Январь 1762 года. Вена
– Предатели! – Канцлер Кауниц с шумом выплюнул белую от зубного порошка воду в золотой стакан. – Изменники! Как это может быть? Никто не отступает после победы!
В воздухе захлопал крыльями желтоватый листок с сургучной печатью.
– Донесение нашего резидента Кейзерлинга при штабе русских союзников. Невозмутимый секретарь, весь в черном, как грач на поминках, зачитал канцлеру текст.
– Он пьян! – Кауниц выхватил письмо и впился в него глазами. – Согласитесь, ведь это возможно? Кейзерлинг много лет живет у русских, а там пьют изрядно.
Камердинер долил в стакан воды, проследил, чтоб на полных чувственных губах вельможи не осталось следов мыльной пены, и вытер свежим, разогретым над паром полотенцем румяные щечки Кауница.
– Или они сошли с ума, – сделал новое предположение Кауниц. – Они стояли в Берлине! Это разгром! Полный разгром пруссаков. А теперь выводят оттуда свои войска! Или русские испугались собственной победы?
– Кейзерлинг не пьет, у него язва, – медленно, почти через силу проговорил секретарь. – Что же касается русских, то они могут быть и пьяны, и сумасшедши, но более всего хитры. У них новый император, большой поклонник Фридриха. Что, если они не отступают из Берлина, а разворачивают войска лицом к французам?
– Подайте мне последнее письмо графа Эстергази из Петербурга! – Канцлер впился в донесение австрийского посла, как коршун в кусок сырого мяса, и молниеносно пробежал его глазами. – Есть! «Несмотря на то что вступление молодого государя на престол прошло спокойно, в столице с каждым днем нарастает напряжение. Вскоре в России могут произойти серьезные перемены, не вполне невыгодные для нас ввиду теперешнего почти враждебного отношения, которое демонстрирует Петр Федорович к бывшим союзникам». – Вельможа сорвал с шеи пудермантель и нервно потянулся к письменному столу, хотя утренний туалет еще не был закончен. – Штольц, живо ступайте к обершталмейстеру и испросите для меня высочайшей аудиенции тотчас, как монархи вернутся с прогулки.
– У Ее Величества или у Их Величеств? – переспросил секретарь.
– Конечно, у Ее Величества! У Резль! – чуть не с кулаками напустился на него Кауниц. – С каких пор Его Величество интересуется политикой?
Император Священной Римской империи скакал в хвосте пестрой процессии придворных, сопровождавших императрицу-королеву на прогулку за город. В этом году зима, кажется, и не думала начинаться. Легкие заморозки в начале декабря – все, чем можно было похвастаться. Вена была прекрасна в трепете алых кленов и золотых лип. Каштаны роняли резные листья в светлые, чуть сероватые волны Дуная. Он рождался высоко в горах и нес воды все дальше и дальше, через десятки городов и народов, туда, где смуглые турки у самого входа в Черное море могли запереть его на ключ.
Священный город – сердце империи – дремал на холмах и грезил прекрасными снами, в которых звучала музыка неземных арий, умопомрачительные декорации менялись каждую минуту и где-то высоко-высоко в небе пела волшебная флейта.
Кавалькада всадников на тонконогих лошадях пронеслась по уже прихваченной инеем траве на высоком берегу. Путь лежал на юг, туда, где по склоном холмов к реке террасами сбегали виноградники. Урожай был давно собран, но кое-где поздние сорта – синие, дымчато-розовые и фиолетовые, как грозовые тучи, – остались на ветках. Это была явная примета войны – рук в деревнях не хватало. Но сегодня думать о плохом не хотелось, и именно для того, чтоб добавить чернил в палитру золотого и красного, Мария-Терезия отправилась на прогулку.
Она могла себе это позволить. Война шла к концу, Фридрих сдавал русским провинцию за провинцией. Враг выдохся. Устал. И не далек тот день, когда из его хищных лап выпадет Силезия. Наследственные земли Резль, из-за которых и разгорелась кровавая бойня.
Сейчас королеве не хотелось вспоминать о крови. День был ясный. Солнце припекало так, словно на дворе сентябрь. На улицах, через которые проезжал кортеж, люди мыли окна и… пели. Прачки, смеясь, набирали воду у мостков за мельничным колесом и смеялись… Словно и нет войны.
