– Ваше стремление, Миша и Костя, поменять место жительства и работы именно сейчас, тот же следователь Жуканов, может расценить, как попытку не только найти преступника, но и совершить над ним самосуд,– терпеливо пояснил Розов. – Вы, проще говоря, заинтересованные лица. Но это далеко не всё, в чём можно будет обвинить и вас, и заодно меня.
– Тупая формальность! Мне вот, например, уже некуда ехать,– сообщил Константин.– Моя жена снюхалась с каким-то предпринимателем-пекарем. Я с ней уже развёлся… почти. Сына жаль, с ней остался. А что поделать?
– Понятно, – заметил Анатолий с сочувствием. – От такого случая никто не застрахован. Может быть, для тебя, Костя, это не беда, а радость.
– Ни сказать, чтобы великая радость, но и беда не очень большая,– нервно засмеялся Константин.– Но пока не могу забыть, прямо скажем, эту стерву. Возможно, привычка. Как-никак, семь лет вместе прожили. Сына вот народили…
– А мне ещё проще. Меня ничто и нигде не держит. Даже особо и вспомнить не о чем,– Михаил был симпатичней и стройней своего старшего брата. Такой же широкий лоб, светло-серые волосы на голове, тёмно-синие глаза, но черты лица, так сказать, более правильные.– Меня на моей работе сократили. Квартиру свою продал. С работой рассчитался и приехал сюда, чтобы жить рядом с матерью. Но приехал, когда беда случилась… Так совпало. Я, к счастью, не женат.
Не трудно было понять, что эти двое, в буквальном смысле слова, настаивают на том, чтобы он принял их, далёких от сыскной и следовательской сфер деятельности, к себе… на работу. Что-то почти из области фантастики.
Их можно было понять. Верх над ними взяло, если не чувство мести, то возмездия.
– Что ж, давайте, посидим, поговорим немного, – сказал Розов. – Обсудим все возможные варианты вашего сотрудничества со мной.
Розов во время беседы с братьями не стал особо с ними спорить. Пусть помогают, внештатно и негласно. Если срочно надо будет, то они ему позвонят. Сейчас «мобильники» даже у последних бомжей имеются… трофейные. Да в офисе действует и стационарный телефон… Проблемы в этом плане исключены. Можно будет иногда и встречаться.
В своём служебном, довольно просторном кабинете Жуканов вёл допрос студентки. На столе лежала вызывающе открытая с бумагами и казацкая сабля – орудие преступления, конкретно, убийства, ещё и миниатюрный диктофон. Надёжный аппарат нагружал свои огромные кладовые, забитые чужими, всякими и разными голосами: робкими, нахальными, зычными, злыми, добрыми, слабыми, невнятными… Студентка слова произносила чётко, но не без волнения.
Признаться, она боялась этого наглого следователя из специального отдела при окружной прокуратуре. Девушка не доверяла ему и видела, что имеет дело нее только с дилетантом, но и наглым, бесцеремонным и самоуверенным человеком.
– Ты знаешь, девочка… Лида, – выключая диктофон, слащаво сказал Жуканов,– всё, что ты мне сейчас поведала, я уже слышал от твоего друга: как ты с ним там встречалась, со своим Васей в заброшенном старинном доме и занималась с ним развратом…
– Не развратом! Я всё рассказывала, Игорь Васильевич. Мы нашли саблю в дымоходной трубе. Потом сдали её в музей.
– Это я от тебя уже слышал.
Жуканов резко встал из-за стола и грубо схватил Лиду за подбородок:
– Вот, что, деточка, не темни! Не советую! Ты всё видела! Рассказывай! Не тушуйся очень. Твоему Васе много не дадут. Ясно, он за тебя заступился, приревновал к пьяному мужику и рубанул его саблей. Всё случилось в состоянии аффекта. На почве ревности!
– Это не правда! – Лида оттолкнула его руку.– На месте преступления нас не было и не могло быть!
– Даже не могло быть? Ну-ну. Знаешь, птенчик, если надо, и следы там ваши появятся, в овраге. Убить вы могли его и не там, – Жуканов улыбнулся. – Ну, давай, по-другому. Я уверен, что вы с Васей видели того человека, который сбросил в трубу эту саблю.
Лида вздрогнула, но взяла себя в руки. Она, в который раз пояснила, что в такой темноте ничего нельзя увидеть.
Ведь на эфес сабли Вася наткнулся рукой. Случайно. Там, в трубе, имелся большой разлом. Кирпичи выворочены…
– Пожалуй, ты права. Вот, как-нибудь, ночью, в двенадцать часов, по темноте приходи в развалины, проведём с тобой следственный эксперимент. Когда надо будет, я тебя в твоём общежитии найду.
