашиваю я, с интересом ее разглядывая. С ней что-то не то, но что, я понятия не имею. – Или…
– Или, – кивает она и коротко смеется.
– Вообще-то, я имею в виду травку, – с усмешкой говорю я.
– Это лучше травки, – машет она головой.
Я приподнимаю бровь.
– В смысле?.. Ты что.
– Мы провели потрясающую ночь вместе, – перебивает меня Лилит и вдруг зажимает чуть припухшие губы ладонью, стараясь спрятать довольную и одновременно смущенную улыбку.
– С кем? С Октавием? – озадаченно уточняю я.
Она кивает. Ее бледные щеки наливаются розовым румянцем.
– Серьезно?!
– Да-а-а. Он потрясающий. Дева Мария, – молитвенно складывает Лилит ладони у груди. А я вижу на ее шее красное пятно. Брови у меня приподнимаются сами собой.
Подруга ловит мой взгляд и понимает, на что я смотрю.
– Мне так стыдно. Но так хорошо. Наверное, я пошлая, – смущенно хихикает она, прикрывая шею.
– Не знаю, что сказать, – озадаченно улыбаюсь я. – Ты меня удивила, Бейкер. Но, главное, чтобы тебе это нравилось.
Я действительно не знаю, что сказать. Вообще-то я не сторонник случайных связей, хотя, если вспомнить то, что было между мной и Лестерсом, можно подумать обратное. Но я и не ханжа – если Лилит решила для себя, что ей это надо, значит, это правильно. Да и трудно, наверное, отказать такому мужчине, как Октавий.
С другой стороны, я прекрасно понимаю, что для него провести ночь с фанаткой – бывшей или настоящей – обычное дело. А вот для подруги такая связь может обернуться трагедией.
– О, еще как понравилось, – сообщает Лилит, и в ее темных глазах загораются искры. – Ты не представляешь, какой он.
– Сладкий? – со смехом спрашиваю я.
– О-о-очень сладкий, – повторяет Лилит и зачем-то хлопает себя по щекам. – А я теперь – его девушка.
– В смысле? – ничего не понимаю я.
В это время дверь открывается, и на пороге появляется Кирстен. Вчера вечером она уехала к Эми, чтобы помириться, и в итоге осталась у нее ночевать. Правда, выглядит она сонно и с порога громко объявляет:
– Мы всю ночь играли в покер! Этот чертов Маршалл постоянно всех обставлял! Я лишилась почти всей налички!
– Какой Маршалл? – не понимаю я.
– Сосед Эми. У нее была небольшая тусовка. Зато мы с ней помирились, и она обещала извиниться перед вами сегодня… Ой, а ты тоже не ночевала дома? – удивленно спрашивает Кирстен у Лилит.
– Тоже, – хмыкает она. – И ты не поверишь, что со мной было.
– Что?! – весьма озадачивается Кирстен. Она ужасно любопытна. – Ну, говори! Говори-говори-говори!
Лилит как-то внезапно оживляется и тащит нас в гостиную. Мы с Кирстен сидим на диване, обняв подушки и попивая горячий кофе, а Лилит в лицах рассказывает о том, что произошло с ней вчера. О том, как они скрывались от папарацци, о том, какое предложение сделал ей Октавий, о том, как прошел вечер у Элинор Фелпс. Стоит ей только упомянуть мою любимую певицу, как у меня подскакивает пульс.
– Ты ее видела?! Ты общалась с самой Элинор?! – кричу я. Она для меня – звезда на музыкальном небосводе, и тот факт, что подруга вот так запросто общалась с ней, приводит меня в дикий восторг.
– Да, – кивает Лилит с блаженной улыбкой. – Знаешь, какая она клевая?!
Она рассказывает о квартире Элинор, о ее гостях, о ней самой, и я расплываюсь лужицей от внутреннего упоения. Это отвлекает меня от всех дурных мыслей, от ненужных размышлений и тяжелого предчувствия. Мы улыбаемся, слушая Лилит, смеемся, когда она мимоходом шутит, пихаем друг друга локтями, когда речь заходит об Октавии. Кирстен пытается узнать подробности прошлой ночи, но Лилит, хоть и не хочет показывать этого, смущается.
– Расскажи, куда он тебя целовал! – требует Кирстен. – Где еще у тебя засосы?!
– Отстань! – кидает в нее подушкой Лилит. – Какая тебе разница?!
– Я хочу знать все! Все-все-все!
– Это тайна! – задирает носик Лилит. – И, вообще, это все – тайна. Никому не рассказывайте об этом, я вас умоляю! Иначе у меня будут неприятности.
– Все в порядке, – кладет ей на плечо руку Кирстен. – Лучше расскажи, сколько раз…
Лилит зажимает ей рот ладонью. Они в шутку начинают биться подушками, стоя на коленях прямо на диване, и это выглядит комично. Я сижу чуть в стороне – мои щеки уже побаливают от смеха и улыбок. В какой-то момент я понимаю, как сильно люблю Лилит и Кирстен и как дорожу ими. Пусть мне не повезло с матерью, зато повезло с друзьями. Девчонки и парни из группы дороги так, будто они мои сестры и братья.
Бой подушками заканчивается ничьей.
– Что с тобой, Санни? – спрашивает запыхавшаяся Кирстен, приземляясь рядом и обнимая меня.
– Все хорошо, – отвечаю я.
С другой стороны садится Лилит и кладет голову мне на плечо.
Брюнетка, блондинка и рыжая – хорошая компания.
