Зима 1961
После того как Донован отсидел в застенке, и пока ещё не отправили туда Тео, он следил за ребятами, изучал их, старался подметить всё, что можно и найти их слабые места. Для начала он планировал избавиться от Генри на несколько дней для того, чтобы заняться Ником и Оливером. «Без Чудилы она лёгкая мишень. Убрав Генри на некоторое время, я уж постараюсь подпортить этим говнюкам жизнь. Его изоляция может их здорово подкосить. Только как это сделать?». Случай ему скоро представился. В столовой Донован видел, как Нэнси достаёт фотографию из пианино, и когда она ушла, парень нашёл её, но брать не стал. Он решил выждать и придумать, как отравить жизнь Оливеру и Нику, потому как насчёт брата и сестры у него уже созрел план. Он смекнул, что, если отнести её Киллигану, то у Генри и Нэнси точно будут проблемы, также Донован был достаточно смышлёным, чтобы понять, что брат с сестрой не те, за кого себя выдают.
Помимо фотографии отца Тео и Габби, он заметил, как однажды на прогулке у Ника из куртки выпал синий карандаш, правда, мальчик этого не заметил, он тогда спешил к друзьям, которые собрались на Пятачке́. Мальчик задержался из-за того, что рисовал очередной рисунок, и не мог успокоиться, пока не дорисует – это своего рода был отчёт о недавних событиях, и на уже оконченном рисунке был изображён Оливер, вонзающий в ногу Донована стержень. Это был только один из рисунков цикла «Битва на Пятачке́». Однако Донован, не прекращающий следить за каждым из ребят, заметил и подобрал выпавший карандаш. Цветные карандаши были ещё той редкостью. «У жирдяя должна быть какая-нибудь тетрадь, – догадался парень, – где он делает наброски и рисунки, а может, их даже и несколько. Карандаши он носит с собой, но тетрадь… Если брать её на улицу она отсыреет, скорее всего, она лежит где-то у него в кровати». Он заранее обыскал кровать и куртку мальчика, пока в комнате не было ни души – все были на работах. Сам Донован пока не работал, так как после его пребывания в застенке, и из-за травмы ноги его освободили от обязанностей на неделю. И эту неделю он явно провёл с пользой. В куртке Ника он нашёл карандаши, перевязанные резинкой, а тщательно обследовав кровать, нашёл тетрадь в твёрдой обложке подписанную, как «История жизни Ника Андерсона и его друзей» с рисунками и набросками – это были главные драгоценности мальчика, которыми он дорожил, наверное, больше жизни. В тетради он запечатлевал то, что считал для себя важным.
Ник был словно летописец, который писал историю приюта, его самого и своих друзей при помощи рисунков. Это были и комичные карикатуры на Сэма, мистера Киллигана, где Сэм представал в образе огромного жирного борова с лицом воспитателя, а мистер Киллиган в образе курицы. Он нарисовал, что ему отрубили голову и она покатилась по дороге, а из шеи брызгал фонтан крови. На следующем рисунке тело носилось по двору, а голова, скривившись в гримасе боли и ярости что-то вопила. На бывших командиров также были созданы карикатуры, где Донован отчётливо узнал самого себя, Тома и Шкафа. Эти рисунки были со всякими гнусными подписями типа «эти гондоны получат своё», «чёртовы отморозки – сдохните» или «Том, о наш Бог – поимей нас в задницу» – эта подпись была сделана под рисунком, на котором Шкаф и Донован стояли на коленях перед Томом и поклонялись ему. Пролистывая тетрадь, у парня начали трястись руки, его лицо перекосило от злости, и можно было дать руку на отсечение, что в ту минуту его разум немного помутился, и какая-то неведомая волна сумасшествия накатила на него, что выражалось в его взгляде, словно окутанным поволокой, и источающим убийственный ненормальный отблеск. Пялясь уже несколько минут только на один рисунок, на котором был изображён он и его бывшие друзья, в конечном счёте Донован нервно рассмеялся. Он пролистнул на несколько рисунков обратно и, всматриваясь на карикатуры директора, одна мысль блеснула в его голове – если до этого он хотел уничтожить эту тетрадь и карандаши, например, сжечь их, или порвать, то теперь он желал большего – не просто, чтобы Ника грызла боль из-за потери своей тетради. «Этот жирный урод поплатится, – с ненавистью прошептал Донован. – Я покажу эти карикатуры Киллигану, и, думаю, наказание будет незамедлительным» – парень улыбнулся блаженной улыбкой, предвкушая сладкий вкус мести.
