Кузня представляла собой одно из помещений, стоящих в стороне от всех остальных. Она располагалась на краю монастырского комплекса, огороженного высоким бревенчатым забором. Забор был невысоким и защищал, главным образом, от крупных диких зверей, впрочем, и от людей тоже, но больше от зверей. Люди всё равно найдут возможность перелезть через небольшую преграду.
Кузнец оказался коренастым широкоплечим мужиком непонятного возраста с лысой головой, густой чёрной бородой и длинными усами, порыжевшими на концах. Был одет он в кожаный фартук и погружен в привычное дело. Когда монах с Вадимом вошли, он перебирал железные заготовки, выбирая, какой бы заняться.
– Елизарий, Бог в помощь! – с порога приветствовал кузнеца Анисим.
– Бог в помощь! – отозвался тот в ответ, хмуря густые брови. – Кого ты это с собой привёл?
– А вот, хочу проверить отрока, говорит, что из поместных, и толк в оружие знает, но в пищалях да ручницах. А саблей да пикой не научен бить.
– Да? А что же с другим оружием?
– Говорит, что плохо, не учили его к военной, а учили к государевой службе, да не ратником, а писцом. Вот, поди, как интересно, но стрелять из ручниц и пистолей обучили, не знамо, почему.
– Угу, врёт, поди?! – и кузнец перевёл взгляд тёмных глаз на Вадима.
Вадим же молчал, не вмешиваясь в разговор. Пусть думают, что хотят, да и пищаль он ни разу в глаза не видел, как и ручницу. Хрен ещё разберёшься в них.
– Пожалуй, пищали у меня нет, дорогое удовольствие, а как бы и была, да не дал недорослю в руки. Коли себя не убьёт, то других поранит, как гав сказать. А вот ручница у меня есть. А ну-ка, давай посмотрим на твои умения, отрок. Как звать-то тебя?
– Вадим.
– Ммм, Вадим, а имечко рода есть?
– Ааа, – Вадим снова замешкался, мучительно соображая, о чём его спрашивал кузнец. Всё же, он не отчество спрашивал, а скорее всего, фамилию. – Белозёрцевы мой род прозывается.
– А не Фомы ли Белозерцева ты племяш?
– Нет. Я не Белозерцев, а Белозёрцев, – поправил кузнеца Вадим.
– Хто вас, литвинов, разберёт? Ну, да ладно. Сейчас ручницу и порох найду, там и разберём, хто ты такой есть.
Кузнец поискал в дальнем углу и вытащил на свет божий странную железную трубу с тонким железным хвостом. Это и оказалась та самая ручница. Все вместе они вышли из кузни и остановились немного поодаль. Кузнец сходил в жилую пристройку и принёс небольшой холщовый мешочек с порохом.
– На, держи ручницу, если правильно сможешь её удержать.
Вадим взял железную трубу, глухую на обратном конце, от которой шёл назад металлический стержень. Всё очевидно, единственное, трудно понять, как держать её. Наконец, Вадим догадался, что лучше всего её держать перед собой, зажатой под мышкой.
– А пуля где?
– Гляди-ка, разумеет! – усмехнулся в бороду кузнец. – На, держи! – и он протянул Вадиму большую мозолистую ладонь, в центре которой лежал чёрный свинцовый комочек.
– Угу, – Вадим аккуратно насыпал внутрь трубки пороха, поискал пыж, но не нашёл. Пожал плечами, оторвал лист лопуха, завернул его в ствол и утрамбовал найденной палкой. А что делать? Дед говорил, что без пыжа и хрен не выстрелит, а ни войлока, ни ткани рядом не имелось. Кузнец молчал, с интересом наблюдая за приготовлениями Вадима. А тот, убедившись, что обтюрация пороха худо-бедно создана, вкатил пулю, плотно прижав её той же палочкой к травяному пыжу.
– Дайте фитиль?
Кузнец, улыбаясь, разжёг трут и протянул его Вадиму. Сгибаясь под тяжестью неудобной трубки, Вадим поднёс горящий фитиль к запальному отверстию. Вспыхнул огонь, и тут же грянул выстрел. Поневоле пошатнувшись от отдачи, Вадик с удовлетворением констатировал попадание пули в дерево, что росло у кузни. Но это был, скорее, плевок, чем выстрел, и плевок, как настоящий, так и моральный. В лицо настоящему оружию.
