Звонок. Устройство внутренней связи, уютно прикорнувшее в сетке ажурной подставки, тревожно запульсировало красными отблесками: вызов из администрации президента. Нейропрограммист сбросил ноги со стола, протянул руку, прикоснулся к поверхности нетерпеливо мигающего шарика, и слегка сдавил его ребристые бока. На мониторе внутренней связи появилось лицо второго чиновника в государстве.
Глава администрации выглядел торжественно, даже празднично, довольно потирал холеные руки. Накачался синтезируемыми эмоциями, подумал с неприязнью нейропрограммист и непроизвольно потянул носом воздух. Ему показалось, что даже через пятьдесят с лишним этажей «Серебряного Шпиля», разделяющих их, чиновник благоухает дорогим парфюмом.
Специалист по нейрочипам принял деловой вид и начал доклад. Некоторое время высокий чин скучающе слушал сухие технические выкладки, затем нетерпеливым жестом руки прервал речь собеседника.
– Вот как? – чиновник скептически хмыкнул. – Я полагаю, что основой безграничного доверия является равнодушие. А в вашей гипотетической психоматрице оно отсутствует напрочь. И еще. Не оставляйте им ничего, кроме страха. Эксперты считают: «боятся, значит, принимают такими, как есть». Немедленно займитесь этим.
***
Миронович неторопливо шагал по проспекту Независимости и пристально разглядывал витрины каждого магазина на пути. Внимательно всматривался в отражения прохожих, запоминал их внешность, походку, жесты. В следующей витрине он пытался определить тех, чье отражение уже видел. Иногда он резко останавливался, сухо кивал в ответ на извинения наткнувшихся на него людей, и обшаривал быстрым взглядом окружающих. Однако никто не пытался избежать его внимания: мужчины не отводили глаз в сторону, женщины не начинали судорожно рыться в сумочках.
Парень остро воспринимал усиливающееся напряжение внутри и был уверен, что за ним уже следят, хотя ощущал чье-то близкое присутствие лишь на уровне подсознания. Он почувствовал опасность с первых шагов по проспекту и страстно желал, чтобы связной так же проникся витающей в воздухе бедой и не подошел к нему. Внезапно Миронович застыл на месте – позвоночник ухватили чьи-то холодные узловатые пальцы, сжали на миг и отпустили. В его короткой жизни такое уже случалось несколько раз, когда он находился поблизости от чужих. Он понял, что его вычленили из толпы, просканировали, и осторожно ведут, стараясь пока оставаться незамеченными. Сейчас, более чем когда-либо, он был убежден, что его глупое мальчишеское согласие выполнить просьбу этого пожилого человека с ледяным взглядом привлекло внимание службы, наделенной полномочиями ломать человеческие жизни. И ее сотрудники, чье предназначение как раз и заключалось в том, чтобы всячески пресекать деятельность Мироновича и ему подобных, находятся где-то рядом.
Людей вокруг было как никогда много, но он сразу выделил в толпе парочку. Высокий, крепкий мужчина, с челюстью, как слесарные тиски, и девушка с хмурым выражением на красивом лице. Квартал назад он уже встречал их отражения в зеркальной витрине. Впервые он увидел преследователей и сразу понял – это за ним. Только двое? Миронович оглянулся, попытался определить – есть ли с ними кто-то еще. И поймал взгляд широкоплечего мужчины. На удивление доброжелательный взгляд, прямой и открытый. Мужчина приподнял одну бровь и заговорщицки подмигнул ему другим глазом. Если они даже не пытаются скрыть слежку, значит, и не думают ждать его встречи со связником. Миронович всунул руку в карман, нащупал за подкладкой карту памяти в пришитом намертво защитном контейнере и развернулся в обратную сторону, продолжая неторопливо идти. Конечно, лучшим вариантом было бы выбросить такую опасную улику, но это уже вряд ли возможно сделать незаметно – сканер сразу зафиксирует такой предмет, едва он покинет оболочку.
Он лихорадочно прокручивал в голове варианты – куда скрыться с этого широкого проспекта? Парень осознавал риск, на который пошел, но еще больше осознавал, что незначительные предыдущие опасности не идут ни в какое сравнение с сегодняшним днем. Подошедший к остановке автобус вызвал непреодолимое желание впрыгнуть в раскрывшиеся двери. Однако он не сомневался, что преследователи продолжат вести его из какого-нибудь автомобиля цепким взглядом, или войдут следом за ним. По этой же причине отпадает и такси. Я всего лишь курьер, в который раз за последний час попытался убедить себя Миронович. «Ничего не бойся, милый»: – вспомнил он напутствие, прижавшейся к нему девушки. Нежные губы, ласковый взгляд, теплые руки. «Ничего не бойся, милый». Он вздрогнул, прогоняя из головы образ Асты.