– Ты грустная, Ховард, – заявляет подруга.
– Тебе кажется. – Я кладу руки им на плечи. – Я всего-навсего устала.
– Санни просто завидует тебе – у нее не было такой бурной ночи! – хохочет Кирстен.
– Вот оно что? Эй, не грусти, подружка, – хихикает Лилит. – Давай попросим Чета, чтобы он тебе помог. Он ведь горя-а-ачий парень. Про него в Хартли скоро начнут ходить легенды.
Я морщусь. Чета я всегда воспринимала как брата. И, кажется, это взаимно.
– Я же говорила вам – у него появилась подружка.
– Вот это новость, – хмыкает Лилит, не поднимая голову с моего плеча. – У него каждую неделю появляется подружка, а то и две.
– А в эту он, похоже, влюблен, – говорю я.
– Да ну, – не верит Кирстен. – Чет и любовь – это антонимы.
– Вся его любовь – ниже пояса, – подхватывает Лилит.
– Не знаю, что с ним происходит, – отвечаю я задумчиво, – но от своей последней девушки он просто без ума.
– Мне кажется, быть без ума – это его обычное состояние, – заявляет Кирстен.
– Просто он отшил тебя в свое время, и ты его терпеть не можешь, – смеется Лилит. Кирстен снова кидает в нее подушкой.
– Это все Санни виновата! – возмущается она. – Сказала ему, чтобы он не смел на нас смотреть. А я ему нравилась.
– Ну конечно! – Лилит ловко кидает подушку обратно и попадает прямо Кирстен по голове. Та возмущенно целится в Лилит, но подушка летит прямо мне в лицо. Я вскакиваю.
– Хотите войны? – задорно спрашиваю я, сдувая выбившуюся прядь с лица. – Тогда держитесь!
Мы устраиваем новый бой, а потом весело болтаем еще час. А затем я смотрю на время и понимаю, что уже опаздываю на работу в кафе – моя смена скоро начнется. Я бегу в душ, привожу себя в порядок и, закинув на плечо рюкзак, убегаю. Девчонки провожают меня и идут смотреть кино.
На работе я обычно отключаюсь от всех мыслей и просто механически делаю то, что нужно. Но сегодня этого не получается. В голову вновь лезут слова Эммы Мунлайт – сколько ни отгоняй, они все равно остаются со мной. Чтобы отрешиться от них, я пытаюсь думать о том, как поработать с песней для Криса. Выходит плохо.
В этот день я разбиваю кружку с кофе – поднос летит у меня из рук прямо в зале, и все посетители тотчас поворачиваются ко мне. Я извиняюсь и собираю осколки, и почему-то в голову приходит мысль, что жизнь – как посуда. Одно неверное движение, и она, упав, разлетится на части.
Я всегда считала себя бесстрашной, но понимаю, что боюсь разбиться. Боюсь потерять себя, став осколком.
Глупости. Не стоит думать об этом.
В конце смены мне прилетает сообщение от Чета, который говорит, что не сможет сегодня быть на репетиции, а следом пишет Оливер – он отравился и, похоже, тоже не сможет играть. Я и Нейтан не очень довольны, но смиряемся с положением дел. Репетировать будем завтра.
Ужасно хочется спать – то ли из-за того, что сегодня я спала лишь несколько часов, то ли из-за серой дождливой погоды. Еще утром светило солнце, но уже в обед оно скрылось за пеленой пепельных облаков, затянувших небо плотным туманным полотном от одного края до другого. Сейчас кажется, на этом небе нет ни единого просвета, ни одной лазейки для лучей. Цвета померкли, побледнели, словно разбавленная акварель, улицы наполнила влажная прохлада, рваными порывами подул ветер. Чудится, что вот-вот заморосит дождь.
Лета нет – на землю незримо опустилась осень, накинув на лица кружево меланхолии. Ощущение ее присутствия прочно впитывается в сознание и не отпускает. Дыхание осени сложно спутать с чем-либо еще, и мне не по себе – так, как бывает не по себе на темной безлюдной дороге, когда возвращаешься домой, то и дело оборачиваясь на каждый шорох.
Я иду к метро, растворяясь в огромной толпе спешащих куда-то людей. Немного прохладно в тонкой темно-фиолетовой футболке, и ощущение осени заставляет меня хмуриться – я дитя лета. Обычно по пути домой я погружаюсь в музыку, но сегодня в спешке я забыла наушники, поэтому слушаю индустриальные звуки мегаполиса. Шум моторов и визг колес, звонки телефонов и писк входящих сообщений, стук сотен каблуков и шуршание тысяч подошв. Шорохи, скрипы, механические голоса. Все сливается воедино, превращается в настоящую мешанину.
Голоса современных городов – неживые. И это немного пугает: почему неживое вытеснило живое? Разве это правильно?
Голосом моего родного города был шум моря. Иногда, просыпаясь в Нью-Корвене, я до сих пор хочу подойти к окну, распахнуть его, увидеть море и почувствовать его соленый запах – как раньше. А потом спуститься вниз на завтрак, который уже приготовила бабушка, и вступить в веселую перепалку с дедом, неизменно читающим газету за столом.
Но понимаю, что все это осталось в далеком прошлом. В моем детстве. В моем сердце.
Я не часто грущу, но эти две раны могут лишь зарасти, но не исчезнуть.
В какой-то миг я понимаю, что со мной что-то не так. И останавливаюсь – в меня едва не врезается какой-то парень и бормочет ругательства под нос.
