Екатерина

Норфолк-хаус, Ламбет, декабрь 1539 года

Дядя пришел навестить бабушку, я наготове – вдруг ему вздумается меня позвать? Все знают, в чем дело, только я волнуюсь, будто меня ждет грандиозный сюрприз. Разучиваю походку, реверанс. Готовлюсь изобразить изумление, счастье – такая чудесная новость. Мне нравится репетировать, повторять снова и снова. Агнесса и Джоанна попеременно играют роль дядюшки, пока я совершенствуюсь в реверансе, вновь и вновь негромко вскрикиваю от радости.

Девиц уже тошнит от меня, как от неспелых яблок, а я все не устаю твердить – чего вы ждали, я же Говард, конечно, меня позовут ко двору, буду служить королеве, жаль оставлять друзей, но что поделаешь.

Говорят, придется учить немецкий и танцев больше не будет. Я-то знаю – это неправда. Ей нужно жить как королеве, а если она глуповата и скучновата – тем лучше, на ее фоне я буду казаться еще ярче. Говорят, она любит уединение, говорят, голландцы вообще не едят мяса, только масло и сыр. Я-то знаю, это ложь – если не устраивать приемов, зачем тогда перекрашивать заново Хэмптон-Корт? Говорят, все придворные дамы уже назначены, половина уже в Кале – встречают новую королеву. Дядя просто пришел объявить, что я упустила свой шанс.

Тут-то я пугаюсь по-настоящему. Знаю же – королевские племянницы Маргарита Дуглас и маркиза Дорсет согласились стать старшими придворными дамами. Неужели для меня все кончено?

– Нет, – говорю я Марии Лассель, – не стал бы он приезжать, чтобы просто объявить – ты останешься дома, ты опоздала, для тебя нет места.

– А если он только для того и приехал? Пусть это послужит тебе уроком. Давно пора исправиться. Стать придворной дамой потруднее, чем крутить любовь с Фрэнсисом Дирэмом. Настоящая леди не допустит к себе в покои девушку, связавшуюся с таким типом.

До чего же несправедливо! У меня чуть слезы не брызнули.

– Не плачь, Екатерина, у тебя глаза покраснеют.

Быстренько зажимаю нос, чтобы остановить слезы.

– Умру, если придется остаться здесь! Мне уже пятнадцать, скоро будет восемнадцать, потом девятнадцать, двадцать – выходить замуж поздно, так и умру тут, возле бабушки. Нигде не была, ничего не видела, никогда не танцевала при дворе.

– Что за чушь! – сердито кричит Мария. – Как же ты тщеславна! А вот некоторые считают – для четырнадцати лет ты и так немало натворила.

– Ничего, – отпускаю наконец нос, прижимаю ладони к лицу. – Ничего я не натворила!

– Успокойся. Попадешь ты к королеве, – презрительно бросает Мария. – Дядя твой не упустит для племянницы такого места, как бы плохо ты себя ни вела.

– Девочки говорят…

– Дурочка, они просто завидуют. Останешься здесь – замучают тебя притворным сочувствием.

Даже я понимаю, как это верно.

– Пойди умойся. Твой дядя вот-вот появится.

Несусь со всех ног, только на минуточку остановилась объяснить Агнессе, Джоанне и Маргарите – я точно знаю, что буду фрейлиной, и нисколько не верю их злобным наветам. Тут меня позвали: «Екатерина, Екатерина, он здесь!» Я со всех ног бросилась в гостиную – вот он дядюшка, греет спину у огня.

Такого человека не отогреешь. Бабушка говорит, он – молот короля. Исполняет самую тяжелую, грязную работу. Кто возглавил английскую армию, разбил и покорил врага? Два года назад, когда я была еще маленькой, Север встал на защиту старой веры; кто тогда привел повстанцев в чувство? Он! Пообещал им прощение и отправил на виселицу. Спас королевский трон, избавил короля от необходимости самому подавлять крупнейший мятеж. Бабушка говорит, у него один довод – петля. Перевешал кучу народу, хотя в глубине души был на их стороне. Даже собственная вера не остановила его, его ничто не может остановить. По лицу видно – это жестокий человек, такого нелегко смягчить. Но раз он пришел сюда посмотреть на меня – покажем. Пусть знает, какая у него племянница.

Приседаю в глубоком реверансе – сколько я готовилась к этому моменту! Немного подаюсь вперед, в вырезе платья видны очертания груди. Поднимаю глаза, я почти на коленях перед ним, нос на уровне пояса. Пусть полюбуется.