Миронович пошарил взглядом поверх голов людей, безразлично обходящих его, и решительно шагнул к ступенькам входа в метро. Сейчас он вольется в людской водоворот и растворится в нем, выиграет у преследователей несколько секунд, а возможно, сумеет оторваться от них, затеряться в толпе на одной из станций. И когда за пять шагов до прозрачных дверей подземелья метро дорогу ему преградила хмурая девушка, а под руку крепко взял ее спутник, он потерянно вздохнул.
– Пройдите с нами, – тихо, но твердо произнес мужчина.
Никакой угрозы в голосе сбоку. Девушка достала из кармана пачку сигарет, вытряхнула одну, небрежно приклеила фильтром к губе и вопросительно взглянула на Мироновича.
– Не курю, – буркнул он, напрягшись и анализируя призрачный шанс проскочить мимо них за турникет.
Мужчина железной хваткой стиснул Мироновичу руку выше локтя. Они стояли втроем в нескольких шагах от спасительного для него метро, и толпа равнодушно обтекала их, как льдины ледокол. Неотъемлемый признак населения больших городов – абсолютное равнодушие к происходящему. Конечно, иногда эта безразличная толпа может остановиться, чтобы поглазеть на муки изувеченного под колесами грузовика тела, но только не сейчас. Парень с взглядом загнанного оленя и его собеседники интересовали прохожих не больше, чем наводнение в далекой Австралии. Пусть они остановятся и глазеют на мое тело под колесами, мелькнула у Мироновича мысль. Отчаянным рывком он высвободил свою руку и рванулся на проезжую часть.
Жестокий удар кулака по ребрам отбросил его от дороги к мачте освещения. Его согнуло пополам от нестерпимой боли, и он судорожно попытался протолкнуть в себя хоть глоток воздуха, когда рядом наклонился второй из мужчин.
– Не заставляйте нас применять силу. И, пожалуйста, не пробуйте повредить содержимому ваших карманов, – и снова весело подмигнул
У бордюра остановился автомобиль, и хмурая девушка указала Мироновичу на него незажженной сигаретой:
– Садитесь.
В ста метрах дальше, на боковой улице другая высокая девушка безуспешно пыталась заглушить беззвучные рыдания, закрыв ладонями лицо. Ее спутник, пожилой мужчина, дождался, когда Мироновича затолкают в машину и, взяв девушку под руку, увлек ее дальше от многолюдного проспекта.
– Аста, немедленно выброси телефон, – негромко приказал он.
Девушка еще раз обернулась залитым слезами лицом в сторону проспекта, уронила телефон на асфальт и, сгорбившись, остановилась, сжав кулаки.
– Немедленно прекрати, – зашипел на нее пожилой.
Он поднял телефон и швырнул его в урну, затем крепче взял девушку под руку:
– Они проглотили наживку. Уходим.
– Ненавижу вас, – глухо сказала она. – Вы еще хуже, чем они.
– Он же согласился сам, – мягко возразил мужчина.
Девушка закусила губу, глотая слезы:
– Он был уверен, что он обычный курьер. А вы включили его нейрочип на передачу, – она резко отвернулась и, втянув голову в плечи, быстро пошла прочь.
***
Миронович никогда не думал, что закончит жизнь обыденно, что все произойдет так просто, и от банальности случившегося он почувствовал отвращение к себе. Его уверенность в эффективности методов службы безопасности чужих до сегодняшнего дня ничем не подтверждалась: кого-то куда-то вызывали, о чем-то спрашивали, кто-то видел знакомого что-то сказавшего. Не было ничего кроме разговоров и боязливых намеков. А сегодня эти разговоры превратились в реальность. Мироновича, сжатого мощными мужскими плечами на заднем сидении автомобиля, везли по маршруту, который он сам проделал несколько часов назад. В какой-то момент он ощутил радостную надежду, когда автомобиль, не снижая скорости, миновал национальную библиотеку, но эта надежда умерла через долю секунды. Машина, по-прежнему не снижая скорости, свернула к огромному зданию напротив станции метро «Восток». «Серебряный Шпиль» – место, к которому любой человек не рискнет по доброй воле приблизиться и под страхом смертной казни.