В дневнике Ника также были рисунки его друзей по отдельности и вместе, он писал жизнь приюта – его ветхость, скучные уроки, как одни ребята гоняют других, как они тяжело трудятся, но не всё было покрыто мраком, в этих рисунках была радость прогулок с друзьями, на многих рисунках присутствовал образ доброй милой медсестры. Были там и сцены абсолютно ужасные – то, как Ника и Оливера бывшие шестёрки командиров привязывают к дереву и избивают палками, то, как Генри, сидя в подвале, убивает крыс, как друзей, привязанных к позорному столбу, бьют кнутом до полусмерти. Но были также трогательные сцены, например, как они справляли день рождения Генри, а позже Рождество. Юный художник написал целую серию картин о прощании с Джейн, а также рисовал совсем недавние события: как командиры удерживают Габби и угрожают ей ножом, то, как ребята одерживают над командирами верх. Один рисунок больше других разозлил Донована – когда Оливер воткнул ему стержень в ногу, к тому же это была карикатура, где Донован выставлялся на посмешище. Это был своего рода личный дневник, где вместо записей были рисунки обычным карандашом, зарисовки и наброски. Ник показывал друзьям этот дневник и говорил, что это их история, что это самый настоящий путеводитель по их жизни в приюте. И Доновану не терпелось растоптать, уничтожить их историю и тем самым будто вырвать часть души у мальчишки. Но он оставил дневник лежать до лучших времён, ведь оставался ещё Оливер. В его голове уже начал складываться план возмездия, и Донован должен был в срочном порядке перенести его на бумагу – так ему легче было думать. Он отправился в свою комнату, переписал все свои соображения, и стал думать над местью Оливеру.
Парень краем ухом услышал, что Киллиган уезжает сегодня на четыре дня, и Донован начал как можно быстрее соображать, когда лучше рассказать ему про фотографию. Времени терять он не хотел, и когда мужчина вышел из кабинета, парень, подкараулив его за углом, решился на то, чтобы показать ему секрет Генри и Нэнси, даже несмотря на то, что он не придумал ещё, что делать с Оливером. Донован прошёл вместе с директором в столовую, открыл ту самую клавишу соль-диез второй октавы, и извлёк оттуда фотографию. Когда Киллиган посмотрел на неё – его глаза заблестели, он начал смеяться немного истеричным смехом, и сказал Доновану, что он на месяц освобождается от всяких работ в приюте. Мужчина схватил фотографию и с жадностью начал её изучать, и по его лицу парень понял, что всё сделал правильно, и Киллиган обязательно докопается до правды, чем создаст этим двоим огромную проблему.
«Скорее всего, Киллиган за эти четыре дня соберёт нужную информацию и даст знать об этом тому мужику, который вечно к ним приезжает. А уж реакция Генри не заставит долго ждать – у него горячая голова, но он не дурак. Он смекнёт, что это я отдал фотографию директору, и придёт за мной. А я уж постараюсь сделать так, чтоб его засадили в застенок. А пока он будет там сидеть, я отомщу жирдяю. Он будет раздавлен, и это, конечно, самое малое, что я могу сделать, чтобы отомстить за смерть Тома и слетевшего с катушек Шкафа, но это хоть что-то».
