Часть 2 Дэн

Глава 4

Дениска рос тихим и спокойным ленинградским мальчиком. Он рано потерял отца, умершего от инфаркта, когда сыну не было и пяти лет. Растила его мама, так и не вышедшая второй раз замуж, на более, чем скромную, зарплату инженера в каком-то номерном НИИ, плюс жалкие надбавки за регулярные переработки и подворачивающиеся командировки. Нет, он вовсе не стал рафинированным «маменькиным сынком». Появлялся дома с синяками и ссадинами, непременным атрибутом боевых разборок с чужаками из соседнего двора. Покуривал тайком, старательно заедая табачный запах полузрелыми ягодами рябины или пожухлой травой с газонов детской площадки. Даже пил кислое вино в сыром и мрачном тупике за старыми гаражами. Как все.

Занятая до глубокого вечера на сверхурочной работе мама смотрела потом на сына печальными глазами, дергала его за ухо, награждала ласковыми подзатыльниками и украдкой плакала, отстирывая по ночам неподдающиеся пятна, напряженно размышляя, где раздобыть денег на новые ботинки и обязательную школьную форму к 1 сентября.

Потом вдруг что-то переменилось: Дэн начал сам стирать и гладить рубашки, отпаривать брюки и ежевечерне мыть голову под струей воды в раковине. Руки его теперь всегда были чистыми, а ногти коротко подстрижены. Изменились даже «боевые отметины» на лице: они стали какими-то планово-упорядоченными и аккуратными.

Такими хозяйственно-гигиеническими шагами пришла к нему первая сумбурная и короткая любовь. Ей было почти 14 лет, и она сидела на третьей парте у окна в первом ряду. На переменах чинно прогуливалась по школьному коридору в сопровождении подружек. Зато, после уроков позволяла Денису провожать ее до самого подъезда слишком близко расположенного дома, а ближе к вечеру сопровождать в музыкальную школу.

Дэн был невероятно счастлив.

Но, закончился учебный год, и девочка вместе с родителями переехала в Москву: она поступила в специализированное музыкальное училище при Московской консерватории. Странно, но 1 сентября, не увидев свою любовь на привычном месте у окна, Вилков с удивлением для себя обнаружил, что не испытывает ни разочарования, ни горя, ни малейшего желания предаться неутешной скорби.

Любовь не уехала, она просто ушла. Зато, к счастью, осталась привычка к порядку и чистоте.

Денис начал регулярно посещать секцию бокса в ближайшей ДЮСШ. И еще занялся лыжами и греблей. Это были его первые самостоятельные шаги по выбранной им стезе. Дальше должно было следовать поступление в военное училище. Разумеется, только в морское, потому что – Ленинград. Никакой особой тяги к профессии военного он не испытывал. Просто с прагматичностью взрослого человека рассудил, что сидеть дальше на шее заботливой, выбивающейся из сил мамы он не имеет права. Значит, предстояло отправиться на завод учеником, неважно там кого. Военная же альтернатива позволяла пять лет состоять на полном государственном обеспечении в училищных казармах, а потом начать совершенно независимую офицерскую жизнь, которая через долгие-долгие лет тридцать даст ему очень приличную пенсию, квартиру и еще кучу всяких льгот.

Да тут и раздумывать было нечего!

Благодаря своему уживчивому характеру Дэн легко сходился с людьми и не испытывал никаких проблем от суровой жизни в казарме. Даже полное отсутствие лидерских качеств играло ему на руку: избавляло от зависти сослуживцев. А тут вдруг на 4-м курсе его назначают заместителем командира взвода и присваивают звание главного корабельного старшины!

Ну, почему не Генка Соловьев? Или хотя бы Васька Лысенко.

Первый – вообще уже готовый командир-единоначальник. Причем в лучшем, «суворовском» смысле: «слуга царю, отец солдатам». Такому на роду написаны шитые звезды адмиральских погон. А второй… Лысенко родился и вырос в белорусском городе Жодино под Минском, где насмешница-судьба свела в одно время взрывного армянского одессита и юную прибалтийскую красавицу с русскими корнями – его отца и мать. Понятно, что имея в анамнезе столь неожиданную генную конструкцию, Василий, хотя и сам пока не определился, какие же черты его противоречивого характера являются доминирующими, явно не прочь был занять командную должность.

А «повезло» Вилкову. Впрочем, на крепкую дружбу троицы это никоим образом не повлияло.


И вот теперь Дэн отчаянно нуждался в их помощи.

Только вчера вечером на КПП училища приехала его мама. Это было уже из ряда вон выходящее обстоятельство: за почти четыре года обучения Денис мог припомнить не более парочки таких случаев.

Понятно, что по замысловатым внутренним коридорам и непредсказуемым переходам старого здания «Дзержинки» Вилков летел с тревожно бьющимся сердцем после того, как рассыльный-первокурсник отыскал его в дальнем спортзале и сообщил о «внеурочном прибытии на КПП училища близкого родственника»: любые неожиданности и сюрпризы редко бывают приятными.

Однако на этот раз все обошлось, хотя повод визита оказался в высшей мере неожиданным.

– Денечка, родной! – После продолжительных поцелуев заботливая мама робко оглаживала рукава старенькой, но чистой и выглаженной рабочей формы своего двадцатилетнего сына-моряка. – Ты что-то похудел совсем! И дышишь тяжело. – Худенькая мамина рука переместилась на его лоб. – Ой, кажется, у тебя температура! Ты ходил в эту… ну… к врачу? Тебе больничный лист нужен!

– Мам, ну что ты, в самом деле! – Взрослый сын неловко пытался прикрыть своим большим телом миниатюрную фигурку матери от любопытных глаз замершего в двух шагах от турникета вахтенного и с любопытством поглядывающего на них через стекло дежурной рубки помощника по КПП. – Давай сюда отойдем. – Он увлек мать в самый дальний угол шестиметрового помещения. – Я абсолютно здоров, и ни в какую медсанчасть мне не надо. И не похудел вовсе: я же домой приезжал всего четыре дня назад, в ту субботу.

– Да? – встрепенулась мама. – Значит, я тогда еще заметила. Ты весь продрог на улице в своей… курточке.

– Мама! Это был бушлат! И он очень теплый.

– А горло открыто! У тебя с самого детства было больное горло, даже гланды удаляли. Помнишь…

– Ну, конечно-конечно, – перебил сын, – и шарфик твой вязаный аккуратно лежит у меня в тумбочке.

– Вот! Именно, что лежит! А ты его должен постоянно носить, врачи говорили…

– Мулечка! – Денис нежно прикоснулся губами к ее лбу. – С формой не всегда получается его надевать. Но я стараюсь, – тут же добавил он.

На губах женщины появилась легкая улыбка:

– Я понимаю. Понимаю. – Она теперь крепко держала его за руку. Как в детстве. – Какой ты стал большой и взрослый! Жаль, что отец…

– Ну, ма-а-а-м…

– Не буду, не буду!

– Ты лучше расскажи, что случилось. Тебе опять предлагают ложиться на операцию?

Несмотря на вовсе не старый и, даже, не пожилой еще возраст – чуть перевалило за сорок – здоровье у его мамы было далеко не идеальное. Побаливало сердце, скакало давление, появились проблемы с печенью и желудком. А в последний год осматривающие ее врачи все больше внимания стали уделять щитовидной железе. Даже порекомендовали сделать операцию.

– Нет-нет, родной, здесь все пока нормально. – Мама машинально погладила тонкими пальцами свою шею. – Знаешь, такая неожиданность… – В больших серых маминых глазах не было и намека на тревогу, и Дэн успокоился. – Этот звонок… В общем, я только-только добралась вчера домой после работы, еще заглянула по пути в магазин и аптеку, совсем уже поздно было, часов девять вечера, наверно… – Вилков слегка сжал мамину ладонь. – Да-да, так вот, тут и зазвонил телефон. Понимаешь, обычно он звонит дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, с перерывами, а тут так настойчиво тр-тр-тр-р-р, и безо всякой паузы.

– Наверно, это межгород, – сообразил Денис.

Мама часто закивала:

– Я трубку-то беру, а там совсем незнакомый голос. Женский!

Вообще у их маленькой семьи практически не было родственников. Денисовы отец и мать были единственными детьми в своих семьях, бабушки и дедушки с обеих сторон умерли. Остались, правда, какие-то троюродные то ли тетки, то ли бабки в количестве двух штук, но Денис их практически не помнил. Мама изредка, по большим праздникам, звонила куда-то по телефону, и этим ограничивалось родственное общение.

– Представляешь?!

– Мамуся, не тяни! У меня вот-вот самоподготовка должна начаться.

Чисто женское желание хоть чуть-чуть поинтриговать сменилось у мамы обреченной необходимостью подчиниться строгому военному распорядку. Но ведь не совсем уж!

– Это была Москва! – торжественно объявила она.

«Да, хоть Рио-де-Жанейро»! – подумал Дэн, а вслух поинтересовался:

– Кремль?

– Не умничай! И не считай меня старой дурой.

– Ты молодая! – автоматически отреагировал он и, спохватившись двусмысленности, зачастил: – Умная-умная-умная! И молодая! И самая-самая любимая.

– Ладно, уж, не подлизывайся. С русским языком у тебя до сих пор плохо.

«Знала бы ты, как я за эти годы преуспел, зато в разделе “ненормативная лексика”!»

– Догадайся, кто это мог звонить.

Вилков с искренним недоумением развел руками:

– У нас ведь там никаких знакомых никогда не было.

На мамином лице появилось лукавое выражение:

– У нас – нет. А вот у отдельно взятых молодых военных моряков…

Дэн быстро перебрал в уме имена своих немногочисленных знакомых женского пола и географические координаты известных ему мест их пребывания и облегченно выдохнул:

– У молодых военных моряков одна забота – служба! А в Москве даже моря нет.

Его взрослая мама стала похожа на молоденькую девочку:

– Ай-ай-ай! Моря нет, а Любовь имеется.

– Какая любо… Любовь?!

Мама молча глядела на него искрящимися глазами: эффект был достигнут.

– Мамуль, ты хочешь сказать, что тебе по телефону позвонила из Москвы…

– Не мне, а тебе! Да-да-да, именно Любовь.

Вот так номер! Четырнадцатилетняя девочка из-за третьей парты у окна. Соседний дом… Музыкальная школа… Его первую любовь действительно звали Любовь! И фамилия под стать: Яровая. Полная тезка героини пьесы Тренева, которую даже в школе проходили. «Проходили-проходили и, увы, совсем забыли»! Шесть лет прошло. Это же целая жизнь! Денис с трудом мог вспомнить ее лицо, зато копна чуть рыжеватых вьющихся волос, насквозь пронизанная яркими лучами весеннего солнца, навсегда врезалась в его память.

– …ты меня не слышишь! – Мама теребила его за рукав робы. – Она завтра приезжает в Ленинград. Девочка заканчивает консерваторию и уже сейчас самостоятельно выступает с целым симфоническим оркестром. А здесь она будет играть… – Мама вытащила из сумочки небольшой листок бумаги. – Я записала… вот… «фортепьянные вечера в Малом зале государственной филармонии». Завтра вечером, один концерт. Смотри, так и написано: лауреат конкурса молодых исполнителей Любовь Яровая!

– Ну-у-у, я рад за нее.

– Ты у меня совсем дурачок, да? Девушка приезжает в другой город, звонит ему по телефону, хочет встретиться…

– Ну, положим, в другой город она приезжает, исключительно, с концертом. По работе, так сказать. Когда меня направят на Северный флот, я ведь тоже отправлюсь туда не из-за красот чахлой полярной природы, а по долгу службы. И потом, я что-то не слышал ничего об её непреодолимом желании увидеться с давным-давно забытым одноклассником. Может, она боится, что на её выступлении не будет аншлага, вот и обзванивает всех, кого может, места в зале пытается заполнить.

– Фу-х! – Мама фыркнула, как рассерженная кошка. – Не зли меня, сын! Не притворяйся идиотом. Впрочем, все мужчины катастрофически недогадливы. Вам все надо разжевывать.

Денис чуть заметно усмехнулся: «Ох, мамочка, мамочка! Уж я-то знаю, как невелик твой практический опыт общения с мужчинами».

– Люба искала именно тебя! Хотела, чтобы ты пришел на ее концерт. Собиралась даже оставить для тебя в кассе контрамарку. И просила, чтобы после выступления ты обязательно прошел к ней за кулисы, – выпалила мама.

«Что-то мне кажется, что последнее предложение ты, мамуля, добавила от себя. А, впрочем…» – перед мысленным взором Дэна засверкали рыжеватые кудри, он на секунду ощутил в руке тяжесть девочкиного портфеля, а в груди – острое чувство всеобъемлющего счастья от её шаговой близости.

– Когда у нее концерт?

Чуть напряженные черты маминого лица мгновенно разгладились. Она приподнялась на цыпочки и чмокнула сына в щеку:

– Умница! Я тут сама заехала в филармонию и все проверила. В пятницу, начало в 19 часов. Даже билет купила: вдруг у Любы с контрамаркой что-то не получится. Совсем недорого! Да, вот еще что. – Мама порылась в сумочке, вытащила скомканную, шуршащую бумажку и сунула ее в ладонь сына. – Обязательно купи цветы! Лучше, конечно, большой букет белых роз, – мама вздохнула, – но, сойдут и красные гвоздики. Главное, сам подойди к сцене и вручи лично в руки. Понял?!

