На следующий день я проснулась очень поздно. Какое-то курортное утро, прям! Зато чувствовала себя замечательно – выспавшейся и отдохнувшей.
За моим письменным столом сидел Дронд и рассеяно водил пальцем по регулятору эмоций. Он был сегодня очень задумчив, даже не заметил, что я уже не сплю.
– Привет. Давно сидишь? – спросила я, усаживаясь в постели и протирая глаза спросонья.
Слегка вздрогнув от неожиданности, он повернулся ко мне.
– Около часа, с того времени, как ушла твоя мама, – ответил он.
– А она уже ушла? – удивилась я. – Прямо, как школьница. Так непривычно видеть такой свою маму. Но она заслужила капельку счастья. Почему ты не разбудил меня?
– Ты спала очень крепко. А это самый лучший сон. Именно находясь в таком состоянии, человек лучше всего отдыхает, – он был, как всегда, очень рассудителен.
– Ты просто сидел и ждал? Тебе не было скучно? – решила поиздеваться я над ним.
– Я думал. Было о чем, – как-то уж очень серьезно ответил он.
– Какой-то ты сегодня странный, – мне послышалась необычная интонация в его голосе, похожая на грусть, – слишком спокойный, что ли. Не могу определить. Но выглядишь ты не так, как обычно.
– Кое-что произошло. Это очень важно. Наступил определенный этап, который должен изменить течение моей жизни. Но я еще не готов к переменам, – теперь уже прозвучало что-то типа отчаяния, – это не входило в мои ближайшие планы. Я должен закончить мою работу, – упрямо добавил он.
– Ну, так и не делай ничего, – мое удивление все росло. Это становилось интересным.
– Тут я не властен над собой. Есть определенные правила, которым мы все должны подчиняться. Иначе, будет нарушено спокойное течение жизни, появится определенный хаос.
– Но что ты должен сделать? – мое любопытство достигло апогея.
Он, как будто, не слышал моего вопроса, опять погрузившись в глубокую задумчивость. Глаза опущены, и ресницы немного подрагивали. Если бы я не знала, что это невозможно, то могла бы подумать, что он сейчас заплачет. Но это было не про него. Он же просто думающая живая машина, абсолютно без души.
– Я должен исчезнуть из твоей жизни на какое-то время, – наконец сказал он.
– Ну вот, и ты собираешься уйти. Меня что, все время будут бросать? – теперь уже я готова была заплакать. Новость оказалась неожиданно неприятной.
– Я тебя не бросаю. Просто какое-то время меня не будет. Но я буду знать обо всем, что с тобой происходит, обо всех твоих передвижениях. Только…Только я не смогу появиться, если это будет нужно. Я буду очень далеко. Оттуда очень долго добираться. Поэтому я хочу, чтобы ты была аккуратна, особенно, в отношении со своими знакомыми.
– Ты хочешь о чем-то меня предупредить? Ты что-то знаешь? Мне что-то угрожает в будущем? – засыпала я его вопросами.
– Да. Но ты сможешь справиться с этим сама, если у тебя хватит выдержки. Просто анализируй свои поступки и все будет нормально.
– Почему-то меня пугает не то, что может со мной произойти, а то, что происходит с тобой, – задумчиво произнесла я. – Ты точно не хочешь мне рассказать?
– Я не могу. Тебе пока нельзя знать всего. От меня это не зависит.
– И когда мне можно будет уже все узнать? – эти постоянные запреты выводили меня из себя. Половина вопросов оставалась без ответа, потому что нельзя… еще рано… ты не поймешь…Какой человек способен долго терпеть такое?
– Когда я получу на это разрешение, – ответил он, наблюдая за сменой моего настроения.
– Я думала, что ты живешь там, где люди более свободны в своих поступках, нежели мы тут. А получается все наоборот. Если тебе даже говорить запрещают о чем-либо, – сказала я, вложив в эти слова все раздражение, какое испытывала.
