А потом, оказавшись рядом со мной, она нежно потрепала меня по затылку и велела немедленно искупаться в море, потому что я весь блестел от пота, несмотря на уже распалившееся не на шутку солнце. Этот её приказ я с большим энтузиазмом бросился исполнять и, нырнув в прохладную стихию, до последнего плыл под водой, думая, что она на берегу наблюдает за мной. Потом я вынырнул и, шумно вдохнув воздух, нырнул опять с целью найти среди водорослей на каменистом дне какую-нибудь красивую раковину, наподобие той, что как-то в виде подарка прислала мне в небольшой посылке тётушка. С третьего захода мне удалось отыскать вполне подходивший для подарка красивый, с розовыми прожилками плоский камешек. Раковин же, как ни старался, я не нашёл. Но когда я, порезвившись ещё немного в воде, вышел на берег, Стеллы нигде не было. Не было и её вещей.
Торопливо одеваясь, я в недоумении раздумывал, почему она ушла, не подождав меня.
Обратную дорогу я почти бежал, спотыкаясь о камни и крепко сжимая в кулаке найденный мной плоский сувенир моря.
У учебного корпуса седая немолодая женщина из шланга поливала стриженые газоны и кусты. Какой-то старый автобус с жёлтой крышей и тёмно-синей нижней частью наполовину выглядывал из-за угла здания. Раньше его там я не видел.
Быстро поднявшись на второй этаж, не отдышавшись, я вошёл в аудиторию.
Стелла сидела за своим столом в той же позе, в которой я её увидел впервые, и опять что-то писала. На её столе я успел заметить книгу в знакомом синем переплёте, но тут же и забыл об этом.
– Стелл, почему ты не подождала меня? – Вопрос мой как бы завис в воздухе у потолка неприкаянным воздушным шариком, где без следа и растворился.
Она не шелохнулась, но вскоре медленно подняла на меня свои немигающие глаза и произнесла, чётко выделяя каждое слово:
– Андрей, вы опоздали на занятие на пятнадцать минут. Я вам делаю первое строгое замечание. Пройдите, пожалуйста, за свой стол.
– Стелла, ты что! – оторопело начал было я.
Но она сразу прервала меня:
– Андрей, прошу вас обращаться к преподавателю по имени и отчеству и соблюдать принятый здесь у нас этикет общения и субординацию.
Впервые просто по имени обратившись ко мне, она в то же время настоятельно и жёстко потребовала называть её по отчеству.
Растерянность, наверное, была на моём лице от всего этого ушата ледяной воды. Ещё этот этикет не прибавлял уверенности… Конечно, я с готовностью мог даже пасть ниц, следуя любому этикету, лишь бы она сейчас сменила свой тон.
– Стелла, послушай… – Я хотел попросить её всё-таки выслушать меня.
Но она опять прервала, указав сесть за стол и сухо призвав закончить препирательства.
Я ничего не понимал. Но меня начинало всё это злить.
– Стелла Александровна! – обратился я к ней почти официально – и голос мой при этом слегка дрожал, – объясните, пожалуйста, что произошло здесь в моё отсутствие… я ничего не понимаю…
Я в упор смотрел на неё. И она, впервые не выдержав моего взгляда, отвела глаза к окну и произнесла тише, чем обычно:
– Андрей, возьмите себя в руки и давайте, наконец, начнём наше занятие.
Потом помолчав и глядя мимо меня, добавила, что там, на берегу, минутная слабость с её стороны больше никогда не повторится. Она даже извинилась как-то не очень уверенно и тихо.
Я терялся в догадках. А она приступила к лекции.
Теперь я слушал об истоках великой русской литературы, о первых русских писателях и поэтах, но почти не конспектировал. А она, хотя и видела это, замечаний не делала. Она вообще старалась не встречаться со мной глазами.
После часа с небольшим Стелла закончила свою лекцию и, наконец-то, быстро глянув мне в глаза, а точнее прострелив меня своим пронзительным взглядом, напомнила о Дашином словарике, который лежал у неё на столе. Я кивнул, не сводя с неё глаз и не спросив даже, каким образом здесь оказался этот словарь.
«Следующее наше занятие состоится в понедельник в десять. В этой же аудитории, – напомнила Стелла. – До свиданья, Андрей!» И она вышла из аудитории, и удаляющийся лёгкий стук её каблуков был слышен сквозь узкую щель неприкрытой двери. Ещё пару минут я о чём-то думал, а затем, положив ей на стол плоский полосатый камешек и пнув дверь, вышел в коридор, держа под мышкой тетрадь и словарик. Но в глазах у меня, в отличие от девочки с рулоном ватмана, которая чуть не расшибла дверью мне лоб, абсолютно никаких идей не было. Было лишь какое-то обволакивающее, щемящее чувство в груди у притихшего сердца, и которое я не мог себе объяснить.
