Риана
Прогулка в зимний лес ночью за хворостом – что может быть ужаснее этого наказания? Многое. Но от осознания этого легче не становится. Когда ты сирота, не имеющая ни кола ни двора, и зависишь от тех, кто тебя приютил, пусть и не бескорыстно, выбирать не приходится.
Я потерла руки в тонких рукавицах, безуспешно попыталась их согреть. Луна спряталась за мохнатыми серыми тучами в самый неподходящий момент, и темнота липкой паутиной окутала со всех сторон. Мне чудилось, что за каждым сугробом притаилось чудище. Корявые ветки тянулись, словно чьи‑то скрюченные пальцы, которые вот‑вот схватят и причинят боль. Коленки от этих мыслей слабели. Спрятаться бы, сбежать. Нельзя. Не наберу хвороста – сразу же окажусь на улице. И не одна. У меня еще Орас есть, о нем нужно заботиться. А трактир Барисы – единственный возможный для нас приют.
Я прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Нужно гнать от себя мысли‑страшилки, которые упорно лезут в голову. Наклонилась и подобрала несколько веток. Отряхнула от снега, напоминающего манную крупу, сунула в холщовый мешок, испуганно оглянулась.
Чернеющие стволы деревьев и снег, оседающий на ветках. Ничего и никого кругом. Тишина, которая пугала больше, чем обычные шорохи леса в любое время. Хоть бы ветер пробежался дыханием среди голых ветвей! Или какая-нибудь птица вспорхнула в глубине деревьев. Я была бы согласна даже на жуткий вой волков в непроходимой чаще. Пустые надежды.
Когда не двигаешься, то холод сильнее сжимает в объятиях. Если бы не он, засомневалась бы, что в лесу нахожусь. Темно, тихо и страшно, как в глубокой яме. Я однажды провалилась в такую. И вспоминать не хочется, как тогда перепугалась. На память остался шрам на лодыжке.
Я вздохнула и снова принялась за дело, поминая недобрым словом Гженку – дочь трактирщика. Темноволосая, кареглазая, крепкая, к тому же с богатым приданым, она считалась завидной невестой. Если бы не мстительный злобный характер. Это благодаря ей я оказалась в лесу. Началось‑то все банально. Я, скрючившись в три погибели, мыла полы возле трактирной стойки. Гженка «случайно» дважды опрокинула ведро с грязной водой мне на ноги. Захмелевшие посетители стали смеяться над неумехой‑поломойкой. Гженка ядовито улыбалась, позволяя красавцу‑купцу Миразу, своему жениху, целовать ей ручки.
В третий раз поиздеваться решил Мираз. Только вода пролилась почему‑то на Гженку. Случайно, разумеется. Что дальше? Визг, ругань и громадный силуэт Барисы – жены трактирщика надо мной. Она заправляла здесь всем, отодвинув в сторону тихоню‑мужа. Я не раз слышала историю о том, что трактир достался Барисе в наследство от бабки по материнской линии – властной сварливой старухи. Карла с внучки потребовала взамен одного – выйти замуж. Выбор Барисы пал на Санора – шестого по старшинству в крестьянской семье. Бедный, как церковная мышь, привыкший к тому, что братья им помыкали, Санор не смел ни в чем перечить жене.
Я суетливо вытирала тряпкой расплескавшуюся воду. Объяснять, что я ни при чем, даже не пыталась. Все равно не поверят. Да и нет у меня такого права – оправдываться.
Дородная Бариса, затащив меня наверх в свою комнату, ругалась долго и со вкусом. В красках расписала неблагодарность за проявленные по отношению ко мне доброту и сострадание. Когда словесный поток иссяк, я сжалась, зная, что за ним последует. Удар. А потом еще один. И еще один. Лишь бы не закричать и не сдвинуться с места. Иначе только хуже сделаю.
Просто терпеть.
Почему? У меня нет выбора. Семь лет назад в Олений Рог – деревеньку, где я жила, – пришла чума. Родители сгорели меньше чем за неделю, оставив меня, двенадцатилетнюю девчонку, и моего годовалого брата Ораса одних. Почему мы с ним остались в живых – не знаю. Тогда полдеревни выкосило, прежде чем подоспели маги‑целители. А в ночь накануне их приезда случился пожар. И к моему горю добавилось еще одно: мы с братом лишились дома. Помню, как в одной белоснежной рубашке прижимала к себе испуганного мальчишку. Стояла и бессильно смотрела на желтые языки пламени, лижущие деревянные балки и крепления. Тогда я старалась не думать о том, чего лишилась за последние сутки. Страшнее смерти родителей и этого пожара было только одно: похоронить отца и мать, ушедших за грань вечером, я не успела. Мне в утешение не осталось даже могилы, чтобы было где хоть иногда поплакаться.
