– Все, что хочется. Все, что на душе.
Они погружаются в бесконечную тьму, практически одновременно закрыв глаза. Роза будто пытается найти маму в своих же мыслях, все ее слова Богу на самом деле слова своей маме. Ее поиски закончатся лишь тогда, когда она позволит себе осознать и принять – ее больше нет, ее никто и ничто не вернет, и эта молитва – спасение не матери, а себя. Пьер зажмуривает глаза практически до боли, будто ожидая удара, сжав руки в кулаки и позволяя ногтям впиться в нежную кожу. Но удара не следует. Ведь он даже не произносит ничего в уме, забывает все слова, теряет все мысли. Сердце говорит за себя, когда сам человек молчит. Но никто не слышит.
Молодой человек шикнул, почувствовав сильную боль в ладонях, от чего Роза открыла глаза. Пьер разжал кулаки, и им открылись небольшие раны от ногтей, четко отпечатавшиеся на коже, словно на бумаге.
– Нужно промыть. – тихо произнесла девушка, вставая, но парень остановил ее, мягко схватив за локоть, и она, взглянув на него, вновь опустилась на прежнее место.
– Пройдет, это не так страшно. – вновь окинув взглядом орган, он не смог сдержать улыбку. – Знаете, когда я был совсем маленьким, я впервые услышал звуки органа. Они исходили из комнаты моего деда. Честное слово, он играл по десять часов подряд после смерти бабушки.
Роза замирает, поднимая на него глаза.
– Почему?
– Он безумно любил ее. Конечно, их отношения больше были похожи на дружеские, а иногда мне казалось, что бабушка вышла замуж и вовсе не по любви… – он выдыхает с улыбкой и легким смешком. В церкви стоит то приятный, то мерзкий запах воска. Француженка сжимает губы, чуть задержав дыхание. – Но они любили друг друга. Иногда казалось, что им не нужны люди в этом мире больше, только они и все. Они могли молчать часами, она спокойно читала книги, он играл на инструменте.
Девушка откидывается на спинку и останавливает взгляд на иконе.
– Вы не верите в Бога, но верите в любовь? – полу-утвердительно произносит Роза, чуть вскидывая брови.
– Я верю в любовь. Но я не думаю, что в моей жизни она будет.
– Почему вы говорите подобное? – слегка недовольно спрашивает Роза, не отводя взгляда от святой картины.
Он молчит, но тишина прерывается после возникновения абсолютно логичной, но и абсолютно нелогичной мысли. Хоть и лишь глупец будет искать логику в любви.
– А любовь – это грех?
Мужчина чувствует себя глупцом, задав такой вопрос, но с нескрываемым любопытством ждет ответа, рассматривая помещение. Холод пробегает по его телу, и он чуть вздрагивает.
– Нет. – выдыхает Роза. – Разве что грех по отношению к себе.
Пьер глубоко вздыхает, когда они пересекаются глазами, и чуть хмурится. Француженка не замечает этого, задумавшись о его словах, но думать о смерти в ее цитадели ей не хочется, поэтому она отрывается с сиденья. Мужчина поднимает на нее глаза.
– Мне все же нужно посетить мистера Бернара. Но, как бы нелепо это не звучало, жизнь, кажется, снова найдет способ вновь столкнуть нас. В крайнем случае, театр является эпицентром моей жизни. Так что туда я прихожу особенно часто. Ну или вы можете проследить за мной. – девушка хитро щурит глаза, наклонив голову в бок. – Должна ли я добавлять слово «снова»?
Она издает смешок, разглядывая молодого человека. Он же встает, выдохнув так просто, будто веря каждому слово знакомой. Ему сложно прощаться с ней, но он протягивает руку, и незаметная прозрачная улыбка застывает на его беззаботном лишь в этот миг лице, когда он ощущает касание ее ладони и нежных пальцев. Она оставляет его в пустой церкви, наполненной лишь ароматом веры.
