– Это как же надо сексуально голодать, чтобы в отсутствие мужа замутить с сантехником, пришедшим чинить унитаз! – озадаченно пробормотал Шеин, качая головой. – Видать, горячая штучка была наша Антонина!
– Выходит, мы не знаем, к кому обращалась Гуревич с целью избавиться от ребенка, – констатировала Алла. – Ладно, а как обстоит дело с неизвестной из леса, которую обнаружила парочка любовников – вы успели что-то узнать, Дамир?
– Личность установили, – кивнул опер. – Имя – Евгения Дробыш.
– Замужем?
– Нет. Приехала из Ижевска.
– Родне сообщили?
– Детдомовская она.
– Что же ее в Питер-то понесло? – удивился Антон.
– А что ее держало? – пожал плечами Белкин. – Раз нет семьи, то любое место сгодится!
– Это Питер-то – любое?
– Оставим философские споры! – вмешалась Алла. – Но вопрос интересный: почему Дробыш приехала именно к нам?
– Ничего удивительного, – ответил Дамир. – У нее подруга здесь.
– Тоже детдомовская?
– Верно, но у нее, кажется, родная бабка имеется. Вроде девица неплохо устроилась, вот Евгения и решила к ней податься, когда на родине не сложилось.
– С подругой удалось поболтать?
– Нет пока, но я поговорил с соседкой Дробыш. Они снимали квартиру на двоих.
– Она в курсе, от кого была беременна Евгения?
– Говорит, та не рассказывала.
– Может, мужик женат? – спросил Шеин. – Так обычно и бывает!
– Ольга не в курсе. Она любовника не видела, но, когда поняла, что Евгения беременна, начала спрашивать. Дробыш напустила на себя загадочности, но проговорилась, что скоро, дескать, все изменится и она заживет наконец по-человечески. Может, сказала, даже дело свое откроет.
– То есть мужик ей что-то пообещал, когда узнал о ребенке? – уточнил Антон.
– Похоже на то.
– Вдруг подруга, из-за которой она приехала, знает, кто наш таинственный папаша? – задала вопрос Алла.
– Ольга передала мне записную книжку жертвы. Известно, что подругу зовут Эля, но надо изучить контакты. Саня, займешься?
– Ладно, – вяло отозвался Белкин. С одной стороны, он понимал, что возня с данными – неотъемлемая часть оперативной работы, но ему гораздо больше нравилось «топтать землю», нежели сидеть, уткнув нос в бумажки.
– Получается, мы можем заключить, что пока ничего общего между жертвами не найдено, – подытожила Алла. – Кроме того, что все они были беременны. Ну и еще одно: Гуревич и Иродова найдены в двух кварталах друг от друга. Зато остальные – в противоположных концах города, так что вряд ли территориальный признак здесь основной! Либо мы плохо искали, либо искали не там. Насчет Дробыш: надо во что бы то ни стало встретиться с этой Элей! Четыркина: необходимо найти ее бойфренда, который любит распускать руки. Насчет приюта «Дочки-матери» я еще подумаю – здесь необходим тонкий подход.
– Этот ваш Мономах, Алла Гурьевна, занятный мужик! – хохотнул Шеин. – Надо же, собственное расследование провел!
– И, что интересно, с успехом, – вставил Дамир. – Он наш конкурент, Алла Гурьевна. Как насчет взять его в команду?
– Плохая идея, – поморщилась Алла. – Каждый хорош в своем деле. Князев – отличный врач, но он не сталкивался с по-настоящему опасными людьми. А мы имеем дело именно с такими: кто, по-вашему, может запросто угробить нескольких беременных женщин?
– А что, если связи между преступлениями не существует? – неожиданно спросил Белкин. – Что, если женщин убили по разным причинам?
– Вот потому-то мы и должны побольше узнать об их ближнем круге, – согласилась Алла. – Начальство только обрадуется, если оправдаются ваши предположения, Александр, ведь никому не нужен маньяк, разгуливающий по городу и уничтожающий будущих матерей!
