Историческая застройка

Застраиваться окрестности Лиговского канала начали еще в XVIII столетии. Как и в других местах молодой столицы, люди селились слободами сообразно роду занятий. В этом районе возникла Ямская слобода, поскольку царь Петр поселил здесь ямщиков. В Ямской слободе длительное время сохранялся слободской уклад жизни, царил не столько столичный, сколько провинциальный дух. Если учесть, что первые жители петровского «парадиза» по преимуществу были людьми пришлыми, из провинции, то удивляться этому не стоит.

Большинство строений в Ямской слободе были деревянными, так что до наших дней они не дошли – что-то снесли по причине ветхости, что-то сгорело во время нередких пожаров. Здесь преобладали небогатые обывательские дома, извозчичьи дворы, трактиры, гостиницы, ремесленные и торговые лавки. Лиговка в ту пору считалась окраиной столицы, грязной и небезопасной. Сохранилось свидетельство того, как в 1819 году на пожарного смотрителя, что под Рождество проверял фонари на Знаменской площади, «напал волк, сбил его с ног и, разорвав зубами левую щеку, бросился бежать». До середины XIX столетия извозчики называли этот район краем света и не любили возить туда пассажиров, поскольку дороги тут были отвратительные и экипажи от этого приходили в негодность.

По виду слободская Лиговка напоминала село, где официально проживали только ямщики. Они имели небольшие (3–4 десятины) участки земли, на них строились деревянные или каменные дома в один-два этажа, сараи и устраивались узкие дворы. Отхожие места находились либо в сенях, либо под лестницами, что вели в жилые помещения, так что запахи витали в спертом воздухе что надо. Дворы далеко не всегда были мощеными, а значит, полными грязи, которую месили людские сапоги и копыта домашних животных. Надворные постройки сооружались из дерева, они быстро ветшали по причине влажного климата, и ни о каком водопроводе в первые десятилетия и речи не шло – вся вода доставлялась исключительно водовозами.

При такой хаотичной, по преимуществу деревянной застройке нередко возникали пожары, когда дома сгорали десятками. Например, в 1832 году сгорело более 150 деревянных и каменных строений по обеим сторонам Лиговского и Обводного каналов, при этом погибло 30 человек. Еще один крупный пожар случился в конце 1850-х годов. Он полыхал несколько дней, по воспоминаниям А. Ф. Кони, в нем «сгорело много лошадей, упиравшихся со страху, когда их пытались вывести из горящих строений».

Дома отстраивали по новой, не соблюдая ни пожарных, ни санитарных норм. Централизованной канализации не было, ею служил Лиговский канал. Береговые линии вдоль него были завалены отходами жизнедеятельности, а что-то выплескивалось прямо в воду, из-за чего вода в нижнем течении канала была желтоватой, как и вода в колодцах, расположенных в индивидуальных подворьях. Кроме того, вода имела солоноватый вкус и аммиачный запах, поскольку туда попадала навозная жижа и моча людей и домашних животных, так что использовали ее разве что для поливки мостовых и обмывания экипажей, даже лошадей ею не поили (водопой для них был устроен выше по течению, у Московской заставы). Для личных нужд и приготовления пищи воду доставляли из Невы.

Хозяйственных построек в Ямской слободе было значительно больше, чем жилых домов. В конюшнях и сараях размещалось более 13 000 лошадей, сотни голов рогатого скота, а также множество экипажей разного назначения. В первой половине позапрошлого века в Ямской насчитывалось около трехсот извозчичьих дворов, часть из них были мощеными, но все-таки городской застройкой этот конгломерат домов и надворных построек было назвать трудно.

Надо отметить, что занятие извозом считалось не последним делом и приносило неплохой доход. Но и требования к извозчикам предъявлялись жесткие, их деятельность регламентировалась специальными уложениями, а за нарушения предписанных правил их били кнутами. В первой половине XVIII века трижды разрабатывались специальные правила извоза, а с 1739 года за соблюдением этих правил начали следить специальные караулы. Согласно правилам в городе допускалось движение экипажей со скоростью 10 верст в час в летнее время и 12 верст в час – зимой. Какими «спидометрами» тогда пользовались? Скорость определяли на глазок, но злостного нарушителя скоростного режима можно вычислить и таким способом.

