Позвольте начать с замечания о том, что речь не идёт о противостоянии – мы или они. Не о том, кто лучше – Homo sapiens или Homo neanderthalensis. Не о том, кто смышлёнее – глексены или барасты. Скорее речь идёт о том, чтобы найти наши собственные сильные стороны, лучшие черты нашей собственной природы, и о том, чтобы делать вещи, которыми мы могли бы гордиться…
Сразу после ланча с Кольмом Мэри поехала домой за Понтером, который с видимым удовольствием смотрел на канале «Космос: Станция воображения» повтор классического «Звёздного пути». Понтер, разумеется, видел этот эпизод впервые, но Мэри его тут же узнала – напыщенный и наигранный «Пусть это будет полем последней битвы», в котором приглашённые звёзды Фрэнк Горшин[12] и Лу Антонио[13] разрывали пейзаж лицами, выкрашенными наполовину в белый, наполовину в чёрный цвет.
Они сели в машину Мэри и выехали в Садбери, куда планировали попасть часов через пять – как раз к ужину у Рубена Монтего.
Летя по четырёхсотому шоссе, Мэри вдруг нажала клаксон, а потом замахала рукой – их только что обогнал Луизин чёрный «Форд Эксплорер» с номером D2O – химическая формула тяжёлой воды. Луиза махнула в ответ и умчалась вперёд.
– По-моему, она превышает максимально разрешённую скорость, – сказал Понтер.
Мэри кивнула:
– Уверена, что ей не составит труда отговориться от штрафа.
Час проходил за часом; километры оставались позади. Шанайю Твейн и Мартину Макбрайд сменила сначала Фэйт Хилл, а потом Сьюзан Аглукарк.
– Я, наверное, не лучший источник сведений о католицизме, – сказала Мэри в ответ на комментарий Понтера. – Думаю, нужно познакомить тебя с отцом Калдикоттом.
– Что делает его лучшим источником, чем ты? – спросил Понтер, отрывая взгляд от дороги – езда по скоростным шоссе всё ещё была для него в новинку – и поворачиваясь к Мэри.
– Ну он рукоположен. – Специальным жестом – небольшим поднятием левой руки – Мэри теперь могла предотвращать гудок, издаваемый компаньоном Понтера, когда она и сама знала, что слово, только что произнесённое, ему не знакомо. – Посвящён в сан – собственно, это и делает его священником. Ну то есть частью духовенства.
– Прости, – сказал Понтер. – Я всё равно ничего не понимаю.
– В религии существует два класса людей, – сказала Мэри, – клирики и миряне.
Понтер улыбнулся:
– Так совпало, что я не способен произнести ни того, ни другого слова.
Мэри улыбнулась в ответ; ей нравилось его ироничное чувство юмора.
– Так вот, – продолжала она, – клирики – это те, кто прошёл специальную подготовку для выполнения религиозных функций. Миряне – простые люди, как ты или я.
– Но ты говорила, что религия – это система верований, этических и моральных принципов.
– Так и есть.
– Тогда все приверженцы религии должны иметь к ним равный доступ.
Мэри моргнула.
– Ну да, конечно, просто… видишь ли, исходные тексты могут по-разному трактоваться.
– Например?
Мэри задумалась.
– Ну, например, вопрос о том, оставалась ли Мария – мать Иисуса – девственницей всю свою жизнь. Дело в том, что в Библии есть упоминания о сродниках Господних. «Сродники» – это старинное слово, обозначающее братьев.
Понтер кивнул, хотя Мэри подозревала, что если Хак сразу перевёл «сродников» как братьев, то Понтер, вероятно, услышал какую-то бессмыслицу наподобие «“братья” – это старинное слово, обозначающее братьев».
– И этот вопрос так важен?
– Нет, думаю, этот – не особенно. Но другие, относящиеся к области морали, могут быть важны.
Они проезжали через Парри-Саунд.
– Какие, например? – спросил Понтер.
– Ну, к примеру, аборты.
– Аборт… это прекращение жизни плода?
– Да.
– А в чём моральная проблема?
– Ну в том, можно ли это делать. Убить нерождённого ребёнка.