– Ах, во-о-о-от, как надо! – протянул Дэн.

– Не ерничай! Лучше запоминай: ей вдвойне будет приятно, и как девушке и, как актрисе…

Мама продолжала свои ценные наставления, а мысли ее сына потекли в более практическом направлении:

«Значит, пятница. Да еще и в 19 часов! Увольнений нет».


– Тьфу, а не проблема! – Василий Лысенко метко «выстрелил» окурком сигареты в большой металлический бак для мусора, стоящий метрах в пяти. – Ты что салага-первокурсник? Да ты же через КПП практически свободно можешь в любое время выйти: пошел, например, после дневной приборки проверять наружные объекты, закрепленные за взводом, – развивал свою мысль Лысенко.

И здесь он был прав: территория вокруг училища была поделена на участки, которые дважды в день очищались от мусора и тщательно подметались руками выделенных для этого курсантов.

– Ага. Проверяльщик весь такой в парадно-выходной форме! – кивнул Вилков.

– Так ты ж проверяющий, а не приборщик! Целый замкомвзвода. Короче…

– Короче, – взял на себя инициативу Генка Соловьев, – выйти – не проблема. Войти тоже. На самоподготовке и вечерней поверке мы тебя прикроем. Так что иди, наш влюбленный друг, готовься к встрече с прекрасным!


По дороге к Малому залу филармонии Вилков купил три большие красные гвоздики. Потом, чуть подумав, добавил к ним еще две белых и пучок какой-то зелени. Получилось вполне прилично, хотя и пришлось к ассигнованным мамой купюрам добавить кое-что из своих, подкожных.

Публика в зале собралась весьма разношерстная. Возрастные дамы в длинных вечерних платьях, сопровождаемые пожилыми кавалерами, одетыми в темные строгие костюмы с непременными старомодными галстуками, мирно соседствовали с более юным поколением меломанов, чьи бедра, независимо от половой принадлежности, туго обтягивали потертые джинсы, а с узких плеч свисали вниз бесформенные хламиды.

Вилков в своем форменном синем воротнике-гюйсе с ос-лепительно-белыми полосками и в безупречной чистоты тельняшке выгодно смотрелся на фоне и тех и других. Он оказался единственным представителем славного матросского сообщества на этом празднике творческой интеллигенции; что поначалу весьма смущало его, но обернулось явным преимуществом с первых же минут открытия концертного действа, когда из боковой кулисы к сверкающему полированной чернотой роялю направилась высокая женщина в темном, облегающем платье в пол.

Женщина была незнакома Дэну. Он быстренько глянул в предусмотрительно приобретенную на входе программку: «…фортепьянные вечера… лауреат… Любовь Яровая… в сопровождении…» Ага! Наверно, это сопровождение. А Любовь находится среди небольшой группы исполнителей, расположившихся чуть в глубине сцены. О, там и пианино стоит! Ладно, понадеемся на «явное преимущество»: в светлом зале, даже со стороны сцены, его яркий форменный наряд выделяется, как флажок морского семафора в руках корабельного сигнальщика на мостике. «Сама разглядит. Перепутать не с кем».

Между тем женщина неторопливо и обстоятельно разместилась на фигурном стуле перед распахнутой крышкой рояля; дождалась, пока луч прожектора, следовавший за ней с момента выхода на сцену, не остановится, максимально ярко и полно осветив ее фигуру, и лишь тогда опустила руки на клавиши…

Любовь! Черт возьми, это была все-таки она. Гладко зачесанные со лба волосы, туго стянутые на затылке, опускались вдоль прямой спины «конским хвостом». Едва женщина чуть наклонила голову, они рассыпались и заискрились каштановым цветом в ярком луче прожектора, как когда-то давно под солнцем у окна за третьей партой в первом ряду…


Играла Люба легко и непринужденно, даже как-то весело. Или это репертуар был такой. Все равно великолепно на его дилетантский взгляд. Наверно, не только на его, потому что аплодисменты возникали с завидным постоянством после каждого виртуозного пассажа, а по окончании выступления переросли в настоящие овации.

Увидев, что некоторые зрители с цветами в руках направились к сцене, Дэн устремился за ними. Он терпеливо дождался, пока исполнительница, медленно продвигаясь вдоль рампы с широкой улыбкой на лице и частыми, короткими поклонами, собрала цветочную дань со своих восторженных почитателей и, наконец, остановилась как раз напротив Вилкова. Дэн задрал вверх голову и протянул букет, намереваясь высказать вдогонку пару слов благодарности за доставленное её игрой удовольствие, но девушка опередила его. Она склонилась совсем низко и, принимая подношение, очень отчетливо прошептала:

– Пройди за кулисы через правый притвор. Я буду ждать!

Она грациозно распрямилась, помахала залу рукой, одарила всех совсем уж ослепительной улыбкой – «я так вас люблю»! – и, чуть приподняв подол длинного платья, легкими стремительными шагами скрылась за кулисами. Денис повертел головой, определяясь с правильным направлением, и солидно зашагал к боковым ступеням, ведущим на сцену.

Любовь ждала его сразу за первой театральной портьерой. К немалому удивлению и смущению Вилкова девушка обвила его шею руками, чмокнула влажными губами в щеку и радостно защебетала:

– Ой, Дэнчик, какой ты молодец, что пришел! А я тебя сразу в зале узнала. По форме. – Любовь чуть отстранилась от него, но рук с плеч не сняла. – Как ты… изменился! Настоящий мужчина. Сколько же лет…

Ей не дали договорить. Как по волшебству, рядом с молодыми людьми возникла очень крупная женщина неопределенного возраста:

– Любочка, вы еще здесь?! – Тонким высоким голосом поинтересовалась дама, всплеснув руками. – Все уже собрались.

– Да-да, Ксения Мелентьевна, бегу! – Девушка отступила на шаг и перевела беспомощный взгляд с корпулентной собеседницы на Вилкова и обратно. – А как…

Склонив набок массивную голову, дама быстро, но внимательно оглядела Дениса от носков безупречно начищенных форменных ботинок до короткой уставной стрижки. Ее круглое лицо выразило приветливое одобрение, а полные губы раздвинулись в вежливой улыбке, адресованной курсанту.

– А что, Любочка, приглашайте вашего блестящего гардемарина на наши ритуальные посиделки! – Она еще раз, теперь в обратном направлении – от головы до пят, – смерила Вилкова взглядом. – Это будет весьма эффектно.

Дама исчезла столь же быстро и необъяснимо, как и появилась, оставив после себя легкий аромат каких-то цветочных духов и чуть заметное колыхание тяжелой портьеры.

– Пойдем-пойдем! – Влажная ладошка Любы ухватила Дэна за кисть. – Наши все в большой гримерке собрались. – Она потянула его за собой, продолжая быстро говорить уже на ходу. – Ну, «наши» – это весь гастрольный коллектив. И местные тоже. А Ксения Мелентьевна – это главный администратор. Правда, впечатляющая женщина? Мы всегда собираемся после концерта. Традиция такая. Поболтаем… – Девушка повернула к Денису раскрасневшееся лицо. – Выпьем шампанского! Ты не против?

Отвечать Вилков не успевал: они стремительно продвигались по полутемному закулисью, огибая какие-то тумбы и колонны, поднимаясь и спускаясь по крутым лесенкам с маленькими ступенями, минуя узкие коридорчики.

«Черт! Как она-то не спотыкается на своих шпильках и не запутывается в подоле длинного платья?!»

Сам Денис уже дважды чуть не упал и пребольно стукнулся коленом о какой-то твердый выступ. Наконец парочка выскочила в более-менее освещенный коридор. Люба остановилась у первой же массивной резной двери, одернула и так безупречно сидящее на ее стройной фигуре платье, двумя короткими движениями поправила чуть растрепавшуюся прическу и уверенно надавила рукой на причудливо изогнутую медную рукоять двери. Другая ее рука так и оставалась в Денисовой ладони.

Помещение, куда вступили молодые люди, было ярко освещено. Это действительно оказалась гримерка, узкая и длинная, со сплошь зазеркаленной стеной справа и кучей народа на всем остальном свободном пространстве. Казалось, людей здесь собралось не менее полусотни. Приглядевшись, Вилков понял, что иллюзию многочисленности создают именно зеркала и еще то, что все присутствующие находились в постоянном броуновском движении. Впрочем, не так уж бессмысленны и неупорядочены были их перемещения. Людской поток целенаправленно струился вдоль зеркальной стены с неширокой горизонтальной подставкой на уровне пояса. На ней в живописном беспорядке расположились бутылки и миски, разнокалиберные тарелки, пластиковые стаканчики, картонные коробки и целлофановые пакеты, наполненные разнообразнейшим ассортиментом питейно-гастрономического свойства. К ним-то и протягивались одновременно несколько рук. Добычу большинство тут же отправляло в рот, потому, как вторые руки у всех были заняты ёмкостями со спиртным. А это, согласитесь, являлось приоритетным параметром, учитывая основную цель симпозиума.

Предаваться дальнейшему созерцанию Денису помешал ощутимый тычок в бок:

– Деник, смотри, что я урвала! – Люба стояла рядом, прижимая одной рукой к груди две бутылки со спиртным: ополовиненную шампанского и почти полную водки.

«Ход её мысли мне уже определенно нравится», – подумал Вилков.

Во второй руке у девушки была тарелка, на которой громоздились треугольные куски пиццы и нарезанные явно тупым ножом шматки докторской колбасы. Сверху торчали несколько маринованных огурчиков.

«А это вообще выше всяких похвал!»

– Черт! Пирожных не досталось. Проглоты! – Лауреатка международных конкурсов резким движением головы отбросила со лба выбившуюся прядь волос. – Теперь надо уединиться без потерь.

С этими словами девушка круто развернулась и устремилась в самый дальний угол гримерки. Денис успел только рукой поймать ее за талию и, как ведомый буксиром корабль, стремительно отправился в несамостоятельное плавание. Впрочем, обладая природным тактом, он не забывал излучать извинительно-признательные улыбки всем, случайно оказавшимся на ходу этого пробивного катамарана. Наконец Вилков оказался зажат между полуприкрытой створкой противоположной двери и разгоряченным телом своей спутницы.

– Это, конечно, не самое приспособленное место, но лучшее мы вряд ли найдем.

«Да, лучшего мне и не надо!»

Галантный военмор выхватил бутылку водки из рук Любови и быстро наполнил два пластиковых стаканчика, неизвестно откуда появившихся в руках его подруги.

– Или, может, тебе шампанского? – запоздало поинтересовался он, когда девушка уже отхлебнула полпорции.

Люба лишь отрицательно помотала головой и допила стаканчик до дна.

– Нет. Вино потом. – Она слегка отстранилась, разглядывая его своими ослепительно-яркими зелеными глазами. – Знаешь, у нас тут все целуются, так что я не буду возражать, если мы выпьем на брудершафт.

«А я уж тем более!»

Губы молодых людей соединились в продолжительном поцелуе.

– Горько! Горько!! – нестройный призыв загудел со всех сторон. – Горько!

«Наблюдают, однако». – Вилков поднял вверх руку:

– У нас просто неожиданная встреча… э… старых одноклассников.

– Горько! – продолжала бушевать публика.

«Да и на здоровье!»

«А где ж она так научилась целоваться? Господи, я о ней до сих пор ничего не знаю!»

Голос здравого рассудка был тут же задавлен теплыми влажными губами бывшей одноклассницы и ее ошеломительно упругим язычком, проникающим, казалось, в то самое заветное место, которое даже самые добропорядочные мужчины берегут для… «а, черт его знает…»

Наконец их оставили в покое.

– Деник, у нас поезд на Москву в 6.15 завтра. Надо еще заехать в гостиницу, забрать вещи.

– Ну, конечно, я тебя провожу.

– Тогда давай сейчас сразу потихоньку слиняем! А то эти, – девушка кивнула головой с сторону забитой гримерки, – сейчас нажрутся, и нам со своими «Горько», вообще, не дадут продохнуть!

– А мне «Горько» понравилось!

– Дурачок, тебе еще не так понравится… – Она ласково провела ладонью по его щеке. – Эн эль камино, де сеньоре!

– Что?

– Это по-испански: «В путь, господа!»

Глава 5

«Контрольная тревога! Оповестителям прибыть в рубку дежурного по училищу!»

«Задание: вызов на службу офицеров и служащих училища по сигналу “Учебная тревога. Экстренный сбор”.

Дополнительные условия: отсутствие телефонной связи. В связи с чем вызов осуществляется исключительно путем личного контакта. Вопросы? Нет! Получить карточки личного оповещения у моего помощника. Время оповещения 23.00. Явка в училище до 01.00. Время пошло!»


– Что делать?!

– Что-что?! Молиться! Чтобы Дэн появился в училище раньше, чем оповещенные по учебной тревоге офицеры.

– Может, как-то его предупредить?

– Ты эту филармонию знаешь? Вот и я – нет. Но даже если и найдем ее на Невском, черт возьми, уже все мероприятия закончились. Только одна надежда, что Дэн сейчас движется в Систему.