5
Спустившись по лестнице на первый этаж, я сел на скамью в пустом вестибюле на освежающем сквознячке и раскрыл словарь. Между строк на меня смотрела Стелла, галечный пляж был лишь смазанным фоном, размытой декорацией всплывающего и насыщенного моими переживаниями образа, где немигающий пронзительный взгляд замещал, казалось, всё: и шелковистый иссиня-чёрный водопад волос, и стройные ноги, и те незагорелые полоски от бикини, подчеркнувшие умопомрачительную наготу, что на мгновенье мягко обвалила, казалось, всё внутри меня, помутив сознание и заставив даже сейчас учащённо забиться пульсу. Чтобы не впасть в обморочное состояние при прокручивании тех оглушительных мгновений, я с усилием уговорил себя отложить на потом осмысление всего произошедшего на берегу, – фотографический калейдоскоп тех минут всё равно ярко реял вторым планом. Откуда-то из соседнего коридора подплывал едва ощутимый запах краски. Неожиданно захотелось есть. Вспомнив о тётушкиных бутербродах в холодильнике, я с этой подбежавшей и не желающей теперь покидать меня мыслью всё-таки заставил себя немного полистать словарь и попробовал даже что-то запомнить. Минут пять я усердно просматривал страницы, перебирая заодно в уме всё содержимое холодильника, – Стелла незримо присутствовала рядом, – а затем, сунув словарь с тетрадью под мышку, вышел из здания. Но домой ехать ради бутербродов не хотелось, и я, глянув ещё раз на часы, решил прогуляться по утопающей в зелени территории интерната, попутно заглянув в общежитие, чтобы всё ж выяснить, где сейчас Даша, приехала ли она из города, – на часах было уже начало четвёртого после полудня.
В общежитии всё та же вахтёрша сидела за своим постом у стойки и увлечённо беседовала с кем-то по телефону, не забывая мельком, но довольно цепко поглядывать на входную дверь и того, кто вошёл. На этот раз вид у неё был не такой грозный, и голос был покладистый и дружелюбный. В телефонную трубку она искренне жаловалась на то, «как дороги нынче овощи и фрукты». «…Ну просто ужас, просто ужас какой-то… и дождей-то совсем нет, ну совсем нет!» – плакалась она невидимому телефонному собеседнику, выпрашивая у того сочувствия. На том конце провода говорили долго, и вахтёрша кивала головой, словоохотливо поддакивала и продолжала с упоением общаться, слегка прищуривая от получаемого удовольствия правый глаз – левый автономно присматривал за мной.
И только когда трубка оказалась на аппарате, я получил свою уже весомую порцию внимания:
– Молодой человек, я вам в третий раз повторяю – Даша Невицкая, после того как утром уехала в город, пока не возвращалась! – развеяла она мои сомнения в этом, возвысив голос свой сразу на несколько децибел.
«Странно, – подумал я, – кто ж передал Стелле словарь?!»
– А как найти Стеллу Александровну Ниссэн? – осведомился я робко, в надежде что-нибудь узнать и о ней.
– Ниссэн проживает в общежитии для преподавателей! – зычно без уточняющих подробностей ответила эта добрая женщина, уже подозрительно косясь и меряя меня с ног до головы своим колючим желтовато-фосфорическим взглядом.
До сердечной учтивости садовника с его исчерпывающими разъяснениями ей было как пешком до палестин. Возможно, её сбивал с толку мой «интеллигентный» вид в потёртых джинсах и расстёгнутым от непривычной мне жары батником.
Я застегнул пару пуговиц и, глядя ей в переносицу, спросил на всякий случай номер телефона, который она в служебное время без зазрения совести эксплуатировала в личных интересах, из-за чего, между прочим, сюда могли бы и не дозвониться с каким-нибудь важным и срочным делом. Например, с предупреждением об ураганном ветре со штормом, бурей и внезапным землетрясением. Или, что африканские зулусы вышли из леса и напали на интернат… За это ведь самоуправная вахтёрша легко могла лишиться своего поста за стойкой с телефоном и отправиться на перевоспитание в учебный корпус таскать по этажам столы, стулья и прочий инвентарь. Подходящие методики для этого нашлись бы. В этом как раз я ни секунды не сомневался. Был даже более чем уверен.
На удивление телефонный номер вредноватая вахтёрша сразу же продиктовала мне, словно почувствовала, что я не отстану от неё и буду ещё долго маячить перед глазами, отвлекая её и мешая развлекаться с телефоном. И о Стелле она без лишних вопросов доложила как на духу, после того как я намекнул ей о важных документах, что находятся у меня под мышкой, и которые срочно нужно доставить по назначению. Я потряс для убедительности словарём перед её носом; тетрадкой с лекциями я так же усердно помахал перед её выпученными глазами, что б она и не думала сомневаться.
Из её рапорта выяснилось, что за учебно-административным корпусом, если идти по асфальтовой аллее, не сворачивая к хозяйственному ангару, среди деревьев в двухэтажном довольно внушительном коттедже, построенном из тёмно-красного кирпича ещё в стародавние времена и чем-то напоминающего средневековую крепость, находилось служебное общежитие гостиничного типа, где проживало с десяток преподавателей и работников интерната. Некоторые из них жили там со своими семьями. У Стеллы на первом этаже была небольшая комната с магической цифрой восемь на двери.
Но идти к Стелле я не решился, а ноги меня сами повели на галечный пляж в надежде, что она появится там снова.
Солнце уже не просто припекало – оно жгло и обдавало сухим жаром, и от этого ещё больше хотелось почувствовать всем телом прохладу морской воды. На берегу никого не было, лишь пара больших белых чаек сонно качалась на лазурной глади воды. При виде меня они, взмахнув крыльями, удалились в сторону моря, оглядываясь и недовольно ругаясь на своём языке.
Быстро искупавшись, я наконец решил ехать в город. Купание в прохладной морской воде взбодрило меня, и я ускоренным шагом быстро преодолел расстояние между берегом и интернатом. У учебного корпуса, когда я его проходил, заметно было некоторое оживление. Чьи-то голоса гулким эхом отзывались в открытом окне одной из аудиторий. У входа двое рабочих в синих спецовках осторожно вносили в дверной проём какой-то небольшой продолговатый шкаф. Кажется, они только что приехали на стареньком автобусе – тот опять маячил своей жёлтой крышей. Только теперь он прятался от солнца в тени деревьев, чуть в стороне от здания. Лысоватый водитель стоял рядом и, изнемогая от жары, маленькими глотками пил из небольшой алюминиевой фляжки воду.
