Некоторые думают, что Санкт-Петербург – это прежде всего центр с его дворцами и Невским проспектом. «Золотой треугольник» и все такое прочее. А вот и нет. Это все Петербург для туристов, потому как жить во дворце или на Невском проспекте нормальному человеку практически невозможно. Вот какие квартиры в этом самом центре? Правильно. Огроменные, от прежних царских родственников и прихлебателей доставшиеся трудовому народу. Трудовой народ эти квартиры первым делом перегородил. Ведь на фига в квартире два входа: парадный с улицы и черный – для прислуги? Нетути уже той прислуги, поэтому из одной квартиры запросто делается две. И ерунда это, что в одной из них вход прямо на кухню и никаких таких ванных комнат с кафелем не наблюдается. Горшок есть, и ладно. Опять же вид из окон. Одни квартиры оказались лицом своим на разную питерскую живописность обращены, а другие – окнами аккурат во двор-колодец.
«А музыка звучит, музыка звучит, слезы за улыбкой прячешь ты….» Какая все же замечательная акустика во всех этих дворах!
Но это все еще полбеды. Перегородив квартиры, трудовой народ прикинул, что, даже перегороженные, они для нормального проживания весьма и весьма велики, поэтому их необходимо уплотнить. И таки уплотнили! Да еще как. Некоторые барские комнаты с лепными потолками и бесценными каминами и вовсе располовинили фанерными перегородками.
И стоит ли уже акцентировать ваше внимание на том, что подобные уплотнения с подселениями могут быть исключительно результатом действий приезжих? Если никто не понаехал, то зачем уплотняться? Короче, кого только в результате не понаехало в барские хоромы!
Конечно, новые нынешние буржуи и господа, как до власти и денег дорвались, кинулись эти квартиры обратно в барские перепрофилировать, но не тут-то было. Попробуй-ка рассели коммунальную квартиру в двадцать семей, все из которых хотят получить непременно отдельную квартиру и непременно в центре. Ведь запросы-то у как бы пролетариев о-го-го какие! Истинно пролетарские. Ну, вы знаете, «кто был ничем, тот станет всем». А некоторые так привыкли к жизни без удобств и в колхозе, что прямо готовы в ней и помереть, только б их никто не кантовал и не звал в мир горячей воды, отдельной кухни и белой ванной. Опять же алконавты. Поди, попробуй, поймай его, да еще в трезвом состоянии, да еще с паспортом, да еще, чтоб он с тобой к нотариусу пошел! Ха-ха-ха три раза. Так и живут нерасселенные. А посему во многие парадные питерского центра зайти страшно. И даже если часть квартир там уже расселены и отреставрированы в настоящее буржуйство, то в парадной все равно грязно и пахнет кошачьей мочой, да чего греха таить, и не только кошачьей. Но новые буржуи все равно не сдаются и постепенно освобождают центр от коммуналок.
Однако существует еще одна проблема Питерского центра. Транспортная. Вот если, например, в барской квартире вид даже не на Невский проспект с его сумасшедшим движением и выхлопными газами, а на саму Неву, или там Фонтанку, или даже на канал Грибоедова, или Мойку, что ценится особо, то окна в такой квартире надо мыть не реже, чем раз в месяц, а то за копотью света белого не видно. Опять же автомобиль свой, а у некоторых даже не один и не два, где-то содержать приходится. Короче, жизнь в центре – это одно сплошное неудобство.
Другое дело – Петроградская сторона. Там изначально строились доходные дома для людей попроще. Посему квартиры не такие большие, а соответственно и коммуналки удоборасселяемые. А кроме того, Петроградская сторона по праву считается самым зеленым районом Петербурга. Можно сказать, легкие великого города. Тут тебе Елагин остров с Елагиным же дворцом, на территории которого трудящиеся разбили Центральный парк культуры и отдыха имени Сергея Мироновича Кирова, тоже довольно таки прищуренного товарища. Насчет культуры в этом парке как-то не очень, но вот отдых осуществляется на всю катушку. С народными гуляниями, песнями, танцами, распитием, блинами и сжиганием чучел. Есть на Петроградской стороне и Крестовский остров с Приморским парком Победы и стадионом того же самого Кирова, а уж про Каменный остров с его советскими правительственными дачами и резиденциями и говорить нечего. Зелень сплошная. Даже парк под названием «Тихий отдых» имеется. То есть, для отдыха не на всю катушку, как в центральном парке, а для отдыха тихого и приличного, как и подобает отдыхать в непосредственной близости от правительственной собственности. Вот где селятся в последнее время настоящие богатеи.