Донован был преисполнен желанием мести, и чтобы упорядочить свои мысли он снова поплёлся уже на родной этаж, писать окончательный вариант плана.
И как ни странно, парень всё правильно рассчитал, и всё прошло как по маслу. Генри ворвался в комнату и кинулся на него, порядком избив, но для Донована это были мелочи, главное, что Сэм отправил его в застенок. А какое он получил наслаждение, когда услышал подтверждение из уст самого Генри о том, что детишки теперь в полном дерьме, – он чуть ли не впал в экстаз. И даже если бы Генри сдержался, или что-то пошло не по плану и ему не удалось досадить Чудиле, он бы привёл в действие свой план мщения Нику и позже придумал что-то с Оливером, а с Генри разобрался бы потом. Но всё произошло как нельзя лучше.
После того как Тео посадили, на следующий день, когда в общей комнате никого не было, потому что все были на занятиях, Донован выдрал из дневника все листы, и в обложку, которая была подписана Ником, вложил его рисунки с карикатурами мистера Киллигана и Сэма. Сам он не пошёл на занятия, сославшись на то, что его то и дело тошнит. Затем он взял железное ведро для мойки полов, досуха его вытер и поджог все листы, оставив лишь некоторые наполовину нетронутыми, это ведро он поставил на кровать Ника, предварительно перевернув. Донован решил устроить эдакий сюрприз, и, когда мальчик поднял бы ведро, из него посыпался бы пепел, и несколько обугленных листочков, на которых ещё можно было что-то различить. Карандаши же он жечь не стал, просто выбросил в дыру сливного отверстия.
И, прежде чем идти к кабинету Киллигана, так ничего толком и не придумав насчёт мести Оливеру, он поплёлся к Уэнди, чтобы она перевязала ему ногу. Парень только хотел взяться за ручку, но услышал в кабинете голос Киллигана и насторожился. Он незаметно приоткрыл дверь и увидел, как директор властно, будто свою собственность держит Уэнди за локоть, и из его уст выползают настолько похабные вещи, что это резало слух даже Доновану. Доктор Стэнфорд же уехал в город за медикаментами, к огромному несчастью медсестры. Уэнди одёргивала свободной рукой свою сестринскую форму. «Так они трахаются, – парень готов был кричать от восторга, – педику Олли от такого крышу снесёт». Теперь план в его голове сложился в отчётливую картинку. Уэнди спросила, приходить ли ей сегодня, на что директор ответил: «Придёшь, как обычно, в одиннадцать». Счастью Донована не было предела – он намеривался обо всём рассказать Оливеру, и если он пойдёт к комнате Киллигана и сам всё услышит, а может, даже и увидит – его душа просто вывернется наизнанку. От радости он вприпрыжку поскакал к кабинету директора, остальные воспитанники на него оглядывались, а кто-то даже покрутил у виска, но Доновану было плевать. Он подсунул под дверь тетрадь Ника с рисунками, выставляющими Киллигана на посмешище, и теперь ему просто оставалось наблюдать за происходящим.
Когда Ник с Оливером на перемене зашли в комнату, то увидели, стоящее на кровати Ника ведро.
– Какого чёрта? – воскликнул Ник. – Это чья работа?
Воспитанники посмотрели с удивлением на мальчишек и заверили их, что они не имеют к этому ведру никакого отношения.
– Там что-то определённо есть внутри, – с задумчивым видом произнёс Оливер, и тут-то в душе Ника зародилась паника. – Давай снимем его.
Мальчик лишь кивнул, он чувствовал, что ничего хорошего там не увидит, и пока Ник стоял и гипнотизировал это ведро, Оливер поднял его. По всей кровати разметался пепел, и обгоревшие рисунки Ника.