Дуб в один обхват стоял относительно недалеко, но сам факт… На грохот выстрела повылазили со всех углов обитатели монастыря.
– Всё хорошо, не пужайтесь, – прогудел кузнец. – Это я тут тренируюсь по воробьям стрелять.
Народ собравшейся было поглазеть на шум, покачал в удивлении головой и стал неспешно расходиться по своим делам, с любопытством поглядывая на новичка.
– Теперь верю, пойдём обратно в кузню, расскажешь о том, что в ней увидишь.
Они зашли в кузню, и ещё минут тридцать Вадим называл то, на что показывал кузнец. Ничего особенного там и было. Мехи, горн, щипцы да молот, ну и ещё то немногое, часть из которого Вадим не узнал, а часть просто не мог правильно назвать. После тест-опроса кузнец вручил Вадиму саблю и заставил показать умение с ней работать, потом пришёл черёд топора и копья. Успехов ноль. Вадим знал, как держать оружие и даже пытался им бить, но попытки егооказались весьма неуклюжи и неуспешны. Кузнец с лёгкостью отбивал их железным прутом.
– Да, странен твой родитель, научил тому, что мало кто знает, а простейшего не показал. Ну, да Царствие ему небесное, а как подручный ты мне, может, и пригодишься, если захочешь.
Вадим кивнул.
– Всему своё время, – пожурил обоих отец Анисим, – пойдёмте обедать, время уж приспело, да и заслужил ты, Вадим. А не заслужил, так заслужишь.
Обедать они пришли в трапезную, где в один ряд стояли козлы, а на них уже настелены вырубленные топором доски. Обед оказался не сильно вкусным. Луковая похлёбка, тушёные овощи с гороховой кашей, да краюха ржаного хлеба грубого помола. На сладкое оказался сваренный из лесных ягод взвар без грамма сахара.
– Ну, тапереча пойдём в нашу библиотеку, посмотрим, что ты знаешь-разумеешь, – произнес монах, едва они закончили трапезу.
Библиотекой оказалась просто более просторная, чем остальные, келья. Вдоль её стен стояли сколоченные из дерева открытые шкафы, на полках которых лежали и стояли книги в кожаных переплётах. Сделаны они были, в основном, из листов пергамента и очень редко из заграничной бумаги.
Отец Анисим осторожно снял с полки одну из книг и аккуратно разложил её на столе, открыв на первой странице.
– Вот, смотри! Это поучения Исаака Сирина. А вот и Псалтырь, Жития святых, Святое Писание и другие книги. Наша гордость, собирали отовсюду, но мало их у нас.
Книг и на самом деле имелось немного. Кроме них, место в шкафах занимали рукописные свитки, закладные и другие грамоты, просто отдельные листы пергамента из более редкой и дорогой бумаги. Стояли пузырьки с чернилами, лежали связки гусиных перьев, а также старые, а то и новые, обложки книг.
Вадим смотрел в книгу и разбирал только отдельные буквы и иногда слова. Тем не менее, он попытался прочесть хотя бы одну страницу. Это удалось, но с великим трудом. Поэтому он смог разобрать от силы пару абзацев, остальное осталось за гранью его понимания. Это же заметил и Анисим.
– Дааа, интересно мне, отрок, кто тебя учил? И почему ты, навроде и читать умеешь, а слов не разумеешь?
Вадим промолчал, а что отвечать? Врать что-то правдоподобное не получалось, а говорить правду просто глупо.
– А может, напишешь мне буквицы, да азбуку, или слова сможешь?
– Напишу.
– Так вот тебе тогда чернила, перо и…
А вот листы пергамента монаху было жалко изводить на напраслину, но и проверить отрока надобно было. Покопавшись на одной из полок, он выудил оттуда уже ветхий листок, отпавший от неизвестной и, вероятно, утерянной книги.
– Вот, на нём напиши.
Вадим сел на табурет и с сомнением посмотрел на гусиное перо. Чернильница оказалась бронзовой, с вычурной крышкой, сделанной в виде маковки церкви. Макнув в неё перо и нахмурив брови, Вадим решился вывести для начала букву «А» и сразу же посадил кляксу на пергамент.