Свернув на аллею и ещё не доходя до массивных железных ворот, я увидел сквозь их узорное решето, что на остановке кто-то стоял. Сердце у меня ёкнуло и заколотилось. Это была Стелла. Она сразу же увидела меня и удивилась.
– Андрей, ты ещё не уехал, почему? – спросила она, старалась быть приветливой, не выходя, однако, за рамки обычной приветливости, что бывает между преподавателем и знакомым учеником какого-нибудь выпускного класса.
Одета она была на этот раз в короткое летнее платье лимонного цвета, усилившего и без того яркую привлекательность её шелковистых иссиня-чёрных прямых волос. В руках была такого же цвета, что и платье, небольшая лаковая сумочка. В платье она казалась изящнее и тоньше. Я также уловил и лёгкий аромат духов. Французские «Шанель» – пришло мне в голову первое, что могло прийти из моих скудных познаний в этой области женских увлечений.
– Тебе идёт жёлтый цвет к волосам. И платье твоё супер! – сказал я, не ответив на её вопрос, и добавил, вдруг осмелев, что у неё очень красивые загорелые ноги, которые она зря прятала в широкие брюки.
Видно было, как на мой довольно-таки смелый комплимент у неё вздрогнули и слегка приподнялись тонкие брови.
– Андрей, мне кажется, ты многое себе позволяешь! Следи, пожалуйста, за собой и своими словами! – Она сразу захотела поставить меня на место.
Но, несмотря на её одёргивание, я, удивляясь себе и своему ровному уверенному голосу, отважно парировал:
– Стелл, ну мы же уже не в учебном заведении… Я же понимаю, что там учащиеся и всё такое… Но здесь-то к чему эта субординация…
Она озадачено помолчала, раздумывая, и, покачав головой, всё-таки потребовала от меня следить за своими фривольными речами.
В это время из зелёного лесного тоннеля выехали на дорожных велосипедах две загорелые девушки в облегающих модных шортах и ярких коротких майках. Они задержались у остановки, где мы стояли со Стеллой, и, поправив на багажнике сумки, вырулили на шоссе и поехали по нему в сторону города.
– А куда ведёт эта узкая дорога? – Я указал Стелле на зелёный тоннель, откуда выехали велосипедистки.
Провожая взглядом быстро удаляющихся велосипедисток, она ответила, что дорога километров пять идёт по прекрасному реликтовому лесу, а потом где-то там есть поворот к пляжу, раскинувшемуся среди скал, куда каждое лето отовсюду приезжает много народу. «Пляж нудистский!» – немного подумав, словно решая, стоит ли мне это говорить, прибавила она к сказанному.
– Да! – сильно удивился я. – Мне об этом никто и не говорил! Хорошее соседство с вашим учебным заведением, хотя и неблизкое.
И я теперь понял, почему тётя настойчиво внушала мне мысль о том, что «…главный городской пляж буквально в двух шагах от дома… а посему других и не надо…». Тётя явно не хотела, что б я вообще что-то знал о нудистском пляже, который каждое лето открывал здесь свой долгий сезон, приводя кое-кого в большое смятение. Видать, она опасалась за мою нравственность и целомудрие. Впрочем, об этом теперь можно было особо и не волноваться…
Оживившись, я спросил Стеллу, была ли она сама там, среди нудистов. И каково это быть нудистом.
– Нет, я только знаю об этом, – кратко ответила она, принципиально не желая продолжать со мной эту деликатную тему.
Я хотел ещё о чём-то её спросить, вспомнив туристов-лазутчиков, но тут из ворот интерната вышли две женщины, одна из которых не так давно усердно поливала газоны у учебного корпуса. «Наверное, собрались домой – рабочий день закончился», – подумал я, глядя, как они уверенно семенили к остановке, где мы стояли. Стелла поздоровалась с ними и перебросилась фразами о времени прихода маршрутного автобуса. Этот автобус должен был по расписанию прийти с минуту на минуту. Он вскоре и показался вдали на шоссе, выехав из-за ближайшего изгиба, видимого отсюда.
Из автобуса сначала вышла девушка, затем парень с сумкой, из которой выглядывали прохладительные напитки. «Нудисты!» – сразу решил я, разглядывая их, как марсиан, вылезших из космического корабля. Следом неторопливо, вразвалку вышел рослый, в спортивных шортах и белой тенниске, и с очень уж самодовольным лицом, кучерявый брюнет лет тридцати пяти. В руках у брюнета была удлинённая спортивная сумка синего цвета, из которой выглядывали ручки теннисных ракеток.
Стелла поздоровалась с брюнетом, но при этом, когда брюнет глянул на неё, она вдруг опустила глаза.
Когда мы уже сели в автобус и тот тронулся, я, устроившись рядом со Стеллой, спросил: «Стелл, кто этот самодовольный кучерявый спортсмен в тенниске?» Впрочем, можно было и не спрашивать её об этом – догадаться было не так уж и сложно.
«Так вот он какой добрейший физрук Игорь Николаевич!» – подумал я после того, как Стелла, слегка улыбнувшись, подтвердила мою догадку.
– Стелл, он тебе нравится, это заметно было по твоим глазам, – шёпотом сказал я ей, просунув нос в шелковистую завесу её волос, туда, где должно было быть её ухо.
Она повернулась и посмотрела на меня взглядом, от которого я сразу присмирел. Сильный был этот взгляд, лучше было бы под такой взгляд не попадать.
– Ну хорошо-хорошо, – сразу ответил я на этот её буквально вдавивший меня в сидение взгляд, – я молчу. Я о нём больше ничего спрашивать не буду.