– А зачем вам это может понадобиться? – спросил Понтер.
– Ну если беременность была случайной…
– Как можно случайно забеременеть?
– Ну ты знаешь… – Мэри оборвала себя. – Нет, думаю, ты не знаешь. В твоём мире поколения рождаются каждые десять лет.
Понтер кивнул.
– А менструальные циклы всех ваших женщин синхронизованы. Так что, когда мужчина и женщина сходятся вместе на четыре дня в месяц, это обычно происходит тогда, когда женщина не может забеременеть.
Понтер снова кивнул.
– Ну, в общем, у нас всё не так. Мужчины и женщины постоянно живут вместе и занимаются сексом в течение всего месяца. Случаются беременности, которых не ожидали и не планировали.
– Когда я впервые попал к вам сюда, ты мне говорила, что у твоего народа есть способы предотвращения беременности.
– Есть. Механические и фармацевтические.
Понтер смотрел мимо Мэри на залив Джорджиан-Бей.
– Они не работают?
– По большей части работают. Но не все их применяют, даже когда не хотят зачать ребёнка.
– Почему?
Мэри пожала плечами:
– Неудобно. Дорого. Для тех, кто не пользуется контрацептивными таблетками – необходимость… э… отвлекаться от процесса…
– И всё же создать новую жизнь и потом от неё избавиться…
– Вот видишь! – сказала Мэри. – Даже для тебя это моральная проблема.
– Разумеется. Жизнь бесценна – потому что конечна. – Пауза. – Ну так и что же ваша религия говорит об абортах?
– Что это грех, причём смертный.
– О. То есть ваша религия предписывает применять средства контрацепции?
– Нет, – ответила Мэри. – Это тоже грех.
– Но ведь это… я думаю, тут подойдёт ваше слово «чушь».
Мэри двинула плечом:
– Бог велел нам плодиться и размножаться.
– Это поэтому у вашего мира такое большое население? Потому что так велел ваш Бог?
– Думаю, это один из факторов.
– Но… прости меня, конечно, но я не понимаю. У тебя ведь был партнёр в течение многих декамесяцев, не так ли?
– Да. Кольм.
– И у вас с ним не было детей.
– Верно.
– Но ведь вы же наверняка занимались сексом. Почему у вас не появилось детей?
– Ну на самом деле я таки пользуюсь контрацептивами. Я принимаю таблетки – это комбинация синтетического эстрогена и прогестерона. И поэтому не могу забеременеть.
– Но ведь это грех?
– Многие католики это делают. Это дилемма для многих из нас: мы хотим быть послушны Богу, но должны принимать во внимание и практические соображения. Видишь ли, в 1968 году, когда весь западный мир становился гораздо либеральнее в вопросах секса, Папа Павел VI издал энциклику. Я помню, как родители обсуждали её в последующие годы; даже для них она стала неожиданностью. Она гласила, что каждый сексуальный контакт должен быть открыт для зачатия. Если честно, большинство католиков ожидали ослабления, а не усиления ограничений. – Мэри вздохнула: – Я лично сторонница контрацептивов.
– Это безусловно лучше, чем аборт, – согласился Понтер. – Но, предположим, ты всё-таки забеременела, не желая того. Предположим…
Мэри немного притормозила, давая соседней машине её обогнать.
– Что?
– Ничего. Прости. Поговорим о чём-нибудь другом.
Но Мэри уже поняла.
– Ты подумал про изнасилование, да? – Она пожала плечами, признавая, что тема непростая. – Тебе интересно, что моя Церковь ожидала бы от меня, если бы я забеременела в результате изнасилования.
– Я не хочу, чтобы ты лишний раз вспоминала об этом.
– Да нет, всё нормально. В конце концов, это ведь я завела разговор об абортах. – Мэри глубоко вдохнула, выдохнула и продолжила: – Если бы я забеременела, то по мнению Церкви я должна бы была родить ребёнка, пусть он и был зачат в результате изнасилования.
– И ты бы родила?
– Нет, – сказала Мэри. – Нет, я бы сделала аборт.
– Ещё один случай, когда ты отказываешься соблюдать предписания своей религии.