Его вытряхнули из автомобиля, споро, со знанием дела обыскали, тут же разблокировали защитный контейнер карты памяти и втолкнули в лиф, доставивший их на самый верх.
Помещение, в котором он оказался, более напоминало фойе приличной гостиницы, чем кабинет для допросов. Открытая дверь на смотровую площадку, окруженную каменной балюстрадой, тут же, как магнитом, притянула взгляд Мироновича, и он больше не выпускал из поля зрения возможность избежать прямого контакта с методами чужих.
Мужчина со слесарной челюстью уселся за стол, требовательно взглянув на Мироновича:
– С кем вы должны были встретиться?
Сидящий за столом, повертел в пальцах карту памяти и резким движением скормил ее картридеру. Компьютер довольно пискнул, и на мониторе замигало приглашение ввести пароль.
Безжизненный голос чужого, лишенный малейших эмоций, вызывал у Мироновича противные спазмы внизу живота и мелкую дрожь в коленях. Двадцать пять лет – небольшой срок для того, чтобы проститься с жизнью и добровольно шагнуть в небытие. Он не готовил себя к этому и не понимал, за что придется страдать.
– Назовите код доступа, и мы сохраним вам жизнь, – предложил чужой.
Миронович угрюмо смотрел в широкое окно, сжимая обильно потеющие ладони до судорог в кистях. Он отрицательно качнул головой и моргнул, смахнув непроизвольно выкатившуюся из глаза слезу. И вдруг ясно почувствовал, что на самом деле обречен, и ему остается быстро сделать одну простую вещь. Но при этой мысли ноги вмиг сделались ледяными и инстинкт самосохранения, такой яркий и всепоглощающий, подчинил его разум, приковав к месту. Парень с тоской констатировал, что выбирает самым вероятным исходом своей жизни самоубийство, и в то же время так же тоскливо желал предоставить право быть главным героем в данном сценарии кому-либо другому. Но он должен использовать единственный оставшийся выход – попытаться выбросится в окно до того, как его смогут остановить.
– Ну что же, – чужой безразлично пожал плечами. – Мы подвергнем ваш мозг полному зондированию. К сожалению, это последнее, что вы почувствуете в этом мире.
В эти несколько минут, оставшейся ему жизни, в памяти Мироновича возникла вчерашняя встреча в доме, затерявшемся где-то в пригороде Минска. Аста привела его туда, соблюдая все мыслимые и немыслимые предосторожности.
– Вы курьер, – с удовлетворением сказал тогда пожилой человек, приподнявшись из кресла и протянув руку. – Сопротивлению требуется ваша помощь. Вы сможете доставить нашим друзьям в городе посылку.
– Но…
– Нейрочип, – мужчина побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Полицейские сканеры отслеживают в городе их все, а ваш не вызовет никакого подозрения у агентов службы безопасности. Любой патруль будет уверен, что вы выполняете свою работу.
– Если нейрочип перейдет в режим передачи данных, то меня сразу задержат.
Мужчина усмехнулся, но светлые глаза, совершенно лишенные улыбки, просверлили Мироновича насквозь:
– Несколько недель назад мы заблокировали вашу психоматрицу.
– Вот именно, – Миронович неожиданно обрел уверенность, под жестким взглядом. – Во мне не будет страха.
– Отключенная психоматрица позволяет вам испытывать всю полноту эмоций, недоступных остальным людям, но не позволяет перестать бояться самому. Только этот страх естественный, не культивируемый строками кода нейропрограммистов, но от этого не менее реальный. Для сканера он абсолютно идентичен искусственному.
– Вы не учитываете, что с недавних пор, – Миронович тепло посмотрел на девушку, – я стал серьезно опасаться за свою жизнь и настолько страшусь за нее, что не согласен взять на себя никакое поручение, особенно такое.
– У вас максимальные шансы безопасно для всех нас справится с этим заданием.
– Нет.
– Но благодаря сопротивлению вы получили возможность наслаждаться любовью, – мужчина указал на Асту. – У вас появилась цель в жизни. И взамен мы просим оказать нам маленькую услугу. Единственную. И больше никогда не побеспокоим вас.
В комнате воцарилась гнетущая тишина.