– Андрей, ты опять забываешься! Веди себя прилично. И прекрати за мной следить! – Она недовольно отвернулась к окну, за которым мелькали деревья орешника.
Я замолчал, не желая её злить. Не мог я позволить себе, чтоб она прогнала меня от себя. Или выставила за дверь хотя бы и автобуса, когда была сейчас так близко, что я слышал её дыхание и даже мог как бы случайно прикасаться к ней, пользуясь тем, что автобус иногда подпрыгивал на ухабах.
На одной из остановок вошли пассажиры. Потом автобус подобрал с остановок ещё с десяток пассажиров – и почти весь автобус оказался заполнен людьми. Между тем кто-то в виду городских окраин уже готовился к выходу.
Четырёхлетний хулиган, сидевший впереди меня, вдруг выбросил в окно пирожок, который до этого долго и смачно ел, а потом неожиданно стал реветь на весь автобус, пугая молодую растерявшуюся мать. Пришлось, чтоб он замолчал, показать ему язык. Вращая им в разные стороны, я пытался изобразить прокручивающийся пропеллер.
До самого выхода маленький хулиган молчал, уставясь на меня своими огромными голубыми глазами, а выходя из автобуса, неожиданно тоже показал мне язык. Стелла тихо задрожала от смеха. Кажется, она видела моё немое общение с этим маленьким разбойником.
Мы вышли в центре, недалеко от краеведческого музея, в двери которого в этот момент, невольно привлекая моё внимание, шумно и говорливо входила небольшая пёстрая группа интуристов. Впрочем, сильно я не отвлёкся, – немного игриво, но вполне галантно я подал руку Стелле, когда она сходила со ступенек автобуса. Правда, при этом я едва не выронил словарик с тетрадью.
– У тебя, Андрей, оказывается, случаются и хорошие манеры! – произнесла она очень мягко, окидывая меня в эту минуту нежным, притягивающим взглядом, – видимо, и слова, и взгляд её были своеобразным поощрением, перед тем как распрощаться.
Но мне прощаться с ней не хотелось, и я в ответ предложил отличную идею: просто пойти в кино на последний сеанс. Это было бы просто супер. Как вдруг она, откровенно проигнорировав моё предложение, что-то припомнив и посмотрев на свои часики, решительно заявила:
– Андрей, в автобусе, когда ребёнок рядом держал в руках пирожок, я подумала, что ты, наверное, с самого утра ничего не ел и сильно проголодался. У тебя аж слюнки текли. Сейчас, пока у меня ещё есть время, я накормлю тебя в очень приличном месте чудесно приготовленным на гриле цыплёнком – пальчики оближешь.
«Ну вот, – подумал я, – вторая заботливая тётушка появилась у меня…» Но вслух сказал:
– Стелл, я что, маленький! Я и сам могу о себе позаботиться. Лучше уж давай тогда посидим в кафе и выпьем пару бокалов шампанского в честь нашего знакомства… (Чуть было не сказал: в честь близкого знакомства – что выглядело бы, наверное, пошло.)
– Нет-нет! Без обсуждений! – категорично ответила она. – Ты сейчас же пойдёшь со мной! Даже не упирайся!
Она взяла меня за руку, точно я хотел сбежать от неё, подобно какому-нибудь набедокурившему школяру.
– Да сыт я, сыт, – слегка упрямился я, – и тот пирожок в автобусе совсем ни при чём.
Мне было, хотя и приятно, что некоторое время она удерживала меня за руку, однако принять её предложение сразу я не желал: подспудно я чувствовал, что она всё-таки относится ко мне, как к своему подопечному, который беспрекословно и без пререканий должен подчиняться. И не только в стенах её любимого учебного заведения.
Мы подошли к небольшому уютному кафе в стиле деревенской харчевни с большой декоративной телегой перед входом, и когда вошли в зал, Стелла, выбрав столик у большого окна, из которого просматривался чуть ли не панорамный вид на всю улицу, велела мне идти мыть руки, словно я был тем четырёхлетним хулиганом или некультурным дылдой-школяром с дикими повадками какого-нибудь папуаса и не знал, что нужно делать в первую очередь. Хотелось возмутиться и сразу указать ей на это. Но, удержавшись, я не стал этого делать, благоразумно отложив эту ненужную сейчас разборку на другой, более подходящий момент.
Когда я вернулся, небольшое блюдо с жаренными на гриле золотистыми кусочками цыплёнка уже ожидало меня, благоухая дивным дразнящим запахом. Рядом, в стеклянной вазочке, источал тонкий аромат свеженарезанный овощной салат. Но взгляд уже перескакивал на охлаждённый персиковый компот в запотевшем гранёном стакане, и рука тянулась отведать его в первую очередь. А посреди всего этого аппетитного яства на белом блюдце лежал поджаристый пирожок.
Стелла через тонкую пластиковую трубочку пила фруктовый коктейль со льдом и улыбалась своей загадочной полуулыбкой.
– Пирожок с повидлом любишь? – глядя на меня и потягивая свой коктейль, мило спросила она. В её голосе звучала такая же тонкая улыбка, что была и на губах.
– Люблю, я сейчас всё люблю, – скороговоркой произнёс я, сразу же без жеманства накинувшись на еду, не забыв перед этим спросить её, почему она заказала себе лишь фруктовый коктейль.
– Я сыта, – ответила она, допивая свой охлаждённый напиток.
– А что, тебе, в отличие от меня, вполне хватило запаха пирожка в автобусе?! – сострил я, вмиг расправившись с нежными кусочками очень сочного мяса и приступая к пирожку.
– Я успела поесть дома, – нараспев, как будто самой себе, сказала она, посмотрев при этом на свои миниатюрные часики.