А синяки да ссадины… Только бы Ораса не трогали – он еще совсем ребенок. Бариса, правда, рассвирепела больше не от пролитой воды, а от того, что от Гженки очередной потенциальный жених мог сбежать. Два предыдущих встречались с ней, а свататься пошли ко мне.
И вспоминать не хочется, чем закончилось то сватовство. Неделю в горячке лежала, а на спине остались шрамы. Мне эти женихи были не нужны. Да и ни один из них ни разу не подошел даже поздороваться. Барису это тогда не смутило. Я попыталась напомнить, что до двадцати лет на каждой девушке лежит заклятие неприкосновенности. Если, конечно, та замуж не выйдет и добровольно от защиты не откажется. Куда там… Меня и это от расправы не спасло. Что может случиться со мной через год, когда исполнится двадцать, я старалась не думать. Было не просто страшно, а очень‑очень‑очень страшно.
Бариса считала, будто я женихов приворожила. Только чем? Внешность у меня обычная для этих мест – светлые волосы и серые глаза. Приданого нет, дом сгорел, на руках младший брат – кого прельщу‑то? Но нет же… Бариса была уверена, что я специально крутилась у парней под носом, дабы у ее драгоценной красавицы и умницы Гженки ничего не вышло. Да нужны мне эти женихи, как свету забытое болото! Неужели она не может понять, что нет смысла менять ее побои на побои мужа. Но Бариса – это Бариса. Она всегда права. Во всем. О чем тут говорить?
А Гарин, сын кузнеца, и Кром, сын портного, те самые несостоявшиеся женихи… они, оказывается, просто хотели пошутить. Это я узнала от Гженки спустя неделю, когда пришла в себя. С тех пор неприязнь к мужчинам у меня переросла в слепую ненависть. До сжатых до боли ладоней. И жгучей, давящей внутри пустоты. Те, кто смеет обижать и унижать слабого, зависящего от чужой воли человека, ничего хорошего и не заслуживают.
За проделку Мираза мне пришлось сегодня расплачиваться походом в лес за хворостом. Хоть я его за лето и осень столько натаскала, что до следующей зимы с лихвой хватит. Даже если придут самые лютые морозы и топить придется в два раза больше. Впрочем, зачем об этом сейчас думать? Ничего ведь изменить не могу.
Я ушла в невеселые мысли, и, только сунув очередной ворох веток в вязанку, поняла, что та полна. Значит, можно возвращаться. Закинула мешок на плечи, глубоко вздохнула и замерла. Я оказалась в совершенно незнакомом месте. Со всех сторон черные стволы деревьев. По‑прежнему непроглядное небо над головой. Ни единой звезды на нем. Хрустящий снег под ногами. И в какой же стороне опушка, где раскинулся дуб? От него я пошла влево, туда, где всегда можно больше набрать хвороста. Я оглянулась, надеясь обнаружить что‑то знакомое. Изгиб замерзшего ручья чуть левее от меня. Впереди заснеженные кусты с горькой рябиной, которой любили лакомиться снегири. Упавший ствол огромной сосны, расколотый молнией прошлым летом, позади.
Ну хоть что-нибудь! Не могла же я заблудиться! И, как назло, кругом такая темень – ничего не разберешь. Я почувствовала, что снова начинаю паниковать. Сердце забилось чаще, дыхание сбилось, ноги словно примерзли к снегу.
В отчаянии закусила нижнюю губу. Ничего. Совсем ничего. Куда же я забрела? Хворост надо было собирать, а не в воспоминания проваливаться! Да что толку себя ругать? Нужно выбираться. Если и не ради себя, то ради Ораса. Несколько минут я пыталась что-нибудь придумать, а затем глаза уткнулись в латаные‑перелатаные валенки. Следы! Я же могу по ним пойти и вернуться обратно! В этот момент луна, прятавшаяся за тучами, удачно выползла и осветила пространство вокруг меня. От облегчения я широко улыбнулась, поправила мешок с хворостом. Собралась уже развернуться в нужном направлении, но в чаще раздался громкий треск. Я невольно посмотрела туда, откуда шли звуки.
Разглядеть по‑прежнему было ничего нельзя, но шум стоял страшный. Создалось ощущение, что через чащу напролом лезет огромный медведь, не разбирая пути. Бежать! Это единственная мысль, которая пришла в мою голову. Не оглядываясь. Не задаваясь вопросом, что позади. Ясно же – ничего хорошего. Только так у меня будет шанс спастись от дикого зверя. Я скинула под ближайшее дерево вязанку с хворостом, не думая, что со мной за это сделают. Главное – остаться живой. Остальное не имеет значения. Рванула в сторону, но, не пробежав и пары десятков метров, зацепилась за упавшее дерево и кубарем полетела в овраг, зачерпывая рукавами снег.