– Твою мать! – только и сумел воскликнуть Оливер. – Это же…
– Мои рисунки, – упавшим голосом произнёс друг, он был в состоянии шока – всё, что он с такой любовью рисовал долгие месяцы, что берёг как зеницу ока, то, что было его детищем, теперь превратилось лишь в пепел. – Это он! Он это сделал! – взревел Ник, до этого момента в его душе ещё не гнездилось столько ненависти, какую он испытывал в эти минуты. Он взял в руки этот пепел, обгоревшие обрывки рисунков и на глазах навернулись слёзы, и вот спустя несколько секунд он разразился воплем, упал на эту кровать и зарыдал. Все молчали. Никто не посмел над ним смеяться потому, что почти всем в комнате было знакомо чувство потери. Донован всё это время стоял в коридоре и, слыша эти крики отчаяния, неимоверно гордился собой, вопли были словно бальзам для его ушей. Оливер сел рядом и стиснул руку друга.
– Мы отомстим ему, Ник. Он поплатится за то, что сделал и…
Оливер не смог договорить, в комнату ворвался мистер Киллиган.
Он стремительно, несмотря на свою хромоту, поднялся на этаж, его лицо выражало лютую злобу, глаза застилал непроницаемый туман ненависти и жажды возмездия, его рот искривился под невообразимым углом, и все воспитанники в страхе смолкли и замерли – они старались даже не дышать, чтоб не навлечь на себя гнев мистера Киллигана, только Ник тихонько продолжал всхлипывать. Мужчина озирался в поисках кого-то, а вслед за ним в дверях показался потный раскрасневшийся Сэм, он еле поспевал за директором и, казалось, сейчас рухнет. Тут директор увидел мальчишку и прямиком двинулся к нему, он был в таком бешенстве, что ударил бы любого, кто попался ему под руку, но воспитанники стояли смирно. Киллигана немного удивило то, что кровать мальчика вся выпачкана, и он лежит на этой груде пепла и прикрывает рот, чтобы заглушить рыдания, но его это абсолютно не тронуло, директор был преисполнен желанием как следует выдрать Ника, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту рисовать хоть что-то.
Он подошёл к мальчику и со всей силы ударил его тростью по спине. Ник взвизгнул от неожиданности и даже перестал плакать. Ник ошеломлённо смотрел на мистера Киллигана во все глаза, и не мог понять, в чём он провинился.
– Быстро поднимайся недоносок! Грёбаный выблядок! Живо ко мне в кабинет! – обезумев закричал директор. От его крика всё зажмурилась, будто это сейчас их ударили не за что, и теперь хотят отвести в кабинет, чтобы покарать. Ник сел на кровать в каком-то ступоре, как будто смысл слов Киллигана не дошёл до его сознания. Тогда директор замахнулся на мальчишку ещё раз, но Оливер встал между ним и другом, и удар пришёлся по его плечу.
– Что вы делаете? – обрёл дар речи Оливер после того, как прикусив губу до крови, справился с болью. – За что вы его?
Казалось, директор сейчас просто взорвётся, он крикнул фальцетом Сэма, и тот тут же сгрёб мальчишку в охапку и прижал спиной к себе, что доставило ему особое удовольствие. Оливер, ощущая на себе это грязное липкое тело, отдававшее смрадом, чуть ли не задохнулся от омерзения. Он живо вспомнил ту ночь в подвале, как Сэм стоял над ним и расстёгивал ширинку своих штанов, и характерные хрипы начали выходить из его горла, и мальчик часто задышал, чтобы предотвратить приступ астмы.
– Мистер Киллиган, сэр, я ничего не сделал, – начал было оправдываться Ник, сам не понимая за что, и на глазах его снова выступили слёзы.
– Не смей реветь мелкий ублюдок, – Киллиган ударил мальчишку по лицу, но тот, стиснув зубы, сдержал крик. – Я сказал, встал сейчас же!