«Санни Ховард, у тебя нет повода отчаиваться», – говорю я себе и иду в круглосуточную закусочную. Купив хот-дог с сырным соусом, я сажусь за свободный столик – их тут всего несколько – прямо напротив окна. Ем и смотрю на улицу. Нью-Корвен, как и всегда, борется с опустившейся на него тьмой – пытается прогнать ее яркими огнями, которые светят отовсюду: с витрин, вывесок, рекламных щитов, окон. Но тьме все равно, она сгущается над городом, медленно и бережно опуская на своих ладонях розовую луну. Город никогда не сможет победить тьму, понимаю я, зная, что голос тьмы – это молчание.
Совершенно неожиданно звонит телефон – именно в тот момент, когда мой рот набит. Звонит Кристиан, и я, прежде чем ответить на звонок, быстро-быстро жую.
– Да, – говорю я наконец.
– Я уже думал, ты не ответишь, – раздается веселый голос Криса. – Как дела?
– Неплохо. А у тебя?
– Отлично. Слушай, Санни, ты не могла бы помочь мне?
– Без проблем, – отвечаю я. – Что нужно сделать?
– Мне нравится, что ты соглашаешься помочь мне, даже не зная, что именно я попрошу, – веселится Крис.
– Если ты попросишь меня помочь тебе избавиться от трупа, я сообщу в полицию.
Он смеется. Мне нравится его мальчишеский смех. Не то что ржание Лестерса, изредка похожее на икоту.
– Все не так плохо, – говорит Крис. – Я хочу купить новую квартиру. И мне нужно выбрать ее.
– Это здорово, но в чем может состоять моя помощь? – честно спрашиваю я. – У меня нет опыта в столь впечатляющих покупках.
– Нужно, чтобы кто-то составил мне компанию завтра, когда я буду смотреть квартиру. Я примерно знаю, что хочу, но одному мне скучно. Составишь компанию?
– Без проблем. Завтра у меня выходной, и днем я свободна.
Раньше я частенько не брала выходные на подработках – не хватало денег, однако сейчас у меня в наличии есть неплохая сумма, которую заплатила миссис Мунлайт. С одной стороны, меня так и подмывает выбросить эти деньги, но с другой… Я понимаю, что деньги – это способ выжить. Без них Нью-Корвен проглотит меня. Я не в том положении, чтобы разбрасываться ими.
– А вечером ты будешь свободна?– Вечером – репетиция.
– Можно как-нибудь попасть на нее? – вдруг спрашивает Крис.
– Думаю, да. Спрошу у парней.
Мне приятно его внимание, но я не понимаю Криса. То он пропадает, то вдруг зовет куда-то и хочет попасть на репетицию. То приближает, то отдаляет. Мне не по душе эти игры.
– Спроси. Я никогда не был на репетиции рок-группы.
В его голосе – энтузиазм.
– Если ты думаешь, что это шоу, вынуждена огорчить тебя, Крис, – я вывожу по салфетке узоры. – Мы репетируем, а не веселимся. Без наркотиков, секса и…
– Все ясно, – перебивает меня Крис все так же весело. – Только рок-н-ролл!
– Только он, – соглашаюсь я.
– Здорово. Это реально здорово, – в его голосе я слышу нотки восхищения. – Иногда я думаю о тебе и понимаю – ты нереальная девчонка, Санни. Спой для меня однажды?
– Может быть, – чуть улыбаюсь я – стало немного теплее.
– Ловлю на слове. Во сколько мне завтра заехать за тобой?
Мы договариваемся на одиннадцать, болтаем еще немного и прощаемся. Я готова уже отключиться, но Крис вдруг говорит:
– Что с тобой?
Я немного теряюсь.
– Что ты имеешь в виду? – уточняю я, выходя из закусочной и неспешно идя по тротуару. Прямо передо мной высится медиафасад небоскреба. Показывают новости, в которых – словно назло! – говорится о недавнем конкурсе «Твой рок». Я вижу продюсера Макса Уолтера и группу из трех парней и девушки, которая стала победителем конкурса. Девушка кажется мне знакомой – точно, мы встречались на последнем туре.
Несмотря ни на что, я рада за нее. Вероятно, она достойней.
Они достойней.
Но это не значит, что мы сдадимся. Нет.
– Чувствую, что что-то не так, – выдает в это время Кристиан. – Ты не такая, как всегда.
– Вроде бы обычная, – устало отзываюсь я, поворачивая вправо и переходя дорогу. Медиафасад я больше не вижу.
– Где ты сейчас находишься? – спрашивает внезапно Крис.
– Рядом с метро. Добираюсь домой после работы.
– Какая станция? – не отстает он.
– Зачем тебе? – сдуваю я прядь волос, выбившихся из высокого хвоста.
– Я приеду к тебе и отвезу домой, – выдает Крис.
– Тебе нечего делать? – спрашиваю я с недоумением.– Может, и так. Скажи, какая станция. И я приеду к тебе. – В его голосе я слышу уверенность. Крис из тех людей, которые настаивают на своем до последнего. Мне нравится это и не нравится одновременно.
– Санни, – его голос становится жестче, – какая станция?
Наверное, это было лишним, но желание встретиться с ним пересиливает доводы рассудка. И я говорю.
– Дай мне полчаса, – говорит Крис. Судя по звукам, он спускается по лестнице. – Я приеду.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Я буду ждать тебя в сквере рядом с метро. Слева от него.
– О’кей. Жди.
