Можно только лишь молиться,
Чтобы дивная царица
Полюбила бы тебя;
И душою всей скорбя,
Понимаю: жизнь свою
Я без милой пропою.
Раскалённая душа
Не получит ни шиша.
Чтоб внимания добиться,
Нужно долго, тяжко биться.
Счастье женственности милой
Здесь берётся грубой силой
Удалого молодца
Да тупого наглеца.
И коль хочешь быть любим —
Должен стать подобным им.
Ну а Эдик, бедный-бедный,
В жизни как монашек бледный —
Отказался от всего
И не хочет ничего:
Ни богатства, ни значенья,
Ни вина, ни наслажденья,
Ни восторгов, ни похвал —
Вот теперь каким он стал.
Человек такой наказан:
Свет любви ему заказан.
Правда, есть ещё любовь —
Та, что не волнует кровь…
Я тоски не обозначу,
Я под бороду всё спрячу.
Говоря совсем всерьёз,
Подниму ещё вопрос.
Этот самый князь Гвидон
Благороден и силён,
Да ещё к тому же князь,
А во мне одна лишь грязь.
И как никудышный воин
Я блаженства недостоин,
Ни тепла, ни состраданья;
Слова нежного, вниманья,
Лучезарной красоты —
Голубой моей мечты —
Всё, чего я так хочу,
Вряд ли в жизни получу.
Мир, охваченный пожаром,
Ничего так просто, даром
Не даёт своим гостям;
Гости платят по счетам.
Если дивная жена
В красоту облечена,
То, как правило, бывает,
Что себя она не знает
И находится в плену
Благ, что не её одну
Так манят и притягают.
Рабством миру называют
Этот тягостный дурман,
Недостойный сей обман.
Оторвавшись от корней,
Мир, что всюду вместе с ней,
Стал теперь обезображен,
Чёрной гордостью обсажен.
В сердце то не достучишься,
А к душе не докричишься.
Можно их везде увидеть.
Их легко возненавидеть —
За холодну красоту,
За сердечну немоту,
За спокойствия отбой
И за власть их над тобой.
Но ведь все они несчастны,
Свету жизни не причастны,
И за косною корою
Беззащитные порою.
Легковерны и ранимы,
Той же жаждою палимы:
Ибо каждый человек
Жаждет счастья весь свой век,
И вот мысль, что не в нови:
Это счастье есть в любви.
К ней красавицы стремятся,
Без неё они томятся,
И душа такой девицы
Также к свету всё ж стремится.
И поэтому я должен,
Меч вложив скорее в ножны,
Все обиды враз забыть
И красавиц полюбить —
Бескорыстно, безнадежно,
С чувством, с трепетом, прилежно,
Не желая ничего
За жар сердца своего.
И тут нечего дивиться:
Все они – мои сестрицы;
Все любимые, родные,
Милые и дорогие.
Если сердце просветлять,
С них и надо начинать:
К ним любовь легка и ясна
(Хоть отчасти и опасна).
Здесь усилья не напрасны:
Всё ж они ещё прекрасны…
Правда это или ложь —
Сразу и не разберёшь.
Все слова – пустые звуки,
Как в пустыне треск и стуки.
Я попробую, конечно,
Продвигаясь здесь неспешно…
Что-то тупо, господа,
Ниоткуда, в никуда…
Коль заврался я слегка,
Так простите дурака.
Как бы ни было, однако,
Все они стоят под знаком
Абсолютной несвободы.
Может, это часть природы
Этих слабеньких созданий,
Глупеньких очарований?..
Нет, не вымолвлю я вслух,
Что у них ущербен дух.
Просто женственна стихия
Подрезает духа крылья.
В глубину, по крайней мере,
Женщина не знает двери,
На поверхности живёт
И воронам счёт ведёт.
Потому почти всё время
Всю её терзает бремя
Мелких и больших забот,
Разных зол, что наперёд
Назовём мы без затей,
Да злой гордости страстей.
В этом грустном положеньи,
Духа скорбном униженьи
Вся она являет средство
В тех руках, чьё жжёт соседство
Не меня лишь одного —
Каждого, всю жизнь его.
Потому любовь земная
Есть не только отсвет рая,
Но и тяжко испытанье,
Что влечёт с собой страданье,
Непосильное душе,
Что я испытал уже.
Когда трепетную душу
Изнутри несёшь наружу,
Открывая в сердце дверь,
Не страшась любых потерь,
А заветная ОНА
Счастьем вся твоим полна,
И с холодною насмешкой,
Равнодушия издержкой,
Дар любви не замечают
Иль с порога отвергают,
Ох и мерзко жить тогда!
Боль на долгие года
В сердце раной поселится.
Долго будет мука длиться,
Помнить будешь же всегда,
Не забудешь никогда.