И Ник повиновался, ему было до того страшно, что он был готов выполнить что угодно, только бы этот кошмар закончился, он встал и подталкиваемый тростью, вышел из комнаты. Сэм расцепил свои тесные объятия и швырнул Оливера к его огромному облегчению на пол. Затем тоже вышел и пошёл помогать директору творить самосуд. Воспитанники тут же начали галдеть – каждый строил свои догадки насчёт того, что же такого мог устроить Ник, но Оливер, же не теряя ни минуты, проследовал вслед за Сэмом, который вышел на улицу и велел Стену не выпускать детей на улицу.
Мальчику не удалось пройти мимо Стена, к тому же окно в туалете давно заделали и на улицу просто так было не выбраться, поэтому Оливер припал к окну в холле и через тонкие деревянные окна смотрел, как директор на морозе допрашивал Ника, которого на улицу выгнали без верхней одежды, и смутно слышал обрывки фраз типа «паршивый ублюдок», «тебе бы пальцы поотрывать», «у тебя отобьёт это всякую охоту малевать подобную херню». Оливер смекнул, что директор ведёт речь о рисунках друга. «Чёрт! Ему подсунули рисунки Ника с карикатурами на него самого, – Оливер с досады дёрнул себя за волосы и потёр переносицу. – Киллиган в ярости. Что он с ним сделает?» Он увидел, как Ника заставили снять свитер, и он остался в одной майке. Сэм поставил его на колени спиной к директору. От нереальности происходящего у Оливера по телу поползли мурашки, он прирос к окну не в силах закричать или позвать на помощь, и только когда Киллиган занёс свою трость, и она опустилась на спину друга, Оливер закричал вместе с Ником, как будто на него самого сейчас обрушился удар. Директор набирал обороты, видимо, ему доставляло огромное удовольствие мучить мальчика. Оливер хотел быть там с ним рядом. С самого начала все горести, побои и издевательства они терпели всегда вместе и никогда по отдельности. Мальчик забарабанил в окно, его обуяло отчаяние, страх за друга и бешеная злоба на директора и воспитателя. Он порывался пробежать через вахту мимо Стена на улицу. Но вахтёр взял его за ухо и принялся орать, что он нарушает дисциплину в приюте. Оливер брыкался, пытался освободиться, но всё без толку. Донован же всё это время наблюдавший за развитием ситуации чуть ли не приплясывал в порыве тупой радости. «Отличное представление! Так этому жиртресту и надо. Ты ещё не знаешь педик, какой сюрприз ждёт тебя». Оливер только сейчас его увидел, собрал всю свою ненависть и зыркнул на парня, но это его только больше развеселило. Крики на улице так и не умолкали, и Оливер ничего не мог с этим поделать, он чувствовал себя бесполезным и слабым ребёнком, который неспособен ничегошеньки сделать для друга. Стен хотел было выгнать его на лестничную клетку, но к нему подоспела Уэнди.
– Что происходит?
– Да вот, мальчуган ломится на улицу, чуть окно не разбил, да ещё пытается со мной драться, вон как укусил мелкий выродок! – Стен с готовностью изливал бы свои чувства по поводу этой ситуации ещё долгое время, но Уэнди не дала ему такой возможности.
– Отпустите его, – от ледяного тона медсестры Стен даже немного опешил.
– Но он, – начал было старик, но Уэнди перебила его.
– Я сказала сейчас же! – Стен нехотя отпустил Оливера и злобно покосился на женщину. – Оливер, что случилось? – обратилась Уэнди к мальчику и взяла его за плечи.
– Там на улице Ник без одежды. Его избивает Киллиган. Он… он видел… – в панике Оливер просто не стал вдаваться в подробности и сразу сплеча запинаясь сказал о самом главном.
Уэнди припала к окну и увидела, что Ник лежит на грязном снегу, поджав под себя ноги, а Киллиган, закончив с его спиной, принялся бить его по рукам. Женщина так и отпрянула от окна и устремилась на выход вместе с Оливером. Стен попытался их остановить, но она дала такой отпор мужчине, что тот сел на свой стул и больше не произнёс ни слова.
Они выбежали на улицу, и Уэнди тут же налетела на директора.
