Транжирим дни на то на сё,
А их считают где-то.
Уж в книгу Красную внесён
Последний листик лета.
И начался отсчёт иных -
Дней бесконечно серых,
Где каждый следом – лишь двойник
В обновах без примерок.
У плодовых – рост в плоды,
Всякий год – с приплодом.
Тяжело растут сады
Непорожним ходом.
Одногодки из берёз
Как одна пустились в рост -
Выше, выше, выше.
А у этих – всё не так,
Вкривь да вкось да враскоряк,
К нам в окошко на чердак
Веткой спелых вишен.
Пока поёт постылый ветер
Над замороченной рекой,
В его единственном куплете
Ты будешь лучшею строкой,
Ты станешь лучшею берёзкой
В моём осиновом лесу,
Сучком, задоринкой, загвоздкой -
Тебя я в сердце понесу.
Мокрые подушки,
Школьная тетрадь.
В тесноте однушки -
По живому рвать.
То ли дело – трёшка,
В комнату – замок.
Вот твоё окошко,
Вот твой потолок.
Не соглашаясь, что больны
И прогрессирует недуг,
Им кажется – они вольны
Убрать подальше ноутбук,
Сменить приличный телефон
На непривычный городской,
Вернуть на стол магнитофон
Из упаковки заводской
И пить всю ночь и день-деньской.
Поступок глупый, но мужской.
И дом большой, и всё большое -
Большое тело и кровать.
Я бы попробовал чужое,
Да только грех чужое брать.
Не к ночи да и не к столу
Порой достаточно и слова.
Загнали в угол -
Стой в углу,
Но не бери чужого.
Станешь, не станешь поэтом -
Бабушка надвое, но
Сказано было при этом:
Спросится, если дано.
Старого сада тропинка,
Полуразрушенный дом.
Полная жизни картинка,
Крайний в собрании том.
С поникшим флагом по ночам
Районная управа.
И лишь на зависть москвичам
По трассе в область, справа,
Для припозднившихся машин
Приметой девяностых -
Самса, цветы и магазин
Для, извините, взрослых.
Там в темноте при свете глаз
Играет гранями стакан,
Там в шалаше, как в первый раз,
В неделю раз скрипит диван.
И та, что, кажется, женой
Мне вправе называться,
Предпочитает жить со мной,
Чтоб там не примелькаться.
Как в магазине, по одной
Цене в одной стране -
По тридцать пять, по сорок три,
Не хочешь – не бери.
За подоконником – пейзаж,
Сиреневым – сирень.
Купи, но это не продашь
И в самый чёрный день.
Как бывший книжник, фарисей
И сам себе спаситель,
На жизнь с её неправдой всей
Смотрю, как телезритель.
А с интернетом замутить,
Где учит всякий неуч,
Одно – как травку покурить,
Другое – жёсткий "герыч".
Ни табака, ни турника,
Стульчак опущен к унитазу.
Повсюду – женская рука
И окрик чувствуются сразу.
Едва заходишь – муженёк
Выходит в тапочках навстречу.
Встречать гостей – его конёк:
Иных уж нет, а те – далече.
С пустотою вина в стеклотаре
Наполняются чувством слова.
Ты сказала – я молча ударил.
И уже я не прав – ты права.
Ты достанешь заветную бритву
И, когда я усну, подойдёшь.
Это я сочинил как молитву.
Ты не тронешь меня. И не трожь.
Мужик, бывало, за бабу бит,
Ей дома давал ремня.
А ведьма ведает, что творит,
И спрос с неё – как с меня.
Среди сушёных крысиных лап,
Отваров целебных трав
Она играет влюблённых баб -
И плачет переиграв.
Под рёв "Металлики" с Горбушки
Портвейн стаканами – с утра.
Когда-то юные подружки
Ломились в гости на ура.
Теперь под песенки Земфиры
В онлайне через усилок
Грустят, забившись в уголок,
Заполнив женами квартиры.
