В Стране, Вдруг Достигшей Просветления, или СВДП, Колеи были очень популярны. Более того, на Колею просто молились. И в прямом, и в переносном смысле.
Был и храм святой Колеи. И проспект Колеи. И площадь Колеи.
Колеи были очень популярны в СВДП. Ими все сведопчане гордились.
С раннего детства все они пытались найти свою Колею.
А потом боялись выбиться из неё. Боялись потерять её, родную. Всегда хотели вернуться в неё поскорей обратно из стран чужих, бесколейных.
В Колее отдыхали. Спали. Ели. Рожали и умирали.
В Колее хоронили.
В Стране Великолепных Дальновидных Перестроек Колеи были все очень разными.
Неглубокими, поверхностными, примитивными. И очень глубокими, нежно засасывающими в себя.
Колеи были узкими, ювелирными. И очень широкими, раскидистыми, гостеприимными.
Колеи были прямыми, как стрела подъёмного крана, и изворотливыми, как угорь, идущий на нерест.
Они были разными и по цвету. Причём спектр был очень большой. От серого мокрого асфальта с узором трещин до говнисто-глинисто-жёлтого. От чернозёмного, блестяще-жирного до снежно-грязно-белого.
Каждый сведопчанин со школы знал, что Колеи родились в Древней Руси, стране, переросшей потом в Страну Всепоглощающих Достойных Перемен. Само слово Колея – русское. Так что корни глубокие.
Тогда, в древности, Колеи были слабыми, тележно-каретно-повозочными. Но потом набрались силы и стали глубже, шире, мощнее.
Граждане СВДП гордились тем, что на их родине Колеи развиваются и набирают силу, в то время как во всём мире они исчезают. Их везде уничтожают. Закатывают в асфальт. И только в Стране Великих Духовных Побед их ценят, любят и уважают.
За что?
Да хотя бы за то, что Колеи стоят на защите Отечества. И если враг придёт, то именно они, Колеи, примут его первыми. Лягут под него, засосут его до смерти, и он сгинет в них и не пройдёт ни шагу. Ни вперёд, ни назад.
В любое время года Колеи были хороши. И в сезон Жижи, и в сезоны Белых и Черных Мух, и в сезон Слякоти.
В Стране, Восхваляющей Достижения Передовиков, Колеи воспевали:
хоть в лесу
хоть в поле я
хоть Толя
хоть Коля я
а хоть Оля
хоть Поля я
несу несу я
гордо не всуе
в сердце тебя
колея моя
колея моя
колея моя
колея
и не чувствую
боле
боли я
хоть в неволе
хоть на воле я
я нашёл тебя,
я тебя нашёл
колея моя
колея моя
колея моя
колея
по асфальту я шёл
по траве я шёл
по песку я шёл
и по снегу шёл
сколько соли я
съел пока искал
я пропал без тебя
без тебя бы пропал
колея моя
колея моя
колея моя
колея
Эти песни вылетали из окон домов, машин, поездов, самолётов.
Красивыми облаками летели они над Страной Высоких Демонических Преобразований, изрезанной вдоль и поперёк, как морщинами мудрости, Колеями.
Вся литература в СВДП была посвящена поиску своей Колеи. Вот рассказ из учебника по литературе для восьмого класса:
«Это было давно, когда Страна, Дорогая Всем Патриотам, ещё не обрела своей сильной силы и искала свой особый путь движения.
Искала свою Колею.
Был сезон Слякоти.
Алкоголь (это такой вкусный яд) в то время продавали в магазинах иностранные агенты, чтобы истребить местное население Страны Думающих Вечно о Прекрасном и захватить её богатую КОЛЕЯМИ землю.
Он лежал, свернувшись калачиком, в прекрасной, удобной, глубокой колее. И спал. Калачиком – это иначе так называемая внутриутробная поза. Инстинктивная поза защиты, когда коленки поджаты к подбородку. Тело человека в такой позе становится наименее уязвимым.
Ему было всего семь лет.
Рядом лежала пустая бутылка. Четвертинка из-под ядовитой водки и полголовки лука со следами детских зубов.