– Ты, наверно, спешишь на свидание, а я тебя сильно задерживаю, – попробовал снова пошутить я, но от этой своей шутки перестал даже жевать пирожок. Я произнёс это, тревожно переводя взгляд с микроскопического золотистого циферблата её часов на её лицо.
– А вот это, дорогой Андрюша, не твоё дело, – помедлив, ответила она, глядя на меня своим немигающим месмерическим взглядом.
Она произнесла начало фразы почти так же и с такой же интонацией, как и моя тётушка, что меня начало выводить из себя.
– Нет, ты ответь мне, я хочу знать! Я это хочу знать! – запальчиво обратился я к ней.
– А если я тебе не скажу, ты будешь следить за мной?! – Стелла, не отрывая от меня своего взгляда, встала со стула.
– Ты сама следила за мной в автобусе и выследила, что я голодный! – всё так же запальчиво, произнёс я.
Она, тонко усмехнувшись и взяв свою сумочку, вышла из-за стола и, обернувшись, бросила мне на прощанье, что я много о себе воображаю.
И я, понимая, что в разговоре взял где-то совершенно не тот тон, уже жалел о своей несдержанности. «Дурак, – подумал я о себе, – и куда подевалась твоя уравновешенность и спокойствие в любых ситуациях?!»
Выскочив вслед за ней из кафе, я обнаружил, что она стояла рядом с дверью, прислонившись спиной к стене, словно поджидая меня в засаде.
– Стелла, прости, я погорячился, – начал было я.
Но она не слушала меня:
– Я так и знала, что теперь ты будешь преследовать меня, ходить по пятам, мальчишка!
– Стелл, ну погорячился я, характер у меня такой. Давай не будем…
– Ну хорошо! – вдруг примирительно сказала она, опять посмотрев на свои часики. – Дай слово, что ты не будешь меня преследовать и следить за мной. И не будешь вести себя как вспыльчивый глупый мальчишка.
– Стелл, ты меня обижаешь, я не мальчик, – неуверенно пытался я укорить её за такое обидное сравнение.
– Так ты даёшь слово? – Она смотрела на меня в упор.
– Ну, даю, – помедлив, сказал я, тоскливо глядя на её красивые загорелые лодыжки и чувствуя, что она становится всё недоступней мне.
– Смотри же, ты дал слово!
Она, заглянув мне в глаза, легко развернулась и пошла по тротуару, помахивая своей сумочкой, – независимая, очень красивая и ещё более непонятная.
Шагов через десять она остановилась и обернулась. И я подбежал к ней, как паж по вызову.
– Андрей, – обратилась она ко мне с заметной мягкостью в голосе, – я догадываюсь о твоём состоянии. Иди домой и просто хорошо подумай, ты же умный мальчик и всё понимаешь…
– Хорошо, Стелл, я подумаю, но ты только скажи, с кем у тебя сейчас встреча?
– Андрей! Из-за тебя я опоздаю в театр… на премьерный спектакль, куда с большим трудом моя подруга купила билеты, и которая уже, наверное, изнервничалась там! – Поглядывая на свои часики, Стелла и сама начинала заметно нервничать.
– Ты идёшь в театр с подругой! Я тебе не верю! – заявил я ей, выразив сначала на своём лице сильное удивление.
– Ну вот что, Андрей! С тобой невозможно говорить! Всё, до свидания!
На этот раз, ни разу не обернувшись, она торопливо ушла, а я через минуту вернулся в кафе.
На нашем столике сиротливо лежал словарик с тетрадкой. Пустые тарелки уже убрали. Я раскрыл словарь и внимательно просмотрел ещё четыре листа английских фраз. Первые страницы я пролистал ещё в интернате. Начальные фразы не показались мне сложными и легко запоминались, но далее они удлинились и запомнить их целиком становилось всё труднее. Я закрыл словарь и вышел на улицу.
По улице медленно двигалась настоящая карета, запряжённая двумя ухоженными белыми лошадками с красивыми белоснежными султанами между ушей. Ряженый в красную атласную ливрею возчик предлагал всем прокатиться в карете, и я из любопытства поинтересовался, сколько мне будет стоить такое экстравагантное удовольствие. Остановив послушных лошадок и ответив мне, ряженый возница опять принялся зазывать желающих прокатиться до набережной. Вскоре нашлась влюблённая парочка, которая с восторгом залезла в карету, и та медленно покатила по булыжной мостовой. А симпатичные лошадки слажено зацокали копытами. Я тоже пошёл вслед за каретой в сторону набережной. Жара уже спадала, и народ понемногу стал заполнять узкие улицы. Многие шли навстречу с пляжными сумками и разморёнными раскрасневшимися от свежего загара лицами.
Неожиданно на противоположной стороне улицы я увидел небольшой кинотеатр с огромным рекламным плакатом, на котором во всю его ширину в тёмных очках по-приятельски улыбался известный французский киноактёр Жан-Поль Бельмондо. Кинокомедии я всегда обожал, особенно французские, и поэтому, недолго думая, купил билет и спустя пятнадцать минут, отведав попутно местное сливочное мороженое, уже сидел в кинозале.
Фильм был из разряда тех, что мне нравятся сразу же, с первой минуты до последнего кадра. Неподражаемый юмор Бельмондо изводил меня порой до слёз, и я, забывшись, несколько раз до изнеможения хохотал над тем, что он вытворял на экране. Уморительные похождения горе-любовника, которому всегда и во всем в конечном счёте везло, заряжало оптимизмом и поднимало настроение. Зал тоже похохатывал, а кто-то даже в экстазе притоптывал и свистел.