Ни разу за последние пять лет Резль не было так легко на душе. Она оглянулась через плечо, чтобы увидеть мужа, и снова, как до свадьбы, у нее радостно заколотилось сердце.
Франц Лотарингский прибыл ко двору ее отца восьмилетним мальчиком. Она влюбилась в него с первого взгляда, а он принял маленькую принцессу как судьбу и с тех пор ни на день не разлучался с нею. Иногда это бывало нелегко. Ведь Резль, что ни говори, росла императорской дочкой и умела себя поставить. Но так или иначе они ладили, и королева рожала одного младенца за другим. Их было уже одиннадцать, маленьких принцев и принцесс, а хохотушка Резль все пела и танцевала.
Франц умел не забывать «свое место». Казаться простым, доступным для всех, подчеркивать, будто ничего не значит в «ее делах», и внушить это убеждение всем – от иностранных дипломатов до Кауница. Иногда ему и самому так казалось… Элементарная осторожность. Слаб – значит безопасен. А добрый малый Франц хотел выжить при великом дворе великих императоров. Ведь дома, во Франции, ему ничего не светило.
Он был просто муж. Просто отец ее детей. Просто тот, к кому в подушку она плакала, когда негодяй Фридрих откусил у короны Силезию, а собственные подданные отказывались признать за женщиной право на императорский титул. Но именно он, Франц-простак, посоветовал жене обратиться к венграм за помощью, и они на своих саблях принесли Резль императорскую корону. Именно Франц в самом начале войны шепнул, что не стоит всю жизнь колоть глаза соседке из Петербурга низким происхождением ее матери. Она ведь тоже императрица, у нее тоже империя, и большая. Спорных территорий нет, отчего бы не снизойти до дружеской переписки? Не послать подарки? Не поздравить с рождением внука? Не признать за ней императорский титул, наконец? А в замен за милые маленькие любезности попросить помощи, серьезной помощи в большой войне. Вышло, как с венграми. Простодушные импульсивные люди падки на добрые слова. А ведь русские – простодушные люди. Они легко откликаются на похвалу, пусть даже в глубине души чувствуют неискренность…
Король поймал взгляд Резль. У нее были необыкновенно голубые глаза, как небо над холмом Святого Вацлава в день коронации в Праге. Тогда она чертила саблей в воздухе восьмиконечный крест. Эта улыбка сабли дразнила и звала его подскакать поближе. Франц дал жеребцу шпоры и в минуту оказался рядом с Резль. Кто бы ожидал от этого увальня такой прыти!
– Оставим их? – спросила королева. – Поотстанем слегка?
Бесстыдница! Ему ли не знать, зачем они поотстанут.
Придворные – почти домашние слуги – хорошо понимают кивки и взгляды хозяев. Минута, и их уже нет. Растаяли, как туман между деревьями. Только где-то вдалеке слышались перепевы рожков и веселые голоса.
Король и королева ехали рука об руку, а солнце падало на землю сквозь пожухлую дубовую листву.
– Вон там, – Мария-Терезия хлыстиком указала на молодой орешник, – наше место.
– Резль, казна не вынесет еще одного маленького Габсбурга. – Франц засмеялся и помог ей слезть на землю.
– Милый, империя не вынесет еще одной прагматической санкции.
Он знал, о чем она. Когда-то все ее братья скончались, и прежнему государю пришлось объявить наследницей дочь. Это чуть не вызвало гражданской войны. Нет, сыновей должно быть много. Дети даже в императорских семьях умирают часто.
Орешник качался зеленым шатром, солнце припекало, и напившись друг друга, король и королева захотели пить по-настоящему. К несчастью, фляжка Франца была пуста.
– Пьяница! – возмутилась Резль. – Ты осушил ее еще дорогой. – Глаза жены смеялись, а щеки были розовыми, как со сна.
Пока путников скрывала сыроватая тень дубравы, жажда была еще терпима. Но, выехав на солнце, король понял, что, если Резль немедленно не получит воды, она скончается тут же, в седле.
– Надо найти наших. У кого-нибудь да должна быть фляжка! – Жена уже начинала его ненавидеть.
«Где их сейчас искать? – без энтузиазма подумал Франц. – Все как назло куда-то запропастились! Эй вы, олухи, королева умирает!»