– А если нет?

– Писец, твою мать!

– Может, он распрощался со своей… балериной и домой подался?

– Не пори чушь! Ты бы расстался с любимой девушкой в таких условиях? То-то! Хотя позвонить его матери стоит, может, она в курсе его передвижений.


С филармонического сабантуя молодые люди ретировались удачно, по-английски, не прощаясь, и мало кем замеченные. Так что в Любашин номер гостиницы, удачно расположенной буквально в двух шагах от филармонии, они попали еще до 23 часов. Здесь девушка первым делом со вздохом нескрываемого облегчения освободилась от туфель на огромных каблуках и сменила сценическое платье на удобный легкий халатик. А Дэн с огорченным видом начал разглядывать свою выходную голландку и парадные брюки: по ним, при желании, можно было изучить все разнообразное меню филармонического междусобойчика.

– Денчик, брось ерундой заниматься! Пятна надо застирать, а с утра я возьму на ресепшэне утюг и все проглажу.

– Неужели сумеешь?

– А ты еще не убедился, какая я вообще самостоятельная девушка?

– Заметил, заметил. Куда только подевалась маленькая рыжая неумеха с третьей парты у окна?

– Глупенький! Она просто чуть-чуть подросла и многому научилась.

Люба легко поднялась с дивана и встала вплотную к Денису, мягко опустив руки ему на плечи. Она была всего сантиметров на десять ниже ставосьмидесятипятисантиметрового Вилкова.

– Н-да, по поводу роста и не поспоришь. И на рояле играть научилась великолепно. И… вино пить тоже.

– Ой, про вино-то мы и забыли!

Девушка быстро принесла с тумбочки в коридоре прихваченное с банкета спиртное.

– С чего изволите начать, господин гардемарин? – Она повертела в руках обе бутылки. – Вино, водка?

– Юным девицам надлежит начинать со слабых напитков. – Менторским тоном возвестил Денис. – А посему… – Он ухватился за бутылку шампанского и ловко наполнил два тонких стакана, стоящие на тумбочке вместе с пузатым графином.

– Вуоля, мадемуазель!

– Гран мерси! – Склонилась в легком поклоне девушка. – За что выпьем?

– Ну, конечно, за нас! За старую дружбу.

– И за любовь!

– То есть за тебя?

– За нашу любовь.

Чуть пригубленные бокалы оказались на журнальном столе, а губы молодых людей слились в долгом, страстном поцелуе. Едва отдышавшись, Люба негромко напомнила:

– Твою форму надо постирать…

– Если ты меня подождешь, то я мигом, прямо сейчас…

– Ну, куда же я от тебя денусь!

Этих слов Денис уже не слышал. Он стремглав умчался в ванную комнату.


– Рота, равняйсь! Смирно!! Доложить о наличии личного состава!

Старшина класса строевым шагом приблизился к командиру роты:

– Товарищ капитан 3-го ранга…

– А замкомвзвода Вилков где?

– Отсутствует.

– Как это понимать, старшина класса?

Виктор Мальков угрюмо молчал.

– Я спрашиваю, где Вилков?! – повысил голос капитан 3-го ранга.

– Отсутствует без уважительной причины, – негромко ответил старшина класса и еще тише добавил: – У него там… что-то… с матерью вроде…

– Ах, с матерью! – Командир роты усилием воли подавил вспышку гнева. – Остальные?

– Присутствуют все!

– Встать в строй!

– Есть!

– Рота, стоять вольно.

Каптри легкой трусцой отправился на доклад к высшему командованию. Старшина класса вернулся на свое место.

– Ну, как, Малёк? – встревоженно поинтересовался Генка.

Виктор только безнадежно махнул рукой.

– Понятно. Уж сейчас наш козел отведет душу. Всю картину нарисует в черном цвете. Значит, надо готовиться к самому худшему. Что предлагаешь, Вась?

– Ну, по-моему, зацепиться можно только за отличную учебу. Глупо переть по строевой линии. Надо на кафедрах поработать.

– Молодец! Я как раз об этом подумал. Профессор Васильев на электрических машинах, и еще «Канявка» на гидродинамике. Они в восторге от Дэна.

– Так оба же гражданские мужики.

– Ничего! Через учебный отдел можно попробовать. Возьмешь на себя Васильева. – Соловьев уже рисовал перспективный план. – Пусть замолвит словечко за любимого ученика на ученом совете. Типа: разве можно разбрасываться такими ценными кадрами, да это ж – будущий великий конструктор и нобелевский лауреат. А сколько в него уже вложено государственных средств? Выгнать из училища?! Да, Родина этого не простит! Дави в эту сторону, понял? – Василий кивнул.

– Я схожу к «Канявке». Академик имел на… все местное начальство. Он вообще может напрямую с Москвой связаться. Главное, заинтересовать. – Генка на секунду задумался. – А может, еще и спортивную кафедру привлечь? Дэн с этими ребятами на короткой ноге. Он им за четыре года сколько призов добыл в боксе и боевом самбо! Пусть расплачиваются.

– А по медицинской части как? Может, справочку организовать, мол, при смерти, фатальное перенапряжение от учебы, ничего не соображает, провалы памяти… У меня же Ленка – медик!

– Охренел, что ли?! Его ж тогда по здоровью комиссуют моментально!

– Да, не подумал немного. Кстати, как там с его мамой?

– Бесперспективно. Она не в теме. Правда, о свидании знает, но не более того. Конечно, в рапорте её стоит упомянуть. Мол, одна сына воспитывает, единственная надежда и опора, любящий, заботливый… Да и со здоровьем не все в порядке. У нее, разумеется. Кто поддержит старушку на склоне дней?! Короче, как там говорил Вилли Шварцкопфф из «Щита и меча»: «Цели ясны, задачи определены. Вперед!»

– А вообще-то дурак наш Дэн! Из-за бабы влип в такое…

– Это ты дурак! А там, чувствую, любовь образовалась.


Денис только собрался устроить в гостиничном душе экспресс-постирушку, как чьи-то сильные руки втолкнули его прямо под струю воды.

– Э-эй! Любка, сумасшедшая!! Да ты… – Вилков стоял под душем в брюках и полустянутой форменке. – Я же грязные пятна хотел застирать. Куда же теперь… – Он прижался к кафельной стенке, отстраняясь от хлещущих сверху потоков теплой воды, и отплевывался. – Как я пойду…

Девушка молча шагнула вперед, и теперь сама оказалась под душем. Ситцевый халатик моментально промок, и сквозь прилипшую к телу ткань просвечивал, казалось, каждый сантиметр ее идеальной фигуры. Круглые груди с большими темными сосками упирались прямо в живот Дениса.

– А я… помочь… застирать… – Двумя руками Люба крепко ухватила подол форменки. – Руки вверх! – приказала она. – И не шевелиться!

Дэн послушно выполнил команду, и его верхняя одежда, а за ней и тельняшка мгновенно оказались стянуты через голову и брошены в угол прямо на мокрый кафельный пол. Губы девушки мягко прикоснулись к изгибу мускулистой Денисовой шеи.

«Черт побери, да это же девочка с третьей парты…»

Люба опустилась на колени, и ее длинные сильные пальцы мгновенно расстегнули пряжку флотского ремня. «А ширинки-то нет! – Почему-то подумал Денис. – На наших штанах лишь четыре пуговицы, по две с каждой стороны. Не справится, надо помочь…»

Но никакая помощь уже была не нужна: резким рывком девушка просто оторвала пуговицы, и…

Денис тупо замер с поднятыми вверх руками.

Это был обвал… прорыв… цунами…

Какая там парта у окна?! Где вообще девочка?!

Она улетучилась в одно мгновение. Хотя парта… пусть останется, это сексуально. А кто эта рыжая бестия, завладевшая всем его естеством?! Господи, черт побери, сопротивление абсолютно бесполезно! Эти губы…

Какое ситцевое платьице?! Долой! Еще что за тряпки?! Все долой!

Вот она, настоящая! Единственная.

Струи теплой воды падали на комок разгоряченных тел. Теперь не осталось места для раздумий, сомнений и вообще… Крепкие руки Вилкова легко подхватили девушку. Это была ЕГО женщина. Взятая, добытая, долгожданная и незаменимая.

Неужели можно так добежать до постели? Конечно же нет!

Они рухнули на ковёр прямо посередине гостиной. Раздался протяжный стон. Не боли, а звериного наслаждения.

Мужчина пал…

Он стал нежным и яростным, настойчивым и беспредельно ласковым, послушным и господином…

Всем, что захотела ЕГО женщина.


Денис Вилков шел по прямому, как стрела, Невскому проспекту от площади Восстания к Адмиралтейству. Мимо по мостовой деловито проносились автобусы и троллейбусы. Его обгоняли немногочисленные и, как на подбор, сосредоточенные, целеустремленные прохожие с «утренними» каменными лицами и крепко сжатыми губами, явно спешащие на работу. Время ротозейства, шопингов и неспешных променадов еще не наступило.

Губы самого Дэна чуть шевелились, словно пробуя что-то на вкус, или вытягивались трубочкой, неслышно, без свиста выпуская воздух в такт виртуозного оркестра, заполнившего громогласным звучанием все его существо:

Фу-фу-у, фу-фу-фу!

Фу-фу-у, фу-фу-фу!

Фу-фу-у, фу-фу-фу,

Фу-фу-фу-фу, фу-фу-у, фу-фу-у!

Конечно же «Прощание славянки»! Великая древняя музыка. Военный марш. Для Вилкова, не слишком разбиравшегося в музыкальных тонкостях, он был апофеозом величия, гордости и решительности.

Кончиком языка Дэн облизнул пересохшие губы. Божественный вкус! Неповторимый аромат! Это был ЕЁ прощальный поцелуй на мокром от недавней уборки перроне Московского вокзала. Это была бесконечная нежность и надежда, обещание и призыв, жажда, неистовость и покорность… Вот каким может быть искренний поцелуй любящей и любимой женщины!


Вилков перешагнул через низкую металлическую ограду и ступил на территорию Сашкиного сада перед Адмиралтейством, намереваясь по привычке, напрямик по газону выйти к училищному КПП. Неожиданно ему на плечо легла чья-то ладонь. Дэн резко обернулся. За толстым стволом дерева стоял Генка Соловьев.

– О! Генка!! А что, утренняя приборка еще не закончилась? Удачно!

– Удачно?! Какая, на фиг, приборка?! Тебя на проходной целый дежурный взвод поджидает. Внутренний караул усилен вдвое. Снаружи по периметру курсирует специальный офицерский патруль… А-а-а, я же не в том порядке начал! Еще вчера вечером объявили учебную тревогу с прибытием в училище всех офицеров и поголовной проверкой, тут уж… сам понимаешь.

Дэн понял всё и сразу. Однако по мере того, как возбужденно вещал Соловьев, им овладевало поразительное спокойствие. Ну, снимут с должности замкомвзвода, ну, разжалуют из главного старшины в рядовые курсанты. Тьфу! Он и сам никогда не стремился командовать. Подумаешь, обычная самоволка. Даже, несмотря на то, что в их родной Дзержинке режим был во много крат строже, чем в любом другом училище, такой проступок вовсе не повод для расстрела!

– Да из тебя уже показательного дезертира сделали, изменника Родины! Мы, конечно, как смогли, подсуетились, только…

Вилков так же быстро оценил масштаб подстерегавшей его опасности. «Выгонят!» Он прислушался к себе. Надо же, внутри никакой паники! То, что раньше представлялось крахом всей жизни, теперь воспринималось, как… Да вообще никак не воспринималось! Только мелькнула короткая мысль о маме: вот уж, кто сильно расстроится-то. Зачем?! У него будет совсем другая жизнь. Счастливая жизнь с самой любимой девушкой в мире. А с четырьмя курсами Дзержинки его без проблем восстановят в любом техническом вузе Питера практически без потери времени. И будет в той жизни новая работа, дом и мама, конечно.

– Эй! – Генка пристально вгляделся в лицо Дэна. Даже пощелкал пальцами перед глазами. – Очнись! Я, кажется, начинаю понимать, что произошло. Влюбился? Точно, с первого взгляда. Дурак! Это не повод, чтобы сдаваться.

– Эх, Соловушка, да, не сдаюсь я. Просто… как бы тебе объяснить… – Вилков говорил спокойным тихим голосом, и это еще больше настораживало его друга. – Сегодня я понял, что вот это все, – он повел рукой в сторону училищных стен, – так, суета. Настоящая жизнь не здесь, а там…

– Вот, ты сначала закончи все ЗДЕСЬ, – передразнил его Геннадий, – и тогда только у тебя начнется настоящая жизнь ТАМ!

– Похоже, дружище, что за меня ЗДЕСЬ все уже решили.

– Вот уж х…рен им на воротник! Зачем тогда нужны друзья?! Мы еще поборемся.

– А оно того стоит?

Соловьев просто задохнулся от возмущения:

– Не болтай чушь! Сейчас незаметно пройдем в училище через территорию Старшего морского начальника…

На этот раз Денис твердо возразил:

– Нет! В этом нет никакого здравого смысла. Только придется еще дополнительно объяснять, как я в Систему попал. Да и зачем? Раз меня так нетерпеливо ожидают, пожалуйста, вот я.