Все это случилось настолько быстро, что я даже не закричала. Только охнула, когда попыталась сесть. Разбитая коленка саднила. Шерстяной платок сбился, затянувшись узлом на горле, стало трудно дышать. Я непослушными руками его стянула. Так, что теперь? Надо перевязать колено.
Стоп. Там же в чаще дикий зверь, который вот‑вот может меня настигнуть, и волноваться о ране уже не придется! Я нервно оглядела лес, стеной темнеющий вокруг меня. Как тихо. И ни шороха. Ни звука. Все по‑прежнему. Как будто только‑только сюда пришла. Совсем странно. А где же тогда медведь? Он не настолько умен – сидеть и выжидать не будет. Или просто ушел, не заметив меня? Получается, я спаслась так нелепо просто потому, что зацепилась за ветку и упала в овраг? Я хихикнула. Видимо, нервы сдают. Но надо выбираться, пока не случилось новой напасти.
Я оторвала лоскут от нижней рубашки и крепко перебинтовала рану. Повязала платок, отряхнула снег с ветхого полушубка, осторожно поднялась, огляделась, прикидывая, где лучше всего забраться наверх. Поняв, что все равно придется карабкаться, утопая в снегу, решила идти проторенным путем.
Наверху я оказалась нескоро. Несколько раз застревала в снегу, с трудом сдерживая горькие слезы от боли и не менее горькие мысли о том, что будет, если я не справлюсь. Если бы не цеплялась за выступающие корни, крепкие и от того надежные, ни за что бы не смогла преодолеть этот подъем. Овраг оказался не только крутым, но и наполненным рыхлым снегом, в котором я увязла почти по пояс. Отдышалась и посмотрела по сторонам. Никаких следов дикого зверя. Значит, можно осторожненько попытаться добраться до хвороста и…
Тут до меня дошло. А что медведь делает в лесу зимой? Что? Ему спать в берлоге положено. Нет, случается, конечно, что дикого зверя потревожит кто‑то из охотников, и медведь, злой и голодный, будет бродить по лесу. Но о подобных случаях сразу же становится в нашей деревне известно. И в чащобу никто не сунется до тех пор, пока зверя не убьют. Значит, о медведе‑шатуне речи не идет. Да и староста деревни Фадей бы точно предупредил! Прошлой зимой, когда охотники разбудили медведя, он не поленился и каждый дом обошел.
Я села на поваленное дерево и потрясла головой. Получается, у страха глаза велики и мне все только привиделось? И шум, и треск, и…
Я решительно встала и пошла в сторону чащи. Если не пойму, что там произошло, и не увижу причину своего страха, он не пройдет. И каждый раз, возвращаясь в этот сумрачный лес, по пятам будут красться шорохи и ужас. Такое надо в зародыше убивать. Иначе ничего путного из меня не выйдет.
Подошла к густому ельнику и остановилась, прислушиваясь. Снова ни звука. Отодвинула пушистые ветки ели, увернувшись от сыпавшегося за пазуху снега. Вгляделась в темноту. И сделала шаг. Пройду немного, надо убедиться, что ничего страшного тут не произошло. Потом вернусь. Интересно, а что было‑то тогда, если не медведь? Упало дерево? Не похоже. Вот если несколько, то вполне вероятно. А почему упали?
Пока я размышляла о случившемся, добралась до опушки. А там… Несколько деревьев действительно оказались повалены. От них поднимался дым, как от пожара. Хотя я четко помнила – огня, искр и хоть какого-нибудь света не было. Я перешагнула через тонкий ствол березы, случайно его задев. Пошатнулась. Вместо поваленного дерева остался только пепел. Это что, колдовство? У нас в Оленьем Роге я и магов‑то видела за свою жизнь всего дважды. Сначала утром, когда от моего дома осталось пепелище, а затем два лета назад, когда в эти места случайно забрел странник, наделенный даром. Нереально такое.
Нет, знахарка у нас есть. Она и травки нужные заговорить может, простенький амулет сделать, но колдовать… Нет, это совсем другое. Получается, тут, на поляне, недавно побывал сильный колдун? Пора делать ноги. Ввязываться в дела магов чревато последствиями. Неприятными, к слову сказать. А мне плохого в жизни хватает.
Едва я об этом подумала, как раздался стон. Я вздрогнула. Стон повторился.
– Эй, кто тут? – прошептала я, стараясь не дрожать от страха.
Ответа не последовало.