После фильма, когда я, прихватив под мышку уже неразлучные словарик и тетрадь, снова оказался на улице, солнце наполовину скрылось за вершинами гор и сумерки, уже с избытком накопившиеся в удобных им местах, собирались через пяток минут без опаски выплеснуться на все улицы городка. И пока я, под впечатлением от игры любимого актёра (припоминал самые смешные сценки), неторопливо шёл до набережной, быстро стемнело, и разгорающиеся фонари стали ярче освещать улицу и гуляющую по ней публику.
На пляже, как и вчера, ещё был народ, но купаться мне не захотелось, и я, посидев ещё немного на скамейке в сквере у фонаря и полистав ещё раз словарь, как и рекомендовала Даша перед сном, направился домой, бубня себе под нос английские фразы и словосочетания. Удивительно, но кое-что из того, что я запоминал ещё днём, находясь в интернате, легко всплывало в голове. Видимо, Дашина методика всё-таки была вполне рабочая. Я даже пожалел, что поленился тогда прочитать до конца её первое задание. «Ничего, – подбадривал я себя, подходя к переулку, где находился мой дом, – впереди у меня ещё уйма времени. Впереди ещё целая ночь и утро – что-нибудь ещё успеет, благодаря передовым методам, само отложиться в голове».
Недалеко от угла соседского дома, у разросшихся кустов, стояло двое парней. Ещё один, худощавый, в белой рубашке, чуть в стороне от кустов, что-то, как мне показалось, искал в траве. А где-то в темноте, кажется у скамейки, негромко бренчала гитара, раздавались голоса, в том числе и девичий смех, и красными точками на мгновенье вспыхивали огоньки от сигарет. Там было оживлённо и очень весело.
Поравнявшись с парнями у кустов, я хотел уже свернуть в проход к дому, но один из них направился ко мне и, чему-то улыбаясь, спросил закурить. Скуластое лицо его с широко расставленными глазами было надменным и нагловатым. Что-то подсказывало мне, вовсе не сигарет ему хотелось. Я вежливо ответил, что не курю.
В это время подошёл небольшого роста конопатый его напарник и, смерив меня оценивающим взглядом, небрежно сквозь зубы бросил:
– Сигареткой слабо угостить! Зажал, что ль?
Третий (тот, что был в белой рубашке) тоже подошёл и стал позади меня. И мне стало предельно ясно, что сейчас, в ближайшую минуту, если не предпринять что-нибудь неожиданное для них, я получу по своей интеллигентной физиономии вполне конкретно и по полной программе. Это стало ещё очевиднее, когда скуластый уже нагло пытался вытащить пальцами из нагрудного кармана моего батника авторучку, которую мне вручила Стелла перед первой лекцией.
И я стал действовать так, как был обучен и подготовлен в своём родном дворе именно к таким нештатным ситуациям. «Подожди!» – спокойно сказал я скуластому негодяю, мягко отстраняя его руку. Затем, обернувшись назад, к самому слабому из них, попросил того подержать мой словарик и тетрадь. И когда тот от неожиданности взял их, с удивлением таращась на эти, видать, не очень привычные для его рук предметы, почти не размахиваясь, я врезал скуластому внутренней частью ладони между его широко расставленных глаз в область носа. Этот простой приём я в совершенстве отработал в спортивном школьном зале на тренировочной боксёрской груше. Жёсткий удар ладонью в нос не причинял больших травм, но мог любого вывести из строя минуты на две, что было вполне достаточно, учитывая мои спринтерские качества.
Конопатому я следом хорошо заехал ногой в пах и добавил ребром ладони по его шее, от чего тот вскрикнул и ещё больше согнулся. Но я недооценил самого слабого из них – того, что стоял за спиной и держал в руках мои вещи. Он тут же бросил тетрадку со словарём в траву, видимо собираясь удирать. А когда я за ними наклонился, этот уже почти удравший слабак вдруг ошалело навалился на меня всем своим тщедушным телом и, испугавшись, наверное, своей храбрости, испустил в темноту, в сторону скамейки, где негромко бренчала гитара, классический душераздирающий вопль о помощи, переходящий в самом конце для пущей убедительности в протяжное тонкое подвывание: «На помощь, наших бью-ю-у-у-ют!..» И только я успел освободиться от него, стащив с себя за его же треснувшую где-то у шва белую рубашку, как подлетело ещё трое или четверо. Крепкий длинноволосый парень с разбегу ногой ударил меня в лицо. Я откинулся на траву, и сначала искры, а потом расходящиеся оранжевые круги и яркие белые пятна, похожие больше на симпатичных дружков-колобков, закружились весёлым хороводом передо мной, приятно притормаживая сознание. И почти одновременно с этим я услышал девичий крик: «Остановитесь! Это же свой! Он с нашего двора! Я знаю его…»
Всё ещё находясь в лежачем положении на спине, но уже опершись на локоть и тряся головой, я быстро приходил в себя, как вдруг увидел перед собой склонившееся ко мне лицо рыжеволосой Юлии.
– Привет, – сказал я ей, – благодарю, ты оказалась здесь очень вовремя. Кажется, теперь я твой большой должник.
– Ты как? – спросила она, вытирая платком у меня тонкую струйку крови, выступившую было из носа.
– Да нормально, звездопад уже закончился, вот только нога что-то слегка побаливает, – ответил я ей, садясь на корточки.
Близ меня сидел скуластый и, задрав голову, тоже старался остановить кровь из своего носа. Он был сильно недоволен и искоса поглядывал на меня.
– Кто это? – всматриваясь в меня, спросил у Юлии крепкий длинноволосый парень – тот, что наградил меня сильным ударом ноги.
