Я кралась к выходу, тщательно избегая самых скрипучих половиц. Последний раз я тайком выбиралась из дома в свои семнадцать, но даже столетней старухой не забуду замысловатый танец на цыпочках, к которому прибегала ради Дикона. Наши ночные свидания случались при любой погоде: в жару и дождь, в снегопад и бурю.
Осторожно приподняв щеколду, я открыла дверь. Серебристое сияние полной луны окутало двор и деревья. Фонарик, видимо, не пригодится. Я не чувствовала ни грамма дикого, безудержного возбуждения, как в юности, когда, опьянев от краденой свободы, мчалась сломя голову по лесу. В тайное место, на встречу с Диконом.
Теперь меня одолевало желание окунуться в прошлое. Я заслужила передышку. Мое утреннее волевое решение относиться с бóльшим пониманием к Ба и Заку продержалось лишь до вечера. Наконец-то они крепко уснули. Как только я прилегла в свою старую кровать, меня вдруг накрыла волна мучительной ностальгии и желание вернуться в ветхий сарай на участке Кормье.
За эти годы их прекрасный дом-витрина несколько раз переходил из рук в руки. При каждой смене хозяина здание теряло частичку былого великолепия, пока наконец его по дешевке не выкупил дедушка Бадди для своего туристического бизнеса. Он пытался восстановить солидный вид, чтобы угодить клиентам, однако дом все равно недотягивал до высоких стандартов, установленных Клотиль Кормье. Прекрасный розовый сад зарос сорняками и сереноей ползучей[7]. От роз остались только жалкие коричневые коряги. Сам дом потерял современный и цветущий облик. Его интерьер напоминал охотничьи домики: мебель из темного дерева с кожаной обивкой, на стенах оленьи головы и чучела окуней – настоящий зоологический музей. Бывшая хозяйка скривила бы губы, увидев эти изменения.
…Под ногами хрустели ветки и листья. Кустарники цеплялись за одежду и царапали кожу. Давным-давно дорожка была широкой, а теперь едва проглядывала тонкая полоска – природа брала свое, пресекая попытки человека ее укротить. Резкий запах сырой земли смешивался с соленым морским воздухом и сдавливал меня так же, как густая растительность вокруг. Шипы, колючие ветви и острые края листьев серенои резали кожу, словно наказывали за вторжение и гнали прочь.
Даже сейчас, тринадцать лет спустя, я содрогалась, вспоминая, как тогда, невинная и наивная, спокойно шла по этим лесам к дому Кормье, в блаженном неведении о затаившейся опасности. Вдруг я разминулась с похитителем или убийцей всего на какие-то секунды? Или минуты? Или часы? Или он прятался рядом, в тени, наблюдая за мной, готовый перерезать горло, заметь я его?
Стоило благодарить судьбу за то, что я избежала незавидной участи, постигшей Кормье той ночью. И пусть трагедия, разыгравшаяся в прекрасном доме, обошла меня стороной, я жила в полном неведении и смутной тревоге, что кто-то из близких в любое мгновение исчезнет из моей жизни, будучи поглощенным черной дырой тишины.
Мои эмоции совпадали с угрюмой ночной атмосферой, отягощенные невзгодами прошлого и похороненными тайнами. При этом я была решительно настроена вспомнить все хорошее, чистое и полное надежд. Именно там еще жили приятные воспоминания, несмотря на таинственные обстоятельства исчезновения моего возлюбленного. И сегодня ночью хотелось заново пережить каждое свидание, каждый поцелуй, каждое прикосновение и каждое нежное слово, сказанное друг другу.
Я настолько погрузилась в свои мысли, что едва не врезалась в сарай, некогда служивший коптильней. Всего в паре шагов от меня возникла замшелая стена, освещенная кругляшом света от фонарика. Я провела пальцами по капелькам на заплесневелых бетонных блоках, фонариком обвела контур строения, а затем, оглядев землю на наличие змей, отворила прогнившую дверь.
Внутри было пусто. Осталась лишь замурованная яма в углу, которую столетие назад использовали для копчения кабанины и оленины. Вдоль стены тянулись деревянные полки. На удивление хорошо сохранился пол. Когда-то миссис Кормье загорелась идеей переделать сарай в гончарную мастерскую, однако, покрыв земляной пол дубовыми досками и заказав печи, утратила интерес к проекту.