Я снова вздохнула. И какая темная бездна меня потянула в чащу! Можно, конечно, развернуться и сбежать. Только за гранью за эту трусость придется ответить. Да и что мне терять‑то? Нет, если подумать, то есть что, разумеется. Я не могу бросить Ораса одного, поэтому со мной не должно ничего плохого случиться. Но и раненого человека оставлять на погибель в заснеженной чаще тоже нельзя. Уговаривая себя, я осторожно и медленно пробиралась к месту, где слышались стоны.
Из‑за туч очень кстати снова вынырнула луна. Я добралась до источника звуков и пожалела, что не сбежала. Однозначно маг. Кто еще способен повалить столько деревьев, превратив их в пепел? И судя по черному плащу – темный. Да еще и мужчина. Я застонала про себя. Эх, сегодня мне не везет так не везет. Желание сбежать возникло снова. Но… Всегда есть это незыблемое «но». Мужчина, да. Но плохого он мне ничего не сделал. Не хватал ниже талии, не грубил, не отпускал сальных шуточек, не… В общем, одно сплошное «не».
Теперь поздно думать. Не бросать же его здесь в самом‑то деле. Может, он попал в беду.
Подошла к нему и опустилась на корточки. Протянула руку, чтобы откинуть капюшон и пощупать пульс. Мужчина снова застонал, а по верху плаща засветилась золотистая сетка.
Он что – преступник? Или его кто‑то поймал? Гадай не гадай, а колдовство я снять не могу. Я – не маг, я – обычный человек без способностей к колдовству.
– Эй, вы живой? – спросила я, не решаясь прикоснуться.
– Да, – раздался хриплый голос, от которого внутри у меня все мгновенно заледенело.
Значения это сейчас не имеет. Помогу освободиться и забуду об этом.
– Я не сниму сетку. У меня нет дара, – осторожно сказала я.
– Ты ее в состоянии увидеть? – удивился он.
– Да. Я могу позвать на помощь. Если вы ранены, то…
– Нет, – твердо сказал мужчина. – Никто не должен знать, что я здесь оказался. Запрещаю.
В воздухе мелькнула молния. Нарушу его приказ – умру. Если стану спасать, а я, увы, стану, и он уйдет за грань – отправлюсь следом. Меня его приятели или враги в любом случае найдут. Как миленько‑то! Ненавижу магов.
Мужчина снова застонал и невнятно выругался.
Точно, какие-нибудь делишки свои темные проворачивал, попался в ловушку, и теперь… теперь я стала свидетельницей. Значит, долго не жить, если что. Тьфу ты, как ни поверни, а мне все один путь. Но и сидеть просто так нельзя. Значит…
– Чем могу помочь?
И откуда у меня столько смелости?
– Капля крови, отданная добровольно, сможет разрушить сеть, – отозвался он.
Я стянула рукавицу, нащупала острую щепку под своими ногами, сжала зубы и порезала палец. Рана тут же заныла, но я позволила капле крови стечь над незнакомцем. До него она не долетела, беззвучно растворилась в воздухе, но сеть пошла волнами и исчезла.
– Все. Подняться сможете?
Мужчина не ответил. Похоже, потерял сознание. Я бегло осмотрела его, не прикасаясь, но повреждений не нашла. Пришлось осторожно потянуть за капюшон плаща. Длинные черные волосы с фиолетовым отливом рассыпались по бледному лицу с заостренными скулами. Я медленно ощупала его голову, а потом перешла к плечам и ногам. При этом старалась не думать, что делаю. Нервы целее будут.
У мага оказалась сломана рука, на ноге – рана шириною с мою ладонь, на лбу, у левого виска – порез. Пришлось отрывать от рубашки лоскуты и перевязывать. При этом я лихорадочно думала, что же делать дальше. К людям идти нельзя. Он запретил. А нарушить приказ мага – все равно что подписать себе смертный приговор. Остается одно: вернуться к опушке леса, а потом неприметной тропкой пробраться к укромной пещере. Она была моим пристанищем и убежищем, когда уже не хватало сил оставаться в таверне у Барисы и Санора. Может, и обойдется все, маг останется жив, а я без особого ущерба выпутаюсь из этой передряги. При последней мысли внутренний голос ехидно усмехнулся.
Надеюсь, маг не тяжелее двух вязанок хвороста. Волоком его не потащишь, ранен же. Значит, нужно взвалить себе на спину, что я и проделала. Первый шаг дался тяжело. Пожалуй, я любого медведя с такой ношей спугну.