– Присаживайтесь, – прервал затянувшееся молчание мужчина. – Позвольте, я напомню вам маленький кусочек истории? Пять минут, чтобы ввести в курс сложившейся обстановки?
Миронович не нашелся, что ответить. Он осторожно присел на диван напротив и беспомощно оглянулся на Асту. Девушка устроилась рядом, грустно улыбнулась ему и ободряюще взяла за руку.
Мужчина поерзал в кресле, принял более удобную позу для разговора, потер переносицу и устало начал:
– Никто не сможет сейчас сказать, когда в наш мир пришли чужие. Когда они захватили ключевые посты во всех государствах. Сто лет назад или тридцать? – он пожал плечами. – У нас ушли десятки лет, чтобы хоть немного понять их. Их раса несопоставимо древнее нашей. Но на пути к вершине эволюции, в погоне за чистыми знаниями, они стерилизовали себя от эмоций, оставив разуму лишь стремление понять Вселенную. И когда они осознали ошибку, было уже поздно что-либо изменить. Казалось бы, что такая высокоразвитая цивилизация с безграничными знаниями должна обладать и бесконечным гуманизмом, но они эгоисты до мозга костей. До встречи с нами их раса вымирала. Наткнувшись на человечество, они нашли способ сделать нас своими эмоциональными донорами. Чужие забрали у нас то, чего лишили себя по доброй воле. Теперь вымираем мы. Медленно, почти незаметно. Равнодушные к любви, желанию продолжить собственный род, занятиям спортом, учебе, стремлению к звездам.
Пожилой мужчина бросил испытующий взгляд на Мироновича и тихо продолжил:
– Мы сами помогли чужим, используя нейрочипы. Эффект от них был несомненный: любые болезни диагностировалась на ранней стадии, местонахождение каждого человека можно было определить мгновенно, исчезла преступность, войны стали редкостью. Но чужие создали психоматрицу и изменили код нейрочипа. Теперь они контролируют не только наши эмоции, но и помыслы. Наши действия доведены до автоматизма, а мысли односложные и короткие, как и наши имена. Единственные чувства, доступные нам – равнодушие к себе и неподконтрольный страх перед ними. И все это представляет собой тщательно выверенные строки кода, записанные в психоматрице, внедренной в нейрочип. Мы машинально глотаем что-то у стоек кафе, выпиваем чашку безвкусного напитка, равнодушно смотрим друг на друга. Нам все равно, что мы едим не для того, чтобы доставить себе удовольствие: пища поддерживает силы, а главное в нашей жизни – иметь достаточно сил, чтобы бояться. Я мог бы продолжать бесконечно, но, надеюсь, вам и так ясна постигшая человечество катастрофа.
– Что конкретно вы хотите от меня, – хрипло спросил Миронович, не поднимая взгляда от пола.
– Мы просим вас доставить в Минск контейнер с картой памяти. Вам просто следует завтра идти по проспекту Независимости до встречи со связником. Он найдет вас сам и у него будет блокирующее устройство для следящего сканера. Вам ничего не грозит. Обычная курьерская доставка.
– Что на карте памяти? – Миронович поднял глаза.
Мужчина помялся, снова забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, но ответил:
– Она не содержит паролей, списков и инструкций для сопротивления.
Миронович снова посмотрел в пол, сжал кулаки и задумался. Храбрость, абсолютно глупая и совершенно неуместная, прорвалась наружу. Он решительно кивнул головой.
– Ничего не бойся, милый, – Аста крепко прижалась к нему.
– Сканируйте его, – донесся откуда-то издалека нетерпеливый голос.
Он уже не надеялся ни на что. Неимоверным усилием Миронович заставил свое тело прыгнуть к парапету, ухватился руками за теплый камень ограждения, но так и не увидел внизу спасительный бетон брусчатки. Ослепительная вспышка перед глазами, удар по затылку и он растянулся на полу, не добравшись до желанной пустоты свободного падения нескольких сантиметров.
В течение десяти минут Миронович был сломлен десять раз подряд. Его измученный, изжеванный, полуживой разум давно перестал сопротивляться психическому воздействию, стараясь сосредоточиться на единственной, чрезвычайно важной для него мысли: «Ничего не бойся, милый». Только, когда его, наконец, оставили в покое и бросили на пол тряпичной куклой, он понял угасающим сознанием, что эти слова и есть ключ к информации на карте памяти.