Я заглянула за яму. Вот оно – некогда спрятанное там грубое шерстяное одеяло. В лицо ударила волна жара, в груди защемило. Я слегка пнула ткань ботинком – кто знает, какие твари могли там обосноваться… Но ничего не выскочило и не выползло, поэтому я присела рядом. Вдруг одеяло еще хранит слабый запах Дикона? Ведь мы столько ночей провели в этом сарае… Глупости! Тем не менее я поднесла грубую ткань к носу и понюхала. Воняло гнилью и плесенью.
Усевшись на пол, я обхватила руками колени и уронила голову. В памяти всплыла наша первая встреча в этом сарае. И то, как еще раньше Дикон слегка чмокнул меня в щеку, высаживая у моего дома; как блестели наши глаза от предвкушения скорого свидания здесь, в укромном местечке, где можно целоваться и изучать друг друга.
Удивительно, как нас ни разу не поймали.
Не знаю, сколько я просидела там, вспоминая долгие томные поцелуи, жар и будоражащие ощущения от прикосновений к обнаженной коже; вспоминая пылкие клятвы и обещания, планы и мечты. Я никогда не сомневалась в любви Дикона ко мне. После его исчезновения ходили слухи о том, что Кормье сбежали и живут где-то инкогнито, однако я в это не верила. Мы были молоды и опрометчивы, но Дикон никогда, ни за что не вычеркнул бы меня из жизни так жестоко. Он обязательно послал бы мне весточку, предложил бы уехать вместе с ним.
Наконец я медленно поднялась. Спину и ноги свело судорогой от долгого сидения на холоде. Может, продолжить путешествие по воспоминаниям юности и заглянуть в еще одно место, куда я ни разу не возвращалась после исчезновения Дикона? И хотя прошло много лет, мне наверняка удастся отыскать к нему дорогу даже с завязанными глазами.
Я прошла по деревянному полу к выходу; в мрачной тишине эхо шагов напоминало выстрелы.
Нет. Не сегодня. Я еще не готова. Возможно, никогда не буду готова.
На небе уже пробивались алые и фиолетовые лучи рассвета. Нужно спешить домой. Губы скривились в печальной усмешке: сколько раз я говорила себе эту фразу, выходя из коптильни? А мое последнее прощание с Диконом ничем не отличалось от предыдущих – никакого дурного предчувствия или странностей в его поведении, намекающих, что больше мы никогда не увидимся.
Убрав фонарик в задний карман за ненадобностью, я ступила на заросшую тропинку и вдруг заметила краем глаза движение – мелькнувшее серо-оливковое пятно. Резко обернулась – ничего. Через несколько мгновений услышала тихий хруст веток. Некто или нечто в лесу направлялось в мою сторону.
«Некоторые тут вообще исчезают с концами». Горло сжал спазм ужаса, я окаменела, как испуганный кролик перед удавом. Ноги буквально вросли в землю.
Из сосновой рощи вышел человек – мужчина в камуфляже с дробовиком на плече. Судя по разинутому рту, эта встреча удивила его не меньше, чем меня.
Я нервно усмехнулась:
– Ой, точно! На этой неделе начался сезон охоты на индейку, верно?
– Вчера. – Его голос вызывал коричневатые, землистого цвета квадраты. – Мы с приятелями приехали из Ветумпки. Охотимся тут втроем. Будьте осторожны, мисс.
– Вы правы, спасибо за предупреждение.
С началом сезона охоты на индейку и за полтора месяца до Дня благословения флота ожидается наплыв охотников и туристов.
Ежегодный праздник благословения флота в Энигме стал крупнейшим событием в городе. Когда четыре года назад дедушку Бадди избрали в окружной комитет, он всякий раз старался возложить организацию городских праздников на меня. Как и сейчас. Прибыль от организации праздников превысила все ожидания, но и церемония благословения также играла большую роль в моей карьере.
– Удачной охоты. – Я махнула рукой и поспешила вернуться домой до того, как Ба с Заком проснутся, не горела желанием болтать с вооруженным незнакомцем в глухом лесу.
Охотник дернул козырек камуфляжной кепки и в мгновение ока исчез – бесшумно и незаметно. Я вскинула брови – с какой удивительной скоростью незнакомец растворился в зеленой листве, – затем пошла по тропинке, создавая куда больше шума, чем охотник: вдруг его товарищи бродят поблизости? На повороте тропы оглянулась на коптильню, видневшуюся в свете зарождающегося утра.
Несмотря на сокровенные обещания и долгие беседы с Диконом в этом старом сарае, осталась некоторая недосказанность. Слова, не слетевшие с губ. Глубочайшие тайны, разрывавшие меня изнутри.