– Две женщины делали аборты, – задумчиво произнес Дамир. – Если это все-таки маньяк, вдруг он мстит?
– За нерожденных детей? – недоверчиво изогнула бровь Алла. – А способ убийства для него неважен, вы хотите сказать?
Ахметов кивнул.
– И такое возможно, – согласилась она. – Но как быть с тремя другими?
– А вдруг они тоже намеревались?
– И это не исключено. Давайте искать гинеколога, но не забываем и о других задачах. Пока что у нас – поле непаханое!
Мономах еще не поднялся на крыльцо, когда дверь его дома распахнулась и оттуда выскочил Жук, гигантское лохматое чудовище породы ирландский волкодав. Пепельно-серый, с огромной головой, Жук доходил Мономаху до пояса, когда стоял на всех четырех лапах. Вид он имел угрожающий, и никому не пришло бы в голову покуситься на хозяина в присутствии столь пугающего существа – да даже просто приблизиться! Между тем Жук был нежнейшим псом, который, однако, мог запросто повалить на землю любого, кто только подумает о том, чтобы причинить вред Мономаху. Строго говоря, Жук принадлежал его сыну. Артем принес щенка, когда тот был не больше плюшевого медвежонка, но из-за постоянных разъездов и сборов сын бывал дома так редко, что вырастил Жука Мономах. И именно он стал его настоящим хозяином. Когда Артем приезжал, пес дежурно радовался, с удовольствием позволял себя ласкать и гладить, но подчинялся он только одному Мономаху. Артем не ревновал, признавая, что это справедливо.
То, что собака на свободе, говорило о присутствии домработницы. Дом, построенный на «олимпийские» деньги Артема, располагался в поселке Пудость, что недалеко от города Гатчины, в часе езды от Питера. Гатчина главным образом знаменита тем, что там находится замок императора Павла Первого, русского Гамлета, как его называли из-за жизни под постоянным давлением великой матери, Екатерины Второй, и трагической безвременной кончины в результате заговора придворных. Пудость представляет собой сборную солянку из таунхаусов, частных деревянных домов и коттеджей, выросших там за последнее время как грибы после дождя. Мария Семеновна Боткина жила по соседству, в той части, которая не относилась к элитной территории. Она была одинокой, активной пенсионеркой, и ей не мешал небольшой приработок, получаемый от Мономаха. Мария Семеновна прибирала, стирала белье и иногда готовила еду для своего вечно занятого подопечного. Брала недорого, зато имела возможность в любое время пользоваться услугами дипломированного врача и его связями, если приходилось ложиться в больницу.
Распахнув дверь, Мономах вошел, спотыкаясь о крутящегося под ногами Жука.
– Вернулись? – раздался голос из ванной комнаты на первом этаже. Через минуту показалась и сама домработница. – А я тут стирку затеяла, вещей накопилась тьма. И откуда столько, ведь один живете-то!
Мария Семеновна выросла в сельской местности, а потому ей невдомек, зачем одинокому мужчине каждый день менять носки, рубашки и футболки, а также раз в неделю постельное белье. Несмотря на свои взгляды, она не возражала стирать все это в новой стиральной машине, а потом гладить. Добрая душа, жалеющая человека, вынужденного обходиться без женской руки. Единственным, что раздражало Мономаха в домработнице, были ее намеки на необходимость вступить в повторный брак «с какой-нибудь хорошей женщиной», потому что «негоже еще молодому, солидному врачу болтаться в одиночестве, как «цветок» в проруби».
– Кстати, вы в курсе, что у вас крыша течет? – задала она новый вопрос, не дождавшись ответа на первый.
– Как это, ведь…
– Да-да, новая крыша, но – течет, я вам говорю!
– Придется рабочих вызывать, – обреченно вздохнул Мономах: вот как раз сейчас ему только бытовых проблем и не хватало! – Я позвоню…
– Зачем звонить? – перебила Мария Семеновна. – Вон, у соседей бригада дом строит. Из Таджикистана. Или Узбекистана… Или они из Казахстана? Короче, не важно, но ребятишки хорошие.
