Незадолго до прибытия адвокатов на Слоан Ричардсон снизошло прозрение. Это случилось позади виллы, в огороде, где по утрам солнце светило ярче всего. Возможно, оно было принесено ей божественным переливом церковных колоколов с вершины холма. Или же свежий сельский воздух напоил кислородом ее мозг, измученный выхлопными газами, от которых у нее болела голова всякий раз, как шоссе под Лос-Анджелесом застывало в мертвой пробке и их шофер не мог двинуться с места.
– Дети, посмотрите, – обратилась она к своим детям, Хлое и Эвану, которые шли позади нее.
Эвану было десять, Хлое – семь. Оба не поднимали глаз от телефонов.
– Эван! Хлоя! – прикрикнула она.
– Ну что? – огрызнулся Эван.
– Уберите телефоны, пожалуйста. Такой прекрасный день. Идите посмотрите, что я нашла.
Закатив глаза, Хлоя вслед за старшим братом пробиралась по рядам высаженных помидоров.
Слоан показала на кучу земли.
– Смотрите, там ящерица.
Дети наклонились.
– Клево, – сказал Эван.
Ящерица шмыгнула под кучу листьев и исчезла.
– А мы можем ее поймать? – спросил он.
– Наверное, – ответила Слоан, – если будете достаточно ловкими. Может, можно будет прийти сюда потом с каким-нибудь ведром. Но если мы и поймаем одну, мы все равно потом отпустим ее, когда разглядим как следует, хорошо?
– А можно будет взять ее домой? – спросил Эван.
– Да ни за что, мам! – завизжала Хлоя.
– Хм-м, – протянула Слоан. – Наверное, твоя сестра права. Марии может не понравиться, если ящерица убежит у нее на кухне.
– Я буду держать ее в своей комнате под кроватью, – пообещал Эван.
– Посмотрим, – Слоан сжала его плечо и вздохнула, признавая поражение, когда они оба тут же снова уткнулись в свои телефоны.
Пока она выводила их из помидорных грядок к оливковой роще, ей показалось, что она идет совершенно одна. Таковой была вся ее жизнь в последнее время.
И тут к ней, словно свежий ветерок с холма, пришло воспоминание, которое перенесло ее обратно, в детство, когда они с Коннором и их двоюродной сестрой Рут играли в прятки в прохладных, заплесневелых винных погребах. Как было здорово изучать темное пространство позади огромных деревянных бочек, полных бродящего вина. Иногда их заставляли работать, обрывать листья в июле и поливать огород. А для Слоан Мария всегда находила какую-то интересную работу на кухне. Она вспомнила, как месила тесто, помешивала что-то в большой кастрюле, забравшись на стул, разливала по банкам сливовый джем. Слоан вспоминала все это с нежностью до тех пор, пока не появились оттенки сожаления. Это чувство застигло ее врасплох и несколько изумило.
Очевидно, похороны отца дались ей тяжелее, чем она ожидала. Глубокая печаль, вызванная приступом ностальгии, удивила ее, потому что они с отцом не общались годами и она не приезжала в винодельню с тех пор, как родились ее дети. Путешествуя, она брала их с собой в Лондон навестить кузину Рут, которая всегда была Слоан больше сестрой, чем кузиной. У Рут было двое своих детей, и Эвану с Хлоей было с ними весело. Поэтому она собиралась приехать в Италию, попрощаться с отцом, оставить все это позади и жить дальше. Но, снова увидев это место, она вспомнила другие времена своей жизни, когда все было гораздо проще.
Говорят, в прошлое не вернешься, но почему бы и нет? – расстроенно подумала она, оглядывая такой знакомый пейзаж. Вот же оно, точно такое же, каким она помнила его с самого детства.
Конечно, какая-то часть прошлого исчезла безвозвратно навсегда. В последние годы она отдалилась от отца и больше никогда его не увидит. Даже если бы он был жив, она не могла представить себе, как можно было бы вернуться к прошлому и стать к нему ближе. Ее родители разошлись, когда ей было всего пять, а Коннору три, и развод был очень тяжелым и неприятным, потому что отец изменял матери. Поэтому она увезла их из Италии, где они родились, и привезла к своей семье в Калифорнию. Соглашение по опеке гласило, что Коннор и Слоан должны проводить с отцом в Монтепульчано четыре недели каждое лето и неделю на Рождество. Когда они были маленькими, им это нравилось, им казалось приключением провести целый месяц на настоящей ферме, где можно было гонять цыплят и ходить с грязью под ногтями. Но в подростковом возрасте из-за этих визитов начались споры и ссоры, потому что им хотелось оставаться в ЛА[15] со своими друзьями. А авторитарный отец никогда не уступал ни на дюйм, заставляя их являться сюда каждое лето до восемнадцатилетия, когда он наконец сдался и позволил им поступать так, как хочется.
