Поездка оказалась продуктивной потому что, во-первых, мы очистили даже большую территорию, чем планировали изначально; во-вторых, Джастин меня больше не раздражал, поскольку оставшиеся два дня ни с кем, обиженный, не разговаривал и кислячил вечером в палатке, пока другие сидели у костра. Причем в палатке, где его приютили – Томас отказался выселять из своей мистера Михельсона. Из принципа, видимо, чтобы показать, что не подкаблучник. Смотреть на то, как они не разговаривают, одно удовольствие.
Единственное, что было напряжно, так это следить за уровнем нравственности в отряде, который падал прямо пропорционально тому, что, наоборот, вставало. То и дело приходилось разгонять задержавшиеся на прогулках парочки:
– Время уже какое, вы видели? – выцепив светом от фонарика очередные обжимания за деревом, вопрошал я. – Отбой через десять минут!
– Мы не хотим спать! – пытался возмущаться омега или альфа, но я был непреклонен:
– Если не будете через десять минут в своей палатке, то я вычеркну вас из списка тех, кому не засчитают пропуск занятий за прогул. Никакого секса в рабочее время!
Себастьяна это веселило, и перед тем, как мы легли спать вчера, он сказал:
– Ты прямо правозащитник всех асексуалов! «Никакого секса»!
– Потому что мы сюда приехали не по кустам бегать, – ответил я. – Если делать вид, что этого нет, то потом в чате «подслушано» много чего интересного всплывет. А ты знаешь, что преподы там тоже сидят с левых акков. Не хочу, чтоб нам прикрыли поездки. Они финансируются, это раз, поблажки в учебе – это два. А им всем только дай волю…
– И один ты среди этого океана похоти, гормонов и разврата как маяк, указывающий путь к чистоте и непорочности.
– Ну почему. Я смотрю порнуху иногда.
– Небось про монахов.
– Про монахов я пока не находил.
– Поделиться?
Конечно, у Себастьяна нет коллекции порно, но есть очки виртуальной реальности, которые он использует не только для видеоигр. Подобными подробностями личной жизни он со мной делится легко, ведь я ему как брат, причем как омегу он меня действительно не воспринимает совсем. У него даже ни разу не встало за те две ночи, что я притирался к нему задницей в палатке – ночью было холодно и приходилось прижиматься к нему. Лично для меня это было как если бы я спал с Иви, который иногда вырубается со мной в одной кровати за просмотром фильмов, и спать с Иви хуже, потому что он крутится с той же скоростью иногда, с какой переворачивается сошедший с трассы гоночный болид. Себастьян же просто есть – он теплый, не вертится, не храпит, даже не пахнет почти. В отличие от Томаса, запах которого теперь застрял в моей памяти. В принципе, он оказался в близком общении таким, каким я и думал – типа, очень вежливый, спокойный, улыбается так ласково, как солнышко ебучее, но…
– Потаскун, – говорю я вслух, наблюдая картину: Томас помогает мистеру Михельсону грузить мешки с мусором в пикап, умудряясь улыбаться крутящимся рядом омегам. Неудивительно, что Джастин так бесится, если бы мой парень всем вокруг раздавал такие флюиды, я бы ему уже башку отгрыз, как самка богомола. А Томас… Он только головой взмахнул, губищи свои растянул блядские, и все, все вокруг него. И мышцы под обтягивающей футболкой так и просят – ну потрогай меня, смотри, какой рельеф, какие руки, плечи, спина…
– Мальчики! – вложив два пальцы в рот, я свистом обрываю порхание колибри около этой орхидеи. – Скотт и мистер Михельсон сами справятся, а нам еще нужно засыпать костер и отнести вещи в автобус.
Омеги с неохотой тащатся следом за мной, а потом с еще большей неохотой несут вещи – и не потому, что я заставляю, а потому, что уезжать не хотят. Они тут неплохо потусили на природе, даже без алкоголя, кое-кто познакомился с альфами с другого курса и теперь у них «любов». Пока они тренькали на гитаре и трогали друг друга за голые коленки, я попрактиковался в стрельбе подальше от лагеря. Все же на открытом воздухе ощущения совсем другие, большое расстояние и ветер сбивает стрелу и потому приходится целиться с поправкой на эти факторы. Скоро я не буду вылезать из зала, готовясь к соревнованиям, но для меня это всегда удовольствие, даже если выстрелы переваливают за отметку в три сотни. У новичков усталость наступает раньше, к первой сотне.
Мой первый тренер часто говорил, что стрельба из лука – это как любовь: ты спокоен и собран, ты уверен в себе и твоя рука тверда только до момента, пока не появился соперник. Можно сколько угодно поражать мишени в самую десятку, но стоит появиться кому-то еще, как ты уже теряешь самообладание.
Во второй половине дня мы все грузимся в автобус и выдвигаемся в обратный путь. Мистер Михельсон уехал раньше, чтобы избавиться от мусора, я должен проконтролировать, чтобы всех довезли до универа, где они сдадут походное снаряжение, распишутся в журнале и разойдутся по домам.
– Да садись ты уже, чего возишься! – замечает Себастьян, и я плюхаюсь на сиденье, перестав высматривать, куда сядет Джастин – вроде бы не со Скоттом. Неужели настолько сильно поругались? Если он так долго дуется, значит, слишком большие у него были ожидания от этой поездки. И одними общими фотографиями на фоне чистого озера и кустов он явно не остался доволен.
Однако к концу путешествия, когда мы стоим в пробке на улице города, я оборачиваюсь и вижу торчащие в проходе ноги Джастина – идеально белые кроссовки, надетые на белые носки. Судя по положению, лежат они на коленях Скотта и рука на щиколотке – я узнаю ее по часам – тоже его. Конечно, за столько часов в пути не только помириться можно, но и ребенка зачать.
– Вот, опять, – бубнит слева Себастьян, хотя я думал, что он спит.
– Что – опять?
– Это твое лицо. У тебя настроение меняется по десять раз за час – когда мы выезжали, ты был сама доброта, а сейчас опять как берсерк в ждущем режиме. Надеюсь, я никогда не окажусь в твоей немилости. Неохота стрелу потом из задницы выковыривать.
– На тебя я точно никогда не подниму свой лук, – фыркаю я. – Обещаю.
Себастьян смотрит скептично, но вроде верит, хотя сомневаться в моей искренности ему точно не нужно – не могу себе представить человека, которого он вообще может раздражать. В отличие от Джастина, который заливисто и кокетливо смеется на весь салон, потому что Томас щекочет его – мой папа называет это брачными играми.