Пьяной походкой, с передышками и остановками, с постоянными напоминаниями о том, что сейчас неприязнь к мужчинам нужно оставить, забыть о ней на время, я добралась до пещеры. Спрятанная за густыми кустами орешника, она показалась мне родной и желанной. Я положила мага у входа, а сама отправилась рвать лапник для ночлега. Принесла его побольше, перетащила туда мужчину. Так, сейчас нужно разжечь костер. Спички у меня тут припрятаны, а хвороста нет. Можно, разумеется, вернуться к мешку, брошенному в спешке. Я задумалась на мгновение. Не годится. Пока дойду, пока донесу, незнакомец замерзнет. Легче новый собрать.
Через некоторое время затрещал костер, и я согрелась, с тревогой наблюдая за мужчиной. Он так и не пришел в себя. Снова осмотрела его раны. Повязки пропитались кровью. Придется менять. Скинула полушубок, верхнюю рубаху, повернулась к нему спиной. Стянула нижнюю, которую пустила на лоскуты уже наполовину, торопливо оделась.
Осторожно перебинтовала, но испачканные лоскуты не выкинула. Постираю и высушу. Пригодятся. Рубашек у меня всего две. Решив не откладывать в долгий ящик, сходила к замерзшему глубокому ручью неподалеку. Камнем пробила лед, жалея, что у меня не нашлось ножа. Непозволительная роскошь для сироты иметь что‑то свое. Хорошо имелась жестяная помятая кружка, выкинутая кем‑то за ненадобностью возле колодца. В нее я набрала воды, а потом опустила в ледяную стынь руки и принялась стирать повязки. На холод я приучила себя в таких случаях не обращать внимания. Впервой в проруби белье полоскать, что ли? Ну, руки красными будут. Не привыкать.
Примерно через полчаса я вернулась. Посмотрела на мужчину, который так и не пришел в себя. Не нравится мне его состояние. Губы холодные, сухие, а лоб покрылся испариной. Нужны лекарства. Но какие? И где их взять, не имея права выдать себя? Да и денег нет. Все‑таки мужчины несносны, а маги тем более. Хоть бы головой подумал, прежде чем запрещать идти за помощью к людям. Я постаралась унять злость, которая во мне разбушевалась.
Посидела немного возле костра, греясь и стараясь успокоиться. У меня была припрятана здесь золотая монета. Ее я нашла на дне реки полгода назад, когда пошла за водой. Задумавшись, зачерпнула песок и ил. Когда стала выливать, чтобы чистой воды набрать, сверкнуло нежданное сокровище. У Ораса весной день рождения. Думала, куплю ему на ярмарке леденцов и сладкий пирог, а также маленький складной ножик.
Теперь праздник окончательно и бесповоротно отменялся. Монету придется отдать знахарке за лекарства. Оставалось придумать, как сделать так, чтобы она меня не узнала. Взгляд зацепился за плащ незнакомца. Если надену его, накину капюшон, то никто и не узнает, что за ним – не маг. Так, странник. Я снова разделась до рубашки и штанов. Стянула с мага меховой плащ, а его накрыла своим полушубком и платком. Прислушалась к его хриплому дыханию, поняла, что надо спешить.
До знахарки я добралась быстро.
– Мне нужно заживляющее и восстанавливающее силы зелья, – с порога сказала я дрожащим голосом, отдавая знахарке золотую монету.
Когда случилась чума, маги‑целители привезли нам именно такие зелья. Название врезалось в память. Надеюсь, что они колдуну помогут.
– Проходите, госпожа. Сейчас все дам, – сказала Матильда, угодливо распахивая двери.
– Недосуг мне. Давай быстрее. И хлеба с похлебкой.
Матильда закивала и нырнула в дом, решив не спорить и ни о чем не спрашивать. Нет, можно, конечно, зайти погреться. Искушение было велико. Но риск выдать себя тоже большой. Во‑первых, на мне валенки. У приезжих, а уж тем более у магов, всегда на ногах сапоги. Но поменяться обувкой с незнакомцем не получилось. Нога у него была больше моей. Во‑вторых, распознать меня легко. Стоит капюшон откинуть. Лучше тут постою, в темноте.
– Вот, госпожа, нужные вам зелья. И еда… все свежее. Похлебки во флягу я налила, да небольшой каравай хлеба положила. Но лучше бы зашли вы к Барисе с Санором. У них таверна…
– Спасибо, – кивнула я и, не прощаясь, нырнула в темноту ночи.
Уж не знаю, что знахарка подумала, когда я еще и еды попросила. Но от магов можно и не такого ожидать. Их распоряжения просто выполняются без всяких возражений. Пусть считает, что посетительница торопилась по своим надобностям.
Путь до пещеры я преодолела легко. Меня даже ночной лес теперь не пугал. Не до этого было. Прочитала этикетки на флаконах, восстанавливающее силы зелье влила магу в рот, а заживляющим смазала раны. Поставила возле костра похлебку и рядом положила завернутый в тряпицу хлеб. Удержалась от соблазна отломить от края каравая. За весь день, кроме куска хлеба утром, ничего во рту больше не было. Но магу сейчас еда нужнее.