Он отключается, а я бреду к скверу – он небольшой, квадратный и являет собой единственный зеленый островок в округе. Тут стоят лавочки с коваными спинками, растут отцветшие весной кустарники, за которыми кто-то аккуратно ухаживает, и всюду гуляют люди, несмотря на очень позднее время. Чем нравятся мне центральные районы Нью-Корвена, так это тем, что жизнь здесь кипит круглосуточно и нет никакого деления на ночь и день.
Прохладно. Ветер то поднимается, то вдруг затихает и прячется, как игривая кошка. Я сижу и жду Криса, посматривая на телефон. Время тянется медленно, как горячая карамель. В какой-то момент я встаю и начинаю прыгать на месте, чтобы согреться – помогает.
Полчаса прошли. Криса все еще нет. Я распускаю волосы – так теплее, и говорю себе, что еще пять минут и уйду.
Метро – круглосуточное, поэтому добраться до дома самой будет несложно.
Пять минут проходит, а его до сих пор нет. Я звоню ему, но он не берет трубку. Ждать еще? Думаю, не стоит. Я резко встаю с лавочки и все-таки ухожу. Пересекаю сквер, и прямо передо мной неожиданно тормозит черный мотоцикл, которым управляет какой-то тип в кожаной куртке и в шлеме с зеркальным визором. Байкер поднимает лицевую часть шлема вверх и улыбается мне. Это Кристиан.
– Эй, Санни! – говорит он мне. – Садись назад.
И протягивает второй шлем – точную копию своего.
Я беру его в руки – увесистый. И надеваю. А Крис слезает с мотоцикла, снимает перчатку и проверяет, правильно ли я надела шлем. Он поднимает визор и смотрит мне прямо в глаза. Его глаза – цвета молочного шоколада, и в них есть озорные чертинки. Мы слишком близко стоим друг к другу. Наши лица ярко освещены светом фонаря рядом.
– Прости, что опоздал, Санни. Дороги этого города даже в это время перегружены, – жизнерадостно говорит Крис, и мое внимание почему-то устремляется на тонкий шрам на его подбородке. Еще пару часов назад я и не мечтала, что мы встретимся.
– Главное, что ты успел, – отвечаю я.
– Ты замерзла, – замечает он и касается моего предплечья ладонью – она горячая.
– Немного.
– Тогда надевай, – снимает он куртку и накидывает мне на плечи.
Наверное, это… слишком.
– Нет, не надо, – резко отказываюсь я.
– Говорю же – надевай, – хмурится он. Странно. Крис говорил, что со мной что-то не так, но ведь и с ним тоже.
– Нет. Эй, зачем ты уходишь в эту глупую романтику, – дружески хлопаю я его по плечу. Что-то останавливает меня от такого поспешного сближения с ним. И – опять не вовремя! – вспоминается Лестерс, лицо которого перекошено от очередного приступа злости.
– А это не романтика, дурочка, – ухмыляется Крис. – Знаешь, как холодно гонять на байке даже летом? Надевай или заболеешь.
Я все-таки надеваю его кожаную куртку. Она все еще хранит тепло его тела, и это… уютно. А еще от куртки едва уловимо пахнет табаком и весенним морем, волны которого нагреты на солнце. Мне нравится этот мужской приятный запах. И нравится, что кожаная куртка защищает меня от прохлады.
– Но тебе будет холодно.
– Я очень горячий парень, – отвечает Крис с усмешкой и кладет мою руку себе на грудь – она и правда очень горячая. Я слышу, как ровно стучит его сердце.
– Садись, Санни, и крепко держись за меня. Не отпускай, – заявляет Крис, опускает лицевую часть шлема и садится на мотоцикл. Я устраиваюсь сзади.
В Нью-Корвене мне еще ни разу не довелось кататься на мотоциклах – только дома. И я порядком соскучилась по этому ощущению, когда ветер по телу и венам разливает чувство свободы.
Мы мчимся по дорогам, то ускоряясь, то замедляясь. Я крепко держу Криса за пояс, пытаясь согреть его теплом своего тела.
Я чувствую себя стрелой, выпущенной из лука, и ловлю кайф от того, что происходит. Однако не совсем понимаю, почему Крис выбирает такой путь до моего дома – он направляется не к Южному Карлтону, а куда-то на северо-запад. А потом и вовсе тормозит на берегу реки, через которую перекинут дугообразный мост. Его они причудливо вытягиваются в темной воде, от которой идет холод.
– Почему мы приехали сюда? – спрашиваю я с недоумением, слезая следом за Крисом с мотоцикла. Тут пустынно и довольно темно – фонари слишком далеко. Не самое романтическое местечко в городе.
– Иногда я приезжаю сюда подумать, – отвечает Крис, глядя на реку, в которой неожиданно отражается кусок луны – она все-таки смогла пробиться через пелену облаков. – Здесь никогда никого не бывает. Ну, разве что бродяги. Но они держатся поближе к мосту. Нравится это место?
– Не знаю, – осторожно отвечаю я, плотнее запахивая на себе его куртку, которая на несколько размеров больше чем нужно. – Здесь темно и тревожно. На море мне нравилось куда больше.
– Хочешь, мы поедем туда? Прямо сейчас? – ошарашивает меня Крис и берет за руку.
– А мы сможем это сделать? – спрашиваю я, думая, что он шутит.
– Да. Я просто позвоню и скажу, чтобы готовили самолет, – еще больше огорошивает меня Кристиан и лезет в карман штанов за телефоном. Кажется, он серьезен.