В его словах была логика, и Генка лишь сокрушенно покачал головой:

– Сейчас начнутся глобальные разборки. Ты, Дэн, только не нарывайся. Говори поменьше и лучше кайся. А мы с ребятами, чем можем…

– Да не переживай ты. Я буду паинькой.

Вилков похлопал друга по плечу и уверенно зашагал прямиком к проходной училища.


Денис сдержал слово. Во всех начальственных кабинетах, куда его только ни таскали, он по преимуществу молчал, используя в основном лишь три ответа: «так точно», «никак нет» и «виноват!». Свою самовольную отлучку объяснял словом, данным знакомой девушке, и больше не вдавался ни в какие подробности.

Изощрялся в построении гипотез лишь сопровождавший его везде командир роты, отношения с которым не сложились у Дэна с первого курса. Этот давил на все рычаги и по строевой, и по политической линии. Перелистывая свой пухлый кондуит, выуживал записи двух и трех годичной давности о замечаниях курсанта Вилкова по несению караульно-дежурной службы, о сне на лекциях, недобросовестном отношении к приборке и даже о разговорах в строю! Припоминал пассивность на комсомольских собраниях, несвежий подворотничок и стоптанные ботинки на строевом смотре.

И, надо сказать, того и гляди, количество вполне могло бы перерасти в качество, но сработали-таки предпринятые друзьями Дэна контрмеры! От кафедры физической культуры и спорта поступил официальный рапорт о вкладе курсанта Вилкова в спортивные достижения училища. В приватных беседах преподаватели кафедр гидродинамики, теплотехники и даже начальник кафедры электрических машин отмечали, несомненно, успешные работы Вилкова, их научную значимость для флота и недопустимость разбрасываться такими талантливыми кадрами.

В конце концов, в глазах высшего командования училища научно-спортивно-практические достижения перевесили стоптанные ботинки и отсутствие пламенного комсомольского задора. Дэна, что называется, «лишили всех чинов и регалий», то есть сняли с должности замкомвзвода, разжаловали из главного корабельного старшины в курсанты и объявили строгий выговор по комсомольской линии.

Ротный ходил мрачнее тучи и даже предпринимал какие-то попытки вновь возбудить дело, но его инициативы быстро заглохли: закончился 4-й курс, курсанты разъехались по флотам на летнюю морскую практику, потом отпуск…


Денис, разумеется, примчался в Москву, и они вместе с Любочкой провели незабываемый месяц, расставаясь только на недолгие часы, когда девушка посещала свои обязательные консерваторские занятия. Впрочем, при малейшей возможности, она их напропалую прогуливала. Вилков познакомился с родителями своей любимой и был принят ими весьма доброжелательно. Молодым людям даже отдали во временное пользование однокомнатную квартиру, в которой проживала Любина бабушка по отцовской линии. Милейшая Марина Михайловна сама настояла на том, чтобы «детки могли побыть вдвоем», и переселилась на эти три недели в квартиру Любиных родителей.

Логично, что при таком развитии отношений вопрос о предстоящей свадьбе был решен быстро, положительно, к полному удовлетворению обеих сторон. С мамой Дениса разговаривали по телефону все поочереди. Она то смеялась, то плакала, вспоминала далекие школьные годы «их ребяток» и привела в большое смущение Любу, когда напрямую поинтересовалась, сколько времени ей осталось ждать внуков и успеет ли она как следует подготовиться к такому эпохальному событию.

Дэн был катастрофически влюблен, беззаботно счастлив, ошалело глуповат и соглашался с любыми предложениями. Только на одном он настаивал категорически: свадьба будет в Ленинграде! С ним не стали спорить. Ну, какой же моряк-жених пойдет под венец без своих верных боевых товарищей? Но ведь и московскую консерваторскую творческую интеллигенцию надо удовлетворить. И ближайших родственников невесты, и друзей её родителей…

Нашли замечательное компромиссное решение: официальную регистрацию брака провести во Дворце в Питере, потом банкет в ресторане «Метрополь», а дальше молодые на поезде «Красная стрела» перемещаются в столицу, где торжества продолжатся уже для московского контингента, разве что, без загсовского официоза.

Вот только московские родственники не пожелали лишать себя удовольствия присутствовать на этом официозе в северной столице и разными путями – поездом, самолетом, на машине, – но точно в срок прибыли во Дворец бракосочетаний № 1 на Английской набережной. Кроме того, по чудесному стечению обстоятельств, именно в эти дни состоялся гастрольный концерт молодежного коллектива Московской консерватории в городе Ленинграде!

Стоит ли говорить, что все подруги и знакомые невесты тоже оказались во Дворце? Это внесло некоторую сумятицу в строгий регламент; особенно, когда музыканты, явившиеся на регистрацию в полном составе, достали свои инструменты и вместо положенной по протоколу магнитофонной записи так исполнили «вживую» свадебный марш Мендельсона, что прослезились даже официальные распорядители торжества и важные швейцары на входе.

В этот вечер и ночь банкетный зал «Метрополя» едва вместил удвоенный состав приглашенных на свадьбу. Зато, как оказывается, прекрасно могут звучать самые модные, популярные мелодии, когда их исполняют виртуозы из симфонического оркестра!

А великие торжества на этом вовсе не закончились. День свадьбы был выбран с таким расчетом, чтобы совпасть с началом зимних каникул в училище: ну, не бежать же вечером или наутро пятикурсникам на занятия. Да и для молодых «медовый месяц» – это не пустое словосочетание, пусть даже он и продолжается всего 10 дней! Значит, все приглашенные друзья жениха были свободны, как морской ветер. И «ветер» этот подул в сторону Москвы. Ну, какой же ленинградец позволит этим столичным выскочкам хоть в чем-то перещеголять себя?!

Вот так, на третий день свадебных торжеств в скором поезде Ленинград – Москва тихая и мирная молодая супружеская пара оказалась в сопровождении почетной свиты из сорока персон, в которой привычные «гражданские» наряды прекрасно соседствовали с морскими тельняшками, синими форменными воротничками, шикарными концертными платьями и громоздкими футлярами от самых разнообразных музыкальных инструментов. Разве что, кроме рояля и органа.

В Москве гуляли еще двое суток, не обращая даже особого внимания на то, что молодые давно покинули зону торжеств и надежно укрылись в уютной бабушкиной квартире. Короче, свадьба получилась такая, что, если верить народной мудрости о том, как отпразднуешь свадьбу, такая и будет дальнейшая семейная жизнь, то жить и жить Денису с Любовью весело и счастливо лет сто пятьдесят.

* * *

А уже через полгода свежеиспеченный лейтенант-инженер Вилков получил свое первое офицерское назначение – на Северный флот. Именно туда направлялось большинство выпускников. Этот флот был самым большим, мощным, боеспособным, оснащенным самой передовой техникой.

Вместе с Дэном в Североморский штаб отправились и оба его друга: Соловьев и Лысенко. В отделе кадров флота их постигло первое разочарование. Лейтенант-инженер Лысенко был назначен на подводную лодку, которая проходила средний ремонт на предприятии «Звездочка» в городе Северодвинске. Значит, предстояло расставание, как минимум, на два года. Это плановый срок среднего ремонта, но, учитывая складывающееся в стране положение, его никто бы не рискнул гарантировать.


Вечером трое друзей сидели в ресторане гостиницы «Ваенга». У Василия были уже куплены билеты на утренний авиарейс в Архангельск, а Вилков и Соловьев в это же время собирались отправиться на автобусе в гарнизон подводников Гаджиево. Оба получили назначение именно туда.

– Ну и по кому грустим, мужики?! – Балагур Лысенко пытался расшевелить приунывших друзей. – Разве это расстояние от Архангельска до Мурманска 40 минут на самолете, на выходные в гости можно мотаться. А закончится ремонт, и я таки в Гаджиево вернусь. Давайте лучше выпьем за нашу скорую встречу!

Они чокнулись и дружно осушили свои рюмки. При этом каждый из них хорошо понимал, какое это неблагодарное дело – строить любые прогнозы в отношении такой капризной и переменчивой субстанции, как жизнь офицера-подводника. Так оно в итоге и получилось.

Глава 6

Черт, черт, черт! Василий Лысенко давно при делах на Северодвинской «Звездочке». Генка так вообще уже месяц, как в морях, на своем родном «железе». А он, лейтенант Вилков, попал, как… Экипаж, твою… Одно название. И воспоминания о былых заслугах. А кто их видел? Он, например, не успел, не удостоился.

Рвущийся в бой молодой офицер к окончанию второго месяца своей «корабельной» службы и ногой не ступил на борт субмарины, ни разу не спустился в прочный корпус, а море видел только из окна береговой казармы! Зато, как здорово он теперь разбирался в тончайших нюансах гарнизонной караульной и патрульной служб; как элегантно научился носить белый халат и колпак дежурного по береговому комбинату питания; каким стал специалистом в строительных материалах, бетонных растворах и цементных смесях! Что уж говорить о виртуозном командовании дюжиной матросов при рытье котлованов и траншей, подметании строевого плаца, чистки газонов в жилом городке или посадке чахлых саженцев в зоне строгого режима.

Спокойно! Долой негатив. Пусть, хоть по бумагам, но лейтенант Вилков числится в штатном составе действующего экипажа. Вот только экипаж – «второй», а штат – «дополнительный». Ну и что? Ведь заверили же его в отделе кадров, что «практика наличия двух экипажей на одной подводной лодке прекрасно себя оправдала». А дополнительные штаты – это вообще «главный резерв командования», который позволяет в любой момент назначить на экстренно освободившееся место не «зелёного» лейтенанта-выпускника, а уже подготовленного к ответственной службе офицера! И случится это вот-вот, через пару месяцев. Надо только переждать, перетерпеть, пере…


Вилков с трудом протиснулся в малюсенькую каморку с табличкой на двери «Дежурный по комбинату питания», стянул с плеч перепачканный за сутки белый халат и плюхнулся на жесткий деревянный топчан. Сейчас придет его сменщик и можно будет пойти в казарму, выспаться. Он действительно очень устал от этой сумасшедшей нервотрепки: скандалов из-за гнилой картошки и капусты, из-за постоянной грязи в варочном цеху, из-за того, что на продскладе можно получить только два ящика сгущенки, а вместо еще двух – полмешка темного, слипшегося сахарного песка; из-за того, что один из «сгущенных» ящиков бесследно растворился на пути к двум котлам с готовящимся какао…

– Товарищ лейтенант! – Скрипучая дверь в каморку без стука распахнулась. – Вас командир срочно вызывает. – На пороге застыл молоденький матросик с повязкой «Дневальный» на руке. Он не был в составе камбузного наряда, а прибежал из казармы.

В другое время Денис бы встрепенулся, засуетился, но сейчас лишь устало кивнул:

– Хорошо. Доложи: как только сменюсь, приду. – И резко махнул рукой, заметив, что матрос собирается что-то возразить. – Топай!

Зачем это он мог понадобиться командиру своей подводной лодки? За все непродолжительное время службы Вилков лишь один раз говорил с командиром части лично: когда представлялся ему по случаю назначения на должность. В дальнейшем вполне достаточно было других, более низких и близких начальников, чтобы приказывать, распоряжаться, разносить и выговаривать.

Денис быстренько припомнил события последних суток. Определенно, ничего «криминального», достойного высокого внимания САМОГО, он не совершил. Впрочем, неисповедимы пути твои… Все равно, после смены в казарму возвращаться, нечего заморачиваться. Хотя… А вдруг что-то с его назначением?! Тогда было бы как раз логично, что именно командир корабля сообщит ему эту новость.

В казарме Вилков сначала все-таки заскочил в каюту, где располагались младшие офицеры. Там штурманенок с торпедистом играли в шахматы, а двое управленцев валялись на своих панцирных койках. Мгновенный опрос местного населения никак не прояснил ситуацию: никаких известий до лейтенантов не долетало, они даже не подозревали, что в столь позднее время командир еще не убыл, как обычно, домой. Дэн слегка расстроился, распрощавшись с радужными, но непродолжительными иллюзиями, и устало поплелся в командирскую каюту.

В дверь он постучал негромко и деловито, а порог переступил уже «бравым воякой», отпечатал два положенных строевых шага от порога и резко вскинул правую ладонь к виску:

– Товарищ капитан 1-го ранга, лейтенант Вилков по вашему приказанию прибыл!

За начальственным столом, спиной к двум большим окнам, выходящим прямо на сопки, и лицом к двери сидел командир их части. Если фамилия Воеводин происходила от славянского слова «воевода», то внешний облик капитана 1-го ранга поразительно точно соответствовал представлениям Вилкова о старорусских начальниках княжеской дружины или управителях целых провинций.

Владимир Иванович был высок ростом, грузен и большеголов. Кустистые брови нависали над глубокими глазными впадинами и едва не сходились на переносице. Нос и подбородок выглядели грубыми, мощными и наспех сотворенными несколькими ударами топора. Широкие покатые плечи переходили в огромные ручищи с пальцами-сардельками, покрытыми до самых ногтей рыжеватыми волосами. Сейчас командир был в одной желтой форменной рубашке с расстегнутым воротом, из которого обильно торчала такая же рыжая густая поросль. Дэну он казался безнадежно старым, хотя лишь недавно отметил свое 38-летие.