– Прекратите сейчас же! Вы с ума сошли? Оставьте его немедленно мистер Киллиган! – такой смелой и разъярённой Уэнди не видел никто. На её глазах ненавистный ей мужчина избивал её ребёнка, ведь к Нику, Оливеру, Генри и Нэнси, она относилась так, как если бы это были её дети. Ник лежал на снегу, тихонько постанывал и дрожал.
Рука директора застыла в воздухе, никогда ещё эта женщина не разговаривала с ним подобным тоном, и после того как первый приступ удивления прошёл, он подошёл к Уэнди вплотную и уставился на неё своими маленькими злобными глазками.
– Да как ты разговариваешь со мной! – разозлился Киллиган и уже было замахнулся на Уэнди, и та, закрыв глаза, готова была принять удар, но его не последовало. Оливер не придумал ничего лучше, как кинуть комком в голову директора, и секундная радость оттого, что он всё-таки попал, обернулась впоследствии для мальчика огромной проблемой. Этим он только усугубил ситуацию, но он не мог позволить, чтобы этот садист ударил Уэнди.
– Так ты, значит, защитник, да? – угрожающе произнёс директор. – Держи его Сэм.
– Нет! Нет, пожалуйста, мистер Киллиган! – но директор отмахнулся от медсестры и ударил Оливера тростью в живот так, что тот согнулся пополам. Он поднял голову мальчика за волосы и, дав звонкую пощёчину, разбил ему губу.
– Боже! Я умоляю вас. Они просто дети.
– Этих детей надо проучить, а с тобой я разберусь позже, – бросил он Уэнди и хотел ударить Оливера снова, но женщина напрыгнула ему на спину и повисла руками на шее. Киллиган от такого напора пошатнулся, и они вместе с Уэнди полетели в снег.
– Ах ты, сука! – Киллиган навалился сверху на Уэнди, вцепился ей в шею и принялся душить. Оливер вырывался из хватки воспитателя и, истошно вопив, звал на помощь, Сэм пытался заткнуть ему рот рукой, но тот укусил его.
Ник пытался приподняться, но безуспешно. От холода и от побоев его тело не слушалось, и он мог только наблюдать за тем, что происходило в нескольких футах от него. И если бы не миссис Дженкинсон, которая прибежала вместе со Стеном, неизвестно чем бы это закончилось. Она оттащила Киллигана от Уэнди, сказав, что ему надо остыть, и все уже и так понесли тяжёлое наказание. Стену она велела сейчас же отнести Ника в медицинский кабинет, принести побольше одеял и таз с горячей водой. И как ни странно, Киллиган послушал её. Возможно дело в том, что миссис Дженкинсон приходилась директору родной тёткой, и в детстве частенько брала его к себе, в надежде на то, что мальчик не вырастит таким же садистом, как его отец. Но увы, надежды миссис Дженкинсон не оправдались. Когда умерли родители Киллигана, он уже управлял приютом, директором которого до этого был его отец. Киллиган принял бразды правления в свои руки, а Чамми (полное имя Камилла) – так звали миссис Дженкинсон, как раз нуждалась в работе, и племянник взял её воспитательницей. Несмотря на то что он был жестоким эгоистичным ублюдком, тётку свою он ценил, иногда прислушивался к ней, и если она его просила о чём-то, что бывало в исключительно редких случаях, то он это выполнял. Но нельзя сказать, что у них были тёплые отношения, они были скорее союзническими – она не вмешивалась в его дела, а он в её, к тому же они были единственными родственниками, которые остались друг у друга. И сейчас Киллиган решил прислушаться к тётке и утихомирить свою ярость.
Стен вместе с Сэмом взяли под руки Ника и поволокли в медицинский кабинет, Оливер же ждал Уэнди – она встала со снега, отряхнулась и с каменным лицом, стиснув зубы уже хотела идти, но Киллиган схватил её за руку.