Монах только вздохнул, но сдержался от ругательных слов. Понимая свою вину, Вадим уже более аккуратно макнул перо, тщательно стряхнул лишние чернила и заскрипел им по пергаменту.
А, Б, В и ещё О, П, Р, С, Т получились похожими на те, что он увидел, а вот слова, что он написал, пыхтя и высовывая от напряжения язык, слабо напоминали те, что были изображены в книге.
Отец Анисим приблизил к глазам накарябанные Вадимом слова и буквы, и вздохнул.
– Будем тебя переучивать, отрок. Где моя буквица? – он полез на полку и, немного порыскав, выудил тоненькую книжицу с буквами и короткими фразами. – О то ж тебе, для понимания. Возьми! Научишься, цены тебе не будет. Да тренироваться будешь не здесь, и не с чернилами, а возле леса. Расчистишь площадку на песке, да и будешь чертить по нему палочкой.
Сначала толстую возьмёшь, потом тоньше, а в конце просеешь мелкий песок на глину и будешь старым пером по ней вазюкать, почерк вырабатывать и тонкость письма. Если совладаешь с энтим, то быть тебе писцом. А ежеле нет, то обычным приказчиком у купца или мелким подъячим, и то сумлеваюсь я в том. Ну, да грамотный человек всегда себе на кусок хлеба заработает, а ты, хоть и порченый малый, но всё же разумение имеешь. Того у тебя не отнять.
– Спасибо и на этом, – Вадим слегка качнул головой, – а кузнец может меня научить саблей работать или топором?
– То наука нехитрая, но надобно ли это тебе?
– Может, и не надобно, но больно страшно сейчас по лесу одному ходить, да и вообще, не ровен час, мертвяк придёт, чем отбиваться будем? И каждый человек нужон тогда!
Вадим, как мог, старался подладиться под местный говор, постепенно получалось, но всё равно была заметна разница между его словами и речью местных.
– То дело ты гуторишь, и правда наша. Скажу я кузнецу, лишний боец не помешает монастырю, особенно сейчас. Понял я о тебе почти всё, вот только скажи, что у тебя за одёжа такая интересная? Сколько живу, не видал я ни разу такого цвета и такой ткани.
Вадим напрягся, потом замялся и, поколебавшись, ответил.
– Батя достал давно. У кого, не знаю, но ткань необычная, в лесу хорошо скрадывает и плотная, не лохматится долго, но уже и ей скоро каюк придёт. А мне денег надо заработать, чтобы нож и копьё купить, да и одеться тож.
– Ну, о том пока рано говорить, а тебе не прочь бы и помыться. Банька-то видел где? Ну, а раз видел, то иди, найдёшь Митрича, который у нас навроде старшего по баньке и по всему хозяйству, он тебе расскажет, как затопить, там и помоешься. Только воды сам натаскаешь, да постираться тебе надобно, но то Агафье, монахине старшой скажешь, она поможет.
Так оно и получилось. Натаскав воды в бочку и запалив очаг в баньке, Вадим помылся, там же и постирал свои штаны, куртку и трусы. Как быть с единственным нижним бельём, он не знал, оставалось только стирать, как можно чаще, пока они не сотрутся окончательно. Хорошо, что трусы,сшитые из искусственного материал, обещали прослужить долго. Китайскому химпрому форева!
Быстро помывшись, Вадим взял чистые портки и рубаху, что ему выделила Агафья, переоделся в них, а потом отправился на речку, чтобы отстирать там свои вещи песком и щёлоком. На это он потратил довольно много времени.
Уже глубоким вечером все собрались в церкви на молитву. Каждый стоял на предназначенном ему месте: монахи на клире и впереди, послушники – немного позади, а дальше уже и все остальные. Вадим стоял вместе со всеми и усердно делал вид, что молится, осеняя себя крестами. И делал это долго, пока на него не обратили внимание.
Митрич, тот, что был тут за завхоза, недоумённо взглянул на него, Вадим напрягся и тут же понял, почему. Оказывается, он крестился тремя пальцами, а все остальные – двумя. Он быстро убрал лишний палец и стал так же, как и все остальные, прикладывать два. Незаметно к нему присоединилась Агафья, с самым серьёзным видом крестившаяся, как и все.