Воеводин оторвал взгляд от лежащих перед ним бумаг и глянул на вошедшего:

– Ждать себя заставляешь, лейтенант. – Голос капитана 1-го ранга был под стать его фигуре, грубый, с хрипотцой.

Фраза не была вопросительной, а оправдываться в чем-то Вилков не хотел. Поэтому он просто промолчал, застыв, не шевелясь, посреди каюты.

– Ладно, проходи. – Дэн приблизился к столу на два шага. – Разговор у нас совсем о другом будет. Ты, лейтенант, служить хочешь?

Это был уже вопрос, прямой и дурной. «А я что, по-вашему, делаю?»

– Так точно!

Командир сосредоточенно покивал:

– Ну да, ну да… Твой механик хорошо о тебе отзывается.

«Да я из-за этих чертовых внешних нарядов и с ним-то практически не вижусь. О специальности даже говорить не приходится. Невозможно же матчасть изучать “на кошечках”!»

Капитан 1-го ранга, казалось, услышал мысли Дениса.

– Правда, об освоении техники говорить пока не приходится…

«Ничего себе “пока”! Два месяца псу под хвост».

– …но, с дисциплиной у тебя все в порядке. Исполнительный, аккуратный. Замполит тоже не жалуется…

«Ага, еще один: два контакта за два месяца. Провел политинформацию для матросов и выпустил “Боевой листок” ко дню рождения части».

– …Такие офицеры нам нужны.

Вилков насторожился: разговор явно сворачивал в сторону его служебных перспектив.

– Ты, лейтенант, у нас единственный числишься на дополнительном штате. – Воеводин перебрал несколько лежащих перед ним бумажек, остановился на одной и удовлетворенно хмыкнул. – Но я думаю, что в самое ближайшее время можно будет назначить тебя на должность командира нашей электротехнической группы.

Это была штатная должность выпускника 2-го факультета Дзержинки лейтенанта-инженера Вилкова! Но как же быть с…

– Ты капитана Онищенко знаешь?

От охватившего его волнения Дэн смог только утвердительно кивнуть, хотя ни разу с этим офицером не встречался. Что с того? Ведь командир спросил: «знаешь?», а не «видел?». А Вилков знал, что должность командира ЭТГ на их экипаже занимает капитан-лейтенант Виктор Онищенко, который уже третий месяц бороздит просторы Мирового океана на дружеской субмарине.

– Хотя, вряд ли: его прикомандировали к экипажу Полосухина уже месяца три назад. Ну, неважно. Я сегодня в штабе дивизии узнал, что на Онищенко пришел приказ о назначении командиром 2-го дивизиона на 218-ю. То есть место для тебя освободилось.

Мысли лихорадочно метались в голове Дэна:

«Освободилось… Это еще не значит, что назначен. Хотя других соискателей на горизонте не наблюдается. Ну и что? В том же штабе дивизии запросто подсунут любого “левого”. А зачем же тогда наш Воевода вообще этот вопрос поднял? Мог бы известить меня, когда все окончательно решится».

– Я написал рапорт комдиву о твоем назначении. Думаю, никаких вопросов не возникнет. Понятно, что не сегодня и не завтра все решится. Лодка Полосухина лишь через десять дней в базу возвращается. И только тогда перевод Онищенко и твое назначение можно будет оформить официально, приказом.

«Ха! Десять дней. Да я уже третий месяц жду. Что такое 10 дней?! Воевода, дай я тебя поцелую!»

– Ну вот, с первым вопросом мы закончили. Да ты, Денис, проходи, присаживайся. – Капитан 1-го ранга кивнул своей большой головой на стоящий неподалеку от его письменного стола стул.

«Та-а-ак, – что-то неприятно засосало в желудке. – “Денис” – это уже переходит все границы!»

На ватных ногах Вилков приблизился к стулу и плюхнулся на него.

«Неужели, расстреляют или повесят? А всего-то килограмма три-четыре, ну, максимум, пять, отборного мяса. Так для своих же! Даром, что ли, кручусь, как бобик, дежурным по береговому комбинату питания?! Сейчас вон с лейтенантами сварим в чайнике и закусим. Ну, еще чуть-чуть сгущенки. 10 баночек. Селедочек пару штук. Да, я ж по совести, не ящиками хапал. Так, на пропитание. Ах да, еще пачка кофе и балычок… А шоколад не брал! Попробовал только. Не люблю я его, для Сереги плиточку притащил. Сладкоежка!»

– Есть у меня к тебе одно поручение…

«Кого “замочить” надо? Я готов!»

– Понимаешь, приказать тебе я не имею права, – стул опять жалобно заскрипел, – но попросить…

«Час от часу не легче! Так это Воевода что-то хочет из-под меня?! Пора отважиться на харакири».

– Видишь ли…

«Да ни хрена я не вижу! Черт, все мысли путаются, не томи!»

– Это касается моего личного, семейного благополучия. – Командир крепко потер пальцами-сардельками свой «топорный» подбородок и, похоже, решился: – Надо мою семью отправить на Большую землю.

«Ну, слава богу, что дело не в комбинате питания!»

– А тут Североморск решил устроить корабельно-штабные учения. И я никак не могу вырваться даже на несколько дней. Поэтому и… прошу тебя, лейтенант, помочь мне.

«Ого-го! Да я по ходу дʼАртаньян, и от меня зависит благополучие венценосной особы! Где подвески?»

– Дело в том, что моя жена сейчас на 7-м месяце беременности. Сам понимаешь: рожать в Гаджиево – это страшнее, чем петь «Интернационал» в Освенциме. А лететь на самолете жена панически боится. Да и нельзя в её положении. Из моих сыновей пока еще плохие помощники – всего-то 4 и 7 лет – за ними самими глаз да глаз нужен. Как тут справиться в пути с такой ордой?! В общем, надо без малейших проблем доставить мою семью в Ленинград!

Сформулировав основную мысль, капитан 1-го ранга облегченно откинулся на жиденькую спинку стула:

– Я знаю, что ты сам питерский. Смотри, как удачно получается: через пару дней – суббота и воскресенье, а потом 7 и 8 ноября, еще два дня – и снова выходные. Да это, практически, 10 суток отпуска с выездом на родину. Отдохнешь, развеешься, мать-старушку навестишь, с женой пообщаешься.

Мозг Дэна работал со скоростью большого компьютера.

«До Любаши в Москве всего час лёту. Позвоню ей сегодня же… Товарищ командир, ты меня не просто реанимировал, ты… блин, мать…»

– Товарищ командир, да я их всех, как собственные яйца… Фаберже в Питер доставлю!

– Ну-ну, вот и отлично. Я и сам немного подсуетился: машину от дивизии на послезавтра выбил. В Мурманске на вокзале не стой в билетные кассы. Иди сразу в военно-транспортную комендатуру, спроси старшего лейтенанта Авраменко, запомнил? Скажешь, что от меня и передашь маленький презент. Он подсуетится с билетами, и дальше на скорой «Арктике» поедете со всеми удобствами. Ясно?

– Так точно!

– Ну вот, значит, завтра с утра заскочишь ко мне домой. Ну, утрясти там всякие вопросы с женой. И послезавтра – в путь. Смотри, чтоб ни единый волосок…

– Да, я…

– Раздавлю!

Воеводин нахмурил брови, отчего его лицо приняло уж вовсе угрожающее выражение:

– Как… Фаберже… В общем! И по прибытии мне сразу позвонишь, ясно?!

– Так точно!

Воеводин окончательно расслабился:

– Ну, лейтенант, жду завтра, в 8.30 у себя дома. Да, чуть не забыл. – Командир выдвинул письменный ящик стола и достал оттуда чистый лист бумаги. – Чтобы соблюсти все формальности, напиши рапорт на мое имя с просьбой о предоставлении тебе краткосрочного отпуска с выездом на родину, ну, скажем, по семейным обстоятельствам. – Воеводин протянул Денису шариковую ручку. – Так, молодец, то что надо. – Он убрал бумагу в ящик. – Теперь беги, Вилков: там ведь лейтенанты уже слюни по столу размазывают, как бы ни померли с голодухи.

Капитан 1-го ранга небрежно махнул волосатой ладонью и низко склонился над ворохом бумаг на столе.

Денис пулей вылетел из командирской каюты.


– Эх, меня бы кто-нибудь так отпустил!

– Да, тебе только грехи можно отпустить.

– Какие такие грехи?

– Да, что корабельное шило тут хлещешь и закусываешь ворованным с камбуза мясом!

– А ты уже назакусывался, да?! Кофею попить захотелось? Снова ворованного? Денис о нас же заботится! Ты вон после своего дежурства мешок куда-то втихаря упер. Загнал небось? Да сиди ты! – Валентин Зверев, капитан-лейтенант, командир группы БЧ-5, сильно толкнул ладонью в грудь щуплого старлея, пытавшегося подняться с продавленной койки. – Ну, не загнал, так на историческую родину посылкой отправил. Эх, Петро, Петро, вот смотрю я на тебя… – Зверев пристальным взглядом окинул тщедушную фигуру товарища от стоптанных форменных ботинок до торчащих на макушке коротких темных волос, – куда только подевалась вся героическая стать твоих запорожских предков? А какие люди были, какие письма турецкому султану писали!

– Ты наших славных героев не трожь!

– Да молчу я, молчу. Лучше оправдай-ка в очередной раз свою «говорящую» фамилию. – Старлея звали Петром Тарасовичем Наливайко. – А то вон Вилков уже на стуле от нетерпения подпрыгивает. Небось на ночь глядя, собрался в городок бежать, на почту. Звонить любимой жене-балерине.

– Да, пианистка она, пи-а-нист-ка!

– Так нам, татарам, один хрен. Лишь бы человек хороший был.

– Ты, Валёк, к нашей Великой орде не примазывайся! – Это подал голос еще один участник «каютного междусобойчика» – капитан-лейтенант Хайруллин, командир торпедной боевой части. – Мы ведь и данью можем обложить. Опять лет на триста.

– О! Уж чего-чего, а обложить ты можешь. Все гнусные матерные ругательства к нам от татаро-монголов пришли. Русские, кроме «жопы», и не знали-то ничего.

– Так это потому, что завсегда в ней и прибывали!

– Мужики, кончай базар! Налито уже, остынет ведь. Хотя замечу: Ирек, ты не прав. Кабы ваш Мамай-Батый заглянул чуть севернее, он бы сразу понял, что «жопа» – это не Новгород Великий, а Архангельск.

– Не, на север нам нельзя было. Там даже кони дохли. И скакать не на чем, и жрать нечего.

– Значит, так, захватчик древний, поставь стакан на место: в нем не твой любимый кумыс. И ручонки от мяса подальше: это же свинина, черт побери! Все твои Чингисханы в гробу перевернутся.

– Ладно-ладно, дедушки простят. – Хайруллин быстро осушил граненую емкость, отгрыз приличный кусок мяса и очень миролюбиво сказал: – А вот хохлов мы все-таки поимели.

Наливайко опять попытался вскочить с койки, но снова был остановлен тяжелой ладонью Зверева:

– Угомонись, Петро. Не тебя же поимели. Хотя… – Валентин посмотрел сначала на возмущенного старлея, потом на вальяжно откинувшегося на стуле Хайруллина, – чем-то вы определенно похожи…

– Эй, русский, не кощунствуй!

– Вот так всегда: чуть чего – сразу к русским апеллировать. Только учти, на всякого Челубея у нас свой Пересвет найдется.

– Ха! Там ничья была.

– А вот Иван Грозный твою Казань безо всякой ничьей взял.

– Ну ладно, мужики. – Денис Вилков надел фуражку и направился к двери. – Вы тут воюйте хоть до утра, а мы, евреи, в сторонке подождем.

– Эх, брат, не ожидал от тебя такой генеалогии. Врешь ты всё! Нет у тебя в роду ни одного Моисея. Иначе не хлестал бы шило в этом клоповнике.

Дверь за Денисом захлопнулась. Валя Зверев плеснул спиртное в свой стакан, задумчиво покачал головой и изрек:

– Евреи всегда были предателями! Но наш Дэнчик не такой. Друзья, – он повертел в пальцах большой кинжал с красивой наборной рукоятью, которым только что резали свежесваренное мясо, – может, нам устроить коллективное обрезание? А потом хором попросить израильское гражданство.

– Не-а. Туда наша подводная красавица просто не пройдет. А без неё какая ж это жизнь!

Четыре офицера согласно покивали головами и с удовольствием выпили.


– Алло! Алло!

– Кто это? Очень плохо слышно.

«Когда здесь по-другому было?»

– Это Денис! Я из Гаджиево звоню. Любаша?!

– А-а-а, Денис. А Любочки дома нет. Это Елена Гавриловна.

«Любимая теща!»

– Как нет?! Она у бабушки?

– Ой, Денис, у нас новости! Любочку пригласили на гастроли за границу! В Германию. А сейчас она на репетиции в филармонии.

– Елена Гавриловна, так ведь поздно уже, двенадцатый час!