– Откуда вы знаете, что хорошие? – поинтересовался Мономах.
– Вас сутками дома нет, и вы ни с кем не общаетесь, а один паренек мне несколько раз помогал и даже денег не взял! Сархатом его звать. Надо дать мальчику подработать, а то бригадир у них – зверь, платит копейки и дерет три шкуры!
– Это вам ваш гастарбайтер поведал?
– Да что, у меня глаз нет? Я сама вижу – и как он их гоняет, и как на обеденный перерыв времени не дает, до темноты пахать заставляет. Когда Сархатик мне помогал, бригадира тут не было, а то бы он его живьем слопал!
– Ну у них же есть выбор, – пожал плечами Мономах. – Можно в Таджикистан вернуться.
– Так нету там работы-то! – развела руками Мария Семеновна. – Иначе бы ребята не приезжали, им у нас плохо. Платят мало, да и к погоде нашей они непривычные! Так я позову Сархатика?
Обрадовавшись, что разговор о крыше окончен, Мономах разделся и прошел в гостиную. На журнальном столике он увидел ворох каких-то бумажек и карточек.
– Я вытащила это из ваших карманов, – пояснила домработница, следующая за ним по пятам. – Гляньте, что там вам нужно – вдруг важное?
Мономах слишком устал, чтобы копаться в мусоре. Скорее всего, это рекламки и напоминалки, которые он сам себе писал, чтобы что-то не забыть. Сын надарил ему кучу шикарных ежедневников в кожаных переплетах, но Мономах не привык ими пользоваться. Он писал записки на стикерах и рассовывал по карманам или наклеивал на экран компьютера. Еще агенты приходили из фармацевтических фирм или компаний, занимающихся медицинским оборудованием. Мономах брал визитки, а потом выбрасывал – странные люди, неужели они думают, что заведующий отделением сам решает, что и у кого покупать?
Сгребя ворох макулатуры со стеклянной поверхности, Мономах собрался выкинуть все скопом в мусорный бачок, как вдруг одна бумажка привлекла его внимание. Не стикер, а обрывок листка из школьной тетрадки в линеечку. Мономах развернул его и застыл – ярким фломастером там было написано одно только слово: «Помогите!»
Эля, в миру Елизавета Топтыжкина, согласилась встретиться со скрипом. Следы Топтыжкиной обнаружились в базе: в прошлом она задерживалась за проституцию, проходила по делу об организации борделя, и каждый раз ей чудом удавалось выкрутиться. С тех пор прошло лет пять, и об Эле не было слышно. Однако Белкин нарыл информацию о том, что нынче она владеет банными комплексами в разных концах города, и что-то подсказывало Дамиру, что мужики туда ходят не только попариться. Это хорошо, потому что ему требовались факты, чтобы прижать дамочку, буде она станет отказываться от беседы. Сработало, и Эля пообещала навестить его в Комитете, чтобы уладить любые недоразумения.
Топтыжкина оказалась невысокой, плотной молодой женщиной. Ее одежда, хоть и представляла собой безвкусную эклектику, прямо-таки кричала о том, что куплена в дорогих бутиках. Макияж был под стать – кроваво-красные губы, «египетские» стрелки и наклеенные ресницы, обильно политые синей тушью. Да, интересная подруга у покойницы Дробыш – что, черт подери, могло их объединять?!
– Только то, что мы из одного города, – передернула плечами Эля, отвечая на вопрос опера. – Никакая она мне не подруга – так, время вместе проводили в детдоме… Я обалдела, когда она вдруг ко мне завалилась! С котомками, банками какими-то с соленьями – типа, сама навертела… Как из колхоза, честное слово!
– Женя знала, чем вы на жизнь зарабатываете?
– А у нас, знаете ли, всякий труд в почете! – огрызнулась бандерша.
– И особенно ваш труд ценится в нашей правоохранительной системе – от ста до пятисот тысяч рублей. Или до трех лет.