В 1783 году все правила были собраны в «Извозчичий билет», он вручался извозчику вместе с жетоном, который следовало пришить к верхней одежде на видном месте. В жетоне указывался номер полицейской части, к которой прикреплен извозчик, и номер самого извозчика. По сути, это был аналог нынешних автомобильных номеров. К концу XVIII века было выдано свыше пяти тысяч таких жетонов, а к 1883 году по улицам Петербурга колесило уже десять тысяч колесных экипажей и шестнадцать тысяч саней.

С 1 января 1899 года постановлением Городской думы был принят тариф за пользование извозчиком. Различали дневной тариф (15 минут стоили 20 копеек, час – 60 копеек) и ночной тариф – с полуночи до семи утра (15 минут – 30 копеек, час – 90 копеек). От вокзалов, театров, увеселительных заведений к тарифу добавлялось 15 копеек за ожидание. Но тариф соблюдался редко, обычно платили по договоренности. В начале XX века, по примеру других европейских столиц, в Петербурге начали появляться таксометры для измерения расстояния, их крепили у сидения извозчика и помечали красным флажком. Однако в Петербурге это нововведение не прижилось. Не получила широкого распространения и другая инициатива – курсы «ученых извозчиков», их первый выпуск состоялся в 1901 году. Этих ребят обучали географии города и его окрестностей, учили французскому языку, астрономии (для ночного извоза), а также хорошим манерам.

В пестром извозчичьем сообществе различали «ванек», управлявших одноконными жесткими экипажами, «голубчиков», чьи более комфортные повозки везла пара лошадей, и «лихачей» с роскошными, богато украшенными экипажами. Это был, что называется, «легковой» сегмент, а «грузовой» представляли ломовые извозчики на грубых и тяжелых телегах, рассчитанных на перевозку разнообразных грузов. Рабочий день рядового «ваньки» обычно продолжался шестнадцать часов, а то и больше. Некоторые работали ночью, выходных, как правило, не было. На работу брали всех, независимо от сословия, но чаще всего в извоз поступали крестьяне. Лет претенденту должно было быть не менее 18 и обычно не более 60. Предварительно в полиции они получали справку о своей общественной благонадежности, а лошадей осматривал ветеринар.

Особенность как летнего, так и зимнего одеяния извозчика – обязательное присутствие желтого цвета. Или верх у шапки должен быть желтым, или кушак, или еще какой-то элемент костюма. Не беремся утверждать, что нынешний желтый цвет такси – продолжение этой традиции, но аналогия просматривается забавная.

Лиговка с примыкающими улицами была настоящим извозчичьим кварталом, причем основное его население составляли выходцы из Калужской губернии. Кроме извозчичьих дворов в районе проспекта находились мастерские ремесленников, которые помогали извозчичьему промыслу, – кузнецов, шорников, а также сараи фуражиров – заготовителей сена. Также в этом районе было много трактиров и чайных – что-то вроде современных ресторанов и кафе, только для людей попроще. В течение дня извозчик посещал трактир, чтобы отдохнуть, поесть и накормить лошадь. Таких извозчичьих трактиров в районе Лиговки было несколько десятков. Обычно они имели надпись на дощечке «столько-то колод на столько-то лошадей». Двор трактира вмещал 20–40 лошадей с экипажами. Во дворе устраивали колоды, куда клали сено или сыпали овес для лошади. Здесь же извозчики могли помыть экипаж.

Те жители Лиговки, кто был победнее и не мог приобрести лошадей и экипаж, работали в ремесленных лавках, мастерских, торговали с лотков или прислуживали в питейных заведениях. Кузницы, а также экипажно-малярные, столярные, слесарные, сапожные и портняжные мастерские исчислялись десятками и давали работу тысячам людей. Жизнь была нелегкой, и ее скрашивало регулярное посещение кабаков, портерных, ренсковых погребов и прочих увеселительных заведений. На праздники обычным зрелищем были лежащие вдоль канала «тела мертвецки пьяных обывателей». Еще одним развлечением были бега извозчиков-лихачей, обычно их устраивали на Масленицу. Всей Ямской слободе в этот день демонстрировали лучших лошадей, а также разодетых супруг и дочерей, усаженных в новейшие пролетки.