– Они сейчас репетируют не индивидуально, а в составе всего оркестра. Это уже генеральные прогоны! Но помещение освобождается только после окончания всех репертуарных программ, примерно в 22.30. Вот и приходится беднягам чуть не до утра…

– …как до дома-то… добираться потом?!

– Ой, Денис, звук временами пропадает! Ты не волнуйся: у кого нет своих автомашин, те такси заказывают. Прямо до подъезда. А филармония оплачивает!

«Черт, с такой связью я самое главное не успею сообщить!»

– Елена Гавриловна! Передайте Любе, что я… в Москве… на праздники!

– Что-что?!

– Седь-мо-го ноября… приед…!

– Да-да! Именно 7 ноября! Утром Любочка улетает, а уже вечером первый концерт в Берлинской государственной опере. Это великий театр! Такая честь!

– Какая еще на х… честь?! Повторяю: я буду… оскве… 7 нояб…

– Ничего не разобрать! Но ты не волнуйся, мы с папой её проводим до самого самолета. Отдыхай у себя на Севере спокойно.

«Отдыхай?! Что происходит? Любаша, Берлин, 7 ноября… – Вилкову просто не хотелось верить в такие фатальные совпадения, но… – Нокаут!»

– …здравляем тебя с наст…ающими…

– Елена Гавриловна! Завтра… телеграмма… все подробно…

– Пи-пи-пи… Ваше время истекло.

Денис медленно опустил раскаленную телефонную трубку на корявый рычаг и задумчиво вышел из переговорной будки. Он уже знал по опыту, что спорить с оператором или просить дополнительных минут разговора на местной почте было абсолютно бессмысленно. Дэн задумчиво направился к выходу, но в дверях остановился, резко развернулся и решительным шагом направился к окошку оператора связи.

– Девушка, примите телеграмму!

– Вам срочную?

– Обычной вполне достаточно.


Так. Он все правильно рассчитал: послезавтра – день отъезда, потом полтора суток в поезде до Питера, еще несколько часов, чтобы доставить командирскую семью до дома и помочь разместиться. Это будет середина дня 6 ноября. На такси – и в аэропорт! А оттуда первой вечерней «лошадью» в Москву. И к полуночи – триумфальное явление в квартире Яровых.

«Гладко было на бумаге…»

А если на эту «лошадь» нет билетов? Или знакомый командира из железнодорожной комендатуры в Мурманске сумеет посадить их на какой-то другой, более поздний поезд? Да мало ли что ещё.

Ну, их, эти сомнения, в задницу! Будем решать проблемы по мере поступления. Сейчас спокойно возвращаемся в казарму, принимаем граммов двести «снотворного» и спать, спать, спать.

Вилков почувствовал, как чертовски устал за последние сутки, а завтра с утра на рандеву с Воеводинской семьей он должен быть, как огурчик. Ха, впереди еще час, два, три… просто уйма времени! Хватит не только на «снотворное», но и на полноценную дискуссию с уважаемыми коллегами, которые конечно же только-только подбираются к апофеозу своего высоконаучного межнационального спора под несравненный аромат халявного кофе и свежеприготовленного в электрическом чайнике мяса. Еще и в шахматы сыграем!

Денис встряхнулся, засунул мрачные мысли… куда им и полагается, и, негромко насвистывая что-то веселое и бравурное, резвым маршевым шагом устремился на неизбежную встречу с прекрасным.

Глава 7

Вот что значит правильный расчет!

Машина от дивизии пришла вовремя, старший лейтенант Авраменко из Мурманской железнодорожной комендатуры не подвел: предоставил СВ по брони на ближайший поезд. И дети у Воеводина оказались вполне адекватными. Тут, конечно, главную роль сыграла его жена. Свою семью она держала в ежовых рукавицах. Включая и её номинального главу. Хотя, пожалуй, именно на мужа-командира и была направлена вся её бьющая через край энергия. А он, большой, сильный, решительный безропотно терпел все её выпендрёжи. И дело было даже не в беременности. Просто этой спутнице командирской жизни надо было родиться пару тысяч лет назад и по праву носить имя Зены – Королевы воинов.

Её слово было первым, вторым и последним. Мужское подавляющее большинство семьи подчинялось безропотно и даже с удовольствием. Странно, что при этом с первых же минут встречи к Дэну она отнеслась очень уважительно, негласно признав его мужской приоритет и право командовать всем, всегда и везде! По крайней мере на время совместной дороги. Не стоит даже говорить, что сыновья, наблюдая такое поведение своей строгой матери, «безмолвствовали и не роптали». Казалось, даже очередной отпрыск в её чреве вытянулся по стойке «смирно», и так провел все двое суток, чтобы не досаждать… упаси Боже!

В пути вместо приказов и капризов, к которым уже приготовился Вилков, было лишь абсолютное и безмолвное принятие всех тягот и лишений дорожной кутерьмы. Мало того, любое перемещение этого маленького «командирского отряда», то ли еще в Мурманске или в поезде до Питера, предварялось очень вежливым обращением именно к нему:

«Простите, пожалуйста, можно ли на полторы минуты отойти в буфет за кофе? А какой вы предпочитаете?»

«Не возражаете, если на пару минут мы выйдем на остановке подышать свежим воздухом?»

«Простите еще раз за нескромный вопрос: можно в туалет?»

Фантастика!

Единственное, с чем намучился Вилков в дороге, был многочисленный багаж командирской фамилии, хотя и жена, и оба сына помогали ему на пределе своих физических возможностей. При такой бесподобной организации им удалось окончательно разместиться в ленинградской квартире на Васильевском острове уже до середины дня 6 ноября.

Намучившиеся в дороге дети сладко уснули прямо на диване в гостиной, а Дэн, отказавшись от любезно предложенного ему чая, тут же засобирался в аэропорт.

– Да-да, понимаю, в самолете покормят. – «Железная леди» проводила его до порога. – Успеете? Я такси вызвала. Вы все отлично сделали. Видите, как сладко мальчишки спят?! Вы им понравились, уж я-то знаю. Мужу я сама позвоню. Да нет же, ругаться не будет. Бегите!

Постойте, Денис!! Если у Вас случатся какие-то… затруднения, непонятки… И в службе, и в жизни… Позвоните мне. Договорились? До свидания.

И уже в захлопнувшуюся за Вилковым дверь она тихо прошептала:

– Прощайте! Даст бог, мы никогда больше не встретимся.

…………………………………………………………………………………………..

– Дз-з-з-з, дз-з-з-з… Любашенька! Да, пусть валяются, я тысячу новых роз куплю для тебя… Любимая!

– А, здравствуйте, Михаил Борисович, здравствуйте.

– Очень рад видеть вас, Елена Гавриловна…

– Бабушка?! И вы здесь? Так, значит, ваша «однушка» свободна?!

– И ничего я тебя не тащу! Такси уже подъехало. Как «куда?» Конечно, в бабушкину квартиру!

– Потом, потом вещи, наряды, документы… потом!

– Милая, ты знаешь, что такое 8 часов?! Это целый мир, вселенная, это сто пятьдесят жизней. Это ма-а-а-ленькое мгновение…


– Эй, шеф, распахни для нас двери!

– Вперед!


– А вазу тоже мы уронили? Плевать, я новую куплю. Какой-какой век? Ах, XIX… Значит, склею. Убери это проклятое бабушкино одеяло! Что значит «отпусти»? Я же вижу, что тебе нравится! Как это «не смотреть?» Вот… вот… и еще так… А, при чем здесь твои пятки? Ах, вот та-а-ак… О, я и не знал! Тогда, ещё!!


– Сколько-сколько времени?! Не может быть! Точно. Сто пятьдесят жизней оказались такими короткими! Спокойно, не суетись, всё успеем. Я сказал! Не снимай трубку, это наверняка твои родители. Только зря время потеряем на ненужные объяснения. Пусть думают, что мы уже в пути.

– Черт! Похоже, что действительно не успеваем. Без паники! Шеф, прямая дорога в Домодедово. Да, заплачу, не волнуйся! А пока вот здесь стоп! Позвоню по таксофону твоим родителям…

– Михаил Борисович? Отлично, что это вы подняли трубку! Возьмите, пожалуйста, все вещи Любаши. И документы, конечно. У нее все собрано, в её комнате. Германия ждать не будет! И быстро в аэропорт, мы там вас встретим. Замечательно! Погнали, шеф! Штрафы тоже оплачиваю.


– Видишь, родная, как все прекрасно получилось! Спокойно, девушки, спокойно!! Подумаешь, 20 минут! Вот и подали бы трап прямо к кассе! Да бежит уже, бежит…

– Любушка, родная… Как только вернешься, сразу вызови меня на переговоры! Люблю… Уже скучаю… Милая! Э-э-эх…

…………………………………………………………………

На обратном пути Вилков заскочил почти на полтора суток в родной Ленинград, и все это время полностью посвятил маме. Они даже сходили в кинотеатр и посидели в кафе! А уж нескончаемые разговоры продолжались далеко-далеко за полночь.

Мама постарела. В ее коротко стриженных волосах прибавилось седины, но лучистый взгляд, постоянно обращенный к совсем уже взрослому сыну, оставался по-прежнему молодым и счастливым. Вот только со здоровьем все было вовсе не так замечательно, как она пыталась представить в своих максимально коротких и неохотных пояснениях. Похоже, неизбежной была скорая операция на щитовидной железе. А потом и почки, и сердце…

Денис категорически настаивал, чтобы она прошла полное обследование в стационарных условиях Военно-медицинской академии, а не бегать, понимаешь, вечерами после работы по затюканным, раздраженным и уставшим врачам районной поликлиники. Там даже сдача элементарных анализов затягивалась на месяцы!

Дэн был так горяч и убедителен в своих доводах, что его несговорчивая в плане поправки собственного здоровья мать практически не возражала. А, может, ей просто было очень приятно, что такой взрослый и самостоятельный сын-офицер теперь заботится о ней. Или, во что Вилкову уж совсем не хотелось верить, дела с ее здоровьем обстояли действительно плохо.


Мама, конечно, провожала его на Московский вокзал к поезду. Она прекрасно держалась до самого последнего момента, шутила, смеялась… И лишь, когда по трансляции невнятно объявили об отправлении поезда, а её Денечка собрался шагнуть в тамбур, стремительно прижалась к его боку, обхватила руками широкие плечи и уткнулась лицом в жесткое сукно шинели.

– Ну-ну, мамулечка! Что ты?! Все же ведь нормально. – Он бережно гладил её выбившиеся из-под платка волосы. – Не скучай, родная. Лечись обязательно. – Он чмокнул её в лоб и прыгнул на подножку тронувшегося состава. – Смотри, нам с Любашей нужна здоровая бабушка!

Потом Дэн, высунувшись из дверного проема вагона, еще долго смотрел на маленькую хрупкую фигурку с поднятой вверх рукой, стоящую на самом краю перрона.

Наконец он позволил окончательно разозленной проводнице закрыть тяжелую входную дверь и направился в свое купе. Почти все полтора суток дороги до Мурманска он проспал.

…………………………………………………………………

Родное Гаджиево встретило Дениса мокрым снегопадом и сильным порывистым ветром. От таких капризов местной переменчивой погоды шинель была ненадежной защитой. Что уж говорить о великолепной черной фуражке, сшитой на заказ! Она промокла насквозь, и только козырек, глубоко надвинутый на лицо, защищал глаза от бьющих со всех сторон заледеневших капель воды, которые язык не поворачивался назвать снежинками.

Так что к дверям казармы он подошел похожим на снеговика, только что прошедшего качественную автомойку. Ничего-ничего, впереди ожидало тепло уютной каюты, крепкий горячий чай и – о, Боже – сухие простыни! Странно только, что у тумбочки напротив входа, где неотлучно должен был находиться матрос-дневальный, никого не было.

«Небось отошел в дальний конец кубрика, чтобы через полуприкрытую дверь “ленинской комнаты” одним глазком глянуть в телевизор. Знает, что после 9 часов вечера мало, кто из посторонних посещает казарму. А я оказался неплановым гостем!»

Каким таким, к черту, «гостем»?! Дом это родной! И пока единственный.

Плевать на эти мелкие нарушения! Скорее вперед, к вожделенному теплу и благодатной сухости. Вилков широкими шагами, разбрасывая во все стороны крупные капли воды и оставляя на полу четкие отпечатки промокших насквозь ботинок, устремился по коридору в сторону офицерских кают.

Удивительно, но в каюте оказалось тихо и темно. Постой-постой, койки-то все «голые»! Ни постельного белья, ни матрасов. А в боковом шкафу лишь одиноко болталась сломанная деревянная вешалка. Вилков отступил обратно в коридор, недоуменно огляделся и тут заметил узкую полоску света из-под двери в соседнюю каюту. С внезапно охватившим его тревожным волнением он медленно потянул за металлическую рукоять…

Слава богу! Вот тут все было родным, узнаваемым, привычным и успокаивающим. Небольшое помещение ярко освещалось низко висящей на электрическом шнуре 150-ваттной лампочкой без абажура. Прямо под ней стоял квадратный деревянный стол, застеленный клеенкой, на котором в таком замечательном беспорядке громоздились несколько вскрытых консервных банок, нарезанный толстенными ломтями «кирпич» черного хлеба и практически подчистую обглоданный скелет селедки. В большой стеклянной банке тоскливо плавал в рассоле одинокий скукоженный огурец. Довершали натюрморт два граненых стакана и две бутылки с этикетками армянского 5-летнего коньяка, в разной степени заполненные прозрачной жидкостью.