А я в этот момент подумал, как повезло мне, что он обут в мягкие резиновые кеды, а не в какие-нибудь жёсткие кожаные туфли, что были на ногах его друзей…
Рядом столпились подбежавшие чуть позже ещё трое парней и две девушки, которые с искренним любопытством смотрели на последствия всей этой заварушки, всматриваясь в первую очередь в меня. У одного из парней в руках была гитара, другой зачем-то примчался с трёхлитровой банкой красного вина в руках, основательно взболтав его по пути, а третий тоже зачем-то прихватил с собой обычный гранёный стакан и теперь держал его двумя пальцами правой руки, словно официант-стажёр в дешёвом ресторане, забывший по рассеянности в подсобке свой никелированный поднос.
Глядя на них, при желании можно было бы подумать, что они примчались угостить меня продукцией местных виноделов и заодно очаровать душевными песнями под гитару. Но на самом деле, как я уже догадался, неожиданная заварушка просто-напросто застала их врасплох, и они впопыхах и, видимо, с уже приобретённым уличным инстинктом никогда не оставлять ценные вещи без присмотра, притащили это добро сюда. Был среди них и откуда-то взявшийся невысокий юморной толстячок, заявивший, что он, как всегда, прибыл в самый решающий момент, когда без него нельзя обойтись.
– Это Андрей, мой сосед! – заявила всем Юлия. – Чего вы на него накинулись?! – обратилась она затем к моим непосредственным противникам.
– Действительно, зачем?! – поинтересовался и толстячок, доброжелательно разглядывая меня своими небольшими подвижными глазками.
Конопатый уже очухался от моего удара ногой и, подойдя, пискляво сказал:
– А мы ему ничего не делали. Это он первый на нас набросился… За это ему надо ввалить как следует… его надо…
Но он не успел закончить свой кровожадный призыв к действию – Юлия, отняв платок от моего носа, уже повернулась к нему и прикрикнула:
– Алик, если ты подойдёшь к нему, то сам как следует получишь от меня, понял!
Она даже погрозила ему своим совсем невпечатляющим девичьим кулаком.
«Вот это да! Молодец! – подумал я о Юлии. – Ведёт себя на удивление уверенно, как настоящая королева двора. Может, она и в самом деле повелевает всей этой дворовой компанией». Я припомнил, что такое было и у нас, когда красивая и энергичная девчонка из дома напротив некоторое время командовала как хотела всеми нашими дворовыми пацанами. И почему-то все охотно и беспрекословно подчинялись ей.
Видимо, моя догадка была очень близка к истине, потому что конопатый Алик оказался весьма восприимчив к словам Юлии. Он всё очень быстро понял и во всём с ней согласился, да и все те, кто подбежал, стали расходиться к своей скамейке. Первыми ушли две подошедшие из любопытства девчонки, а за ними потянулись и их кавалеры с гитарой и вином, которым, кстати, они до краёв наполнили стакан, что притащили сюда, предоставив распоряжаться им говорливому и весёлому толстячку.
Между тем с рыжеволосой королевой Юлией согласился и длинноволосый. Он, повернувшись к Алику, бросил тому, что хорошо знает, как тот цепляется к любому, кто случайно окажется в их дворе. Говоря это, он попробовал положить руку на плечо Юлии, но та одёрнула его, посоветовав ему внимательнее следить за своими руками… «Очень милая парочка!» – тут же непроизвольно отметил я про себя этот их быстротечный междусобойчик и стал подниматься с травы.
Только скуластый Толик всё ещё сидел, косился на меня и никак не мог остановить кровь из носа, которую худощавый Вова (я уже узнал, как всех их зовут из их же общения) пытался остановить лоскутом белой ткани. Кажется, он оторвал этот лоскут от своей распоротой белой рубашки и, умело скомкав его, приложил получившийся тампон к носу пострадавшего.
– Так-то будет лучше, а рубашку уже не зашьёшь, – сказал он, перехватив мой взгляд, и улыбнулся невинной улыбкой ребёнка, увидевшего вдруг после сладкого сна на голубом потолке скачущего весёлого солнечного зайчика.
– Голову ему приподними выше, что б кровь не притекала к переносице, –посоветовал я в ответ, и тоже слегка улыбнулся краем губ.
И между нами, кажется, установился почти дружеский контакт, к которому присоединился и Толик, спросивший меня, что за технику удара я применил и как она называется. «Вроде и не сильный удар, а в глазах сразу на минуту потемнело, и кровь вдруг хлынула, не остановишь», – произнёс он, глядя на меня уже без какой-либо злости и обиды.
Очень уж он хотел знать название этого неизвестного ему приёма. Пришлось уважить его, ведь не зазря же он так жестоко пострадал.
– Синекдоха называется, – сказал я первое, что пришло в голову (видимо, лекция Стеллы с отдельными словами хорошо усвоилась у меня на подсознательном уровне).
– «Синекдоха», – почти по слогам повторил он это певучее, диковинное для него слово, и уважительно посмотрел на меня.
В это время Юлия, мягко отстранив пристававшего к ней длинноволосого ухажёра, которого звали Сергеем, помогла мне подняться окончательно, а толстячок, всё ещё державший в руке стакан с вином (видимо, ждал подходящего момента угоститься), неожиданно поднёс его мне с шутливой просьбой хотя бы пригубить сей божественный напиток в честь знакомства и боевого крещения. И я, чтобы не обижать новых знакомых, сделал небольшой глоток этого чудо-напитка, оказавшимся на деле какой-то терпкой кислятиной. Вернув тут же стакан, который, кажется, пошёл далее по кругу, я, ощущая во рту не очень приятную тягучесть, попробовал поуверенней ступить на правую ногу. Нога побаливала в связке у ступни и лодыжки. Что-то там было не так. «Наверное, сильное растяжение», – озабочено подумал я, опять нагибаясь и осторожно поглаживая рукой появившуюся припухлость у лодыжки. На ногу всё ж ступить я смог, но полностью опираться на неё было очень проблематично из-за резкой боли, что отдавалась в голеностопном суставе.