Даже если ты замечен
И вниманием отмечен,
Быть достойным этой доли,
Оставаться в этой роли —
То не только наслажденье,
В облаках души паренье,
Но ещё и тяжкий крест,
Как тропа на Эверест.
Искромётный и лучистый,
Словно плоть фантазий чистый,
Камешек имеет право
Быть в достойнейшей оправе.
В жизни кто кататься любит,
Своё счастье не погубит:
Мало спуски вниз любить,
Нужно саночки возить.
У меня нутро заходит,
Когда в голову приходит,
Каковы придут вопросы
При моих-то, при запросах.
День рожденья моей милой
Штурмовать придётся силой
И в лепёшку разбиваться,
Чтоб не очень посрамляться.
Посрамиться же придётся:
Столько денег не найдётся.
По плечу такой вопрос
Лишь тому, кто дубом врос
В мир жестокий и опасный,
В жар забвения напрасный;
Суета и беготня —
Нет, увы! Не для меня.
И закутавшись в одежду,
Оставляю лишь надежду:
Может, в виде исключенья
Это мерное вращенье
Злых порядков и вещей
Даст осечку рядом с НЕЙ…
Но, как мне ни неприятно,
Это маловероятно.
А теперь я очень смачно
Мысль закончу крайне мрачно.
В жизни тяжкой и унылой
Иногда с особой силой
Что-то давит и гнетёт
И всего на части рвёт.
В эти жуткие минуты
Сам себе я – тяжки путы,
Сам собою тягощусь.
Чужой близости страшусь
В то разорванное время:
Будто непосильно бремя
Мне общение тогда;
Вот какая есть беда.
Тут уж мне не до красы:
Мне прожить бы те часы.
Каждый миг – по кромке наста.
Те часы бывают часто.
И в ущерб своей экспрессии
Слишком часто я в депрессии.
Я вообще довольно мрачен,
Неким сумраком охвачен.
Сумрачность – судьба моя,
Без неё я и не я.
Не могу себе представить,
Чтоб я мог свой труд оставить,
Прыгал, бегал, веселился,
И смеялся, и бранился,
Чтоб как птичка я порхал
И зов неба не слыхал.
Не могу я перед бездной,
Перед силой тьмы железной
Так нелепо веселиться,
Так бездумно вскачь носиться.
Радоваться я хочу,
Но пока не по плечу
Мне веселье в этом мире:
Давит жизнь на горло гирей.
Нет мне света в этой песне,
Хоть ты лопни, хоть ты тресни.
В этих грустных размышленьях,
Мысли мрачных представленьях,
Чьё-то странное сиянье
Бережёт от тьмы отчаянья.
В моей светлой глубине,
В поднебесной вышине,
Кроме внутреннего света,
Что есть Духа Божья мета,
Грёзы вешние роятся
И фантазии струятся.
И в моём воображеньи,
В чудных образов круженьи,
Предстаёт, как будто вдруг,
Мне картины яркий круг.
От неё не оторваться,
Ей нельзя налюбоваться.
И душа твоя запела
От того, о чём не смела
Раньше даже помечтать:
«Слишком чудно, не бывать
На земле такому счастью!» —
Думала она со страстью.
Но как ярко то виденье!
Как сильно его влеченье!
Сколько радости сквозит
В том, что пред тобой горит!
Нет, не может быть обманом,
Горьким, тягостным дурманом
То, что душу так прожгло
И на сердце залегло
Как заветный образ милый
Перед данностью постылой.
Мир иной сквозит во мне,
В моей светлой глубине.
Его жгучие картины
Берегут меня от тины
Безысходности унылой
Сей действительности гнилой.
Моя светлая надежда…
Моя белая одежда…
Кто святей той доброй девы,
Тихой, нежной королевы?..
Прожил я еще немного.
Не длинна еще дорога,
Что осталась за спиной.
Мало мест топталось мной.
То – получше, то – похуже,
То – пошире, то – поуже,
Но не видел еще я
Места, где душа моя
Мне сказала бы: «Я дома.
Эти звёзды мне знакомы»…
В предпочтенье всем местам,
Как же жажду быть я там,
Где бы мог, забыв о боли,
Все свои оставив роли,
Я найти покой душевный,
Да заветный Свет волшебный.
Где свернувшися клубочком,
Словно маленьким щеночком,
На коленях чьих-то теплых
И забыв о горьких воплях,
Про мученья в пустоте,
Про тоску о теплоте,
Я б вкушал покой лучистый…
Где бы голос чистый-чистый
Пел мне в отдыхе желанном
О блаженстве первозданном…
Я забыл бы там о скуке.
Нежные, родные руки,
Всё бы гладили меня,
Негу сладкую храня…
Чьи-то ласковые губы,
Что теплее всякой шубы,
Целовали бы меня,
Все несчастья хороня…
И я знал бы – то ворота
Для бескрайнего чего-то…
Бесконечности тая,
Ждет меня там жизнь моя…
Этот образ драгоценный
Места из моей Вселенной
Каждый час во мне пылает
И тоску в душе рождает.