– Да-да, я в курсе, – поморщилась Эля. – Я ведь пришла, зачем меня запугивать?
– И в мыслях не было! – развел руками Дамир. – Так мой вопрос…
– Сначала Женька ни о чем не догадывалась. Она думала, я замуж вышла. Дура набитая! Кому мы тут нужны, в Северной, едрить ее, столице? Это я бабке так писала…
– Когда Женя узнала?
– Да быстро, такое ведь скрыть трудно!
– И как она отреагировала?
– Ну, не обрадовалась, это точно, – пожала плечами Эля. – Только вот деваться-то некуда, так неча, как говорится, и нос воротить! Она просила меня устроить ее на какую-нибудь работу.
– И что, устроили?
– Ага.
– Проституткой?
– Уборщицей в свой банный комплекс. Глядя на ее перекошенную рожу, когда она клиентов с девочками видела, я каждый раз спрашивала себя, зачем вообще с ней связалась! Хотя Женька симпатичная была, могла бы хорошие бабки зашибать… За уборку, сами понимаете, я много платить не могла.
– Тот, от кого она забеременела, был вашим клиентом?
– Да я понятия не имею, кем он был! Только начала замечать, что у Женьки живот вроде как из-под халата сильнее обычного выпирает. Я сначала подумала, что ошиблась, но все-таки прижала ее к стенке, и она призналась.
– Знаете, кто папаша?
– Не-а, Женька как воды в рот набрала! Сказала только, что, дескать, все изменится в ее жизни. И квартира будет, и жизнь нормальная. Откуда, спрашиваю, все это нарисуется? А она говорит, Джамалия поможет!
– Кто-кто поможет? – не понял Дамир.
– Есть одна колдунья, Джамалия. Вернее, не колдунья, а как ее… шаманка, вот! Я к ней хаживала – так, про будущее узнать, на картах погадать.
– Шаманка? – скривился Дамир.
– Ничего смешного! – с видом оскорбленного достоинства процедила Эля. – Хорошая колдунья, не шарлатанка какая-нибудь!
– Ну-ну, и какое она отношение имела к Евгении, эта даровитая особа?
– Когда Джамалия ко мне в баню пришла…
– Она еще и в баню приходила?!
– В турецкую, да. А что? У меня, знаете, все пристойно – и турецкая баня, и финская, на любой вкус! Джамалия страсть как сухой пар любит, вот и приходит пару раз в месяц. Короче, пришла она как-то, дела свои сделала, а потом спрашивает: кто, мол, девица, которая убирается у меня? Ну, я рассказала, а Джамалия и говорит: пусть она, дескать, и на нее немного поработает.
– И вы согласились?
– А мне-то что? – пожала плечами Эля. – Женька только глаза мозолила: как поймаю ее осуждающий взгляд, так тошно становится. Тоже мне, фифа!
– И что за работу предложила вашей приятельнице эта Джамалия?
– Да понятия не имею! – развела руками Эля. – И Джамалию давненько не видела, кстати.
– Получается, Евгения не согласилась? – продолжал пытать Ахметов. – Она ведь не уволилась?
– Не уволилась. Может, не договорились они с Джамалией, по деньгам не сошлись… А Женьку, выходит, грох… убили то есть. Вот как бывает! Я считаю, ей надо было домой возвращаться, как только она залетела. Я даже предлагала оплатить ей дорогу, но она отказывалась. Твердила, что все скоро устроится…
– И мы опять возвращаемся к неизвестному отцу, – вздохнул Дамир, чувствуя, что попросту потерял с этой бабой кучу времени: она ничем не смогла ему помочь и не прояснила ситуацию с беременностью Евгении Дробыш. Ниточка завела в тупик, и придется начинать сначала!
Алла не имела возможности подготовиться к встрече с Мономахом: он позвонил, когда она сидела в кабинете перед доской, на которой разместила фотографии погибших женщин. Под каждой красным маркером Алла вывела краткие данные, а черным написала вопросы, на которые требовалось ответить. Пока она не стерла ни одного вопроса: сведения, полученные ею самой и ее коллегами, не давали необходимых ответов.