– Сегодня ты за всё рассчитается, – прошипел он. А Оливер, выпучив глаза и приоткрыв немного рот, уставился на него и не знал, что думать: «Что, чёрт возьми, это значит? Этот ублюдок хочет навредить ей или… Нет! Она бы никогда…!» Из этих мыслей его вывел Киллиган, который, схватив мальчишку под локоть, сказал, что тот просидит три дня в подземке на воде.
– Нет, пожалуйста! – Уэнди вцепилась в руку мужчины и не в силах была отпустить его. – Он не протянет там! Я прошу вас…
– Довольно. Он отсидит там три дня, это не обсуждается! – Киллиган взял Оливера за шкирку и потащил к дверям приюта.
– Постойте! Пожалуйста, мистер Киллиган, ему нужен его ингалятор, – взмолилась женщина. – Он у тебя с собой Оливер? – женщина еле сдерживала слёзы, казалось, ещё немного, и она зайдётся в истерике. Оливер кивнул. – Тогда я дам тебе физраствор.
Миссис Дженкинсон утвердительно глянула на Киллигана, и тот разрешил медсестре сходить за раствором.
Затем он отвёл Оливера в ту самую камеру, где сидел Эндрю Роган, который сошёл с ума, Генри, который чуть ли не спятил, камеру, где Том покончил с собой, а психика Шкафа не выдержала, и он был отправлен в психушку. Оливер знал, что это тяжёлое испытание, и ему было страшно до чёртиков, особенно когда Киллиган закрыл за ним и дверь, и он остался в полной темноте один.
Стоит ли говорить, что Донован был на седьмом небе от счастья, он и не думал, приведя план по уничтожению Ника в действие, что убьёт сразу двух зайцев. Теперь парень чувствовал триумф своей победы в полной мере и наслаждался этим сполна. И хоть Оливеру досталось, Донован хотел добить его и рассказать про Уэнди, это должно было сломить его. И он с упоением стал ждать дня, когда Оливер выйдет из карцера.
Габби была в общей комнате, когда услышала о том, что произошло с Ником. Окна комнаты не выходили во двор. Она сразу же побежала в кабинет, где доктор Стэнфорд и Уэнди уложили мальчика на кровать и укутали одеялами. Доктор дал ему обезболивающее и сказал, что ему лучше сейчас поспать. «Я не могу. Я не должен отключиться» – думал про себя Ник и отказывался пить снотворное. Он смотрел в одну точку и не произносил ни слова. Но когда пришла Габби, он будто бы очнулся.
– Нэнси, – слабым голосом позвал он девочку, и та, подбежала к больничной койке и села рядом с другом.
– Я здесь Ник. Что произошло? И где Оливер?
Габби видела, насколько подавленно выглядит Уэнди, в каком ужасном состоянии находится её друг и от несправедливости ей захотелось разбить стеклянный графин с водой, стоявший на столике, и желательно о чью-нибудь голову, например, Киллигана.
– Уэнди, – позвал Ник медсестру охрипшим голосом. – Что он с ним сделал?
Уэнди подошла к мальчику.
– С ним всё будет в порядке, – проговорила Уэнди, но её ответ прозвучал так неубедительно, она сама в это слабо верила – на её памяти там несколько человек слетали с катушек, а другие кончали с собой. Она представила Оливера в подвале в этом смрадном месте кишащим крысами с его-то астмой и ей стало дурно.
– Скажи, где он?
– Он в… – голос Уэнди задрожал, она подбежала к окну и открыла форточку – ей нужен был свежий воздух, после чего она выпила пару таблеток успокоительного.
– Уэнди, тебе лучше прилечь, – доктор Стэнфорд взял женщину под локоть и подвёл к кровати.
– Да наверное, так будет лучше.
– Твой друг сейчас в карцере. Киллиган посадил его туда на три дня.