«Вот только этого мне не хватало!» – потирая ногу и снова опираясь на плечо Юлии, подумал я об этой возникшей проблеме.
– Отведи потихоньку его домой, – видя мои страдания, великодушно посоветовал Юлии длинноволосый Сергей, а сам подошёл ко мне и протянул словарь с тетрадкой, а следом, чуть помедлив, и свою руку. – Здесь тебя никто не тронет, будем знакомы, меня зовут Сергей! – авторитетно произнёс он, глядя мне в глаза прямым дружелюбным взглядом.
– Премного вами благодарен, – ответил я ему таким некогда расхожим старинным оборотом речи, пожав его крепкую руку и назвав в свою очередь своё имя. В моём ответе был и намёк, который он, кажется, не уловил, на сильный удар его ноги, буквально сваливший меня.
Стоявший рядом толстячок улыбнулся и тоже подал мне пухлую ладошку с короткими пальцами, пошутив затем, что он тут самый главный, но его почему-то никто не хочет слушать. Он добродушно, от души посмеялся своей шутке и следом изрёк, подняв кверху свой смешной коротенький указательный палец:
– А ведь я всегда говорю, что в ядерный век размахивать кулаками – себе дороже. И вот – результат! – Он указал на скуластого Толика, который, остановив кровь, уже поднялся и тоже крепко жал мне руку; его губы, кажется, всё ещё шёпотом повторяли то диковинное слово, что я даровал ему, можно сказать, с плеча.
Толстяка звали Эрик. «Видать, он самый рассудительный из них», – подумал я и, сказав своим новым знакомым лаконичное «пока», тронулся с места кровавого побоища, опираясь правой рукой на Юлино хрупкое плечо. Плечо это на удивление оказалось очень выносливым и гибким.
– Ты только моей тёте ничего не говори, – попросил я её, – а то она меня больше никогда не выпустит одного из дома. Да и нервный срыв в этом случае ей будет обеспечен.
Юлия согласно кивнула головой, а также согласилась сразу и с моей версией: дескать, у нашего подъезда я неловко оступился и слегка потянул ногу.
– Андрей, а ты разве дотемна занимаешься? – следом с лукавством спросила она, искоса взглянув на мой словарь с тетрадкой, которые я прилежно прижимал к себе на привычном уже им месте – под мышкой слева.
– Почти дотемна, – ответил я, сделав на секунду лицо своё очень серьёзным и важным. – Днём слушаю и конспектирую лекции, а вечером просматриваю эти лекции на набережной, пока не стемнеет. Очень, очень много материала…
– Ты, наверное, очень умный, – продолжала она полушутя, окидывая сбоку меня пристальным взглядом.
– Да, именно так в моём аттестате и отмечено. Кратко и доходчиво – очень умный, – поддержал я её шутливый тон.
Она рассмеялась заливисто и непосредственно, как серебристый колокольчик в школе на утренней линейке.
– И завтра тебе опять на занятия? – всё интересовалась она, когда мы потихоньку входили во двор.
– Увы, – отвечал я, – тётя желает сделать из меня академика сразу по всем гуманитарным наукам.
– Бедненький, а я тебе даже городской пляж не смогла сегодня показать, – Юлия изобразила жалостливую гримаску на лице и посмотрела на меня в тускловатом свете фонаря каким-то прозрачным светло-зелёным взглядом симпатичного золотисто-рыжего эльфа.
– А зачем мне показывать городской пляж, я и так знаю, где он! – удивился я, пожав плечами.
– Зоя Дмитриевна утром очень просила, – пояснила она улыбаясь.
– Она и о пляже тебя просила?! – Я остановился и немного опёрся на больную ногу, ослабив слегка давление на стойкое Юлино плечо.
– Да, она просила показать, где городской пляж, чтоб ты по достоинству оценил это прекрасное место и отдыхал там после занятий.
Я снова тронулся в путь, всё так же опираясь на Юлино плечо. Сильно удивляться моей чересчур заботливой и деятельной тёте не приходилось – почти все её устремления и намерения в отношении моей скромной персоны уже хорошо были мне известны, и чем-то новым потрясти было трудно.
Юлия придерживала меня левой рукой за спину – так что со стороны мы вполне могли показаться влюблённой парочкой.
Продолжая опираться на неё, я все-таки иронично заметил:
– Конечно, моя тётя переживает, что в вашем преогромном мегаполисе совершенно невозможно самостоятельно найти пляж, а я к тому же обязательно заблужусь во дворе или в соседнем скверике.
Тряхнув кудрями своих рыжих волос, Юлия с улыбкой отреагировала на мою иронию:
– Ну, мало ли… Зоя Дмитриевна, может, и права. Ведь ты никого здесь не знаешь. Всякое может случиться. Вот как эта глупая стычка почти у дома… Так что завтра будем показывать тебе городской пляж, – подытожила она своим приятным серебристым голосом, в котором немного проскальзывали и бравые командирские нотки.
И, как я понял по интонации своей спасительницы, отвечать на это мне было совсем не обязательно.
Мы подошли к подъезду, у которого, как и вчера, в тусклом свете плафона застывшими человеческими фигурами маячили на лавочке те же две бабульки. Я поздоровался с ними. И они, увидев нас, ожили, зашептались и проводили своими очень пытливыми и любознательными взглядами.