Её помыли и даже кое-как состригли волосы, что нелепо свисали с одной стороны, когда на другой стороне от них почти ничего не осталось. Глянув на неё, у Вадима не осталось сомнений, что девочка под платком, скорее всего, щеголяла лысиной. Вряд ли ей оставили сколько-нибудь длинные волосы. Остригли наголо и привет. Ну да, потерявши голову, по волосам не плачут. А волосы-то что? Новые нарастут!
После общей молитвы все разошлись по кельям, а Вадим направился вместе с Акимом спать в странноприимный дом. Аким оказался крестьянином маленького роста, «трудником», как здесь таких называли. Он работал в хлеву и на огороде, выращивая скотину в монастыре.
В келье их жило двое, потому как места пока хватало всем, и спали в одном помещении по двое, а не по четверо. Войдя, Вадим упал на полати, еле прикрытые каким-то старым, но чистым тряпьём из дерюжки. Аким поступил также, и через минуту по комнате поплыло густое амбре, распространяемое его грязными ногами. А всю комнату огласил могучий храп. Как мог издавать столь громкие звуки человек меньшего роста, чем Вадим, было решительно не понятно.
Но сон все равно пробился сквозь запахи и звуки, и под аккомпанемент могучего храпа быстро накрыл Вадима с головой. Глаза сами собой закрылись, и он погрузился в мир грёз. Грёзы у него случились разные: и красивые, и безобразные. Снился лес, могучий, вековой, глухой, с редкими полянами и огромным буреломом, сквозь который пробиралась тщедушная человеческая фигурка. Кто это, он ли или кто другой, Вадим не понял.
Видения сменяли друг друга, не оставляя после себя ничего, кроме неприятного осадка. Потом, на грани сознания мелькнули белые, длинные ноги Снежаны, одна из которых неожиданно ударила Вадима в бок.
– Снежана, ты чо, охренела? – спросонья он спросил темноту.
– Тихо ты, какая ещё Снежана? Совсем одурел, это я, Митрич. Давай, собирайся быстро и на караул иди.
– Эээ, кого караулить? – не понял Вадим, пытаясь рассмотреть нависшего над ним человека.
– Как кого? Нас от мертвяков. Тебе что, Анисим ничего про то не сказал?
– Нееет, – заблеял, словно козёл, Вадик.
– Ясно, старый хрыч, только о себе думает. Ну, то наша забота – их покой охранять. Нас, трудников и послушников, всего десять, поэтому дежурим каждую ночь по четыре человека, вот ты ещё пришёл, помогать должен. Я не дежурю, потому как старшой, кузнец тоже, потому как кузнец. Тебе и ответ за нас держать, а то имаешь еду нашу, как простоквашу. Геть с полатей – и вперёд. Вот табе ключ, церковь отопрёшь, да на засов дверцу боковую закроешь изнутри. Оттуда на колокольню взойдёшь и смотреть будешь.
Вадим ошарашенно пялился на Митрича. Глаза понемногу привыкали к темноте, и Вадим смог уже его хорошо рассмотреть, а тот продолжал.
– Смотри, огня не разжигай, как бы прохладно не стало. Да ты и не знаешь, поди, как можно аккуратно-то делать. Как на колокольню взойдёшь, так смотри в оба на все четыре стороны. Увидишь што подозрительное, сразу в колокола бей, они у нас хоть и небольшие, но звонкие. С Валдая заказывали, бронза с серебром, заливистые, прямо край. Мы тут и повыбегаем.
Если мертвяков увидишь, то бей редко и тягуче, чтобы мы поняли и поспешили на помощь, увидишь всадников каких, да оружных, тогда не жалей сил, трескай билом по рубашкам, что есть силы, то и мы поймём, да на помощь придём. Понял, али не допёр?
– Понял, понял, – Вадим потёр ладонями лицо и стал натягивать на ноги лапти. Ступни его почти зажили, спасибо мази лечебной отца Анисима, а раздеваться на ночь он не стал, так и спал в рубахе, да портках новых. Старая одежда ещё не высохла, и он не стал её трогать.
Скрипнула дверь, и Вадим шагнул в ночную прохладу. Вокруг царила пугающая тишина, время, скорее всего, около трёх или четырёх утра, но горизонт только-только начинал сереть. Кого будить после своего дежурства, Митрич не сказал, а Вадик и забыл спросить, да уж поздно о том думать. Сгребая росу с высокой травы, он побрёл в сторону колокольни, пробираясь сквозь темноту.