Все тупые наслажденья
Жизни зла и жизни тленья
Перед этою мечтой —
Словно грязь пред красотой.
Ну а радость же земная —
Вся лишь тень того же края.
Сколько жизнь здесь будет длиться,
Столько буду я томиться
По тому, чего здесь нет,
Или есть как блёклый цвет.
Но зато всё есть во мне,
В моей светлой глубине —
Там я помню, там я знаю,
Там я голубем летаю.
Если только я бы мог,
Этот свет бы я извлёк.
Он, однако, создан частью
Света большего, и счастье —
Лишь во встрече с этим Светом
И в гармонии при этом.
Скажете: я инфантилен,
Жизнь переносить бессилен…
Что ж, так думать – ваша воля,
Но такая моя доля:
Не могу смириться с миром,
С мрачным множества кумиром,
И его давящей тьме
Свет, мерцающий во мне,
Я противопоставляю,
С тьмой смириться не желаю!
Вот так дивная царица,
Милая мечта-девица
Мою душу всколыхнула,
К горьким думам притянула.
И теперь я, как и прежде,
Утешаюся надеждой,
Что не вечна пустота
И что лжива темнота.
И не знаю объясненья
Странному преображенью:
В час, когда я так мечтаю
И в стремленьи своём таю,
То, что мне недостижимо,
Говорит непостижимо
Сердцу милые слова,
Гладит нежная трава
Мои ноющие раны,
И совсем иные страны
Мне сияют в глубине;
И тогда тепло во мне.
Её нежное высочество
Изгоняет одиночество;
И хоть внешне я один,
Как в пустыне паладин,
Иногда лучом своим
Прикоснусь мирам иным,
Где в мою ничтожну честь,
Всё, что нужно мне, – всё есть.
Там я Ангелам знаком,
Там оставил я свой Дом.
Ах, стихи мои, стихи!
Вы воздушны и легки,
Вы кружитесь в тишине
В серебристой вышине,
Вы меня несёте вдаль,
Укрываете, как шаль…
Оправдайте же меня,
Свет души моей храня!
Не укроешь ничего
От младенца своего:
Понемножку, понемножку,
Понарошку, понарошку
Все твои заветны чувства
Воплотит в своё искусство;
Да так просто, лаконично,
Так открыто непривычно.
Но огласки не боюсь
И слезами не прольюсь,
Даже если засмеются
Иль с презреньем отвернутся.
В моей звёздной глубине,
В поднебесной вышине
Слишком много измерений;
Сотен тысяч поколений
Вам не хватит для того,
Чтобы часа одного
Моего существованья
Все глубины, все скитанья
Охватить хотя бы взглядом.
Этот космос совсем рядом
С моим сумрачным сознаньем,
И настойчивым желаньем
Я в те сферы ухожу
И покой там нахожу.
Вот где истинна реальность,
А вокруг же – ненормальность.
Стих окончен – жизнь идёт.
Дням своим теряю счёт,
Все – по чуждому мне кругу,
Каждый – по забвенья лугу.
Только мой свободный дух,
Что и в бездне не потух,
Рвёт дурную бесконечность,
Погружая в Света вечность
Моё тесное сознанье.
Вот заветно восклицанье:
Я свободен! В злой войне
Нет стеснённости во мне,
И в любой отдельный миг
Прорываю бездны стык.
Этим жив я в этом мире.
В злом, безумном, душном пире,
Что отчаяньем душу жжёт,
Только это жить даёт.
Вспомню здесь скороговоркой
Одну славну поговорку:
Жизнь, что очень нелегка,
К счастью, всё же коротка.
Эх! писал бы и писал!
Да, видать, конец настал
Моей маленькой поэме,
Но конца нет этой теме.
Впрочем, это уж не тема,
Не какая-то «проблэма» —
Тут иное измеренье,
Тут над данностью паренье,
Жизни качество иное —
С вышиною, с глубиною.
Только тот придёт к свободе,
Кто не раб своей природе,
Низшей, мелкой, суетливой,
И ничтожной, и пугливой,
Кто задумается вдруг,
Разорвав забвенья круг,
И приблизится затем
К созерцанью этих тем.
Что ж, читатель мой безвестный,
Друг и брат ты мой прелестный,
Хоть сейчас с тобой прощаюсь,
Минет срок, и повстречаюсь
Я с тобой, безвестный странник.
Не разгонит тогда стражник
Нас в минуту золотую.
Позабудем речь пустую,
Горечь недопониманья —
Жди заветного свиданья.
Мы обнимемся с тобою
И пойдём тропой степною
Под сиянием закатным,
По просторам необъятным.
Долго будем мы ходить,
Есть о чём нам говорить.