– Что? Эй, не надо, – останавливаю я его. – Ты с ума сошел?
– Нет, – пожимает он плечами и с недоумением смотрит на меня: – Разве ты не хочешь на море, Санни? Рассвет мы можем встретить там.
– Лечись, приятель, – мрачно советую ему я. – Во-первых, я ясно сказала тебе – завтра у меня репетиция, а во-вторых… Это просто глупо.
Он смеется.
– Ты бываешь такой странной, Санни.
Я закатываю глаза.
Река играет огнями, и луна искрится во тьме воды.
– Но мне это нравится, – продолжает Кристиан, глядя на луну.
– Нет, странный – это ты. Потому что не понимаешь разницу между тобой и мной.
Мне невольно вспоминаются слова Дастина.
– Мы оба люди, – хмурится Крис. – Разве нет?
– Да. Но разные люди, – я склоняю голову, и волосы падают на шею. – Из разных слоев общества.
– Ты действительно считаешь это преградой?
– А ты не считаешь? Крис, ты можешь позволить себе махнуть на побережье или вовсе в другую страну, не думая ни о чем. А я – нет. Для меня это непозволительная роскошь. Я должна оплачивать учебу, жилье, должна на что-то покупать еду, одежду, оплачивать счета.
– Да, я бездельник, которому нечем заняться, – вдруг сердится он. – Мне каждый сказал об этом. И ты тоже.
– Я не говорила этого, – тяжело выдыхаю я. Наш разговор вдруг пошел куда-то не туда. – Я говорю лишь о том, что не странная. Таких как я большинство. Просто мы из разных Вселенных. Понимаешь?
– Понимаю. Сегодня меня раздражает все на свете, – признается вдруг Крис. – Прости, Санни. Я хотел немного развеселить тебя, но провалил задание.
– Все в порядке.
– Что у тебя случилось? – снова резко переводит он тему.
Я не могу рассказать ему правду, но и молчать тяжело.
– Я перешла дорогу человеку, у которого есть власть и деньги. Кому-то вроде твоего отца.
Крис поднимает бровь.
– Как умудрилась?
– Не согласилась на предложение.
– Всего-то?
Я неопределенно пожимаю плечами. Всего-то.
– Если у тебя будут проблемы, я помогу. Я хоть и бездельник, но… Но отец всегда на моей стороне. Да и связи у меня есть. Поняла, Санни? – Он кладет ладони на мои плечи.
– Поняла, – улыбаюсь я. – Спасибо. А что с тобой?
– Что со мной?
– Мне кажется, что внутри тебя – целый огненный шар, который ты не можешь выпустить. И он сжигает тебя изнутри.
Кристиан внимательно на меня смотрит.
– Интересная метафора. Может, и так. Знаешь, в моей жизни есть очень важный человек. Особенный. Но он меня ненавидит.
– За что? – изумляясь, спрашиваю я, сразу понимая, что речь идет о девушке.
– За то, что я – это я. Я ему противен. Забавно, да? – хмыкает Крис. – Я старался быть хорошим. Серьезно, я очень старался. А теперь чувствую себя брошенной девчонкой, которой попользовались и выгнали утром из номера, предложив несколько сотен баксов.
Мне не нравится, что у него есть кто-то особенный. Мне самой хочется быть для него особенной, но что я могу поделать?
– Отвратительно ощущение, – закуривает Крис. Дым призраком летит вверх и растворяется во мраке. Он предлагает закурить и мне, но я отказываюсь. Не люблю сигарет.
– Если дым будет попадать на тебя, скажи, – добавляет Крис.
– Раньше было наоборот? – спрашиваю я. – Ты раньше сам пользовался другими?
– Может быть, – пожимает он широкими плечами. – Но я старался… Как это сказать… Откупаться? Да, откупиться. Если я проводил с кем-то ночь, я дарил подарки. Девчонки всегда были в восторге. А мне нравилось чувствовать себя щедрым. Это забавно.
– То есть ты спал с кем-то, а потом благодарил? – смеюсь я.
– Просто мне хотелось сделать приятное в ответ. Глупо, да? – он стряхивает пепел вниз, на сырую землю. – Я позвал тебя на море не для того, чтобы показать, какой я крутой. Просто хотел поблагодарить тебя, Санни.
– У нас ничего не было, – усмехаюсь я. Жалею ли я об этом? Не знаю.
– Мне хватает и того, что ты просто рядом, – говорит Крис и тушит сигарету. А потом обнимает меня и просто прижимает к себе. Я теряюсь на мгновение, но обнимаю его в ответ, касаясь щекой его груди.
Никаких попыток поцеловаться, ничего лишнего. Просто объятия.
А потом мы просто кричим в ночи – кто громче. Кричим для того, чтобы освободиться от гнетущих эмоций.
И зажечь внутреннее солнце.
Это весело. Я надеюсь, что оставлю на берегу гнетущее меня предчувствие. А Крис – ощущение своей бесполезности и бессилия.
Только потом мы едем домой. Я не знаю, что мне думать о Крисе, но знаю, что он – хороший человек.
Он привозит меня к дому и, прежде чем мы прощаемся, берет за руку, заставляя едва заметно вздрогнуть.
– Спасибо. Эта встреча была важнее для меня, чем для тебя.
Я тихо смеюсь и отдаю ему куртку.