Пьер остается, словно брошенный ребенок, стоять внутри церкви. Среди пустых сидений и с таким же пустым сердцем он застывает, не понимая, что делать дальше. В мыслях крутится лишь план побега, но молодой человек стоит крепко, зацепившись за последние частицы желания поверить хоть во что-то большее, чем он сам. Хоть вера в себя сломилась давно. Еле переплетая ноги, он, как падший ангел, подходит к кресту и опускает глаза. Крест молчит, как и молчал всю жизнь. Парень беззащитно глубоко вздыхает, будто это последний раз, когда он может позволить себе вздохнуть полной грудью.
– Хоть ты сможешь ответить мне? – раздается в пустом помещении, эхом отталкиваясь от стен. Эти слова сказаны с абсолютно неприсущей Пьеру робостью. – Кто-либо, кто бы ты ни был, существуешь ты или нет, можешь хотя бы ты ответить мне? Можешь?
Пустота ответила терпеливо. Но в Пьере терпение кончалось, как воздух. Претензия застыла комом в его горле и вливалась черными чернилами в его глаза, темнеющие от злости и обиды. Он стоял перед крестом как перед отцом, отобравшим у него игрушку.
– Если человек в конце концов умирает, зачем ему жить эту огромную, полную боли, ненависти, страданий, потерь жизнь? Зачем? Зачем просыпаться утром с надеждой, а потом жить с несбывшимися мечтами, зачем желать богатство и быть бедным в душе? Я не могу понять, не понимаю, я глупец или вся твоя система – одна большая ошибка?!
Поспешно убрав лишь еще появляющиеся слезы на глазах, Пьер поднял голову к потолку, мысленно прокручивая свой крик. В нем смешались все чувства, все воспоминания слились воедино, и он, хоть и бесконечно жестоко и болезненно заставив себя найти хоть один момент жизни, когда Бог существовал в его жизни, не смог вспомнить ни единого. Он боялся Бога как огня. Хоть сгореть заживо для него было проще, чем поверить в столь огромную силу и значимый символ.
– Они верят тебе, но стоишь ли ты того, чтобы тебе верить?
Шепот звучит необычайно тихо из его уст. Он приподнимает одну бровь, направляя свой абсолютно пустой взгляд на икону, боясь показать хоть одну единственную эмоцию, которая бы раскрыла его.
– Если ты слышишь меня, то знаешь, в чем заключается суть и причина моей мести. И если ты существуешь, то я прошу тебя, не позволяй ему смотреть. Не дай ему увидеть, как я все сломаю.
Монотонно произнеся это, быстрым шагом он выходит из церкви, надев головной убор и сожмурив глаза от резкого солнца. Знакомый силуэт возникает перед ним, и Пьер хмурится. Он знал наперед, что друг пойдет на его поиски, но почувствовал себя так, будто его поймали на месте преступления.
– Николас, как ты меня нашел, приятель? – осторожным шагом приближаясь к другу, спрашивает он. Тот направляет свои голубые глаза на Пьера, судорожно сглотнув, медленно переводя взгляд на храм.
– Я здесь давно, просто дожидался, пока ты выйдешь.
Возникает довольно неловкое молчание, которое нарушает Николас, издав смешок и приподняв брови. Он похлопывает друга по плечу.
– Поговорим об этом позже. Нам нужно достучаться до Гарсиа.
Глава 7.
Роза торопливо приближалась к театру, осмысливая все, что произошло чуть ранее. Ее вера в Бога оставалась непоколебимой, но никогда в жизни она не была так откровенна ни с кем, что вызывало двоякие чувства. Она поделилась с Пьером самым сокровенным, самым тайным, единственной своей защитой. Поверила человеку, которого знает лишь несколько дней. Но сейчас, будто во время войны, когда девушка не могла никому довериться, открыться, ей захотелось позволить себе поверить хоть кому-то. Насколько неоправданным ей казался свой шаг, настолько правильным она его находила. Богу не нужно ее одиночество, он возрадуется ее спокойствию… Но если бы Бог услышал ее исповедь, простил бы он ее грехи?