Огромная машина тяжело ехала по этой колее, приближаясь всё ближе и ближе к несчастному спящему ребенку. И, когда колесо уже нависло над ним, колея сначала раздвинула свои боковины, а потом резко обхватила ими колеса дальнобойщика и одновременно всосала их в себя полностью.
А мальчика она вытолкнула из себя так аккуратно и нежно, что он оказался на обочине, даже не проснувшись.
Надо сказать, что вся деревня, где жил ребёнок, вымерла в тех краях от алкоголя.
Первые слова Коли – так его звали – были: «Дай вина, дай вина, дай вина». Он ходил со стаканом под столом, за которым пили сутками, и просил ему налить.
И ему наливали.
Тётка его потом в Москву забрала, когда в деревне уже в живых никого не осталось.
Выпивал он с двух до семи лет. Потом завязал.
Как-то тётка обратила внимание на то, что Коля, а было ему уже шестнадцать, странно разглядывает и щупает людей.
– Коленька, а зачем ты тётю за попу ущипнул? – спросила она его.
– А я хочу узнать, где «человеки», а где «буратины». У «буратин» под кожей всё из дерева. А у «человеков» всё нормально, как должно быть. «Буратины» злые, жадные, жестокие, а «человеки» добрые, хорошие. Вот ты, Нюра, – «человек», а дядя Коля, сосед наш, который к тебе приходит ночью, когда я сплю, – «буратино».
Тётка испугалась, что Николай начнёт ножичком проверять, «человек» перед ним или «буратино». Есть под кожей дерево, или его там нет. И привезла его к психиатру.
Отделение, где он лежал, находилось на первом этаже. Потолки высоченные. Окна огромные.
Так вот, сидит врач и с Колей беседует около этого гигантского окна. А за ним чистое голубое небо, старые липы, зелёная густая трава.
И Коля заявляет вдруг врачу, что он может влиять на погоду.
– Если засуха, например, – говорит, – я могу, доктор, вызвать дождь. А если, наоборот, дожди – могу сделать так, что они прекратятся. Наша Страна Ветров, Дождей, Пожаров всё время борется за урожай. А я могу ей быть полезен. Буду на погоду влиять. Хотите, дождь сейчас пойдёт? – спрашивает он врача и загадочно улыбается.
– Ну, хорошо, сделай сейчас так, чтобы пошёл дождь. Подул ветер сильный. Бурю сделай. А то какая-то уж больно хорошая погода. Даже противно работать, – говорит доктор.
– Хорошо. Подождите немного… – Коля повернулся к окну и стал в него пристально смотреть.
– Сейчас, подождите ещё немного.
И вдруг по небу понеслись чёрные тучи. Потом задул лёгкий ветерок. А потом вдруг случился такой порыв ветра резкий, что деревья стали пригибаться к земле, и пошёл дождь. Сначала мелкий, а потом полил так, как будто месяц облака пили и пили воду. Потом месяц терпели, терпели, а им всё не разрешали и не разрешали помочиться. А тут сказали: «Давайте! Можно!»
А дальше… Дальше Николай Дмитриевич Гнутиков, уже в Стране Внутренних Допинговых Вливаний, стал министром спортивных побед. При нём спортсмены получали золотые медали в борьбе с засухой, в борьбе за урожай и в борьбе с насекомыми.
Так что свою колею Коля нашёл.
А той колее, колее Гнутикова, в которой он спал и которая его спасла от смерти под колесом, поставили памятник.
Автор – знаменитый скульптор Плоховат Чердаков – изобразил колею в виде вертикальной щели, напоминающей вагину, по которой вверх мчится на коне всадник, в руке которого укрощённая им молния.
Именем Колеи Гнутикова назвали площадь, улицу и станцию метро.
Многие мечтают из своей колеи выскочить, да не выходит ничего. Так в колее своей и остаются до конца дороги. Колея от роддома до кладбища.
В местечке с красивым названием Серебряные Пруды заснувшего в колее средь бела дня в хлам пьяного мужика таки раздавил грузовик. За рулём которого сидел в стельку пьяный его друг, с которым они вместе и пили.