Утром тридцать первого декабря Степан Михалыч брел вдоль заснеженной и укатанной дороги прочь из городка, где прожил 60 лет. Постепенно панельки с одной стороны от него сменились уныло-белым пустырем, а с другой – невысоким холмом над речкой, на вершине которого чёрт знает когда и бог весть зачем кто-то поставил одинокую скамейку.
Кое-как взобравшись на холм и расчистив лавку от снега, дед Степан сел, глубоко вздохнул и полез за пазуху. Дешевый коньяк обжёг горло. Закуски не было, поэтому, по древней традиции предков, старик нюхнул засаленный рукав пуховика и, удовлетворенно крякнув, вперил взгляд вдаль. С холма открывался живописный вид на соседнюю деревеньку, где дед Степан провёл босоногое детство в стране, которой уже давно не было.
Возвращаться в пустую городскую квартиру совсем не хотелось. Жена Степана Михайловича, Марфа Сергеевна, умерла несколько лет назад, сосед Иваныч – двумя неделями ранее от инсульта, а отношения с сыном, живущим в другом большом и красивом городе, давно не складывались. Идти праздновать старику было некуда, да и незачем.
Через полчаса коньяк был допит. Разморенный алкоголем дед Степан поджал ноги, улегся на скамейке, подложив руку под голову, и задремал.
«Гав!» – послышалось сквозь марево сна. «Гав-гав!» – звук становился отчётливее и быстро приближался. Степан Михалыч открыл глаза и попытался рывком сесть, когда огромный алабай резко положил ему на плечи передние лапы и принялся вылизывать лицо горячим шершавым языком.
– Уйди, шельма! – отбивался старик.
– Жужа, стой! Фу!
Наверх к скамейке бежала девушка лет шестнадцати в смешном голубом пуховике, меховых наушниках и варежках с поводком в руках.
– Нашел всё-таки, стервец! – тихо улыбнулась она псу, фиксируя карабин на ошейнике и оттаскивая животное назад. – Вы извините за собаку.
– Да ничего-ничего, – отозвался Степан Михалыч, вытирая лицо рукавом. – А как ты сейчас пса-то назвала?
– Жужа.
– Надо же, как совпало. И у меня такой Жужа был когда-то.
– Так может, это тот же самый, – хихикнула девушка. – Вы приглядитесь.
Старик смерил её суровым взглядом.
– Не смешно. Собаки столько не живут. Да и того я сам лично закапывал, когда он издох по старости.
– Простите. А вы чего здесь сидите один? Праздник же. Или вы уже того… Отмечаете? – насмешливо спросила барышня, кивком указав на пустую коньячную бутыль.
– Да я эт самое… – замялся Степан Михалыч. – Я не то, чтобы сильно…
– Да ладно-ладно, – улыбнулась хозяйка алабая. – Я же не в укор. Просто странно как-то. Сидите на скамейке за городом совсем один.
– А я и у себя дома совсем один, – вздохнул старик. – Кругом один.
– Неужели всё так плохо? – участливо спросила девушка.
Степан Михалыч устало посмотрел ей в глаза и кивнул.
– Как перст остался незнамо зачем.
– А дети где же?
– Да что дети… – замялся было старик. – Сын вот есть, да живёт неблизко. Видимся редко, да и, по чести сказать, не ладим давно. Это я сам виноват, конечно.
Степан Михалыч замолчал, хозяйка алабая призадумалась.
– Ну… А может, хотя бы новогоднее желание какое есть?
Старик внимательно посмотрел ей в глаза и кивнул.
– Есть. Да только не сбудется такое.
– Это какое такое?
– Уж больно сказочное.
– Ну, вы загадайте, а там посмотрим. Новый год всё-таки.
Дед Степан грустно улыбнулся:
– Чудная ты. Нездешняя что ль?
– Это как посмотреть, – хитро прищурилась собеседница. – Так что там с желанием?
Старик тяжело вздохнул.
– Да что сказать… Измаялся так, что сил нет. Всё бы отдал, чтобы этот Новый год с Марьюшкой моей встретить. Как померла она, так я и остался тут сам по себе неприкаянный.
– Что ж, – девушка посмотрела на странного вида наручные часы и обняла алабая. – Будем считать, что я сегодня и Снегурочка на полставки. А ещё напугать боялась, костюмчик вот подобрала посимпатичнее.
Она подошла к Степану Михалычу, сняла варежку и положила бледную холодную ладонь на его голову. Внезапно весь хмель выветрился, и старому, уставшему от жизни телу стало так легко, как не было уже лет сорок. Вспышка озарения мелькнула в глазах деда Степана.
– Ты?!.. Так ты…
Девушка кивнула.
– Так это и впрямь мой Жужа?!
– Да.
Степан Михалыч упал на колени, сграбастал пса в объятия и заплакал.
– Веди! – сказал он, вставая. – Забирай к Марьюшке, здесь меня ничего не держит!
Смерть снова кивнула и протянула старику поводок.