Солнце игриво светило прямо в глаза, заставляя девушку их опустить. На мгновение остановившись, француженка взглянула на зеленоватую траву, и в ее голове промелькнула почти безумная идея. Роза оглянулась и, удостоверившись, что никто не смотрит, сняла туфли и позволила ногам прикоснуться к мягкой, такой доверчивой природе. Людям свойственно воплощать свои желания в те минуты, когда чужому человеку неподвластно сказать что-то. Всю жизнь избегая индивидуальности, человек становится рабом общества и мыслей, порой бесконечно отчужденных от собственных. Тем, кому повезло иметь свои собственные принципы, свое мнение и свои слова, остаются в одиночестве, но все боятся этого. Но лучше быть одиноким, чем оказаться тем, кого ты искренне презирал. Или же тем, кем просто не являешься. Ведь суть жизни в том, чтобы быть собой и никем больше. Смысл жизни в том, чтобы прожить ее так, как считаешь нужным.
Взяв обувь в руки, Роза сделала несколько шагов по влажной земле и подняла свои глаза. Им открылись смущенные деревья. Застенчивость кроны превращала их «портрет» в карту, на которой запечатлены реки, скользящие между красивых земель. Казалось, однажды по этим землям бежали дети, чьи следы остались навсегда где-то в глубинах памяти тех, кому показалось невыносимым о них забыть. И эти реки познали кровавые войны и бои, они видели смерть и облегчение, служили ядом и спасением. На каждой частичке Земли была своя история, они знают то, чего не знают люди.
Детским интересом глаза, будто измученные жаждой, изучали растения. Тревога посетила француженку лишь на миг, когда ей пришла в голову мысль, что растения не знают, что они так красивы. Звезды не знают своей красоты, но они не догадываются об этом, так и прекрасные люди никогда не видели и даже не думали, что кто-то смотрит на них с трепетным восхищением. Глубоко вдохнув, девушка ощутила запах свежести, который всегда ее привлекал. Подобное чувство было в ней в самом далеком детстве. Светлый сад, полный лилий и ромашек, тихий водопад поблизости… Они словно эхом остались в почве всей планеты, и где бы Роза не стояла, то место преследовало ее. Мама, зарытая в холодной и сырой земле, была теперь лишь отзвуком тех мгновений. Навсегда запечатанным в сердце видением. Роза упорно скрывала ее безмолвный крик, затаившийся в груди, ведь каждую минуту, где бы она не находилась, каждый ее вздох напоминал лишь о том, чего не вернуть. Бесконечно дивная природа оставалась ее вечным напарником, спасая всю сущность, служа домом в самые тяжелые моменты жизни. И ведь если приглядеться, поверить, понять, довериться – природа прекрасный друг, сестра и брат, отец и мать. Природа – уязвимое дитя. Ей нужен оберег и крепкая спина. Спасение и борьба.
Роза нехотя вновь надевает туфли, оказавшись на тротуаре. Ее мысли снова оказываются захваченными планированием разговора с мистером Бернаром, и, несмотря на глубочайшее волнение, она идет весьма уверенно и решительно, как вдруг резко останавливается, не в силах идти дальше. Ее рука оказывается в крепкой хватке, и девушка теряет любой шанс сдвинуться с места. Повернув голову в сторону противника, Роза тяжело вздыхает, пытаясь вырваться, но не может из-за преобладания силы мужчины. Его темные зализанные волосы, черные глаза, вздувшиеся вены на висках и даже чересчур опрятный вид, все его существо вызывает мерзкое ощущение у девушки, которая от одного касания его пальцев испытывает безусловную бесконечную ненависть. Оглянув его так, словно она увидела худшее чудовище на Земле, Роза вглядывается в его зрачки, и ей кажется, что нет ничего более зловещего, чем его легкомысленный взгляд. В другой его руке зажат бокал вина. Девушка постаралась проигнорировать безумно острую боль от его жесткости или хотя бы притвориться, насколько это возможно, что ее вовсе и нет.
– Розали. – стоило ему выдохнуть эти слова, как Роза отвернулась от него. Ощутив запах алкоголя мгновенно, она не могла уже вынести ни его, ни его выходок. Кровь начала кипеть в ту же секунду, хоть время и тянулось бесконечно долго, но в силу своего аристократического воспитания француженка сдерживала себя как могла.
