Заблудиться в заросшем, безлюдном лесу, где вокруг тебя кружит рой мошкары, а ветки деревьев хлещут по лицу и не защищенным одеждой частям тела, оставляя после себя глубокие царапины, само по себе не очень приятно. Но гораздо хуже, когда позади тебя плетется придурок, по которому психдиспансер плачет. И либо песни горланит одну за другой, либо болтает сам с собой обсуждая твой «сочный зад».
Я руку готова была отдать на отсечение, что мы потерялись, и он понятия не имеет, куда нужно идти. Но вида, гад, не подавал. Шел, насвистывал, и вообще, вел себя так, словно на прогулке в парке находится.
Уже пять часов минуло с того момента, как Грим оставил нас на обочине, а сам на машине отправился дальше, как он выразился, отвлекать сидящих на хвосте ищеек. На мой резонный вопрос – «а как же мы?», Глеб, в свойственной ему манере, растянул губы в бесящей меня до невозможности кривой усмешке.
– А мы пойдем пешком, принцесса. Неплохая альтернатива тренажерному залу, а?
Как же руки чесались шею ему сжать до характерного хруста. И останавливала только одна навязчивая мысль, а ну как этот гад меня к себе и после смерти привяжет? Нет, уж, потерплю.
К данной секунде терпелка истончилась до критической величины с последующим разрывом, но кое-кто этого не понимал, и продолжал тыкать в нее невидимыми иголками. Одной из таких иголок была распеваемая им прямо сейчас песня о несчастной любви.
Очень фальшиво распеваемая, надо заметить.
Резко остановившись, я стащила с головы капюшон черной Глебовой толстовки, что вместе с конверсами была передана мне перед началом нашего «марш-броска», и повернулась к своему похитителю.
– Елагин, или ты соблюдаешь акт воздержания против звуков, или я тебя прямо здесь прикопаю. Благо землицы много, а из свидетелей одни комары, – процедила я, и тут же хлопнула ладошками перед своим носом, убив одного из этих кровососущих гадов.
– Что? – Глеб невинно захлопал глазами, в глубине которых отчётливо различались искорки смеха.
– Заткнись, говорю! – прорычала я, сжав кулаки.
– Фу, как грубо, Цветочек. Я тут стараюсь тебя подбодрить, настроение поднять, а ты?
– Если хочешь поднять мне настроение, скажи мне, куда мы идем, и когда уже будем на месте? Я устала, я есть хочу, спать, в конце концов. Всю ночь из-за тебя, идиота, на ногах.
– Малыш, полчаса назад я предлагал тебе морковку и устроить привал у того поваленного дерева. Ты сама отказалась.
– Я тебе не кролик, Елагин. А под тем деревом была змея, ты сам ее видел!
– Если бы я знал, что ты такая избалованная, купил бы билеты на самолет до Бринвика, – Глеб сделал вид, что задумался, – а нет, не купил бы. За мной же только ленивый сейчас не гонится. Как я мог забыть?
– Клоун! Прекрати паясничать! Так мы в Бринвик должны попасть? А почему с родителями не связался? Твой отец уж точно что-нибудь придумал бы, – не успела я закончить свою речь, как лицо Глеба приобрело жесткое выражение. Ухмылка стала напряжённой, а тепло во взгляде сменилось холодным презрением.
Вот сейчас я на все сто процентов была готова поверить во все те грехи, в которых его обвинял Трибунал. Позвоночник обожгла тонкая струйка ледяной дрожи. Пришлось даже обхватить себя руками, чтобы согреться, хотя в лесу, в самый разгар дня, было довольно-таки жарко.
Заметив отразившийся в моих глазах испуг, Глеб тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от нахлынувшего на него наваждения, и снова влез в шкуру очаровательного шалопая.
– Боюсь огорчить тебя, принцесса…
– Не бойся, дорогой, мои ожидания в отношении тебя барахтаются на самом дне, – буркнула я, пытаясь за напускной бравадой спрятать закравшийся в душу страх.
– Тем не менее, – пожал он плечами, – тебе лучше запомнить, у меня больше нет родителей.
– Что за бред ты несешь? – удивленно воскликнула я, – с тех пор как тебя арестовали на дядю Антона и тетю Лену без слез взглянуть невозможно. Они так страдают, переживают за тебя, придурка. Закрылись ото всех. А ты такие слова ужасные говоришь. А ну прекрати, или я тебя поколочу!