О.Ш.
Когда я вижу и не вижу
Твои глаза под тенью век,
Когда я слышу и не слышу,
Что я любимый человек,
Мы, значит, рядом,
Значит, вместе.
Лежим и слушаем себя,
Друг друга.
Ты целуешь крестик,
Почти любя…
Прочти – любя.
Как пилот – автопилоту,
В лабиринте городском
О себе ему заботу
Поручаю целиком.
Знает, где какая тропка,
Видит он и цель пути.
Жизнь – не пятничная пробка,
Не Тверскую перейти.
Ветки колючие старого ельника,
Вотчина злых пауков.
Время грибов – как отмазка бездельника:
Вот, мол, я в деле каков!
Чем, мол, я хуже простого рабочего
Или крестьянина – чем?
Прямо по жизни иду, не обочиной,
Что наберу, то и съем.
И, прогибаясь себе в удовольствие,
Лезу за каждым грибом.
Осень меня приняла на довольствие,
Дав заработать горбом.
Пока не вытолкнут за круг
Борцовского ковра,
Любой приём – с захвата рук,
Любой бросок – с бедра.
Так начинается борьба,
Естественный отбор.
Победа Божьего раба
Над госпожой Игнор.
Когда втроем за честь мундира
Тебя зовут поговорить,
Когда дуэлям на рапирах
Предпочитают морды бить -
Кого исправила могила
Или тюрьма остановила?
Хорош горбатого лепить!
Терпимей надо быть, терпила.
Эй, гопота, терпимей быть!
Такая луна,
Что нельзя не влюбиться
В такую луну.
Влюбиться, напиться
И спать завалиться
В постель с ней одну.
И пусть себе звёзды
Чего-то гадают,
Чего-то там видят,
Чего-то там знают,
Как бабы, точь-в-точь.
Мы с ней занавесимся
Шторой дырявой
И будем ворочаться
Слева направо
Всю ночь.
Опять звонят по телефону
Мои рекламные друзья -
К очередному лохотрону
Как подключиться должен я.
Абракадабра для поэта,
Я знаю всё – и, стало быть,
Чтобы запомнить как-то это,
Я должен что-нибудь забыть.
След луны на половице
Рваной шторой не закрыть,
Сильный пробует напиться,
Слабый пробует не пить.
Отвернусь к стене и плачу
Обо всём, закрыв глаза.
Был бы сильным – жил иначе,
Так иначе, как нельзя.
Исторический паркет
Посреди Арбата.
Каждый метр – как километр,
По цене квадрата.
Историческая даль,
Та же глушь – и та же
Бесконечная печаль
Русского пейзажа.
По простоте или со зла,
С какого перепуга,
Чего ты только ни плела
Своим друзьям, подруга,
Про нас с тобой и про меня,
Такого вот сякого.
Вольно же было обвинять
Меня, да и не ново.
Твой бывший муж
Объелся груш
И умер виноватым.
Я сомневаюсь:
Так ли уж,
Таким ли уж горбатым?
В пролёт чего-то там
Между балясин
Мелькнула тень -
И некого спасать…
Остановись, мгновенье,
Я прекрасен! -
Едва успел сказать.
Успел сказать.
Сотни пройденных миль
На предмет многожёнства.
Всюду смешанный стиль
Нищеты и пижонства.
По себе и сужу,
Ибо сам не монах,
И до снега хожу
В белоснежных штанах.
Если в женских глазах восхищенье
При домашнем каком освещеньи,
Поневоле приходится стать
Лучше всех, а плохим – перестать.
Но ты знаешь себя как никто,
И тогда надеваешь пальто -
И идёшь побродить, погрустить,
Никому ничего не простить.
Откуда к нам такие сливы -
С кулак жены величиной,
Мясисто-глянцевые дивы
Средь нашей флоры земляной?