Ник задрал голову кверху, предательские слёзы наворачивались на глаза. Он испугался, что с Оливером может произойти то же самое, что и со многими, кто там сидел. «Ну зачем он выбежал ко мне, дурак. Если бы ни я, с ним всё бы было в порядке. А Уэнди? Этот ублюдок чуть ли её не задушил. Им досталось из-за меня, из-за этих дурацких рисунков».
– Но почему его туда посадили? – Нэнси не представляла, что такого мог сделать мальчик.
– Он попал снежком Киллигану прямо в рожу, – фыркнул Ник, это было самое хорошее воспоминание за день, – когда он пытался ударить Уэнди.
Уэнди опустила глаза и густо покраснела.
– Это правда? – Стэнфорд внимательно смотрел на женщину, и в его голове не укладывалось, почему Киллиган позволил себе такое. И только сейчас он заметил следы на её шее.
– Поговорим позже Николас, – в её голосе была такая отчаянная мольба, что доктор решил не расспрашивать об этом сейчас при детях, а поговорить наедине после, поэтому он решил сменить тему.
– Послушай Ник, – доктор Стэнфорд положил руку мальчику на плечо, – Оливер – сильный мальчик, он справится, к тому же мы можем незаметно спускаться в подвал и приносить ему еду.
– Точно! – воскликнула Габби. – Но Стен вряд ли даст нам ключи от подвала.
– Даст! – уверенно сказал Стэнфорд. – Стен ещё тот алкаш, и думаю, мы сможем подкупить его медицинским спиртом, к тому же у меня припрятана хорошая бутылка хереса.
– Правда? – Уэнди вся встрепенулись и встала с кровати, – ты правда это сделаешь Николас? – женщина осеклась и тут же поправилась. – То есть доктор Стэнфорд, – мужчина кивнул и улыбнулся.
– А когда мы пойдём к нему? – тут же спросила Габби.
– Так постойте. Пойдём только мы с Уэнди.
– Но…
– Нет, – покачал головой мужчина. – Нику нужен постельный режим, и тебе лучше сейчас побыть с ним, а не лазить по подвалам.
Габби нисколько не понравился такой ответ, но делать нечего. Ей пришлось с этим согласиться.
– Мы пойдём сегодня? – с надеждой в голосе спросила Уэнди, и доктор утвердительно кивнул. – Отлично! – Уэнди озарилась улыбкой. – Не переживайте, мы расскажем вам как он там.
– А Генри? Я и Оливер обещали, что придём к нему ночью. Он должен знать, что случилось.
– Я схожу к нему, – отозвалась Габби и выжидающе посмотрела на Уэнди и Стэнфорда. Она боялась, что они запретят ей идти на мужскую половину приюта, но взрослые не выказали никаких возражений.
– Ник, как к Киллигану послали твои рисунки?
– Это всё Донован, – сдавленно сказал Ник и сразу принял мрачное выражение лица. Голос мальчика сильно дрожал, глаза были будто стеклянные. Габби хотела подойти и обнять его, но Ник уверенно покачал головой. Всё его тело невыносимо болело, спину покрывали борозды красных полос, руки, даже теперь в тепле, сильно тряслись, ему казалось, что все кости кистей у него расплющены. Ник было опять замкнулся, но Уэнди и Габби не дали ему такой возможности. Женщина взяла в ладони его лицо и успокаивающим голосом в который раз попросила мальчика всё ей рассказать. И Ник рассказал, как Генри подрался с Донованом, правда, он не упомянул о том, из-за чего произошла эта драка, и что тот поклялся ребятам отомстить за своих товарищей. Мальчик не знал каким образом Донован пронюхал про его тетрадь, но факт остаётся фактом – вся их история была ссажена. Ник рассказал, что те карикатуры, которые он рисовал на Киллигана и Сэма бывший командир отдал директору, поэтому он так взбесился.
– Мы отомстим ему! – воскликнула девочка. – Этот урод за всё поплатится.
– Нэнси, – Уэнди укоризненно посмотрела на Нэнси.