– Я люблю католическую церковь, – сказала Мэри. – Мне нравится быть католичкой. Но я отказываюсь передавать кому бы то ни было контроль над своим телом. И всё же…
– Да?
– Нынешний Папа стар и дряхл. Я не думаю, что он протянет долго. Его преемник может ослабить правила.
– Ах, – сказал Понтер.
Они ехали дальше. Шоссе повернуло прочь от Джорджиан-Бей. По обе стороны дороги появились скальные обнажения Канадского щита и островки соснового леса.
– Ты не задумывался о будущем? – спросила Мэри через некоторое время.
– Последнее время я только о нём и думаю.
– Я имела в виду наше будущее, – сказала Мэри.
– Я тоже.
– Я… ты только не обижайся, но я считаю, что мы должны хотя бы обсудить такую возможность: что, если, когда мне придёт время возвращаться, ты вернёшься вместе со мной? Ну то есть поселишься в моём мире постоянно.
– Зачем? – спросил Понтер.
– Ну здесь мы сможем быть вместе всё время, а не только четыре дня в месяц…
– Так-то оно так, – сказал Понтер, – но… но там у меня вся жизнь. – Он поднял свою массивную руку. – Да-да, я знаю, что твоя жизнь здесь, – быстро произнёс он. – Но у меня ведь ещё Адекор.
– Может быть… я не знаю… может быть, Адекор тоже поехал бы с нами?
Понтерова сплошная бровь немедленно взлетела на надбровье.
– А партнёрша Адекора, Лурт Фрадло? Она тоже с нами поедет?
– Ну она…
– А Даб, сын Адекора, который через год должен переехать жить к нему? И, разумеется, партнёрша самой Лурт, и партнёр её партнёрши, и их дети. И моя младшая дочь, Мегамег.
Мэри шумно выдохнула.
– Я знаю, я знаю. Это совершенно непрактично, вот только…
– Что?
Она сняла одну руку с руля и сжала его бедро.
– Понтер, я так сильно тебя люблю. Видеться с тобой только четыре дня в месяц…
– Адекор очень сильно любит Лурт, но тоже видится с ней только в эти дни. И я очень любил Класт, хотя наши встречи длились те же четыре дня. – Его лицо было бесстрастно. – Мы так живём.
– Я знаю. Я просто обдумываю возможности.
– А ведь есть и другие проблемы. Ваши города нестерпимо воняют. Я не думаю, что смогу выдерживать это постоянно.
– Мы могли бы поселиться за городом. Где-нибудь вдали от городов, от машин. Где-нибудь, где воздух чист. Мне неважно, где жить, если вместе с тобой.
– Я не могу оставить свою культуру, – сказала Понтер. – Как и бросить семью.
Мэри вздохнула:
– Я знаю.
Понтер несколько раз сморгнул.
– Хотел бы я… хотел бы я предложить решение, которое сделало бы тебя счастливой.
– Речь не только обо мне, – сказала Мэри. – А что сделало бы счастливым тебя?
– Меня? – переспросил Понтер. – Я был бы доволен, если бы ты встречала меня в Центре Салдака каждый раз, когда Двое становятся Одним.
– И тебе бы этого хватало? Четырёх дней в месяц?
– Мэре, ты должна понять: я и представить себе не могу чего-то большего. Да, в твоём мире мы проводили вместе много дней подряд, но когда я здесь, то очень скучаю по Адекору.
По выражению лица Мэри Понтер, должно быть, заключил, что его слова её огорчили.
– Прости, Мэре, – продолжил он, – но ты не можешь ревновать меня к Адекору, это совершенно неуместно.
– Неуместно! – воскликнула Мэри, но потом сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – Да, ты, конечно, прав. Я это понимаю – по крайней мере, умом. И я пытаюсь примириться с этим на уровне чувств.
– Если это для тебя что-то значит, Адекору ты очень нравишься, и он желает тебе только добра. – Понтер помолчал. – Ты ведь тоже ему этого желаешь, правда?
Мэри ничего не сказала. Солнце висело низко над горизонтом. Машина летела вперёд.
– Мэре? Ты ведь желаешь добра Адекору, правда?
– Что? – встрепенулась она. – О, конечно. Конечно.