Вспомнив несчастное лицо матери Глеба, что приходилась лучшей подругой моей мамы, я испытала неподдельную боль. Она корила только себя, что не углядела за сыном, и так горько плакала, прижимая меня к себе и рассказывая, какая из нас с ним вышла бы прекрасная пара. Я, конечно, это ее мнение категорически не разделяла, но и не перечила, понимая, как тяжело женщине, потерявшей своего единственного ребенка.
А этот…! Неблагодарный ублюдок!
– Ты, похоже, забыла, что я приемный. А вся эта слезливая, переживательная чушь, только ширма для таких доверчивых малышек как ты.
– Они воспитывали тебя в любви. Твоя мать…
– Она мне не мать! – цвет его глаз сменился с зеленого на черный. Резко выдохнув, Глеб отступил на шаг, – Поль, давай ты не будешь рассуждать о том, чего не знаешь? Они не смогли родить, и усыновили меня. А как только запахло жаренным в виде Трибуна, их и след простыл. Я, мать твою, два года ждал, когда они навестят меня. Даже весточки не прислали.
Он пытался говорить спокойно, но сквозь маску невозмутимости просачивалась горечь, да такая неприкрытая, едкая, что комом у меня в горле встала.
– А ты уверен, что они не пытались? Глеб, попасть в тюрьмы Трибунала практически невозможно. Об этом даже мой папа говорил, а он, на минуточку, работает на Орден.
– Со связями моего отца? Не смеши, – издевательски хмыкнул он, – они отреклись от паршивой овцы. Умыли свои чистенькие ручки. Но не переживай, Цветочек. Я и без них не пропаду.
Понимая, что этого упрямца не переубедить, я решила резко сменить тему.
– Может скажешь, куда мы идем?
– Доверься мне, малышка. Мы же с тобой команда, – ну вот, и секунды не прошло, как на место обиженного ребенка вернулся шут гороховый!
– И какая? Ату? Фас? Лежать? – поддела я его, вспомнив о своем невидимом ошейнике.
– Лежать? – его наглый взгляд прошелся по моим голым ногам, – а что, мне нравится. У тебя уже начался этот синдром… черт, как там его? Ну, когда похищенная жалеет своего похитителя.
– Не жалеет, а влюбляется, – поправила я его, и по зловещей улыбке поняла, что ни черта он не ошибся, просто решил поиграть со мной.
– Так и знал, что ты не устоишь перед моим обаянием, – Глеб подошел вплотную и, нависая надо мной, уставился на мои губы, – признайся, уже мечтаешь обо мне?
– Совсем с головой все плохо, Елагин? – подняла я на него насмешливый взгляд, – и отодвинься от меня, а то самомнением твоим придавило. Задохнусь сейчас.
– Ладно, я еще подожду, – подмигнул он мне, – только долго не тяни, я парень красивый, другие оценят.
Не задумываясь о своих действиях, я уперлась руками в его плечи и толкнула что было сил, но добилась обратного. Елагин подхватил меня под попу, приподнял и закружил на месте.
Пришлось замолотить по его плечам, чтобы отпустил.
– Вот и катись к ним. Какого черта я тебе нужна? – еле сдержалась, чтобы не перейти на ультразвук, так разозлили меня его слова. А эта сволочь, будто упивался моей злостью. Ехидно улыбаясь, дал соскользнуть по себе на землю, и снова магию свою треклятую применил, заставив обнять его за шею.
– Доберемся до Бринвика, Цветочек, и все тебе расскажу, – прошептал мне прямо в губы, – потерпи пока. Сейчас на трассу выйдем, машину поймаем…
– Мы уже пол дня в пути, где эта чертова трасса? – заныла я в ответ, и тут же из соседних кустов раздался подозрительный шум.
Резко толкнув меня себе за спину, Глеб раскрыл ладони и вытянул руки перед собой. А через минуту, будто мысленно прощупав территорию, отпустил и улыбнулся.
– Выходи, милая, мы с женой не сделаем тебе ничего плохого.
Милая? С женой? Что тут вообще происходит? К кому он обращается?
Только я открыла рот, чтобы задать все эти вопросы, как кусты снова зашуршали, и из-за них выглянуло симпатичное лицо молодой девушки.