– Все совсем не так, – он покачал головой. – У вас ведь есть верховная власть в лице вашего президента и правительства. Они диктуют основные законы, которым подчиняется ваша жизнь. У нас тоже есть такая власть, и есть определенные законы. Эта власть совершенна, она создана умами людей, но сама не является человеческой субстанцией. Это наш верховный мозговой центр, в котором хранится вся генетическая информация о каждом из нас. Он регулирует все жизненные процессы. Основная цель работы центра – создание идеальной гармоничной атмосферы для существования людей в нашем мире. Идеальное общество – это значит неукоснительное соблюдение определенного ряда законов, продиктованных логической закономерностью самой жизни. Неподчинение этим законам – значит нарушение логической цепочки, которое может привести к более серьезным последствиям. Чтобы жить в столь идеальном мире, нужно соблюдать все правила. Мы абсолютно свободны в поступках, но поступки эти не должны вредить обществу. Я не могу объяснить тебе понятнее пока. Сейчас это все, что я могу рассказать. Надеюсь, ты поняла меня?
– Я поняла, – медленно кивнула я, – не все, конечно, но, мне кажется, что основную мысль ухватила. Но у меня складывается впечатление, что впервые в жизни ты сожалеешь, что живешь в столь идеальном мире.
– Я не могу сожалеть и то, что я испытываю сейчас, не поддается описанию. Одно я знаю точно, что должен добиться отсрочки хотя бы на год, – конец фразы он произнес уже не для меня, а для себя, как будто убеждая себя в чем-то.
– Мне очень будет не хватать тебя. Я уже привыкла, что ты все время рядом – слушаешь меня, помогаешь… Я буду скучать.
– Постараюсь как можно быстрее уладить дела. Надеюсь, это не займет слишком много времени, – быстро произнес он.
– Тарас уехал, мама в понедельник переезжает к дяде Грише, ты уходишь не известно на сколько, я остаюсь совсем одна, – я горестно всхлипнула. Грусть переполняла меня. На глазах выступили слезы.
Дронд не спеша подошел ко мне. Он стоял и внимательно смотрел, как мои слезы стекают по щекам. Потом дотронулся до капелек рукой, смахивая их с моего лица. Его глаза горели каким-то необычным светом, ярче, чем когда-либо ранее. Он наклонился и дотронулся до мокрых дорожек губами. Он целовал меня. Целовал каждый квадратный сантиметр моего лица, обходя только губы. Кожа горела от его поцелуев. В низу живота опять появилась предательская тяжесть. Я не могла пошевелиться, чтобы не нарушить очарования минуты. Наконец, он дотронулся до моих губ. Его поцелуй был не сравним с поцелуем Тараса. Обычный человек не может так целоваться. У меня закружилась голова, я уже начала терять сознание, когда он перестал целовать. Это было неестественно прекрасно. Я не хотела, чтобы это заканчивалось. Я никак не могла заставить себя вернуться в реальный мир. А он стоял и смотрел на меня. Но глаза его продолжали сверкать. Казалось, он хотел продолжить начатое и только усилием воли сдерживает себя.
Когда ко мне вернулась способность говорить, я произнесла, слегка заикаясь:
– Я думала, что вы не целуетесь, что вам это не нужно.
– Я никогда не говорил тебе, что у нас отсутствуют инстинкты. Инстинкты – это то единственное, что не подчиняется разуму. Они у нас по силе гораздо превосходят ваши. Я поддался одному из них. Это было сильнее меня. Я и сейчас все еще хочу этого, но сдерживаюсь, потому что знаю, что делать этого нельзя. И еще я боюсь, что не смогу остановиться. А ты не в силах будешь мне сопротивляться. Я могу полностью парализовать твою волю, если она мне будет мешать получить желаемое.
Он отвернулся от меня и отошел на безопасное расстояние. Немного постояв спиной ко мне, повернулся. Лицо у него было опять спокойное, как будто ничего не произошло. Удивительно, а моя грудь все еще вздымалась, как раздуваемые меха. И я никак не могла унять сердцебиение.
– Хочу оставить тебе одну вещь. Это примитивное средство самозащиты. Я хочу, чтобы оно все время было при тебе. Оно очень простое в применении.