В каюте было жарко от работающего на полную мощность электрического обогревателя. Поэтому двое мужчин сидели за столом друг напротив друга в одних тельняшках и легких спортивных штанах. Один был Валя Зверев, управленец с Денисового экипажа. Второго Вилков не знал.

– О-о-о! Дэн! – заорал Валентин и бестолково замахал руками. Стало понятно, что он уже изрядно навеселе. – Раздевайся быстро и к нам за стол!

Денис опасливо оглянулся на распахнутую дверь каюты:

– Валя, ты своими воплями все начальство в казарме переполошишь.

Физиономия Зверева расплылась в широченной улыбке:

– Начальство?! Ау! – Ёрничая, каплей засунул голову под стол. – Где ты? Здесь, лейтенант, только одно начальство – я. И потому приказываю: раздеться и к барьеру!

Он выбрался из-под стола и потянулся к одной из коньячных бутылок.

Вилков решил не спорить и не зацикливаться на разбирательствах: все само прояснится. А промокшие шинель, ботинки и даже брюки следовало скинуть немедленно. Когда, раздевшись до тельняшки и трусов, Дэн подсел к столу, стаканы были уже наполнены.

– Тост! – Валентин встал. – Я пью за тех… о, черт, забыл, как это в стихах…

– Кому не подают парадных трапов, – тут же отозвался третий молчаливый участник пирушки.

– Точно!..

Кому не подают парадных трапов,

Кто бороздит… э… суровый Океан,

Кто не имеет волосатой лапы

В стране рабочих и крестьян!

Этот тост, правда, в расширенном варианте Вилков выучил еще, будучи на преддипломной практике. Спирт в стакане оказался лишь слегка разбавленным и обжег горло, но тут же приятной теплой волной растекся по пищеводу. Дэн даже не стал закусывать. Он просто откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Блаженство!

Из состояния нирваны его вывел опять-таки громкий голос Зверева:

– А ты, Вадька, имеешь! Имеешь, имеешь, я точно знаю. Кто бы тебя за здорово живешь с наших северов в Москву перетащил? Да еще на должность капитана 2-го ранга в редакцию журнала «Морской сборник»?! Понимаешь, Дэнчик, это мой однокашник по Севастопольскому училищу капитан 3-го ранга Вадим Олейник. Хитрожопый от рождения, как все хохлы. Уже три года командует первым дивизионом БЧ-5 на экипаже Яковлева.

– Валёк, не начинай, – добродушно проворчал Олейник.

– А чё я такого сказал? Дэнчик – свой парень, хоть и служит без году неделю. А тебя я крепко люблю еще с училища. Ты, по крайней мере, по костям не идешь! А движешься собственным проторенным путем. И наплевать мне, кто тебе этот путь проторил!

Зверев плеснул по чуть-чуть во все три стакана:

– Вздрогнем! За наш путь!

Вилков чокнулся, но пить не стал. Он подождал, пока каплей громко понюхает корочку черного хлеба, потом медленно прожует её и только тогда заинтересованно спросил:

– Валь, а ты-то сам как в «начальники казармы» выбился? Вроде еще неделю назад был просто рядовым управленцем.

– Говном я был! Как и все мы на этом сраном экипаже. – Посоловевшими глазами он в упор посмотрел на Дениса. – Ты же еще до ноябрьских праздников в краткосрочный уехал? – Дэн кивнул. – Тебя наш кэп по каким-то личным делам отправил? – Вилков снова молча кивнул. – Вот, сука, о себе-то позаботился! – Без всякой злобы констатировал Зверев. – А через день пришли сразу два приказа. Один – об упразднении дополнительных штатов. Везде и насовсем. А другой о расформировании нашего второго экипажа! За ненадобностью, мать его…

– Если уж быть точным, то и нашего тоже, – вмешался Олейник.

– Вот-вот, сразу две первые ласточки. Добили, чтоб не мучились. А вообще все правильно: на хрен мы кому нужны такие! Боевая, блин, единица, урезанная на две трети и протирающая штаны на берегу. Только ведь можно было все как-то по-человечески сделать! – Валентин громко стукнул кулаком по столу. – Предупредить заранее, предложить людям какие-то другие места.

– Ну, чего ты опять разволновался? Кому надо было, тот и знал заранее. – Капитан 3-го ранга плеснул шило в стакан Зверева. – Выпей!

– А ведь ты, Вадька, знал! Ну, признайся другу.

– Не знал! А, скажем, подозревал.

Лейтенант Денис Вилков каменным истуканом застыл на стуле. Даже с его мизерным опытом службы на офицерских должностях было понятно, что он теперь – никто и звать его никак. А доложить о выполненном командирском поручении?

– Ты что, совсем не врубаешься? – фыркнул Зверев. – Вот уж кто все знал, так это наш Воевода! Слинял еще 5 ноября. Поговаривают, что он сейчас где-то в Москве, дожидается в кадрах приказа о своем назначении преподавателем в академию.

А как же командирское обещание о скором зачислении Вилкова в штат?

– Засунь его, знаешь, куда! И лучше ребром, чтобы больнее и памятнее было. Когда Воевода эти обещания тебе лапшой на уши вешал, он уже все знал о расформировании! Всех наших ребят быстренько рассовали по дырам в «живых» экипажах. Кое-кого на берег списали. Двоих уволили на гражданку по истечении срока контракта. Сегодня последний офицер ушел, Ирек Хайруллин. Этому хоть повезло: пригрели на береговой торпедной базе. Ну что ты на меня так смотришь, болезный? Вот и остался я один начальником казармы и командиром уже несуществующей части. И шесть матросов со мной, чтобы ремонт здесь изображать.

– А что ж тебя никуда не определили?

– Да ты, салага, хоть знаешь, сколько я служу управленцем?!

– Лет пять, наверно.

– Восемь! И еще два года матросом здесь же, на Севере, до училища. Соображаешь?

– Не-а.

– Пенсию я себе уже выслужил минимальную, понял?! Вот, раскинул мозгами и сам настрочил рапорт об увольнении в запас. Не хрен больше ждать милостей от… природы.

– Валя, но ведь ты же классный специалист, мастер военного дела! Ты ж на пульте ГЭУ с завязанными глазами…

– Ну и чё?! Кому это теперь нужно? Того и гляди скоро совсем выходы в море прекратятся. Не на чем станет, понимаешь? Вон, поинтересуйся у Вадьки, в каком состоянии матчасть на наших «железяках». Он ведь каждый третий день заступает дежурным по живучести, все корабли обходит. Что, господин майор, веселая картинка, а?

– Обхохочешься! Мне даже для проверки флагманский механик запрещает любой механизм включать: как бы стратегический ракетоносец у причала не затонул.

– А ты говоришь «специалист»! – с пьяной горечью резюмировал Зверев. – Буду в этой каюте на продавленной койке валяться и шило жрать, пока приказ об увольнении ни придет. Зато мне теперь на всех комдивов и начальников штабов х… положить! Эй, дневальный! – внезапно истошно завопил капитан-лейтенант.

– Не было там никого у тумбочки, когда я заходил, – заметил Вилков.

Тем не менее через пять секунд в дверь каюты солидно постучали, и через порог перешагнул высокий молодой человек с тремя лычками на погонах. Он четко вскинул ладонь к виску и отрапортовал:

– Старшина первой статьи Дремов по вашему приказанию прибыл!

– О! Толя! В дневального решил поиграть?

– Я отправил салагу замок на дверь снаружи повесить и плакат «РЕМОНТ». А сам подменяю.

– Молодец! Чего я еще забыл, а?

Старшина бросил короткий взгляд на Дениса:

– Час назад звонили от дежурного по дивизии. Передали, чтобы завтра в 10.00 товарищ лейтенант Вилков прибыли в кабинет начальника отдела кадров флотилии.

Зверев с интересом посмотрел на Дениса:

– А, ведь ты первый из нашего бывшего экипажа, кого в отдел кадров флотилии вызывают. С остальными на месте разбирались, в дивизии. И с назначениями, и с увольнениями. Интересно, что же такое там задумали. Впрочем, не наших пропитых мозгов это дело. Утро вечера мудренее. Зато вечер гораздо привлекательней! – И он пощелкал пальцами по вновь наполненной бутылке коньяка. – Приступим, господа офицеры!

……………………………………………………………………………………………

Разбудил Дениса всё тот же неунывающий Зверев в 9 часов утра.

– Подъем, лежебока! Пора готовиться к судьбоносному визиту. Пока помоешься, побреешься, нам чаек соорудят.

Несмотря на весьма приличное количество выпитого накануне спиртного, Вилков чувствовал себя бодрым и отлично отдохнувшим. Он даже успел выгладить брюки и почистить шинель и ботинки.

В 9.55 лейтенант вошел в величественное здание штаба флотилии и поднялся на второй этаж. Вот и кабинет начальника отдела кадров. В коридоре перед ним на стуле сидел незнакомый Денису капитан-лейтенант.

– Простите, вы тоже сюда? – Он указал рукой на дверь.

Каплей поднял голову и небрежно махнул рукой:

– Заходи.

После чего опять погрузился в глубокомысленное раздумье.

Дэн аккуратно постучал и, услышав громкое «Да-да!», приоткрыл высокую дверь и шагнул в кабинет:

– Товарищ капитан 1-го ранга! Лейтенант Вилков по вашему приказанию прибыл.

У заваленного бумагами рабочего стола стоял невысокий коренастый офицер. Он окинул вошедшего равнодушным взглядом светло-серых глаз и скороговоркой произнес:

– Проходи, лейтенант.

Поскольку хозяин кабинета сесть не предложил, Денис просто приблизился к столу на минимальное расстояние и замер по стойке «смирно».

– Отлично, – обращаясь в пространство, констатировал капраз и устроился на стуле с высокой деревянной спинкой. – Ты, как я узнал из документов, выпускник этого года и проходил службу на экипаже Воеводина.

– Так точно.

– По образованию электрик со специализацией контрольно-измерительные приборы и автоматика.

– Так точно.

– Ну вот, именно такой человек нам и нужен.

«Нужен – это уже кое-что, на гражданку не выгонят», – подумал Вилков.

– В связи с начавшейся масштабной реконструкцией Вооруженных сил и конкретно Военно-морского флота в нашем объединении произведены первичные мероприятия по упорядочению кадрово-штатного состава на кораблях и в береговых частях.

«Да-а-а, и пояснять не надо, что со мной говорит рафинированный кадровик. Каков штиль изложения!»

– Мы наконец-то избавились от такого застойного явления, как так называемые «дополнительные штаты». Нечего плодить бездельников! На очереди максимальное сокращение так называемых «вторых экипажей», что позволит значительно интенсифицировать процесс боевого использования вверенных нам подводных ракетоносцев. Правда, это не единовременная акция, а долгосрочная, но процесс пошел!

«Последние слова я уже где-то, определенно, слышал».

Посчитав, вероятно, что эффектное вступление, безусловно, достигло своей цели, начальник кадров несколько расслабился на своем тронном сиденье и перешел к конкретике:

– Но мы не можем себе позволить разбрасываться подготовленными в училищах офицерскими кадрами. Даже, несмотря на то, что некоторые из них, – тут последовал строгий взгляд на Вилкова, – не проявляют с первых дней должного усердия в службе.

Брови Дэна удивленно поползли вверх:

– Простите, товарищ капитан 1-го ранга, я не понял…

– А что тут понимать?! – повысил голос капраз. – Отслужил всего пару месяцев, а уже заваливаешь своё командование рапортами об отпуске! – Он вытащил из папки лист бумаги и потряс им в вытянутой руке. – Твоё? Так, «…прошу предоставить… по семейным обстоятельствам…». Эт-т-то что же за семейные обстоятельства могут появиться у молодого лейтенанта на самом старте служебной карьеры?! Когда надо день и ночь… день и ночь… Нам тут твой командир рассказал, как ты был настойчив в своих просьбах. Такой бы запал да в другое русло направить!

«Круто меня Воевода подставил. И ведь не пикнешь против собственноручно написанного рапорта!»

– И тем не менее мы изыскали возможность для твоей дальнейшей службы на флоте в полном соответствии с твоим инженерным дипломом и полученными в училище знаниями. По рекомендации начальника электромеханической службы объединения вам предстоит продолжить свою службу на должности командира группы в войсковой части 30995.

Денис молчал, ожидая пояснений. «Командир группы» – это как раз его должность, а вот номер войсковой части ничего ему не говорил.

– Это ПМ – плавмастерская, – коротко разъяснил начальник отдела кадров и, видимо, посчитал данный вопрос закрытым, потому что неторопливо отошел к высокому окну, повернулся к посетителю спиной и уставился в серую застекольную муть.

«ПМ! Это, наверно, не так плохо. – Мысли беспорядочно метались в голове Дениса. – Многие офицеры инженерных специальностей мечтают туда попасть. Особенно, после нескольких лет службы на подводных лодках. Но это не мой случай! Я хочу служить именно на атомной субмарине!»