Неудивительно, что и Слоан, и Коннор предпочитали оставаться в ЛА, а их мать всегда принимала их сторону. Если они и путешествовали, то в свой лондонский дом, где с радостью проводили время с Рут, которая водила их на всевозможные вечеринки. С каждым следующим годом они виделись с отцом все меньше и меньше. А по телефону разговаривали только раз в году, на день рождения, когда он звонил их поздравить.
Мимо пролетел шмель. Слоан обернулась и посмотрела на детей. Их глаза так и были приклеены к экранам телефонов. Она тяжело вздохнула, жалея, что они не проявляют к окружающему никакого интереса.
Ее охватила очередная волна раскаяния. Не то же ли самое испытывал их отец, когда они с Коннором навещали его каждое лето, мрачные и недовольные, ноющие про то, что они упустили из-за него там, дома?
Заметив кого-то боковым зрением, Слоан повернулась и заслонила глаза от утреннего солнца. Это был Коннор, ее брат, быстро идущий к ней – руки в карманах голубых джинсов, рукава белой рубашки закатаны до локтей, в зеркальных очках отражается солнечный свет.
– А я тебя ищу, – сказал он, уворачиваясь от пикирующей стрекозы. – Что ты тут делаешь, ради всего святого?
– Показываю детям сады, – объяснила она.
Он посмотрел на детей.
– Ты только посмотри, как им это нравится. Да ты, похоже, вырастила парочку гениальных садовников, сис. Мои поздравления.
– Ой, заткнись, – сказала Слоан.
Коннор вытащил свой телефон и посмотрел на время.
– Почти десять. Адвокаты прибудут с минуты на минуту, а ты тут устроила какие-то крестьянские игрища в огороде.
– Отстань. – Она отвернулась от него, потому что не могла вынести, чтобы он разрушил очарование ее детских воспоминаний – что он непременно бы сделал, если бы она ему о них рассказала. Он бы, по обыкновению, отпустил какую-нибудь идиотскую шутку.
– Им это полезно, – сказала она. – Они должны видеть другие культуры.
Коннор издевательски рассмеялся.
– Боже мой, ну мы же не в какую-то развивающуюся страну приехали. Ты заметила – они похоронили отца в золотом «Ролексе»?
– Нет, но я не удивлена, что ты заметил.
Он снова проверил телефон.
– Тебе надо взбодриться. Все это скоро кончится, и мы сможем забрать деньги и свалить.
Она потыкала траву кончиком туфли и снова оглянулась на детей, которые теперь сидели на скамейке под оливой. Продолжая пялиться в телефоны. Как всегда.
– Конечно, нет, – ответила она. – Я как раз думала, каким может вырасти это поколение. В смысле, ты посмотри на них. Они же почти не общаются друг с другом. Что будет, когда Хлоя вырастет и у нее будут свои дети? Она что, так и будет катить коляску по улице, пялясь в телефон и не обращая внимания на ребенка? А как насчет умения разговаривать? Как дети будут учиться говорить, если их матери практически отсутствуют? Да Хлоя будет вот так сидеть на скамейке возле площадки, не отрывая глаз от телефона с бесконечными видео про котиков, а кто-нибудь возьмет и похитит ее малыша, а она так ничего и не заметит, пока не будет поздно.
– Слушай, да что с тобой? – спросил Коннор. – Ей всего семь!
– Знаю, но ты посмотри на нее. Она же просто зависима. Они оба. Элан не хотел покупать им телефоны, пока они не станут старше, но у всех их друзей они есть, так что я не могла отказать. Сейчас я думаю, он, наверно, был прав. Телефон расплавит им все мозги, и помоги мне боже, когда они станут подростками.
– Ну посмотрите на нее, – ласково проговорил Коннор, обхватывая ее за плечи и прижимая к себе. – До чего ты хорошая мамочка, как волнуешься о будущем своих деток.
– Посмотрим, когда у тебя будут свои.