Снова переоделась, закутав мужчину в его плащ. Тот внутри был подбит мехом и оказался теплым. Я даже согрелась, когда бегала за зельем. Стужа незнакомцу не грозит. Это мой тулуп – дырка на дырке, один ветер радуется. У мага же одежда сшита крепко и ладно. Одна рубашка чего стоит. Белоснежная, из мягкой ткани, а не грубого льна серого цвета. Швы ровные, точные. Непривычная даже на ощупь. Какой‑то медальон на шее, несколько колец на пальцах. Похоже, не бедствует. Ну да, я опять ушла в свои мысли. А надо возвращаться. Сильно задержалась. Навещу незнакомца завтра. Все, что можно, я для него сделала. Лекарства и чистые повязки нашла, еды оставила, хвороста натаскала. Костер точно не должен до рассвета догореть. С этими мыслями я и покинула пещеру.
Мешок с хворостом оказался тяжелее, чем хотелось бы. И разбитая коленка, о которой я уже забыла, начала нещадно жечь и ныть. Обратный путь до деревни дался непросто.
– Что так долго? За смертью тебя посылать! – зычно выдала Бариса, едва я показалась в дверях на кухне.
Опустила вязанку с хворостом возле очага и не решилась протянуть к огню руки.
– Сгинь с глаз моих долой.
Не дожидаясь очередной взбучки, я нырнула за дверь. В маленькой каморке под лестницей было темно. Слегка пахло смолой, которой щедро законопатили щели. В углу привычно шебуршали мыши. Где‑то наверху поскрипывали половицы. Орас сладко посапывал во сне. Но едва я разделась и нырнула к нему под одеяло, проснулся.
– Риана, ты вернулась, – сонно прошептал он.
– Да. Спи. Завтра рано вставать.
– Замерзла, – утвердительно сказал братишка, прижимаясь ко мне.
Я не ответила, и так понятно, что он прав. Натянула одно на двоих старенькое серое одеяло, прикрыла нас моим полушубком, сунув под голову платок, и закрыла глаза.
Вставать пришлось затемно, как всегда. Санор распахнул ставни и постучался в дверь. Потянулась, легко поцеловала Ораса в макушку. Хотелось разбудить, обнять, услышать его звонкий смех. Вздохнула. Ступила босыми ногами на промерзшие за ночь половицы, быстро оделась, обула старые изношенные башмаки, сполоснула лицо студеной водой. Поломанным деревянным гребнем расчесала спутанные волосы, заплела в крепкую косу. Немного времени потратила, чтобы перевязать колено, которое уж слишком сильно ныло.
Затем разожгла огонь в печи. Он весело затрещал, освещая пространство кухни. Блеснули начищенные чугунки и сковородки, развешанные на стенах. Взгляд упал на расколотый глиняный горшок, сиротливо стоящий на подоконнике. Еще неделю назад в нем цвел крошечный белый цветок, пока не попался под руку недовольной Барисе. Хозяйка трактира не терпела ничего ненужного. Цветок, с трудом выращенный мной, ей казался лишним. Сгодился только на то, чтобы в пылу гнева из‑за недоваренных щей быть разбитым об пол. Я все надеялась, что смогу починить горшок и вырастить новый цветок. Погладила шершавые черепки, задумчиво смотря на морозные узоры на окне. Вздохнула. Сбросила глиняные куски в ведро.
Когда Бариса пришла на кухню, чтобы отдать распоряжения на сегодняшний день, я подбрасывала полено в пламя.
– Кашу на завтрак сварить, полы подмести, собак дворовых покормить, столы протереть, – выдала она, кутаясь в лазоревый платок с длинными кистями. – После завтрака посуду помыть, убрать мои комнаты и Гженки, привести в порядок комнаты постояльцев, приготовить обед, а затем скажу, что делать.
Я кивнула и принялась за работу. И пока семья и постояльцы неспешно завтракали, припрятала в передник кусок хлеба. Сдается, раненому магу будет нужна еда, а брать ее негде. Рассказать про мужчину нельзя, а денег у меня нет. Значит, придется потуже затянуть поясок. Ну да ничего, потерплю немного.
Орас, которого я разбудила, сонно пожевал краюху хлеба, оделся и отправился кормить собак. После завтрака, когда я протерла столы, подмела полы и перемыла посуду, планы Барисы изменились. Санару нездоровилось, и она отправила меня за снадобьем к знахарке.