Средь редьки, лука и моркови,
Среди картофельных мешков…
С каких вершин, с каких предгорий
Завёз в Москву их мэр Лужков?
Должно быть, где они цвели,
Над ними ангелы кружили,
Тычинки мощные трясли
И пестики им теребили
В том райском уголке земли.
Когда б мой, скажем, зад
Мелькал на всех каналах,
А не искал проблем
В котельных и подвалах,
В разборках у воды,
В кустах осенних сада
С тем, с кем не только пить,
Но и не пить не надо.
На родине моей
На малой, где бываю,
Бывает, что не пью,
Бывает – выпиваю.
Былых учителей
Бывалые повадки:
– Ну, как твои дела?
Да видим как – в порядке…
…Всё врут календари.
Не захожу в колбасный
С картошкой на пюре.
Мой черный день – он красный
В любом календаре.
И только православный,
С иконой в разворот,
Где Пасха – праздник главный,
Божится, что не врёт.
Кому-то борода и седина -
И ноября гнилая середина.
Кривым ребром куражится жена,
Хитра как бес, цела и невредима.
Тот самый бес в то самое ребро -
И вот уже ни удержу, ни сладу
Нет со старухой. Громыхнёт ведро -
И хлопнет дверь, впуская в дом прохладу.
Довольствуясь малым во многом,
Согласен с прижимистым Богом -
Знать меру в подобных вещах.
Но если бы с хлебом насущным,
Не прямо сейчас, а в грядущем,
Желательно с мясом, погуще -
Хотя бы тарелку борща!
Исписав не одну тетрадь,
Не одну и ещё одну,
То, что муза моя – не б**дь,
Утверждаю на всю страну.
Может, было чего порой
И водилось за ней когда,
Но сегодня лишь мой герой
Знает, где у неё звезда.
Из Подмосковья мусора
Дежурят сутки через трое,
И электричками с утра
С работы едут, как герои.
И пробавляются пивком,
Сменив погоны на «гражданку»,
И Некто дружеским кивком
Благословляет эту пьянку.
Я был свидетель: трое пьют,
Четвертый с пятым лезет драться.
И все по ксиве достают
И начинают улыбаться.
И я подумал: "Кто я тут?" -
Без ксивы, денег, без билета.
Случись чего со мною где-то,
Меня, как мусор, заметут.
Они доедут
И дойдут.
Их подвезут до поворота.
Быть в форме – это ли не труд,
Чем сутки-трое не работа?
Числом до сотни рифм убогих
В названьях улиц центровых,
Горбатых, узких и кривых.
Я их люблю – и дай бог ноги.
Но, как любовниц имена,
Не перепутать бы неловко:
Есть и Солянка, и Покровка,
Но где – не помню ни хрена.
Только спирт с собой и только
Запивая из ручья,
Чтоб уже не важно – сколько
У неё таких, как я,
Чтобы, ткнувшись мордой пьяной
В травяной её покров,
Целовать её поляны
В синяках чужих костров.
Редкий случай – слушать дождь
В деревенском доме,
По дорогам не пройдёшь,
Телевизор сломан.
Как зарядит дня на три
В стёкла и по крыше,
От зари и до зари
Только он и слышен.
Словно природа сказала – хватит,
В этом году ни грибов, ни ягод
Тем, кто в лесу, ни за что не платит,
Не испытав ни нужды, ни тягот.
С лёгкой руки хвастуна-соседа,
С лёгкой корзиной спеша с вокзала,
Я всё равно в этот лес приеду -
Мне всё равно, что она сказала.
И, как тот стакан, наполовину
Пуст – наполовину или полон,
По пути к ночному магазину
От случайных встреч не застрахован,
Раз и навсегда решить проблему:
Как считать, какою мерой мерить,
Одному ли углубляться в тему
Или черт-те с кем в Россию верить?
Усадьба,
Пруд,
Гектары леса.