Было несколько не по себе, уже не чёрное, а серое небо хмуро нависало над головой, а отовсюду мерещились разные страшные твари и зыркали огненными глазами демоны. Да и мертвяк мог внезапно подняться из мокрой травы, как это уже один раз с ним и случилось.
Вадима передёрнуло от жутких воспоминаний, и он ускорил шаг, надеясь как можно быстрее добраться до колокольни, чтобы оказаться в относительной безопасности. Добравшись до маленькой боковой калитки в церковь, он открыл замысловатым бородчатым ключом небольшой бронзовый замок и распахнул дверь. Пахнуло слабым запахом воска и ладана, он хлопнул дверью и, нащупав засов, задвинул его за собой.
Стало темно, как у негра в …, ну, понимаете, где… Свечи у Вадима с собой не было, зато сверху сочился очень слабый свет, отбрасываемый луной и звёздами. В этом неясном мерцании стало возможным разглядеть лестницу, что вплотную примыкала к стене церкви. Осторожно держась за её перила, Вадим стал медленно пробираться наверх и вскоре достиг колокольни.
– Эх, – вырвалось из него от нахлынувшего восторга от открывшейся перед ним картины. Колокольня находилась очень высоко, оставив внизу любое из деревьев, и оказывалась со всех сторон открытой как ветру, так и свету.
Над головой Вадима застыли пять небольших колоколов, чьи било́ жёстко фиксировались верёвками, намотанными на вбитых в стену крюках. Ни ветер, ни дождь, ни снег не смогли бы их сорвать со своих мест. Только человеческая рука имела власть их снять и заставить вещать на весь мир. Или нечеловеческая…
Вадим вздохнул и, вращая головой, стал смотреть на все стороны света, пытаясь запечатлеть те мгновения, что пропустил, когда поднимался на колокольню. Вокруг стояла полная тишина, лишь угрюмо шелестел листвой дремучий лес, да проплывали по небу серые облака. Никакого движения, никаких огней, всё темным-темно. Лишь смутные тени скользили на краю леса, вспыхивая мрачными огоньками звериных глаз. А ещё в небе, изредка бесшумно хлопая крыльями, пролетали совы.
Огромный филин, усевшись напротив колокольни на сук могучего дуба, таращил свои жёлтые глаза и вдруг разразился на всю округ нечеловеческим хохотом. Вадим вздрогнул, вспомнилось всё пережитое, эмоции хлынули через край, и он в ужасе отшатнулся вглубь колокольни, невольно отступив к лестнице. Филин разразился ещё более громким хохотом и, зловеще хлопая крыльями, улетел.
Постепенно начало светать, и небо стало окрашиваться сначала в серый, а потом и в бледный свет. Солнце ещё и не показалось, когда окончательно посветлело. Сначала нерешительно, а потом все бодрее и бодрее принялись петь на разные голоса птицы, приветствуя утро. Вслед за ними из-за горизонта выкатилось и ясное солнышко, окончательно установив новое начало дня. На душе сразу стало светло и радостно. Ночные тени ушли, испуганные ярким светом солнца, и жизнь заиграла свежими красками.
– Эй, на колокольне! Всё спокойно?
Вадик вздрогнул от неожиданности, полностью погружённый в созерцание природной красоты.
Кричащим оказался Аким, который, видимо, и должен был подменить Вадима, но совсем не спешил этого делать.
– Спокойно, – отозвался на его крик Вадик.
– Ааа, тады хорошо, а я пока в отхожее место схожу, – и Аким махнул рукой в сторону далеко стоящего от зданий обширного помещения. Вадим уже понял, о чём он. Туалет представлял собой прямоугольный невысокий сруб с дырками в полу. Был он мужским, но имелся и женский, он стоял чуть в стороне и казался намного меньше по размерам. И вонял он не так сильно, а может, это только показалось Вадиму. Он пожал плечами и остался и дальше стоять на страже. Постепенно стали просыпаться другие обитатели Пустыни.
Засуетились монахини, неспешно протопал к кузне кузнец Елизарий, или по-простому Елизар, вышел и отец Анисим.
– Эван ты где! Давай, слезай, на сегодня караул твой окончился.
Вадик пожал плечами и стал спускаться с колокольни вниз.