– До завтра, – говорит Крис, салютует мне и уезжает в ночь. А я иду домой, ловя себя на мысли, что мне бы хотелось получить от него прощальный поцелуй. Мне хочется нежности и понимания. Горячих ладоней на спине и прикосновений губ к прохладной коже лица. Я не знаю, в чем больше нуждаюсь: в любви или в ощущении того, что кому-то нужна.
Я думала, что Кирстен и Лилит уже спят, и то, что в квартире горит свет для меня полная неожиданность. Уже в прихожей я слышу голоса, а когда захожу в гостиную, вижу целую толпу.
В одном кресле, закинув ногу на подлокотник, развалился Чет, у которого ухмылка от уха до уха. Второе кресло занято… Октавием, рядом с которым вьется Лилит, как бабочка вокруг лампы. На диване расположились Хью и Уилл, в руках которых куча бумаг, а еще незнакомый мужчина в строгом костюме. А на подоконнике, как на троне, восседает Лестерс, с которым делает селфи довольная-предовольная Кирстен.
У меня от удивления немеют кончики пальцев.
Это что еще такое?..
Первым меня замечает сидящий ближе всех к двери Чет.
– О! – говорит он нарочито громко. – Моя любовь пришла! Ласточка, а у нас гости.
Все замолкают и смотрят на меня.
– Какая я тебе ласточка? – с тихой насмешкой говорю я Чету. А потом спохватываюсь и объявляю на всю гостиную: – Добрый вечер!
Со мной недружно здороваются. Хью, Уилл и незнакомец возвращаются к бумагам. Лилит заговаривает зубы Октавию. И только Лестерс хорошо поставленным голосом театрально обращается к Чету – они как раз сидят напротив друг друга:
– А я ведь говорил тебе, дружище, что твоя подруга тебе изменяет. Опять ее привез какой-то незнакомый тип на байке.
Наверное, он видел нас с Крисом в окно. Крис не снял свой шлем, и Дастин его не узнал.
– Ничего страшного, – лениво отмахивается Чет, – у нас свободные отношения. Пусть развлекается. Я же знаю, что она вернется ко мне. Да, моя малышка?
– Да, котик, – подхватываю я его игру.
Дастин недовольно кривит губы.
– Я так скучал, моя хорошая, – ласково говорит Чет. – Обнимемся?
– Позже. Хочу знать, что происходит?
– Нужно подписать договор о неразглашении сведений, – отрывается от документов Хью. – Мы почти закончили.
И снова отворачивается.
Что? Серьезно?
У меня такой недоумевающий взгляд, что Лестерс вставляет со своего подоконника как бы между прочим:
– Знаменитостям постоянно приходится заботиться о своей безопасности.
– Вынужденная мера, – вальяжно добавляет Октавий. Лилит тут же начинает мелко кивать. У меня такое чувство, что она сейчас его съест. Ну, или начнет облизывать, как кошка-мама своего котенка. Впрочем, у Кирстен вид не лучше – кажется, она в восторге от Лестера.
– Согласен, – откликается Дастин. – Издержки профессии.
– Точно, – немедленно соглашается Октавий.
У меня такое чувство, что эти двое неплохо поладили. И когда только успели?
– Если вы так радеете о безопасности, – сухо говорю я, – могли бы просто прислать к нам юриста. И мы бы все подписали.
– Мы решили проконтролировать процесс, – отозвался с ноткой легкого раздражения Лестерс.
– Да, именно, – смахивает челку Октавий. Все-таки он слишком хорошенький для брутального рок-стар.
– А хочешь чаю? – продолжает виться вокруг него Лилит. – А кофе? А хочешь, я сделаю булочки с корицей?
В какой-то момент Октавий просто берет ее за руку и усаживает к себе на колени – теперь кажется, будто хозяин держит ласковую надоедливую кошку, небрежно прижав к себе, чтобы не мешала и не лезла под ноги. Лилит не теряется, устраивается поудобнее, льнет спиной к его груди, откидывая назад голову. Я даже замечаю, как она прикрывает глаза, и меня это немного пугает. Нельзя влюбляться в этого человека.
Чет лениво встает со своего места и так же лениво обнимает меня. Кирстен хихикает.
– Как дела, дорогая? – спрашивает он заботливо. – Как прошел день? Кто подвез тебя домой?
– Тот тип из бара. У нас было свидание.
– Надеюсь, меня ты любишь больше, чем его? – делает вид, что дуется, Чет.
Я смахиваю с его плеча невидимую пылинку.
– Разумеется, дорогой. Ты для меня на первом месте.
Лестерс смотрит на нас как на идиотов и едва заметно качает головой. Почему мне так смешно?
– Друзья, – громко говорю я, вставая ровно в центр гостиной. – Еще раз – я не совсем понимаю, что происходит. Но мне бы очень хотелось разобраться. Меня это напрягает – я возвращаюсь домой и вижу какой-то балаган. Словно и не к себе пришла.
Дастин спрыгивает с подоконника и идет ко мне. За его спиной Кирстен делает мне какие-то знаки. Кажется, она под большим впечатлением.
– Мы с ним, – кивает Дастин на Октавия, – не хотим, чтобы чей-то длинный язычок разболтал что-нибудь о нас широкой общественности. Только и всего.
– Да-да, пару минут, сейчас нужно будет всего лишь подписать кое-какие документы, – снова оборачивается на мгновение Хью.
– Мы ничего не разболтаем, – отвечаю я Дастину раздраженно. – Можно подумать, мы – информаторы для твоих любимых папарацци.