Да и на самом главном острове Петроградской стороны Аптекарском зелени хватает. И зоопарк, и ботанический сад тут как тут. Так что, ежели где еще в парадной на Петроградке и пахнет кошками и некошками, то всегда можно выйти в ближайший сквер и вдохнуть вполне даже свежего воздуха. Однако во всем этом благолепии у Петроградской стороны есть существенный минус, а именно ее радиоактивность. Ведь непосредственно в этой части города на улице Рентгена находится сам институт Рентгена, что вкупе с большим количеством гранита, использованного для облицовки замечательных доходных домов, дает повышенный уровень радиации всего района. Так что жители Петроградской стороны в большинстве своем люди счастливые, отдельно проживающие от соседей, дышащие полной грудью, но слегка радиоактивные. Соответственно и разная Питерская нечисть в Петроградском районе проявляет себя особенно активно. И даже не только нечисть, говорят, что у местных участковых глаза в темноте светятся зеленым светом. А на Гатчинской улице в любое время года по ночам можно увидеть Шурика, который едет на инвалидной коляске и тащит за собой Труса, Балбеса и Бывалого, а режиссер Гайдай сыплет на них сверху белую резаную бумагу.
Главная городская Фея гражданка Симагина обычно вызывает сотрудников на совещания по пятницам. Совещания проводятся в разных местах, и состав участников этих совещаний тоже непостоянен. Ведь у главной городской феи сотрудников не счесть. В этот раз совещание назначили на лавочке в скверике на улице Профессора Попова. В эту пятницу сама гражданка Симагина предстала перед участниками совещания в виде толстой тетки, дежурной метрополитена.
Змей явился в своем обычном облике – некогда стильный пиджачок на голую грудь, шерстяные синие тренировочные штаны и ботинки на босу ногу. Вещи у Змея всегда хоть и не новые, но чистые, аккуратно зашитые и отглаженные. Ботинки так и вообще аж сверкают. Вот до чего начищены. Да и сам Змей, несмотря на испитую рожу, еще мужчина хоть куда. Волосы длинные, почти до плеч, аккуратно уложены в стиле семидесятых в прическу под названием «шведский домик», и усы практически, как у настоящего «песняра», аж до подбородка. А глаза! Ну, до чего же у Змея глаза хороши. Недаром столько народу полегло под его обаянием.
Францевна, которая обычно выглядит, как старуха Шапокляк, в этот раз обернулась разбитной бабенкой в самом соку. Обтянулась чем-то трикотажным и при каждом удобном случае колыхала в этом и грудями, и бедрами. Из местных был только Барабашка с улицы Мира. Выглядел он усталым лохматым мальчиком с печальными глазами.
– Францевна, ну до чего ж ты сегодня хороша! С чего бы это? Никак влюбилась? – поинтересовался Змей, зазывно заглядывая Францевне в глаза. – Уж не в меня ли?
– Вот еще! – Францевна передернула плечами, при этом грудь ее невероятным образом заколыхалась, да так, что Змей аж слюну сглотнул. – Ты себя давно в зеркале видел? Штанам твоим сто лет в обед. Такие, как мне помнится, мастерам спорта в году эдак шестидесятом выдавали. Пора бы тебе осовремениться, что ли.
– В красные нарядиться? С кандибоберами? «Боско-спорт»? Фу, какая гадость! Это оскорбит стройность моего миропорядка.
– Еще бы! Их ведь еще и не придумали, чтобы спортсменов наших нарядить, – согласилась Францевна. – Хотя постой-ка. Ах ты, гад!
Змей скромно потупился.
– Объясните рядовым, пожалуйста, – попросил Барабашка с улицы Мира.
Фея гражданка Симагина тяжело вздохнула и укоризненно покачала головой.