– Эдмонд. – сквозь зубы процедила девушка. Ее медовые глаза наполнились злостью, но она все еще была безнадежно во власти мужчины. Он недовольно цокнул, с мерзкой улыбкой взглянув на Розу, словно хищная гиена.
– Не стыдно так приветствовать брата?
Девушка оцепенела, всеми силами стараясь скрыть ненависть, пронесшуюся по ее телу после этих слов. Убегая от своего прошлого, ей не удалось пробежать и двух миль, и она вновь уперлась в тупик. Прошлое держало ее руку так крепко, что даже если бы Роза попыталась всеми силами вырваться, у нее бы не вышло. Прошлое держало слишком крепко. Оно никогда и не отпускало на самом деле, лишь уходило за кулисы, чтобы вернуться. Но когда оно уходит, никогда не ожидаешь возвращения и веришь, надеешься, что на этот раз побег удался. И никогда не получается, не выходит, это безнадежно. Мужчина взглянул на нее самым пристальным и напряженным взглядом, сжав свои губы.
– Двоюродного, к счастью. – Эдмонд громко хмыкает на слова кузины. Француженка нервно сглатывает. Подняв глаза к небу, словно умоляя о помощи, она не находит ничего, кроме голубоватых оттенков, смешанных с редкими белыми. Роза вновь переводит глаза на мужчину, хаотично пытаясь придумать способ сопротивления. – Оставь меня.
Девушка попыталась вырваться, но молодой человек лишь сильнее сжал ее руку, впившись своими ногтями в нежную кожу. Роза издала шипение, схожее с шипением змеи, готовящейся нанести укус своей жертве, но на деле была бессильна. Эдмонд оказался слишком сильным по сравнению с ней. Их неразрываемый зрительный контакт говорил сам за себя – даже со стороны могло показаться, что хищник загнал в клетку свою жертву. Но Роза стояла крепко, с вызовом рассматривая его лицо и пытаясь найти хоть что-то в нем, что осталось из детства. Их связывала большая детская игра, ребяческие забытые слова и осенняя листва. Огромный как дворец дом на горе, в котором они провели самые ранние годы. Эдмонд был человеком нравов, но девушка потеряла любую возможность увидеть в нем что-то более чистое, чем его прошлое. Молодой человек казался внешне намного старше, когда на самом деле их разрывала разница в три года. Глядя на него, девушка тщетно искала то, что уже давно исчезло. Давняя честность, искренность, правда – все было сожжено временем. Того человека больше не было, но она настойчиво искала его в глазах, так упорно смотрящих на нее.
– Мне нужен твой отец.
Услышав молчание в ответ, мужчина насильно приблизил к себе девушку.
– Сейчас же! – рявкнул он, затем сменив свой гнев на истеричный, близкий к сумасшедшему смех. Роза напряглась всем своим организмом, не отводя взгляда от его безумных глаз. В них, когда-то таких умных и верных, теперь не было и следа тех молитв, которые они вместе читали. Детство на мгновение показалось ей такой глупостью и таким враньем. А если детство – ложь, то во что вообще можно верить? Одиночество, застывшее в ее сердце, казалось теперь слишком невозможно сильным, слишком бесконечным, чтобы предпринимать даже попытки его избежать. Это чувство оказалось даже более сильным, чем ее нынешняя неприязнь к брату. Как и нежелание принять то, что после всех событий прошлого они стоят, как два врага, так жестоко смотря друг другу в глаза.
– Я не могу тебе сказать, ведь совершенно не знаю. Я даже не знаю, где он живет теперь. Ты пьян, Эдмонд, прошу тебя, оставь меня и уходи. – эти уже слишком мягкие слова сорвались с ее губ, не спросив разрешения даже у девушки, и она прикусила кожу.
Взглянув на свою руку на мгновение, Розе открылись разбитые в кровь костяшки кузена. Заметив это, молодой человек мгновенно отпустил девушку, попятившись назад, пряча руку за спину. Француженка сглотнула и испуганно подняла на него глаза.