– Особенно если вспомнить те фотографии, – ехидничает он. – Конечно, это не вы.
– Не мы. Я подпишу твои чертовы бумаги, и убирайся.
– Да без проблем, – кривит он губы в улыбке. – Или, ты думаешь, мне нравится тратить время на такие глупости? Иди лучше к своему парню, он скучает.
– Он мне не…
Договорить я не успеваю – появляется Чет и снова пытается обнять меня, изображая пылкого возлюбленного.
– Милая, иди же ко мне, – шепчет друг. Он настолько плохо играет, что я удивляюсь, как опытный актер Лестерс поверил в это. Неужели не заметил фальши?
– Чет, хватит, – прошу я.
– Я так скучал. – Дует он мне в ухо. Ужасно щекотно.
– Перестань, – пихаю я его в бок.
– Почему ты такая злая? – спрашивает Чет, явно пытаясь не захохотать. – Будь добрее, Санни!
– Твой парень говорит дело, – замечает Лестерс, который внимательно за нами наблюдает.
– Включай мозги, – ласково предлагаю ему я. – Это полезно и не больно.
– Что ты сказала? – теперь начинает злиться Дастин.
– Что слышал. С какого перепуга ты решил, что Чет – мой парень? Мы друзья.
– Ты уже отправила меня во френдзону? – ненатурально ужасается Чет. – Ласточка, как же так? Мне больно. – Он демонстративно хватается за сердца.
– Перестань над ним издеваться, – велю я ему. – Ты же видишь, что он не в себе.
– Кто? Я? – тут же возмущается Лестерс. – Я в себе, да еще как!
– Вы можете поставить свои подписи, – сообщают нам в это время.
Кирстен, Лилит и я садимся на диван и внимательно читаем договор. Лилит заканчивает первой и говорит, что все нормально. Она ставит подпись и уходит в свою комнату вместе с Октавием – хочет ему что-то показать. А я назло долго сижу над договором, потому что это раздражает Лестерса.
– Ты скоро? – то и дело спрашивает он.
– Я читаю, не мешай, – неизменно отвечаю я.
Чета также заставляют подписать договор – он случайно попал под раздачу. То, что Ричард и есть Октавий, для него сродни откровению. Сначала он не верит и смеется, думая, что мы разыгрываем его, а потом понимает, что перед ним действительно сидит известный музыкант, и меняется в лице. Чет просто взрывается от восторга, просит автограф и вообще смотрит на Октавия почти с таким же обожанием, как и Лилит. Он обожает «Красных лордов».
Наконец, подписи поставлены – в присутствии юриста, Хью и Уилла, которых, кажется, конфиденциальность Дастина и Октавия заботит больше их самих. Они же каждому из нас дают конверты с некой «благодарностью». Я не хочу ее принимать, но за меня это делает Кирстен.
– Ни черта не понимаю, что происходит, – сообщает Чет. – Но Окт, ты крутой мужик! Для меня честь познакомиться с тобой! Ховард, ты крутая!
Он тискает меня за щеку, и я снова ловлю неодобрительный взгляд Лестерса. Кирстен снова смеется. Ее это забавляет.
– Так, значит, ты не ее парень? – спрашивает Дастин, глядя на Чета, как на замызганную ящерицу.
– Не-не, Санни мне как сестра, а я не любитель инцеста. Прости, приятель, я не смог не разыграть тебя, – весело смеется тот. Я думаю, что Лестерс начнет возмущаться, но, похоже, ему тоже становится смешно.
– Забавно. А я уже думал, что у рыжей чокнутый дружок, – хмыкает он.
– У меня нет никаких дружков, – отвечаю я.
– Тогда кто это был? – спрашивает Дастин.
– Где? – не понимаю я сразу.
– На байке. Я все видел.
Вот же въедливый!
– Друг, – пожимаю я плечами.
– Какой? – не отстает Лестерс. – Почему у тебя так много друзей?
– Какая тебе разница? – снова начинаю сердиться я.
– А ты ничего не забыла?
– В смысле? Если ты про подписи – я поставила их везде, где надо. – Я киваю на менеджеров и юриста, которые снова начинают что-то обговаривать напоследок. Если честно, я порядком устала и очень хочу спать.
– Одну мою вещь. Серого цвета. – На лице Дастина усмешка.
– А, боксеры? – вспоминаю я.
– Именно.
– Вы обмениваетесь нижним бельем? – тут же живо интересуется Чет.
– С ума сойти, – смеется Кирстен. – Какие подробности!
– Раз ты так просишь, сейчас отдам, – поднимаюсь я и направляюсь в свою комнату. Я иду по коридору мимо комнаты Лилит – дверь в нее распахнута – и вижу, как Октавий и Лилит целуются. С закрытыми глазами, увлеченно. Ее руки – на его шее, его – на ее талии. Они выглядят невероятно мило, и я не хочу их тревожить. К тому же мне немного неловко. Октавий вдруг подхватывает Лилит и опускает на стол, рядом с ноутбуком, не переставая целовать. Она обхватывает его ногами и запускает пальцы одной руки в его волосы, второй опираясь о твердую деревянную поверхность стола.
Это слишком личная сцена, почти интимная и, несмотря на это, очень нежная. Мне кажется, если бы Октавий не был суперзвездой, у них бы с Лилит все получилось. Они подходят друг другу.
Я почти уверена, что подруга без ума от него. И я ее не осуждаю.
Хотеть нежности – это нормально.
Хотеть любви – это правильно.
Хотеть человека – это естественно.