Он поднял руки вверх.
– О, нет. Только не я. У меня никогда не будет детей.
– Ах да. Я и забыла, – ответила она. – Чтобы это произошло, сначала же надо вступить с кем-то в устойчивые, наполненные любовью отношения.
Он погрозил ей пальцем.
– Не обязательно. Я могу пойти по папиным стопам, завести несколько незаконных спиногрызов и никогда в жизни с ними не встречаться.
Слоан положила руку на ствол дерева и нахмурилась.
– Думаешь, кроме Фионы, был еще кто-то?
– Да кто же знает? – ответила Коннор. – У папочки был неиссякаемый загашник секретов.
Они немного помолчали, стоя в тени оливы. Слоан стянула с себя кофту.
– Ты ее уже видел?
– Нет, но девушка на ресепшен сказала, что она приехала прошлой ночью. Ее поселили в седьмой номер. Четвертый этаж.
– Да что ты? – Слоан перекинула кофту через локоть. – Как ты думаешь, что он ей оставил? Адвокат сказал, какую-то собственность.
Коннор медленно ходил туда-сюда по траве.
– Мне известно столько же, сколько и тебе. Я же даже не знаю, что он еще покупал в последнее время. Он же всегда прикупал виноградник то тут, то там, где угодно, в разных областях, в других регионах, добавляя к своему бренду. Может, он оставил ей какой-то участочек в Кьянти. Миленький желтенький домишко с зелеными ставнями. А может, квартиру, которую купил одной из своих любовниц. А может, что-нибудь в Лондоне.
Слоан нахмурилась.
– Нет. Он так не сделал. Или, думаешь…
Коннор пожал плечами.
– Не знаю. Он переписывал завещание в Англии. Может, как раз поэтому.
Слоан подняла голову, и у нее приоткрылся рот.
– Коннор, ты же не думаешь, что он мог оставить ей дом в Белгрейвии[16], нет же? Где же мы будем жить, приезжая туда? Рут теперь вообще живет в Ричмонде. И уж точно не с тетей Мейбл. Я лучше выколю себе глаза булавкой. И папа знал это.
Коннор снял очки и начал протирать стекла.
– А знаешь, что нужно дому тетушки Мейбл?
– Что?
Он снова надел очки и закинул голову к небу.
– Стенобитная баба.
Слоан слегка виновато ухмыльнулась.
– Трудно не согласиться. По крайней мере, это избавило бы всех от атмосферы этих жутких восьмидесятых, которую она развела в своей кухне.
Коннор посмотрел на траву.
– Но это было бы жестоко. Бедная тетя Мейбл так любит свое заплесневелое старье.
– Некоторых людей не изменишь.
Хлоя громко рассмеялась, подвинулась поближе к брату и показала ему что-то в своем телефоне. Эван взглянул на него, не отвечая, и снова отвернулся к своему экрану.
– Посмотри же, как мило, – сказал Коннор. – Они делятся. Видишь? Социальные навыки утеряны не полностью.
– Крыса ты вонючая.
– Нет. Ты намекаешь, что я пахну плохо, а мы оба знаем, что сегодня я пахну просто прекрасно.
– Да что ты? – ответила Слоан. – И чем же ты так пахнешь? Одеколон «Гигантское Наследство»?
Коннор понюхал свое запястье и протянул его Слоан, которая принюхалась.
– Ну, признай же, довольно мило.
– Да уж конечно. – Слоан снова обернулась на виллу, которая величественно возвышалась на фоне синего неба, и долго смотрела на нее.
Коннор слегка озабоченно наблюдал за ней. Потом пощелкал перед ней пальцами.
– Слоан, вернись. Ты же не собираешься растечься в сантиментах, а?
– И передумать насчет продажи? – спросила она. Предвидя его реакцию, она предпочла не отвечать на вопрос.
– Слоан!
Она повернулась к нему.
– Что?
– Не нравится мне все это: ты что-то задумала.
– Почему это?
Он прищурился, словно предупреждая ее, и она сдалась, отступила.
– Ты уверен насчет этого? – спросила она. – Что, если это ошибка? Может, стоит еще раз подумать перед тем, как звонить агентам по продаже?
– Нет. Мы не будем этого делать. Ты с ума сошла?
Она пожала плечами.