И вот тут мне повезло или не повезло, смотря с какой стороны подойти. У знахарки была очередь из двух человек, а третий находился в пахнущей травами горнице. Прошка, сын солдатки, кутал в платок вздутую щеку. Марьяна – сестра плотника Арнавия, нервно теребила кончик рыжей пушистой косы, выглядывающей из‑под платка. Они‑то и сообщили, что раньше чем через час мне тут делать нечего. А значит, можно подойти попозже и пока навестить мага.
Днем лес не казался мрачным. Обычная чаща, где царствуют голые ветки да снег. Безмолвным он тоже не казался. Чирикали воробьи, время от времени встречаясь на пути. Белохвостый заяц нырнул в кусты, испугавшись меня. Я шла, оглядываясь – нельзя было допустить, чтобы кто‑то увидел, как я кралась от околицы до деревьев.
Маг, видимо, приходил в себя ночью, так как еды не оказалось. Но сейчас он то ли спал, то ли просто ослаб и снова потерял сознание. Я поменяла повязки, отметив, что раны стали затягиваться. Пощупала лоб и порадовалась – он не был горячим. Послушала дыхание, которое стало ровнее. В полумраке костра осторожно рассматривала незнакомца.
Красивый. Настолько красивый, что у меня внутри екнуло, когда расчесывала принесенным гребнем его волосы. Те, к слову сказать, были мягкими, как шелковые нити, из которых сшиты рубашки Гженки. Интересно, какие у него глаза? Поймав себя на этой мысли, я покраснела. Совсем не туда что‑то потянуло. Он же маг. Темный маг. Такой на меня, сироту, никогда и не посмотрит. Это в сказках прекрасные принцы влюбляются в нищенок, а я живу в реальности. Пора бы с этим смириться.
Я подбросила еще пару веток в костер и выскочила из пещеры. Если Бариса обнаружит мою долгую задержку, то добра не жди. Нужно торопиться.
Следующие три дня я с трудом выкраивала время, чтобы выбраться в лес и навестить мага. Каждый раз, когда я оказывалась в пещере, он либо спал, либо был без сознания. Раны его затянулись, но я понимала, что колдун слишком слаб. Еды бы побольше и получше, а не два куска хлеба с водой за сутки.
На четвертый день пещера оказалась пустой. Я растерянно осмотрела лапник и потухший костер. Видимо, маг нашел в себе силы и открыл переход. Ну, возможно, оно и к лучшему. А то я слишком уж стала привыкать к своей тайне. Наверное, потому что она была тем немногим, что принадлежало только мне.
Я надкусила принесенный ломоть хлеба и покинула пещеру. Надеюсь, у темного мага, имени которого я даже не спросила, все в жизни сложится лучше, чем у меня.
Эжен
Демоновы силы! Ловушка! Я попался. До мельчайших деталей все продумал, попросил Гарда и Лана подстраховать меня и… Чтоб тебя! Как неразумный птенец, опутан сетями и лежу на ледяном полу. Чужая магия тянет силы. В глазах темнеет. Почти не могу шевелиться. И не могу поверить в происходящее.
Долетался!
Ненавижу!
Пиявки болотные! Птицеловы мерзкие! А если тронут Владу… Убью! Даже если за гранью окажусь, найду и в пепел превращу.
Так, стоп.
Вдох. Выдох.
Успокоиться. Сосредоточиться. Не злиться. Взять силы под контроль. Тогда сеть, лишенная частично моей магии, немного ослабнет, не будет жечь.
Выровнял дыхание. Прислушался. В глазах по‑прежнему темнота. Обоняние, лишенное магической подпитки, почти сошло на нет.
Беспомощен.
А проклятая тройка наверняка уже в пути. И наше свидание не за горами.
Ну уж нет! Не дамся! Не дождетесь моей легкой смерти, порождения бездны!
Надо действовать. Срочно.
Попробовал призвать магию. Слабый отголосок. Но и сдаваться я не собирался. Не приучен. Проигрывает тот, кто опускает руки. Можно уйти от всего на свете. Даже от смерти.
Сеть натянулась. Значит, они совсем близко. Снова сосредоточился на призыве силы. Еще немного, и я просто не в состоянии буду шевелиться.
Яркая вспышка. Боль, выкручивающая мышцы. Удар.
Я медленно приходил в себя. Перенесся. Не совсем удачно и непонятно куда, правда. Но значения это уже не имело. Главное – ушел. И жив. Относительно, судя по ощущениям.
Какая же это мерзость – перемещаться на пределах своих возможностей! И если учесть, что оказался я совсем не там, где планировал, оставалось только взвыть.
Сейчас же я бессильно лежал на животе, опутанный золотистой дрянью, все еще высасывающей мои силы. Снег колол правую щеку. В глазах по‑прежнему все плыло. Сильная боль в ноге и руке была почти сносна. К ранам я привык. Могу потерпеть. Но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Сеть, будь она неладна, хороша! Надеюсь, что хоть в безлюдное место попал.