– Этот гад явился кому надо в угаре в таких вот красных штанах! А-ля рюс развесистая клюква, – с ехидцей в голосе разъяснила Францевна. – После этого момента все наши спортсмены будут наряжены в красное с кандибоберами. Шутник!
– Ну так это еще когда будет! Лет через десять, не иначе. – Барабашка с улицы Мира посмотрел на небо и закачал ногой.
– Какая разница, когда будет. Он ведь уже явился, значит, будет обязательно. Больной, ей богу, больной! – Францевна заложила ногу на ногу. Трикотаж обтянул аппетитную коленку.
– Да, ладно! – Змей махнул рукой. – Красное – значит красивое. А лично для вас я обещаю в последствие к этим штанам припустить легкой голубизны. Ну, вы понимаете, в хорошем смысле этого слова. Гражданка Симагина, ты чего звала-то? Кому из этих ваших новых фигурантов я понадобился, Полине или спортсмену? Чемпион, надо же! – Змей фыркнул и замотал головой. – Сопля астраханская.
– Ни в коем случае. – Фея испуганно замахала на Змея руками. – Не смейте и думать.
– Сам не хочу. Мне больше Сергей Петрович Иванов по душе, или этот … Арсен Мурадян.
– Да, пожалуйста, против этих ничего не имею. А для моих подопечных от вас требуется, только чтобы вы вовремя появились. По моему сигналу.
– Не вопрос. Я всегда тут как тут, только свистните. Могу идти? – Змей слегка привстал.
В это время мимо лавочки прошел благообразный хорошо одетый старик с бородой, усами и пенсне на носу. Он приподнял свою шляпу и вежливо поздоровался с гражданкой Симагиной.
– Это ктой-то? – поинтересовался Змей, шлепаясь обратно на скамейку.
– Профессор Попов, – пояснила фея.
– Сам? – хором воскликнули Змей и Францевна.
– Конечно, нет. Сам профессор сейчас задействован по назначению. А это улица.
– Как это? – удивилась Францевна. – По улицам вроде бы у нас я специалист.
– Это не сама улица, – стала разъяснять гражданка Симагина, – а представление о ней. Вот когда человек говорит «Улица Профессора Попова», то в голове своей сразу представляет настоящего профессора. И он представляет, и тот, кому он про эту улицу говорит, тоже представляет не что-нибудь, а именно его, Профессора с большой буквы. Вот Профессор и учудился. Кстати, Профессор прекрасно общается с Академиком Павловым. Улицы же рядом.
– Ага! Вы хотите сказать, что по улице Солдата Корзуна сам солдат Корзун ходит? – Глаза Змея от удивления аж перестали быть магически обаятельными.
– Не знаю. Солдат Корзун в новостройках, а феи там не бывают. Это Францевне лучше знать.
– Нету там никакого солдата Корзуна! – со значением поведала Францевна.
– Скорее всего, так и должно быть, – согласилась с ней гражданка Симагина. – Он наверняка развеивается. Там же в новостройках улицы широкие, дома друг от друга далеко стоят, вот солдат Корзун и развеивается.
– Похоже, вы правы. А я вот интересуюсь, – Францевна развернулась к Змею, от которого не укрылось язвительность в ее голосе. – Почему Змей о новостройках вопросы задает? Неужто, он в спальных районах не бывает. Там что, теперь все трезвенники живут?
– Не царское это дело на периферию отвлекаться. – Змей со значением погладил усы. – У меня для этого змееныши на подхвате. Ну какой, скажите, мне интерес иметь дело с отдельными смурными людьми, которые напиваются у себя в отдельных же квартирах до бесчувствия. На худой конец поножовщину устраивают. Тьфу, какая гадость. – Змей смачно плюнул. – В центре, согласитесь, людишки поинтереснее. Философы и миросозерцатели. Опять же компании. Да ну их, эти новостройки, к бесу. Пойду я, пожалуй.
– Идите, голубчик. – Фея вздохнула.
Змей встал и пошаркал к выходу из сквера.
– Ну совершенно не меняется, – глядя ему вслед, заметила Францевна. – Я так понимаю, от меня требуется максимально возможно Полину вашу с Чемпионом сбивать в кучу и пересекать всячески?
– Умничка.