Я вспоминаю свой неслучившийся поцелуй с Кристианом. И становится чуть тоскливо.
Стараясь не обнаружить себя, я, неслышно ступая, ухожу из коридора, пятясь назад. И врезаюсь спиной во что-то мягкое.
– Ч-черт, – шипит это «мягкое». – Смотри, куда идешь, Франкенштейн.
Лестерс.
– Тихо, – прошу его я. – Там…
Я резко оборачиваюсь и прижимаю указательный палец к губам. Он понимает меня с полуслова.
– Ну, где они? – шепчет он.
– Кто?
– Боксеры?
– В комнате, – отвечаю я.
Это странно, но, насмотревшись на Лилит и Октавия (кто бы мог подумать, Лорд Октавий!), я понимаю, что тоже хочу этого: поцелуев, нежности, света, бьющего из груди. Хочу всего, что я не получила от Криса.
– Поцелуй меня, – зачем-то прошу я, неотрывно глядя в голубые глаза Дастина.
– Франки, – слабым голосом отвечает он, явно растерявшись. – Ты с ума сошла?
– Да, – смеюсь я, отгоняя от себя это желание-наваждение. – Точно.
– Впадать в твоем возрасте в маразм опасно, – предостерегает меня Дастин. Господи, зачем, вообще, я его об этом попросила? Его рот теперь не закроется.
Я делаю несколько шагов.
– Эй, – окликает меня вдруг Лестерс.
– Что? – оборачиваюсь я.
Он подходит ко мне – так близко, что я чувствую слабый аромат мяты. Обводит пальцем круглый вырез футболки, едва касаясь его, и сообщает хриплым шепотом:
– Я ведь и правда могу сделать это.
– Что? – не сразу понимаю я.
Вместо ответа Дастин склоняется ко мне, поднимает мою голову за подбородок и целует. Сначала неловко – наши зубы легонько сталкиваются, мы на секунду отстраняемся и пристально смотрим друг на друга. Дастин касается ладонью моей щеки, гладит, а я и сама не понимаю, как мои руки оказываются у него на плечах, обтянутых белой рубашкой. И мы снова тянемся друг к другу. Мимолетом тремся носами и снова целуемся.
У него на удивление горячие губы, с едва ощутимым вкусом ментоловых сигарет, а у меня – на удивление требовательные.
Все как в тот раз, когда мы были пьяны. Остро, терпко, с толикой горечи и привкусом безумия.
Да, это безумие – целоваться с парнем в полутемном коридоре. Это безумие – чувствовать желание к тому, кто еще недавно ужасно раздражал. Это безумие – хотеть чего-то большего, понимая, что это неправильно.
Я обнаруживаю для себя, что Дастину нравится, когда к его шее прикасаются губами. А меня сводит с ума то, как при этом натягиваются жилы на ней – особенно если он откидывает голову чуть назад.
Отстраняемся мы тоже одновременно – как по команде свыше.
– Зачем ты сделал это? – спрашиваю я. Губы требуют продолжения. В сердце – пожар. В ногах – предательская слабость.
– Не знаю. А зачем ты предложила? – задает встречный вопрос Лестерс. Мне нравится слушать его учащенное дыхание.
– И я не знаю, – отвечаю я с ровно таким же недоумением.
В это время мы слышим шаги – кто-то идет к нам из гостиной. И одновременно отходим друг от друга на шаг.
В коридоре появляется Хью.
– Дастин, – удивленно спрашивает он. – Куда ты пропал? Нам пора. Завтра рано вставать на съемки.
– Да помню-помню, – раздраженно машет тот рукой, но смотрит при этом на меня – удивленно.
– Потом отдашь, – сообщает он мне. И, прежде чем пойти следом за Хью, ломится в комнату к Лилит. Подруга почти тут же вылетает в коридор – щеки у нее пунцовые, а глаза пьяные. Следом выходит Октавий, волосы которого чуть растрепаны. Он поправляет футболку и идет следом за Лилит. Оба молчат.
Наша квартира пустеет. Мы остаемся вчетвером: я, Лилит, Кирстен и Чет, который сообщил, что будет у нас ночевать. Лилит несколько не в себе – кажется, она находится в такой же прострации, что и я. Зато Кирстен ужасно весело. Она поверить не может в то, что сфотографировалась с самим Дастином Лестерсом. Теперь она нам, конечно, верит. Но никому не может об этом говорить – ее, как и нас, связывает договор. А Чет не может перестать хохотать.
– Черт, черт! – хлопает он себя по колену. – Это просто жесть! Окт из «Лордов» – это Ричард Фелпс. Он просто затроллил весь мир! Какой же он крутой тип!
– Ты на него так смотрел, будто влюбился, – ревниво замечает Лилит. – Я не собираюсь им делиться.
– Иди ты, – отмахивается Чет. – Как же круто – я пожал руку Октавию!
– Все по классике? Не будешь мыть ее неделю? – спрашивает Кирстен.
– Как знать, – ухмыляется Чет. – Жаль, никому нельзя рассказать об этом…
Они еще долго обсуждают появление Октавия и Лестерса в нашей квартире, хохочут, спорят. А я ухожу спать, оставив друзей в гостиной.
Ночью начинается дождь, и сквозь сон я слышу, как капли стучат по окнам.
Мы под рубиновым дождем
застынем.
Мы боли просто не поймем.
И иней
покроет, холодом дразня.
Быстрее
прижмись ко мне,
и я тебя
согрею.