Прислушался. Тихо. И холодно. К огню бы сейчас. И друзей бы рядом. Нет, Гард и Лан в беде не оставят, в этом я не сомневался. Найдут, вытащат, помогут. Только бы успели раньше тех, кто начал за мной охоту.
Безликие не сдадутся никогда и ни за что. Они выведали мою тайну и по пятам пойдут. Им неведома, как мне, усталость. Псы‑ищейки противные! Чтоб их!
Раздались чьи‑то шаги. Легкие. Осторожные. Чутье и обоняние обострились. Зверь? Ребенок? Кто‑то остановился возле меня, наклонился, отпрянул. Человек. Однозначно. Животные раненых не боятся. А этот шарахнулся. И не враг, судя по всему. Но раньше все равно себя выдавать не буду.
Стоит, не уходит.
Разглядеть мне ничего не удалось. Зрение не хотело возвращаться. Да и то, как я лежал, не способствовало бы этому. Я прислушался. Дыхание сбившееся, сердце колотится. Незнакомец принес с собой запахи леса, словно долго тут находился. Терпкая кора дерева. Свежая хвоя ели. Горьковатый вкус рябины. И было что‑то еще, легкое, сладкое, нежное.
Девчонка… В этом я не сомневался. Испуганная, судя по ее колотящемуся сердцу и неровному дыханию. Как она оказалась в лесу глубокой ночью? При всем своем воображении не мог отыскать достойной причины.
Да живой я, живой. Пока.
Глупая. Неужели думает, что, не обладая даром, можно увидеть сеть? Похоже, судьба ко мне благосклонна. Чудом сбежав от безликих, встретил в лесу колдунью. Непроявленную. Даже не подозревающую о своей силе. Но все же…
А на помощь звать не нужно. Те, кто расставил ловушку, непросты. Мигом до них дойдет весть, что в деревне оказался раненый маг. Нельзя себя выдать. Запретил.
Поверила, надо же. Как будто мои угрозы без магии что‑то значат. Наивная. Откуда такая взялась‑то? Да развернись она сейчас и уйди, не найду ее ни за что на свете. Если выживу, разумеется.
Помочь она хочет. Странная. Я же темный маг. Это я всех из бед выручать должен. Впервые за последние десять лет мне предлагает помощь человек.
Чем? Понятно же, колдовать она не умеет. Хотя есть один способ снять эту мерзость. Но она не согласится. Никто добровольно не пожертвует каплей крови для темного мага. Я закусил губу. И тут же пришла темнота.
Очнулся в какой‑то пещере. Огонь плясал, бросая отсветы вокруг. Я лежал на лапнике, укрытый собственным плащом. Хм… Пошевелился. Помню, что болели рука и нога. Но ран как будто бы и нет. Снова пошевелился. Ничего. Она что, умудрилась добыть мне нужные зелья? Занятно. А куда делась сама? Надеюсь, не пошла за помощью.
Не похоже вроде. Хворост возле стены напротив темнеет. Лоскуты белые на камнях разложены, словно их стирали и оставили сушить. И в проем полоска света пробивается. Утро? Или уже день? Не понять. В пещере царит полумрак.
Выбраться бы отсюда без неприятностей. Но когда у меня их не было‑то? Мечтатель. Знаю.
Я вздохнул и попробовал осторожно сесть. Голова кружилась, слабость не давала спокойно вздохнуть. Пригляделся к тряпице, в которую явно было что‑то завернуто. Еда? Потянулся рукой. Взял. Угадал. Но есть не хотелось совсем. Подташнивало. А пить… Вода нашлась в кружке рядом с моей лежанкой. Выпил. Снова лег.
Где Гард и Лан? А безликие? И сколько прошло времени? Как я оказался в этой пещере? Неужели девчонка дотащила? С трудом в такое верилось. Позаботилась обо мне? Нелепо? Смешно? Неправильно? Это от темных магов люди ждут помощи. Не наоборот. А ведь знала, кто я…
Мысли в голове все еще путались. Нет, так не пойдет. Нужно возвращать силы. Они мне нужны, чтобы покинуть это место.
Следующие дни и ночи слились в одно долгое мгновение. Я ел хлеб и пил воду, недоумевая, почему девчонка не приносит нормальной еды. И ее, кстати, ни разу так и не увидел. Хоть спасибо сказать бы. Она мне как‑никак жизнь спасла, а я в долгу быть не привык. Тем более она пожертвовала каплей крови, дав мне над собой власть.
Я протянул руки к огню, дарящему силы. В этот момент открылась темная воронка портала, и я увидел выходящих из нее Гарда и Лана.