– Что случилось? С кем ты дрался? – он промолчал, застыв перед ней. – Эдмонд, скажи ты хоть слово.
– Милая Роза, а не пора ли тебе выйти замуж и молчать в тряпочку каждый раз, когда дело тебя не касается? – сказал он, пытаясь заставить исчезнуть противное чувство внутри, возникшее из-за ощущения вины перед своей младшей сестрой. Волнение девушки, не разгадавшей его мысли, сменилось на отвращение, которое навечно застыло в ней по отношению к нему. Они изменились до конца, бесповоротно, и теперь она это понимала и даже не хотела отрицать. Все прошлое стерлось и осталось во времени и в старой колокольне, разрушенной такой же жестокой и отвратительной карой, как время. Теперь она боялась времени еще больше, чем раньше.
– Ты ничем не отличаешься от отца. – прошептала она. Слезы застыли в ее глазах, но она гордо сдерживала их, не позволяя себе и минутной слабости. Сердце француженки словно превратилось в камень, и она отвела взгляд, чтобы не видеть, что человек, которому она сказала это только что – ее двоюродный брат, когда-то в детстве так громко и дерзко читавший ей довольно грубые стихотворения о правде. Он стоял на табуретке, в левой руке зажав сборник, пока правая рассекала воздух. Они искали правду вместе, но нашла ее только она. Эдмонд погряз в бесчестии, так не свойственном ему. И Розу это обескураживало и убивало.
– Нам и не надо друг от друга отличаться…
– Такой же мерзкий, гордый, самодовольный… – каждое слово Роза выплевывала из глубины своей души, избегая столкновения со взглядом брата.
– …мы ведь одинаковы в своих желаниях…
– …эгоистичный, меркантильный, циничный, лживый…
– Ты не закончишь этот список, Розалин. – прервал ее молодой человек. Слова кузины его нисколько не задели, а даже наоборот, позабавили, и он лишь улыбнулся ребяческой улыбкой. – Не напрягай свою милую головку ради таких сложных вещей.
Он поднимает бокал, делает глоток и, отставив руку в сторону, намеренно разжимает пальцы, после чего слышится звон стекла. Парень растягивает губы, утончая губы, и указывает на разбитую посуду, пока Роза делает шаг назад, стараясь не пораниться.
– Смотри-ка, вот и дело нашлось для тебя. Женщинам только такие дела и нужны. Вы на другое просто не способны. – он говорит это с самым честным тоном, на который только способен, ведь он по-настоящему в это верит.
– Ты жалок. Настолько жалок, что любое твое слово звучит как детский лепет. И им и является. – она наконец находит в себе смелость посмотреть ему в глаза, но они оказываются совсем пустыми. Девушка, боявшаяся всю жизнь этого больше всего, обессиленно сводит брови вместе, стараясь усмирить дыхание. Оно выдает ее, и кузен, заметив это, находит, что в данное мгновение девушка наиболее уязвима.
– Послушай меня. – он делает шаг вперед, от чего Роза судорожно сглатывает. – Ты идешь в этот глупый театр? Ты считаешь, что кому-то нужна? Нет. Все, что у тебя есть – твоя фамилия и состояние твоего отца. И тебе лишь повезло, что ты единственная в семье. Как жаль, что твоя бесконечно глупая мамочка не видит, кем стала ее дочь. Признаться честно, ее смерть сделала всем нам немаленькое такое одолжение.
Девушка не может поверить ни единому его слову, внимательно разглядывая вены, вздувшиеся настолько, что в них можно увидеть Сену. Они эхом промчались в ее голове, отталкиваясь от самых глубоких надежд и воспоминаний. Лишь один простой вопрос застыл в девушке: «Почему?». Но именно на него она не могла найти ответа.
Сжав руки в кулаках, Роза вежливо улыбнулась ему в лицо, вызвав абсолютное недоумение, повернулась к нему спиной и вновь пошла в сторону театра, уже не сдерживая слез. Мужчина остался в неуверенности в подлинности произошедшего, но быстро пришел в себя, вернув теперь свойственную ему жесткость.