Опушка леса подступала к деревенской дороге, за которой шел невысокий забор из сланца с аккуратным черепичным покрытием по верху. За ним тянулись длинные ряды подвязанных к жердям виноградных лоз. Синие бусины крупных ягод поблескивали на солнце, как стеклянные шарики на елке. Они уже едва заметно сморщились и были прихвачены морозцем, но от вожделенного холода казались еще более желанными.
– Сорви мне гроздь. – Губы Резль требовательно выгнулись.
– Милая, это воровство, – поддразнил ее король.
– Сорви! – взвилась женщина. – Ты же видишь, я умираю от жажды.
– Это ж мне надо лезть через забор. И не жаль тебе толстяка? – Франц спрыгнул с коня и, послав жене добродушную усмешку, перескочил за сланцевую загородку. Не углубляясь далеко, король сорвал несколько увесистых гроздей, сложил их в шляпу и двинулся к забору.
– Эй, Резль, это как в сказке про Златовласку. – Он протянул шляпу, и королева коршуном кинулась на ягоды. – Там муж срывает для жены ягоды в саду у колдуньи. У них рождается чудесная девочка, но старуха забирает ее себе… – Франц перенес ногу за забор.
– Сейчас появится колдунья, – с набитым ртом отвечала ему Резль. – Вон, вон бежит!
Франц знал, что королева хочет напугать его, заставить оглянуться, чтоб потом высмеивать всю дорогу назад.
Колдунья не появилась. Раздался выстрел. Дробь просвистела так близко над головой у Франца, что даже срезала один изящный завиток на макушке. Король завопил дурным голосом и вцепился обеими руками в забор. Резль подавилась ягодами.
– Воры! Воры! – По зеленому коридору между рядами виноградных лоз к ним бежал старик в деревянных башмаках и соломенной шляпе. В руках у него была внушительного размера фузея времен императора Августа. Из ее дула шел легкий дымок.
– Стоять! Ни с места! – приказал крестьянин, целя несчастному Францу пониже спины. – Щадить вас не стану. Уж поверьте слову старого солдата. – Старичок пыхтел, раздуваясь от чувства собственного достоинства. – Все в золоте, а туда же! Воровать!
– Да что вы, дедушка, – взмолилась Резль. – Мы думали, тут никого нет.
– А раз нет, так и красть не грешно? Это виноградник моего сына Ганса, он воюет за нашу добрую королеву! Сейчас отведу вас к господину бургомистру. Уж вам суд присудит штраф за потраву.
– Да мы вам и так заплатим. – Франц попытался повернуться к грозному виноградарю. Ему казалось, что одного кольца с его пальца хватит, чтоб кончить недоразумение.
Но старый правдолюбец, видимо, решил до конца стоять за свое имущество.
– Ни с места! – крикнул он. – Живо штаны продырявлю.
Несчастному Францу пришлось повиноваться.
– Я отведу вас в амбар, – заявил старик. – Посидите, пока не приедет господин бургомистр. Там разберемся, что вы за птицы.
Опасаясь за здоровье мужа, королева решила не спорить. Кто его знает? Сумасшедший старик, вдруг и правда пальнет? В душе очень потешаясь над воинственным виноградарем, августейшие воришки прошествовали под конвоем до амбара и были посажены под замок.
– Что скажешь? – грустно спросил Франц, садясь на ларь и качая в воздухе ногой.
– Пить хочется, – королева смотрела на мужа с затаенным смехом в глазах. – Вон бутылки на верхней полке.
– Ты… ты… ты!!! – взвился добряк Франц. – Из-за тебя мы попали в эту дыру. Почему ты не сказала ему, кто мы?
– А ты почему не сказал? – парировала женщина.
Франц смешался.
– Я думал, ты должна первая…
Он так привык на людях уступать ей во всем.
– Я должна! Я должна! – Резль взобралась на другой ларь и сама достала бутыль мутноватого вина. – Хоть открыть-то сам сможешь? Или мне зубы портить?
– Дай сюда! – оскорбленный до глубины души король отобрал у нее бутылку и одним ударом по донышку выбил пробку. – Зубы! Зубы!
– Франц, а Франц, – она подвинулась к нему. – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже, – сердито бросил король, отхлебнув вино, но так и не вернув жене бутылку.