Он уже собрался раскрыть рот, когда капитан 1-го ранга резко развернулся от окна на 180 градусов:

– Что тебе еще не понятно, лейтенант? – Он прямо-таки буравил Вилкова колючим взглядом маленьких глаз. – Опять прикидываешь, как бы увильнуть? Как бы пристроиться в теплом местечке на берегу? Ступай размышлять в коридор! Посидишь на стульчике, подумаешь. А мне позови офицера, который там дожидается.

– Товарищ капитан…

– Тебе и сейчас что-то неясно, лейтенант?! Шагом марш из кабинета! Зайдешь, когда я освобожусь!

Получив прямой приказ, Вилкову не оставалось ничего другого, кроме как покинуть негостеприимный кабинет и его неприятного хозяина. Оказавшись за дверью, Дэн задумался лишь на пару секунд.

– Простите, – обратился он к каплею, который так и продолжал сидеть на неудобном стуле, низко опустив голову, – простите, Вы не подскажете, что такое войсковая часть 30995? – Каплей медленно распрямился и, казалось, только теперь заметил, что перед ним стоит незнакомый лейтенант и о чем-то спрашивает. – Ну, плавмастерская…

Офицер посмотрел на Вилкова отсутствующим взглядом, потом перевел глаза на захлопнувшуюся за ним дверь. Затем он встал, сделал два решительных шага к кабинету и, взявшись за ручку, повернул голову и невнятно произнес:

– Перегрузка.

Дэн даже не успел ничего сообразить, а за каплеем уже с негромким стуком захлопнулись резные деревянные створки. «Перегрузка»?! Может, каплей хотел сказать «перезагрузка»? Но и это непонятно. Черт, как нужны подробности! И срочно. Что же делать? Решение пришло неожиданно быстро. Вилков трусцой устремился по длинному коридору, спустился на два лестничных пролета вниз и подошел к пропускному турникету. В стеклянной будке сидел молоденький мичман с повязкой дежурного. Лейтенант негромко, но уверенно постучал в приоткрытое окошечко.

– Товарищ мичман! Я получил приказание от капитана 1-го ранга Колесова позвонить из рубки старшему офицеру на экипаже Воеводина. Срочно!

Фамилия начальника отдела кадров, безусловно, была хорошо знакома дежурному, а склочный характер кадровика, как прикинул Денис, послужит надежной защитой от излишних вопросов. Он отлично все рассчитал: мичман без единого возражения выставил наружу служебный телефон. Дэн быстро набрал номер своей казармы и отошел за угол рубки, насколько позволил телефонный провод.

– Дневальный? Быстро позови к телефону капитан-лейтенанта Зверева! Это Вилков говорит. Бегом!

– Алло, Валя? Да-да, я. Из штаба флотилии. Мне очень нужен твой совет. Слушай: что такое войсковая часть 30995?

В трубке секунд на пять воцарилась полная тишина. Потом Зверев обиженно пробормотал:

– Ты чё, лейтенант? Кто ж тебе такое скажет? Только в нашей дивизии десятка два частей, а во флотилии, наверняка, не меньше сотни! – Он расстроенно посопел. – Ты б хоть наводку, какую дал.

– Это плавмастерская.

Последовала еще более долгая пауза.

– А ты ничего не путаешь, Вилков?

– Что знаю, то и говорю!

– Да не может такого быть. Точно! Слушай: у нас тут из ремонтных кораблей только ПРЗ-10. Плавучий ремонтный завод. Ну, такой здоровенный корабль пришвартован намертво у крайнего пирса. У меня там достаточно друзей, но номер его войсковой части совсем другой. А кто про плавмастерскую тебе сказал?

Дэн тяжело вздохнул:

– Так сам Колесов и сказал.

– Чудеса! Может, чего еще вспомнишь?

– Да нет, пожалуй. Тут и вспоминать-то нечего. – Денис помолчал. – Ладно, прости, что побеспокоил.

– Обращайтесь.

Вилков хотел уже дать отбой, но в памяти внезапно всплыло одно слово.

– Стой, Валя! – Он заорал так, что дежурный мичман по пояс высунулся из рубки и убрался обратно только после энергичных взмахов Денисовой руки. – Перезагрузка, во!

– И что сие значит?

– Понятия не имею. А тебе это хоть что-нибудь говорит?

Пришлось подождать еще несколько секунд.

– Слушай, лейтенант, а, может, не «перезагрузка», а «перегрузка»?

– Черт его знает. Хотя… пожалуй, да… точно, перегрузка. Тут каплей один у кабинета Колесова сидел, он мне это слово и пробормотал.

– Господи! С этого и начинать надо было! Хотя… как раз с ЭТОГО лучше и не начинать.

– Ты о чем?

– Да, погоди ты! Дай с мыслями собраться. Чтобы их можно было в печатные слова облечь и тебя до усрачки не напугать.

У Вилкова неприятно засосало под ложечкой.

– Что, все так плохо?

– Нет, твою мать! Есть ведь еще посажение на кол, сожжение на костре, наконец, расстрел и гильотина!! Хотя, последние два варианта в твоем случае могут оказаться и предпочтительнее.

Сосание под ложечкой опустилось куда-то вниз и повисло тяжелым тянущим грузом в районе… В общем, Дэн даже посмотрел себе между ног: не обмочился ли он или чего посерьезней.

– Дэнчик, может, я тебе все, что знаю, в казарме расскажу? Под рюмочку и стаканчик.

– Нет! – Хотел максимально уверенно отреагировать Вилков, но решительность и твердость куда-то испарились даже из голоса. – Ты, Валь, быстренько, в двух словах. А то меня Колесов уже, наверно, разыскивает. А рюмочка и стаканчик – это обязательно, но потом.

– Ладно. Сообщаю только голые факты без комментариев, как в энциклопедии. «Перегрузка» или «перегрузчик» – сленг, означающий в обиходе моряков, в основном подводников-атомщиков, действительно плавмастерскую. Это довольно большой корабль категории 2-го ранга, предназначенный для выгрузки отслуживших свой срок активных зон ядерных реакторов с подводных лодок и надводных кораблей, например, атомных ледоколов, с последующей заменой их на новые. Фу-у-у… А, красиво сформулировал, да?

– Валя, а…

– Не лезь ты сейчас со своими вопросами, собьешь с мысли! Если попросту, то вскрывается ядерный реактор и вытаскивается его активная зона – три сотни урановых стержней – а на их место устанавливаются новые. Поштучно! На практике с каждым реактором это происходит раз в лет десять, и длится операция месяца два-три. Всё.

– Ну-у-у…

– Ладно, – перебил Зверев. – Теперь, как в песне Высоцкого, «…позвольте пару слов без протокола». ПМ эти, а их на всем Северном флоте штуки три, кажется, старые. Старше наших лодок еще лет на десять. Представь техническое состояние, в котором они находятся. То есть большинство всех работ производится не с применением последних достижений научной и технической мысли, а, как всегда у нас, с помощью живых рук, лома, старенького подъемного крана и известной всем матери. А это радиация нехилая. Куда там нашим АПЛ! Короче, «перегрузка», а точнее, «перезарядка», – это сверхрадиоактивное корыто, и давно уже стала местом ссылки для… не слишком дисциплинированных офицеров. Это – край, понимаешь? Дальше уже нет ничего. Оттуда практически не переводят, а только увольняют подчистую, без пенсии и льгот! За полную дискредитацию и моральное разложение. Ну, или вообще по уголовным статьям. Достаточно напугал?

– …

– Хотя, может, всё и не так плохо. Я за свою службу один раз проходил на лодке эту процедуру на заводе в Полярном. Всех нюансов, конечно, не знаю, но…

В это время дежурный мичман, как черт из табакерки, выскочил из своей будки и, подбежав к Вилкову, громко заорал:

– Товарищ лейтенант! Капитан 1-го ранга Колесов требует вас к себе в кабинет. Немедленно!

Дэн повесил трубку и не спеша направился к широкой лестнице на второй этаж. В голове было пусто, лишь почему-то, раз за разом прокручивались слова «…нюансов, конечно, не знаю…», причем на мотив известнейшей и популярной среди северных подводников, особенно в хоровом застольном исполнении, песни «Прощайте, скалистые горы…»


На стульях перед кабинетом никого не было. «Вот и грустный каплей, видно, разрешил свою проблему, а я…» Вилков одёрнул тужурку и переступил порог.

– Ну, наконец-то! – неожиданно веселым восклицанием встретил его Колесов. – А то я уж подумал, что ты сбежать решил. Подходи к столу и распишись в журнале.

Капитан 1-го ранга протянул ему толстую амбарную книгу и шариковую ручку.

– Зачем это? – поинтересовался Денис.

– И мы, кадровые работники, шагаем в ногу со временем. Демократия и гласность. Ха-ха! – Колесов криво усмехнулся. – Вот я провел среди тебя полезную разъяснительную работу – извольте расписаться. И получить. – В другой руке кадровик держал форматный лист бумаги с печатью и большим фиолетовым штампом в углу. – Предписание о назначении на новую должность! Передашь командиру части, когда будешь представляться.

Дэн коротко откашлялся и вытянул руки по швам:

– Я не стану подписывать никакие бумаги.

Капитан 1-го ранга спокойно вложил листок в книгу и вернулся за свой рабочий стол:

– А я ведь говорил командующему: рано! Рано еще нашим военнослужащим приобщаться к либеральным веяниям. Скажу тебе по секрету, – Колесов склонился над столом и понизил голос до громкого шепота, – не просто рано, а категорически недопустимо. Вообще! Эдак мы и до обсуждения приказов скоро докатимся! Но… это моё сугубо личное мнение. А процедуру я собл… – кадровик задумался, – соблюл? Нет, соблял? Совсем не то. Короче, исполнил! Нет так нет. Пойдешь служить, как раньше, то есть без всяких расписок. – Капитан 1-го ранга явно издевался и получал от этого реальное удовлетворение. – Но ты, кажется, еще что-то хочешь сказать? Давай, самовыражайся, я внимательно слушаю.

У Вилкова действительно был приготовлен контраргумент:

– Вы не имеете права назначать меня на эту должность без моего согласия. Я подам рапорт… Командующему!

– Ну вот, лейтенант, совсем другое дело. – Начальник отдела кадров расслабленно откинулся на высокую спинку стула и расстегнул тужурку. – Можешь ведь, когда припрет, быть твердым и настойчивым. Пойдет у тебя служба на новом месте, определенно пойдет! А по поводу рапорта, конечно, подай. Имеешь полное право. На меня будешь жаловаться? Логично. Но… юридически необдуманно. Вот ты даже не прочитал предписание. Эх, молодежь! Это не я тебя куда-то назначаю. Мы здесь, в отделе кадров, простые клерки, бумажки оформляем. А приказы о назначении отдает… – указательный палец правой руки Колесова вознесся к потолку, – командующий! Он же, кстати, и предписание подписывает. Собрался пожаловаться командующему на командующего? – Ёрничество кадровика уже зашкаливало. – То-то же!

Но Денис решил бороться до конца:

– Товарищ капитан 1-го ранга! Нам предельно подробно объяснили при выпуске из училища, что никто абсолютно не имеет права назначить меня на первичную должность, которая, хоть в чем-то, не соответствует записи в графе «Специальность и специализация» моего личного дела. А там указано: «…военный инженер-электрик на АТОМНЫХ ПОДВОДНЫХ ЛОДКАХ». – Дэн выдохнул и победно посмотрел на Колесова. – И никаких плавмастерских!

Кадровый начальник совсем распластался на стуле и трижды медленно хлопнул в ладоши:

– Браво, лейтенант, брависсимо! Ох, не ошиблись мы, выбрав тебя. Мало того, что упертый, так еще и умный. Наверно, успел где-то разузнать, что ПМ – это перегрузка. Молодец! Я сейчас должен буду извиниться перед тобой и начать подыскивать новое место в строгом соответствии…

Разыгрывающийся фарс больше напоминал игру кошки с мышкой. Силы явно были не равны. Колесов встал, аккуратно застегнул тужурку на все пуговицы, одернул полы и даже пригладил ладонью короткий ежик волос на голове. Потом резко выбросил вперед правую руку, которая заканчивалась великолепно сконструированной фигой:

– На!

Вилков просто оторопел, а капраз, решив закончить надоевший уже ему балаган, зло и визгливо прокричал:

– Молод и неопытен ты еще, салага! Я бы мог просто выгнать тебя из кабинета, но потрачу несколько секунд своего драгоценного времени на твое образование. Все правильно тебе в училище объяснили, и с записью в личном деле ты не ошибся. Только упустил один нюансик, который, между прочим, сам же и озвучил. Сейчас догадываешься, какой? – Денис молчал. – «…никто не имеет права назначить на первичную должность», – процитировал лейтенанта Колесов. – Ключевое слово здесь – «ПЕРВИЧНУЮ»! Разъясняю смысл: в данном контексте – это первая должность юного офицера после выпуска из училища. В дальнейшей службе тебя, безусловно, будут неоднократно повышать, переводить, возможно, понижать, сообразуясь с интересами государства и личными качествами, но первый раз…