Они словно бы крутились на одном месте, пытаясь нащупать связь между жертвами. А может, связи вовсе не существует? Или убивал маньяк, ненавидящий женщин в положении? Тогда следствие может растянуться на годы, ведь в этом случае единственным, что связывает жертв, остается беременность!
Когда Мономах позвонил и рассказал о найденной записке, Алла попросила его приехать. Она убеждала себя, что записка является важной уликой, но, честно признаться, она просто хотела вновь увидеть доктора – с его добродушным лицом, внимательным взглядом круглых серо-голубых глаз и размеренной манерой речи. Ее симпатия к Мономаху была искренней и неожиданной для нее самой. Пережив разрыв с мужчиной, который ушел к дочери высокопоставленного эмвэдэшника, Алла думала, что утратила интерес к противоположному полу. Мужчины перестали существовать для нее как класс. Она работала с ними бок о бок, но это другое, ведь она не рассматривала их как самцов. Они были коллегами, они уважали и ценили ее за блестящую интуицию, умение отделять главное от второстепенного и ровное, непредвзятое отношение. Она знала, что некоторые мужчины относятся к ней иначе, считая карьеристкой и протеже, а кое-кто и любовницей Андрона Петровича Кириенко, генерал-майора юстиции и непосредственного начальника Аллы. Она старалась не обращать внимания на косые взгляды, справедливо полагая, что собственную несостоятельность и отсутствие карьерного роста недалекие люди склонны валить на то, что их «обошла какая-то баба, которая нашла подход к начальству через постель». Мономах стал первым мужчиной, с которым Алла впервые за два года почувствовала себя свободно и спокойно. Он не оказывал ей знаков внимания, их общение носило дружеский характер. В Мономахе Аллу в первую очередь привлекала доброта – необычное качество для мужчины. Для мужчины-врача, более того, врача-хирурга, оно и вовсе не характерно, и все же Мономах определенно обладал этим редким достоинством. С проявления доброты началось их знакомство, и потом, когда Алла узнала Мономаха поближе, она поняла, что эта черта является неотъемлемой частью натуры ее нового знакомого. Именно из-за своей доброты он едва не попал под раздачу в деле Яны Четыркиной. Доброта и желание выяснить причину смерти молодой беременной женщины привели к тому, что у него в кармане оказалась записка с мольбой о помощи.
Когда снизу позвонил дежурный и доложил о приходе «гражданина Князева», Алла приказала его пропустить, а сама достала маленькое зеркальце с пудреницей, проверяя свою презентабельность. Она знала, что делать это необязательно, ведь Мономах пришел не за тем, чтобы оценить ее неземную красоту. И все же Алла хотела предстать перед ним в наилучшем виде. Она на диете, и ей удалось за короткий срок потерять почти восемь кило – огромное достижение для человека, ранее не обращавшего внимания на режим питания. В юности Алла ела все, что хотела. Она не была худышкой, но имела вполне привлекательную фигуру с формами, которая заставляла облизываться представителей противоположного пола. Беда случилась с ней после разрыва с любовником. Алла заедала горе, расплылась и в конце концов перестала интересоваться тем, что показывает стрелка весов. А она опасно приближалась к отметке сто! Именно Мономах заставил Аллу вспомнить, что она, в свои тридцать шесть лет, молодая женщина, у которой все впереди.
По контрасту с цветущей, отлично себя чувствующей Аллой доктор выглядел уставшим, и она испытала чувство вины оттого, что заставила его приехать в такую даль. Она ведь совсем забыла, что Мономах вынужден пользоваться общественным транспортом, пока машина в ремонте! Чувство вины стало почти невыносимым: вместо того чтобы ехать домой, поесть и лечь в постель, ему пришлось тащиться на другой конец города только потому, что Алле захотелось увидеться с ним лично.