– Скажите, а почему вы так за них печетесь? Вне очереди их, так сказать, опекаете. Ни тебе розовые кусты посади, ни крупу перебери, ни познай самое себя? Как будто очередников у нас мало.
– Очередников никто не отменял. Это задание, так сказать, несколько сверх плана. Я думаю, что не все так просто и крупу перебрать до момента своей встречи они как раз успеют. Кроме того, нравятся мне эти ребята, да к тому же женщина хорошая за них просила. Очень.
– Если хорошая, тогда понятно. Значит, блатные. Я тоже пойду?
– Идите, милочка. Вам несказанно идет вот это вот трикотажное. Надевайте почаще.
– Спасибо. – Францевна поднялась со скамейки и заколыхалась к выходу.
– Мужчина! Извините, я не местная, вы не подскажете, где здесь набережная реки Карповки? – донесся до оставшихся на скамейке игривый голос Францевны.
Фея усмехнулась.
– Ну как живешь? – поинтересовалась она у Барабашки.
Тот болтал одной ногой и смотрел по сторонам своими невероятно печальными глазами.
– Да ничего. В семнадцатой новые жильцы, ремонт делают, пришлось в восьмую перебраться. Там тоже камин есть.
– А как там мои? Ты их не обижаешь? – Фея почесала Барабашку за ухом. Тот мыркнул и прижался к ее толстому боку.
– Нет, что вы. Бабушка у них уж больно хорошая. Всегда мне денежку дает.
– Ты ей глянулся, что ли? – В голосе феи просквозил испуг.
– Так вышло. Она пришла, а я котом. Она и говорит, мол, выходи, покажись, знаю, что не кот!
– А ты?
– Показался.
– Не испугалась?
– Нет. По голове гладила и плакала. Жалеет меня.
– Видать заберут ее скоро. – Фея тяжело вздохнула. – Ну, да хорошему человеку дело подходящее там всегда найдут.
Фея потыкала пальцем в небо, и Барабашка закивал.
– Может, к нам? – поинтересовался он с надеждой в голосе.
– Они решат. Хочешь денежку?
– А то. – Личико Барабашки расплылось в счастливой улыбке.
Гражданка Симагина достала из кармана жетон метрополитена и протянула его Барабашке. Тот схватил жетон, засунул его в рот и проглотил:
– Вкуснятина. Вот у Полины булавки гораздо хуже.
– Хулиганничаешь?
– Не, только булавки.
– Правда?
– Ну, еще шутю иногда.
– Надо говорить шучу. И как шутишь?
– Газеты беру у папы, мне ж надо почитать чего-нибудь. У бабушки не беру. Только у папы.
Фея улыбнулась и погладила Барабашку по голове. Тот опять муркнул.
– И все?
Барабашка вздохнул и сделал честные глаза.
– Ну? – Гражданка Симагина явно не собиралась от него отставать.
– Не люблю я Скворцова этого.
– Почему?
– Врет он все. Даже когда поет. Песню вроде бы поет хорошую, душевную, а без души. Зря Полинка надеется, что его в телевизор возьмут. Без души не возьмут.
– Согласна, ну а ты чего Скворцову этому делаешь?
– Проездной прячу и пропуск на работу. – Барабашка шкодливо захихикал.
– А он чего?
– Орет как ненормальный и бесится.
– Так он же небось на Полину орет?
– Вот и хорошо.
– Чего ж хорошего?
– А она его быстрее разлюбит, если он на нее орать все время будет.
Гражданка Симагина засмеялась и взлохматила непослушные вихры Барабашки.
– Не может она его разлюбить.
– Почему? – удивился Барабашка, аж губу нижнюю выпятил.
– Потому что она его не любит.
– Как это?
– Просто. Так бывает. Думает, что любит, а на самом деле не любит.
– А Чемпиона?
– Его любит, только об этом еще не знает.
– О. – Барабашка шмыгнул носом. – Больше денежки нет?
– Нет.
– Ну, я пойду?
– Иди. Береги бабушку.
– Угу. – Барабашка спрыгнул со скамейки и помчался к выходу из сквера. Ни дать ни взять шестилетка.
Гражданка Симагина еще минуту посидела в задумчивости, а потом тяжело поднялась и направилась вслед за Барабашкой.