– Франц, он все равно бы нам не поверил, – жалобно взмолилась Мария-Терезия. – Что тут дурного? Подождем бургомистра. Вот смеху-то будет!
– Потом придется в оба глядеть, чтоб этот гнусный старикашка не застрелился со страху, – заявил король таким тоном, что сразу становилось ясно: он, Франц, будет счастлив, если виноградарь пустит себе пулю в лоб. – Держи. – Изрядно опустошенная бутылка перекочевала в руки Марии-Терезии.
– Что-то тут жарко, – король снял камзол и перекинул его через одну из перекладин приставной лесенки. – Там сеновал.
Женщина сразу поняла мужа. Недаром они знали друг друга с детства. Франц потянул ее за руку, и по шаткой лестнице они взобрались наверх.
– Надеюсь, бургомистр придет не скоро.
– Сегодня как раз такой день, когда от волшебных ягод появляются волшебные дети.
– У нее будут золотые волосы, как у тебя, – шептал Франц, закручивая на палец тугое колечко кудрей.
– Мы назовем ее Туанон, – вздыхала Резль. – Туанон Златовласка. Ее жизнь будет полна приключений…
– Опасных приключений…
– Но все кончится хорошо…
Замок в двери тягуче заскрипел и лязгнул.
– Че-ерт! – выдохнули оба.
Бургомистра не потребовалось. В амбар тревожной гурьбой, восклицая: «Ваше Величество! Ваше Величество!» – ввалились придворные, недавние спутники Резль и Франца. Августейшим пленникам пришлось поторопиться, чтоб привести свою одежду в порядок и вытащить солому из волос. Насмерть перепуганный старик-виноградарь был затерт у дверей.
– Не бойся, – королева смерила его долгим насмешливым взглядом. – Я прикажу поставить у твоей межи мраморный обелиск с надписью: «Здесь в лето 1762 января 2 дня Их Величества Мария-Терезия и Франц Лотарингский были посажены под замок за воровство винограда».
Несмотря на теплый день, на монархов накинули еще по одному плащу, полагая, что пребывание в крестьянском сарае уже само по себе большое испытание. Однако Резль была довольна, она обожала приключения, которые хорошо кончаются. Ванна с тонизирующей альпийской солью, чашечка горячего шоколада, мягкое полотенце из овечьей шерсти – все это грезилось императрице-королеве на пути домой.
Однако обершталмейстер сообщил ей, что канцлер уже протоптал под дверью ее кабинета борозду в паркете. Резль оценила шутку, Кауниц действительно напоминал упитанного кабанчика с воинственно торчащими клыками и в случае надобности мог рыть копытами землю.
– Извини, Франц, но, кажется, граф Венцель Антон нашел мне дело.
– Ничего, – кивнул король. – Я пойду приму ванну, прикажу готовить шоколад и буду ждать тебя в диванной.
«Почему ему всегда можно то, чего нельзя мне? – с тоской думала императрица. – Счастливый бездельник!»
Король засвистел себе под нос: «А вот и до Кауница добежали вести!» Все опять сделалось без его участия. Он сунул руки в карманы и задрал полы прогулочного камзолы вверх. Ему под пальцы попалась маленькая неспелая виноградина, упавшая, вероятно, с кисти, которую он протягивал жене. «Милая Резль, кажется, в ближайшее время тебе придется сильно попотеть. Кое-кто на театре военных действий расхотел рвать для тебя виноград, подставляясь под пули прусских огородников!»
Вчера Франц получил шифровку от Кейзерлинга. Резидент всегда слуга двух господ. У него есть официальные и неофициальные начальники, и вторых он должен успеть обслужить раньше первых, но так, чтоб первые ничего не заметили. Кейзерлинг это умел, Эстергази нет. Поэтому Франц ценил одного и презирал другого. Он еще утром до прогулки знал об измене русских и хотел, чтоб у Резль хорошенько проветрилась голова, прежде чем на нее обрушится сокрушительная новость. Он хотел, чтоб ей было весело и просил у Бога одно короткое приключение, после которого императрице все опасности мира покажутся пустяками.
Солнце чертило пятнистые узоры на дубовом паркете, день был прекрасен, а Франц-простак с чувством исполненного долга направлялся пить кофе.