– Я не знаю… нам было тут очень неплохо, правда? Когда мы были маленькими? Помнишь, как папа давал тебе водить трактор по виноградникам? И Мария… она всегда так хорошо к нам относилась. Было очень приятно снова ее увидеть. Она отлично выглядит, правда? Немного поправилась, но в целом хорошо сохранилась.
Коннор положил руку ей на плечо и не слишком-то бережно стиснул.
– Ты просто ударилась в эмоции из-за похорон. Поверь мне, это пройдет.
– Думаешь? – Она приподняла бровь, касаясь нежных листьев свисающей ветви оливы. – Что, если нам оставить винодельню себе и вместе заняться бизнесом? Коннор, подумай об этом. Это отлично смазанная машина, все управляющие на местах. Шофер – как его зовут? Он говорил, что даже без папы бизнес тут идет своим чередом. Если мы оставим его, мы сможем приезжать сюда, когда захотим, и дети смогут уезжать из ЛА, и узнать что-то про сельское хозяйство, и виноделие, и итальянскую кухню. Им это будет очень интересно.
– Ты все забываешь, что у меня нет детей, – сказал Коннор. – А если тебе хочется развлечься, то можешь на выручку от продажи купить Хлое с Эваном их собственный парк аттракционов. Это будет гораздо ближе к дому, и не надо будет мучиться джетлагом.
Слоан одарила брата суровым взглядом.
– Я не желаю покупать им парк аттракционов.
– Нет? Ну так купи им игрушечную ферму или контактный зоопарк. Что угодно, где не надо будет работать изо всех сил, чтобы оно функционировало. Да ну, Слоан. Не будь идиоткой. Ты же ненавидишь работать.
– Может быть. Не знаю. Я просто чувствую себя какой-то грязной, избавляясь от дела жизни отца ради денег. Иногда мне хочется, чтобы Хлоя и Эван могли приезжать сюда на каникулы, как мы в их возрасте.
– Слоан. Мы это ненавидели.
– Только когда были подростками.
– Да ну, серьезно, и когда ты приезжала сюда по доброй воле в последний раз? Правильно. Никогда. Отец всегда говорил, что ждет нас в любой момент, но никто из нас так и не воспользовался его приглашением.
– Это потому, что он был тут, и я злилась на него из-за развода и того, что он сделал с мамой. Но теперь-то его здесь нет.
– О-о-о! – рассмеялся Коннор. – Сурово. Вот она, твоя сентиментальность.
– Я не это имела в виду, – сказала она, закрывая лицо руками. – Я просто хотела сказать, что… Мне жаль, что мы так все запустили, а теперь его нет, и это невозможно исправить. Но это к делу не относится. – Она уронила руки.
– К какому именно делу?
– Я думаю, мы не должны торопиться с продажей, а если ты будешь настаивать… – она помолчала и сложила руки на груди, – то, возможно, я буду с тобой бороться, потому что мне кажется, что винодельня должна остаться в семье.
Коннор в изумлении откинул голову.
– Вау. Я впечатлен. Старшая сестричка играет в жесткую даму?
– Может быть.
Он наклонил голову набок.
– Ты предполагаешь, что он оставил нам равные доли. А может, он оставил винодельню мне, а тебе – дом в Белгрейвии. Мы ведь не знаем.
Его кривая улыбка вызывала у Слоан непреодолимое желание двинуть ему по уху и подраться, как они делали в детстве, он дернул бы ее за волосы, а она бы на него заорала, и в конце концов они покатились бы по полу, пока кто-нибудь не растащил бы их.
Слоан взглянула на часы.
– Наверное, пора идти в дом.
– Ага. Пора окешить наши фишки.
Слоан позвала детей, но по пути так и продолжала в изумлении оглядываться на расстилающиеся перед ней холмы и долины, древние камни террасы.
Раньше она как-то совсем не ценила все это. Очевидно, всю свою юность она воспринимала это как данность и была слепа. И она никогда не задумывалась о годовом доходе от винного бизнеса. Хотя и знала, что некоторые бутылки с отцовских виноделен продавались за 600 долларов за штуку в ресторанах ЛА. Она всегда гордилась этим, и Элан с удовольствием говорил своим коллегам за деловыми ужинами, что Винодельни Маурицио принадлежат его тестю.
Может быть, финансово тоже будет более разумно сохранить винодельню. Это будет план с более дальним прицелом.
Мудрость приходит с возрастом, подумала она, пытаясь вспомнить, кто из древних философов это сказал. Надо будет погуглить.