– Это вирус. Блокируйте систему, – истошный вопль резкой болью отозвался в умирающем мозгу.
– Невозможно, – донеслось едва слышно. – Включен режим автономности.
***
Небольшая группа чужих собралась возле парапета смотровой площадки «Серебряного Шпиля».
– Сколько вам потребуется времени для перезапуска системы? – мужчина с квадратной челюстью посмотрел на нейропрограммиста.
Тот не ответил, оглядел панораму Минска и засветившиеся панели, смонтированные в сплошной экран на национальной библиотеке, кажущейся с высоты последнего этажа крупным алмазом. Гигантский логотип белорусской государственной телекомпании, вспыхнул плазменным разрядом на всех гранях здания, плавно повернулся и сменился цифрой «десять». До начала трансляции новостей осталось меньше десяти секунд.
– Девять, – все-таки ответил нейропрограммист.
– Сколько? – переспросили его.
– Полчаса: отключить автономность системы, локализовать и уничтожить вирус, перезапустить. Полчаса по времени этой планеты.
– Так чего вы ждете.
– Конца, – он отвернулся, отошел вглубь помещения. – У нас нет больше времени. Позовем остальных? Они еще успеют подняться.
– Что это? – хмурая девушка перегнулась через каменную стену и указала остальным на странные строки символов, бегущих сплошной полосой по стенам библиотеки внизу.
– Государственные новости в этой стране транслируются прямо в мозг людей. Через несколько секунд все все перезагрузятся с новой программой, где нет места нашей психоматрице.
– Так позовем остальных? – девушка поддержала вопрос нейропрограммиста.
– Зачем? – спросил широкоплечий мужчина и подмигнул остальным.
– Умирать вместе не так страшно.
Теперь все смотрели на специалиста по нейрочипам.
– Там, – он кивнул куда-то за окно, – программируется ненависть. Мы станем для них хуже клопов в постелях, тараканов в пище, саранчи на посевах. Они выжгут нас со своей планеты быстрее, чем я доберусь до аварийного источника питания системы контроля. Они уже ненавидят нас больше, чем боялись. И они возвращают наш дар обратно.
Хмурая девушка с красивым лицом перевернула скорчившееся на полу тело ногой, пристально посмотрела в широко открытые глаза Мироновича и усмехнулась:
– Когда-то, в самом начале создания психоматрицы, я изучала литературу этой расы. Пыталась разобраться, почему в одних жизненных ситуациях они испытывают неприкрытый ужас, а к другим жутким обстоятельствам в жизни они совершенно равнодушны. Один из их писателей, Толстой, кажется, сказал о книгах Андреева: «Он пугает, а мне совсем не страшно». Вот этого человека он бы испугался. Даже мертвого.
Мужчина с квадратной челюстью взглянул на темные мониторы системы контроля:
– Перефразирую вопрос. Сколько осталось нам?
Хмурая девушка безразлично пожала плечами и шагнула к каменному ограждению, вслушиваясь в нарастающий гул в воздухе.
– Не все ли равно? – весело ответил второй мужчина и подмигнул растущим черным точкам в небе.
***
Первое звено истребителей, поднявшихся с аэродрома в Мачулищах, разорвало безмятежную тишину над Минском ревом реактивных двигателей. Тройка красно-белых самолетов заложила вираж вокруг «Серебряного Шпиля» и, развернувшись, выпустила по зданию целый рой ракет, а стекла в городе уже дрожали от тяжелого гула идущих на цель бомбардировщиков.
– Неужели он должен был умереть? – девушка оторвала покрасневшие глаза от огненного смерча, бушующего на месте бывшей колонии чужих.
– Он отучил людей бояться, – тихо отозвался старый человек.
– А вы снова научили их ненависти. Чем же вы лучше чужих? – горько упрекнула его девушка.
– Ты права.
Старик опустил голову, и девушка вдруг остро осознала всю тяжесть решения, принятого этим человеком и его печаль.
Очередная волна бомбардировщиков утюжила раскаленный кратер на месте «Серебряного Шпиля», осыпалась обломками стекла и бетона национальная библиотека, расплавленная земля перетекала через проспект Независимости, и от улицы Калиновского доносился лязг траков бронетехники.
– Ты права, – повторил старик, не поднимая глаз. – Равнодушие, ненависть и полное отсутствие страха. Что может быть хуже такого человечества?