Он жил и тут, поэт-повеса.
На современников сославшись,
Согласно им – мемориал…
А он здесь комнатку снимал,
Мечтая съехать, рассчитавшись.
Пока у пули наизлёт
Не перспектив, ни предпосылок,
Пока убийцу не убьёт
Его же выстрелом в затылок,
Пока технически "калаш",
Увы, далёк от идеала -
Стреляет даже карандаш
В руке штабного генерала.
За то, что на ногах чуть свет,
В избытке хлеб и сало.
Поэт, но как бы не поэт,
Да лишь бы не мешало
Урвать с утра часок-другой,
Закинув в кресло тушку,
Побыть наедине с душой
На полную катушку.
Полторы страницы книги
От заглавия прочёл -
И отнес её барыге
На его барыжный стол.
Пусть себе в убыток будет,
Но зато не буду знать,
Как страдать умеют люди,
Как им хочется страдать.
Противник всяческих идей
И к ним приложенных усилий,
Я не за то любил людей,
За что они себя любили.
Мне интересен человек,
Что не ко времени, не к месту
Всю жизнь готовится к аресту,
Чтобы решиться на побег.
Служа при основах финансовой мощи,
Считая чужое своими мозгами,
Им хочется нечто своё, и попроще,
Орать в караоке и дрыгать ногами.
Их пятничный выход в соседние пабы
И выезд воскресный на лоно природы -
Всё те же фуршеты: поэты и бабы,
Вначале стихи, а потом бутерброды.
В начале – морды,
В конце – кроссворды,
А в середине -
Бабьё в бикини.
Плеснёшь, бывало, за искусство
Палёной водки в стаканы -
Послушать милое занудство
Бубнящей под руку жены.
И, в одиночку отобедав,
Жена срывается на крик.
"Уйду, – грозит, кричит, – уеду!"
Куда она от этих книг…
Он раньше слушал "голоса",
Пока спала страна,
Теперь он слышит голоса
В палате у окна.
Давно закончилась страна -
И нет того народа,
А в нём "Немецкая волна"
И "Радио Свобода".
Семью пологими холмами,
Шлифуя камень мостовой,
По карте «Тройка» с бубенцами
Гонять заснеженной Москвой.
Не меньше вашего в Париже
Любой работой дорожу,
За распродажей ваших книжек
Свою никак не допишу.
Мне сказали: "В интернете
Нас, поэтов, пруд пруди!
Не один же ты на свете,
Время будет, заходи,
Заходи в любое время", -
Дали сайт, куда зайти.
Я не понял, я не в теме,
Я-то думал, по пути,
Я-то думал, где-то рядом,
Где-то возле, где-то здесь,
Вроде сада с листопадом,
Со скамейкой, чтоб присесть…
……………………………………
Зябко кутаясь в обновки,
Покурю на остановке,
К чёрту сайты, в урну спам -
По домам, так по домам.
Не хватает романтики
За семейным столом.
Где конфеты, где фантики -
Разберемся потом.
Черно-белые полосы,
Почти замкнутый круг.
Я от этого голоса -
Ни на шаг, ни на звук.
Добиваясь созвучия,
Добираю верхов.
Ты – всё самое лучшее
Из последних стихов.
На поминках о душе в упокой
Стопку выпьют алкаши -
И в запой.
И на свадьбах, где пляши, хочешь – пой,
Рюмку выпьют алкаши -
И в запой.
И в надежде рассмешить,
И сквозь смех -
С криком "Горько!" алкаши
Громче всех.
Моё послеармейское лето,
Подмосковье средь яблонь и сосен.
До зачатия – как до рассвета,
За ночь можно шесть раз или восемь.
Если девочка будет – то Света,
Если мальчик – у бабушек спросим.
Будет девочка – Светой не будет,
Будет светлой, как память, и, судя
По всему, это всё-таки осень,
Если за ночь шесть раз
Или восемь.