– Я все равно доберусь и до дяди, и до тебя, Розали. – предостерегающе прорычал Эдмонд, недовольно отбив ногой часть стекла, словно футбольный мяч.
Роза сжала зубы и ускорила шаг, практически превращая его в бег. Ей уже было все равно, догонит он ее или останется там, убьет ее или оставит жить в мыслях, которые с каждой секундой все больше угнетали. В голове крутились лишь его слова и все воспоминания, в которых ее мама так спокойно и нежно относилась к кузену, словно к родному сыну. Оправдывать его, учесть воздействие алкоголя не было сил, и она пересилила свое желание обернуться и взглянуть на него снова, попробовать увидеть в нем прежнего человека. Люди делают так всю жизнь – несмотря ни на что, идут дальше. И Роза пошла упорнее, хоть каждый шаг причинял невыносимую боль.
Будь у нее хоть один шанс на то, чтобы услышать причины, понять, что случилось, и как они так быстро выросли, она бы ухватилась за него, но такого шанса не было. Как и не было шанса на то, что они когда-то снова станут близкими. Роза не могла поверить до конца в свои же слова – брат с отцом стали настолько запретной темой для нее, навечно связанными одним словом – побег. Родной дом исчез навсегда, оставшись в ее памяти, как нечто далекое и невозможное, бесконечно теплое, но запретное. Но больше всего в ней бушевало непринятие его слов о предназначении девушки, она не принимала это мнение всей своей душой. Противясь в душе каждой букве, оказавшейся в тех словах, француженка свела брови вместе и закусила щеку. Неужели ее двоюродный брат, друг всей ранней жизни мог стать таким человеком? Тысяча и один вопрос круговоротом давили на девушку, наполняя ее уже содрогающееся тело. На улице так же тепло, но дрожь охватила ее, работая вместе с прошлым и пытаясь убить в ней последние остатки светлого. Люди словно возникали из неоткуда, тенью воспоминаний. И вздохнув глубже, она пошла дальше – уверенно и честно, хоть в ее глазах разбивались тысячи осколков.
Глава 8.
Пьер хлопает дверью автомобиля, оглядывая здание, у которого остановился Николас. Оно практически блестит нежным голубым цветом, отражаясь в стеклах машины. На его лице застывает смешение заинтересованности, любопытства и абсолютного непонимания. Друг же стоит весьма уверенно, опершись на транспорт спиной и скрестив руки. Всем видом он словно показывает, что здесь должно произойти нечто важное, и Пьер наконец не выдерживает.
– Что мы здесь делаем?
Приятель поворачивается с самой искренней улыбкой, которую только может показать человек. Пьеру на мгновение даже кажется, что его зубы сверкают на солнце, но он быстро качает головой, списав все на недосып. Николас нехотя кидает взгляд на часы, охватившие его запястье, и кивком указывает Пьеру на вход, не спеша поднимаясь по ступенькам. Мужчина, решив оставить все вопросы, подходит к большой тяжелой двери. На ней вырезано «Отель Гурьер», что озадачивает его, но, полностью доверяя Николасу, толкает дерево, заходя внутрь. Ему открывается бесконечно величественный, слишком пафосный вид, от чего все внутри молодого человека сжимается в ярости. Но внешне он сохраняет достаточно спокойный вид, оглядывая комнату. Размер помещения можно сравнить с национальной библиотекой Франции, хоть оно и чуть скромнее. Николас резко опускается на один из фиолетовых вельветовых диванов, расположенных рядом с камином, и ребячески отводит взгляд от откровенных картин на стенах. Его щеки вспыхивают, на что Пьер невольно улыбается, и Николас хватает первую попавшуюся газету, прикрывая свои глаза. Решив, что друга стоит оставить наедине с его детским восприятием и некультурной живописью, Пьер отходит в сторону, разглядывая величественную архитектуру здания. Ничего не может его задеть больше, чем все золото вокруг, так нагло обесцененное дешевым пафосом. Он поднимает глаза к потолку, и его ослепляет не сколько свет, сколько огромная люстра, намеревающаяся свалиться ему на голову, и, несмотря на представление и надежды на «светлое» будущее, Пьер совершенно не против. Переведя взгляд обратно, он мгновенно останавливается, чуть не столкнувшись с огромным книжным шкафом. Стоит ему повернуть голову в сторону камина, как он видит яркий свет, исходящий из чуть приоткрытой двери.