В начале двадцатых годов XIX века вышло узаконение, касающееся мыловаренных, кожевенных, свечных и сальных заводов, которые выпускали необходимую по тем временам продукцию, практически ежедневно потребляемую жителями Петербурга. Их запретили строить в центральных районах имперской столицы по причине отрицательного влияния данных производств «на воздух и воды». Иначе говоря, это был первый законный акт, предписывавший улучшить экологическую обстановку в городе. В начале XXI века у нас также состоялось очередное перемещение вредных производств за городскую черту, что, хотелось бы надеяться, и впрямь поспособствует улучшению питерской экологии.

Но вернемся в век девятнадцатый. Лиговка центральным районом тогда не считалась, поэтому сюда и начали переезжать эти самые вредные производства. Здесь мог бы возникнуть новый промышленный район, потеснив ямщиков и мелких ремесленников, да вот незадача – не хватало воды. Для вышеперечисленных производств она требовалась в немалом количестве, а Лиговский канал оказался маловодным, да к тому же загаженным донельзя. Поэтому крупные предприятия здесь не смогли образоваться, за исключением разве что чугунолитейного предприятия Сан-Галли на самой Лиговке и маслобойной фабрики А. М. Жукова на Боровой улице.

Жизнь начала круто меняться после 1851 года, когда пустили Николаевскую железную дорогу от Санкт-Петербурга до Москвы. На тот момент это была крупнейшая магистраль Европы и для ее обслуживания на должном уровне и бесперебойного функционирования было сделано очень много. На Знаменской площади по проекту архитектора К. А. Тона был построен Николаевский вокзал, там появились железнодорожные службы, поблизости строились гостиницы. В начале 1860 года была разрешена продажа домов в бывшей Московской Ямской слободе лицам всех сословий, что моментально привлекло свободные деньги (у кого они были) и вызвало своеобразный строительный бум в этой части города. Именно тогда начали появляться строения, многие из которых сохранились и в наше время. В частности, в 1869 году были выстроены корпуса Детской больницы принца П. Г. Ольденбургского (теперь это больница им. К. А. Раухфуса) и Евангелической больницы (Лиговский, 4). В разных частях Лиговки во второй половине XIX века появляются многочисленные доходные дома, школы, приюты и прочие постройки.

Это был многонациональный район, на Лиговке компактно жили греки, финны, немцы, поэтому при Евангелической больнице действовала лютеранская кирха Христа Спасителя; существовала и отдельная греческая церковь. В районе бывшей Ямской слободы проживало в основном русское население из разных областей России. Об этом говорят названия улиц – Воронежская, Тамбовская, Курская и т. д. Со строительством заводов на Обводном канале и с появлением свалок по Черниговской улице в средней части Лиговки поселяются чернорабочие, артельщики, тряпичники. Обитатели Лиговки у Московской заставы состояли также из фабричного населения, выходцев из российских губерний.

Лиговка в те годы являла собой средоточие контрастов. Если возле Николаевского вокзала располагались добротные многоквартирные дома служащих и рабочих предприятия Сан-Галли, то дальше к югу начинались ночлежки и трактиры далеко не первого разряда. С зелеными насаждениями тоже была проблема: вот что, к примеру, писала на сей счет графиня Панина: «Во всей этой забитой камнем и людьми, безводной и бездарной части города ни одного сада, сквера, ни одного деревца». За Обводным каналом по нечетной стороне тянулись заводы, перемежающиеся пустырями, где сваливали лед и снег, которые вывозили с центральных улиц. На четной стороне возле железной дороги была еще одна свалка, чуть в стороне расположилось Волково кладбище, а южнее находился промышленный поселок в районе улицы Цветочной.

Загрузка...