– Милорд дядя, – шепчу я, как будто на ухо в постели, – желаю вам приятного дня.

– Боже мой! – вырывается у него, даже бабушка ахает от удивления.

– Мадам, внучка… делает вам честь.

Поднимаюсь, стараясь не дрожать. Руки закладываю за спину – показываю грудь во всей красе, выгибаю спину – пусть оценит тончайшую талию. Глаза скромно опущены – примерная ученица, да и только, хотя тело мое и едва заметная улыбка говорят совсем о другом.

– Истинная Говард, – замечает бабушка. Она невысокого мнения о девушках по фамилии Говард – красивы, но дерзки.

– А я-то держал ее за ребенка. – По голосу слышно, он рад, что я уже выросла.

– Она умненькая девочка.

Бабушка хмурится, словно напоминает – посторонним необязательно знать, чему я выучилась под ее присмотром. Я простодушно раскрываю глаза. В семь лет я впервые застала служанку в постели с пажом, в одиннадцать влюбилась в Генри Мэнокса, так чего она от меня хочет?

– Настоящая красавица. – Дядюшка приходит наконец в себя. – Екатерина, ты умеешь танцевать, петь, играть на лютне?

– Да, милорд.

– Читать, писать – по-английски, по-французски, на латыни?

В отчаянии смотрю на бабушку. Всем известно – я чудовищно глупа. Настолько глупа, что даже не знаю, скрывать это или нет.

– Зачем девочке такие познания? – спрашивает бабушка. – Королева ведь говорит только по-голландски.

– По-немецки. Но королю нравятся образованные женщины.

– Он уже обжегся однажды, – улыбается герцогиня. – А эта Сеймур отнюдь не была великим мыслителем. Кажется, королю надоели философские споры с женами. Сами-то вы любите образованных дам?

Он только фыркнул. Всему свету известно – они с женой давным-давно живут врозь и ненавидят друг друга.

– Главное, она понравится королеве и всему двору, – решает дядя. – Екатерина, ты станешь фрейлиной новой королевы.

Я радостно улыбаюсь.

– Ты рада?

– Да, милорд. И очень вам благодарна. – Не забыла поблагодарить!

– Не опозорь семью, – объявляет он торжественно. – Твоя бабушка считает, что ты хорошая девочка, умеешь себя вести. Ты уж постарайся, не подведи нас.

Киваю. На бабушку не смотрю – уж она-то наслышана о Генри Мэноксе. И с Фрэнсисом однажды застукала – моя рука у него в штанах, на шее засос. Бабушка мне такую пощечину отвесила, что в ушах зазвенело, обозвала дурой и потаскухой. И на Рождество опять предупреждала: «Не связывайся ты с ним».

– На тебя будут обращать внимание мужчины, – продолжает дядюшка.

А то я мужчин не видала! Покосилась на бабушку, она ласково улыбается.

– Запомни: доброе имя важнее всего. Незапятнанная честь. Любой недостойный тебя слух – имей в виду, до меня все доходит – живо отправишься обратно, даже не сюда, а в деревню, в Хоршем. Там навсегда и останешься. Поняла?

– Да, милорд, – шепчу я испуганно. – Обещаю.

– При дворе ты ежедневно будешь у меня на глазах.

Что-то мне туда уже не очень хочется!

– Время от времени я буду посылать за тобой – расскажешь, как твои успехи у королевы, всякое такое. С другими будь осторожна, лишнего не болтай. Держи глаза открытыми, а рот – закрытым. Слушайся нашу родственницу Джейн Болейн, она тоже служит королеве. Постарайся быть ближе к королеве, стань ее маленьким другом. Покровительство государя – путь к богатству.

– Да, милорд.

– Еще одно.

– Да, дядя?

– Скромность, Екатерина. Это главное украшение женщины.

Приседаю в реверансе, глаза опущены долу, скромна, как монашка.

Бабушка смеется, – похоже, она так не думает. Да и дядюшка улыбается.

– Уверяю тебя, это так. Можешь идти.

Еще один реверанс – и я вылетаю из комнаты, пока он еще чего-нибудь не наговорил. Я-то стремилась ко двору, потому что там танцы и кавалеры, а получается, это служба.

– Что он сказал? Что сказал? – Девчонки в зале жаждут новостей.

– Буду фрейлиной! – ликую я. – Новые наряды, каждый вечер танцы, дядя сказал – я красивее всех в королевской свите. И вас больше никогда не увижу!

Загрузка...