Не сумев побороть любопытство, он подошел к ней. Пьер приоткрыл дверь, на что его ослепили лучи солнца. Хоть они казались более тусклыми из-за могущественной, строго состриженной и безупречной растительности. Все здесь, даже мраморные статуи, так беспомощно и одиноко смотрящие своими почерневшими глазами в пустоту, казалось идеальным. Каждая ветка, оказавшаяся на каменной дорожке, проходящей между многочисленными высокими кустами, каждый случайный листок, уныло лежащий, словно были заложниками. Будь у них хоть одна причина и шанс сбежать – они бы это сделали, но они не могли. На долю секунды Пьеру показалось, что даже слабый ветер, потерявший свой голос и могущество, не мог сдвинуть с места неощутимую листву. Мужчина прошел около поверженных камней, разглядев на одном из них надпись «Правда – свобода». От одного запаха свежести его выворачивало наизнанку, но он прошел дальше, заботясь о том, чтобы не потерять сознание от неожиданно нахлынувших мыслей. Ведь если правда – это свобода, то почему люди лгут?
Шаги показались ему бесконечной пыткой. Даже редкие вздохи, которые он себе позволял, и долгие выдохи не давали ему дышать ровно. Вдруг молодой человек осознал, что его так встревожило – здесь не было ничего живого, настоящего. Все казалось настолько поддельным и лживым, что, казалось, даже живая природа омертвела. Но в его память врезалась знакомая картина – такой же парк, схожая тревога в груди, но воодушевление перекрывало любое волнение. И звонкий смех, забытый на всю жизнь, и тихий шепот, и тепло в сердце… Иногда казалось, что прошлое – забытая детская игра. Ведь попробуешь словить какое-то воспоминание, уже коснешься самыми кончиками пальцев – оно ускользнет, но человеку свойственно даже с завязанными глазами искать то, что он хочет найти. Но стоит ли это поисков? Прошлое хранило не только нечто светлое, но и то, что может погубить, и Пьеру это было известно достаточно ясно, чтобы обычно избегать его. Но, оказавшись беззащитным перед этим загадочным местом, парень не смог сдержать возникших сцен в голове и мыслей, которые так старательно прятал. Он знал, что любая слабость обречет его на жажду борьбы. Но бороться ради того, что уже обречено на провал – бессмысленно. Если только не являешься безнадежным романтиком и мечтателем. Но даже будучи писателем, Пьер не был настолько непоправим.
В нем смешались две стороны одного и того же понятия – жажда. Он желал всем сердцем помнить, держаться за прошлое и не отпускать, но и смутно понимал, что жажда его погубит. Сделав еще несколько бесшумных шагов вперед, он остановился. Еле слышимые мужские голоса раздались поблизости. Пьер подошел ближе к едва заметному помещению, расположившемуся среди деревьев. Мужчина опустился на ступеньки, ведущие в небольшой дом, и застыл, желая услышать хоть что-то.
– Я считаю, это абсолютно не выгодно с точки зрения финансов. – послышался низкий бас. Пьер напрягся, сведя брови вместе. Голос прозвучал даже слишком резко.
– Ты прав, но мы боролись ради этого столько времени, сейчас уже поздно…
– Гарсиа, ты не понимаешь? По всему городу ходят слухи, что ты – главный в этих действиях, значит, ответственность будет лежать в первую очередь на тебе. – громкость снизилась до такой степени, что Пьеру пришлось осторожно приблизиться к двери. Взглянув в крошечную щель, молодой человек увидел полного мужчину и Александре Гарсиа, стоящих около горящего камина. Несколько человек сидели за столом, покорно слушая разговор двух мужчин. У второго была зажата сигарета в пальцах.
– Они здесь, я все решу, доверься мне. – проговорил миллиардер. Лысый мужчина хмыкнул, заставив Гарсиа посмотреть на него самым вызывающим взглядом.