Он достал маленький цилиндрик, размером чуть больше пальчиковой батарейки. На конце этого цилиндрика были усики, длинной примерно в два сантиметра. А на каждом усике было по ярко-красному светящемуся шарику.
– Достаточно притронуться вот этими шариками к обнаженному участку тела, и человек на несколько минут потеряет способность шевелиться. Но касание должно быть недолгим, иначе способность двигаться к нему вернется очень нескоро. Для тебя он не опасен. Я его запрограммировал на всех, кроме тебя. Так что можешь смело его касаться.
Я взяла в руки цилиндрик. Он был очень легким. Из чего же у них все делается, что почти ничего не весит.
– Носи его с собой, не забывай, пожалуйста, дома, – предупредил он.
– Постарайся поскорее уладить свои дела. Я буду ждать тебя, – жалобно произнесла я на прощание.
Когда он ушел, я немного поплакала, а потом стала вспоминать его поцелуй. Его губы были очень гладкими и горячими, а язык, напротив, прохладным и сразу везде. Его поцелую невозможно сопротивляться, как водовороту, который тянет на самую глубину, и нет сил выбраться из него. Ты не знаешь, что там на глубине, но тебя туда затягивает против воли. Одновременно с этим, ты хочешь оказаться там и испытать неизведанное блаженство. Это его поцелуй обещал райское блаженство.
Если он так целуется, то как же он делает все остальное? Мне стало стыдно от этих мыслей. Я вскочила и стала ходить по комнате туда-сюда. Да что со мной такое? Я что и в Дронда влюбилась? Но это просто невозможно. Невозможно любить человека, не способного ответить на твои чувства, не способного даже испытывать это чувство. Бред какой-то. Зачем он только меня поцеловал? Что он там сказал, что это был инстинкт? Нужно сдерживать свои инстинкты. От них одни дополнительные проблемы.
Я разозлилась, и злость придала мне сил. Наконец-то я смогла отвлечься от мыслей о поцелуе и заняться делами. Нужно было помочь маме собрать вещи, продумать, что ей будет необходимо.
Мама до вечера не появлялась дома, и я хлопотала в одиночестве. Зато, когда она пришла, все вещи уже были собраны и готовы к переезду на новое место.
Мама переживала за меня. Как я тут буду одна справляться. Я ее всячески пыталась успокоить.
Вечером я отправилась навестить Лену – Машкину сестренку. На время отсутствия Маши у нее поселилась подружка, так что скучно ей не было. Вроде они не голодали. Девочки уже взрослые, готовить умеют. Да и много ли им нужно вдвоем? Я велела им не сидеть по ночам, а то не смогут встать вовремя в понедельник и пропустят школу. Обещала зайти после работы.
На обратном пути ноги сами меня привели на остановку, где я впервые увидела Дронда. Я села на лавочку и стала вспоминать. Тогда мне это казалось таким сверхстранным, а потом стало настолько привычным, что я уже не могла без этого обходиться.
А ведь он далеко не обычный человек. Кто он? И откуда? Вот два вопроса, которые меня больше всего интересовали в данную минуту. Где найти на них ответы? Расскажет ли он мне когда-нибудь все? Обещал, значит расскажет. Он не умеет врать. А можно ли ему это мне рассказывать? От такого количества вопросов голова готова была лопнуть.
На улице стемнело, и я побрела домой.
Воскресенье прошло спокойно и как-то необычайно скучно. Мы с мамой старались продумать все до мелочей, чтобы и ей, и мне было удобно жить врозь.
Дядя Гриша решил работать посменно после свадьбы. До этого он дежурил каждую ночь. Говорил, что так ему проще. А то дома ночью одному просто тоска, хоть на стены лезь. Мама тоже работала не каждую ночь. При удачном раскладе, может получиться так, что их смены будут совпадать, и они больше времени станут проводить вместе.
А я скучала по Дронду. Мне его очень не хватало. Я даже сама не замечала раньше, как он скрашивал мое нахождение дома.