– Если ты считаешь, что эти дети тебя не обманут, то заблуждаешься.
– Время покажет. Пригласи их сюда. Сейчас же.
Пьер отпрянул от двери, за мгновение добежав до начала сада. Буквально затолкнув себя обратно в здание, молодой человек подошел к приятелю, рассматривающему книжный шкаф. Заметив Пьера, парень приподнял одну бровь.
– Где ты был? – хмурясь, спрашивает Николас. Парень застывает, не в силах что-либо придумать, как их прерывает тот самый полный мужчина. Вблизи он кажется Пьеру еще более противным. Его немного искривленный нос, тонкие брови, темные круги под глазами и даже блеклость глаз – все вызвало полное отторжение у молодого человека. Но несмотря на это, он искренне благодарен за неожиданное спасение.
– Александре Гарсиа вас ждет. Идите за мной. – Пьеру лишь туманно показалось, что он добавил «ублюдки» лишь губами, но не услышав этого наверняка, решил не провоцировать и так весьма скользкого на вид человека. Они с Николасом переглянулись прежде чем зайти в ту «потайную дверь» и вырваться в сад, из которого писатель лишь мгновение назад бежал. Но в отличие от прошлой, эта прогулка оказалась достаточно короткой, и в считанные секунды друзья оказались около знакомого лишь одному из них дома. Пьер еще подслушивая недавний разговор подметил простую, но элегантную архитектуру этого помещения, что его бесконечно обрадовало – хоть что-то здесь не выглядело чересчур напыщенным.
Николас подался вперед, предвкушая победу, пока его приятель пытался судорожно создать в своей голове примерный концепт его речи. Они оба выглядели довольно напряженными, и, оказавшись внутри, лишь ощутили более сильное давление. Комната, в отличие от вестибюля основного здания, показалась крошечной. Стены давили даже не сколько своим цветом темного дерева, сколько близким расположением. Николас, имеющий небольшую склонность к клаустрофобии, скукожился, сыскивая поддержку в глазах друга. Последний разглядывал Александре Гарсиа, стараясь не выдавать свою неприязнь.
– Разговор будет долгим, я так понимаю. – сквозь зубы процедил миллиардер, заметив неприятный блеск в глазах союзника. Ему словно была известна вся психология человека, и любой подозрительный вздох сразу мог дать ему ответы на многие вопросы.
– С чего вы решили? – развязной походкой Пьер подходит к мужчине. Его агрессивный взгляд дополняет темный, почти черный оттенок радужки, но парень уже не чувствует ни страха, ни обычного волнения. Он знает свою цель и готов идти к ней, и, если такими раздумьями лишь обманывает себя, то делает это самым искусным образом.
– Пьер, Пьер, Пьер… – выдохнул Гарсиа, цокая. Он театрально тяжело вздохнул, качнув головой. – Люди выдают себя мгновенно. Им даже не надо стараться, да они сами этого не замечают. Ты пришел, чтобы просить моих денег, но для начала я хочу услышать аргументы. Естественно, в мою пользу. – он опустился на кресло, закидывая одну ногу на другую. – В чем моя выгода? Я не писатель и уж точно не поэт, Господи упаси, я не получу прибыль и не спасу никого, кроме низшего слоя населения. Итак, вопрос. Зачем мне вам помогать?
Николас оперся спиной о стену, внимательно прослеживая каждое слово в рамках этого диалога. Все остальные разговоры, до этого момента служащие второстепенным шумом, прекратились. Казалось, все остановили всю деятельность, чтобы услышать Пьера.
– Вам нужна месть. Вы знаете, что офицер Легран сделал, и вам нужна месть. Там погибло много людей, важных вам тоже. По его вине.
Александре Гарсиа растянулся через миниатюрный столик и взял стакан с золотой жидкостью. Они с Пьером явно разделяли здравую страсть к алкоголю и, возможно, это было единственным, что их роднило. Во всем остальном насколько Пьер был чужд миллиардеру, настолько мужчине был далек писатель, охваченный всецело юношеским максимализмом и вызывающими идеями.