– Что ж за эксперимент такой? Вдвоём, ночью. Мы ведь там уже были с вами, всё рассказывали и показывали.
– А ты не совсем дура,– громко засмеялся Жуканов, – не совсем. Ты понимаешь, родственникам погибшего и мне нужен преступник. Я его почти нашёл. В общем, хочу с тобой поближе познакомиться. Всё зачтётся твоему Васе и тебе, как соучастнице, как подельнику… Я думаю, ты согласна. Я не бабник. На первую встречную девку не введусь. Заодно ещё раз посмотрим на развалины дома. Может, что-то и выплывет.
– Конечно,– отрешенным голосом ответила Лида,– я приду.
– Вот и славно. Сама понимаешь, вдруг мне понравишься. Тогда, чем чёрт не шутит, может, и поженимся. А Вася твой, считай, уже зек. Но я могу, я многое могу… Пусть хоть парень на свободе погуляет, если он… не убивал. И без фокусов. Сама понимаешь, я всегда могу отказаться от того, о чём сейчас тебе, в принципе, и не говорил.
– Вы страшный человек, Игорь Васильевич. Но рискуете…
– Я знаю о своих недостатках. Не ангел. У меня такая профессия – рисковать. А работаю честно. Стою на страже правопорядка. Значит, договорились, Лида. В ближайшее время я дам тебе знать о точном времени и месте нашей встречи.
Если бы всё это слышал ревнивый Вася, ожидающий Лиду перед самым кабинетом следователя, то он тут же бы заступился за свою подругу, применив грубую физическую силу – и наломал бы дров.
Но студент находился в неведении, что упрощало его судьбу, ибо даже в камере предварительного заключения держать его пока не имелось причин. Жуканов, хоть и был дураком, но продуманным. Что называется, олух, но не в полном объёме.
Мощная и, в сущности, повелевающая над человечеством цивилизация Великих Элементалов дала Цепину не только, фактически, огромную власть над людьми, но большие возможности. Он мог управлять стихиями, причём, так, чтобы они уносили на тот свет порой не тысячи, а десятки, а то и сотни тысяч человеческих жизней. Чисто интуитивно он получал информацию, где, когда и в каком районе земного шара надо было начать землетрясение, пожар или наводнение, возродить ураган или цунами.
Царю Успения достаточно было представить, как что-либо будет происходить и последствия этого, и механизм начинал действовать. Комитету Надзора Цивилизации Великих Элементалов над Землёй руководить стихийными бедствиями без посредника, в данном случае Цепина, было бы не так просто, даже с учётом того, что уровень этого «гуманоидного пласта» находился на очень высоком Космическом Уровне.
Пришлось бы всякий раз для проведения, по сути, ежеминутной работы по чёткому, планомерному и постоянному уничтожению (перераспределению энергии) человечества сразу нескольким десяткам Великих Элеменнталов переходить из «разряженных» оболочек в «плотные».
Полномочным представителем и, считай, владыкой над Землёй и людьми был так же и Цепин, Великий Элементал, но рождённый человеком. К нему постоянно через «чип-рубашку» шла необходимая информация, в которых содержались определённые планы-задачи. Григорий Матвеевич, обладая огромными, нечеловеческими возможностями и способностями, повелевал над стихиями, делал их, по сути, управляемыми.
Представители человечества, даже считающие себя большими учеными, и в области «непознаваемого», и «невидимого» предположить не могли, что такие эвтаназитёры, меняя друг друга в земной обители, присутствуют на планете постоянно. Кроме того, они не могли знать, что ураганы, ветры, бури, пожары, наводнения – это не просто живые и разумные существа, но и мощные сути, представляющие цивилизацию Стихий.
Как раз, она, напрямую подчинялась Великим Элементалам. С помощью их, через Цепина, в иные миры отправлялись именно те живые существа разных типов и видов, которым по Господнему Плану было суждено покинуть, конкретно, данный земной мир. Каждому существу, явлению или условно неодушевлённому предмету предстоит перейти в другую обитедь, именно, в тот условный временной момент, в который им предназначалось это сделать.
Как говориться, расчёт «тонкий», но планомерный. Хаос не допустим. Ведь любой осенний лист или снежинка упадёт на землю именно тогда, когда ей это будет позволено и, причём, в то место, туда, куда им дано упасть… в точности до микромикронов. В «движении без движения» ничего не бывает случайного.
Во власти Царя Успения, в сущности, под началом Великих Элементалов, находилась и более чем разумная цивилизация Болезней. Борьба со многими из них не приносила никаких результатов. По расчётам и планам Цепина в самое ближайшее время на Землю явятся ещё четыре вида неизлечимых заболеваний. Надо же ведь постоянно и активно помогать людям покидать земной мир.
Если и какие-то сдвиги по лечению недугов имелись в этом направлении, благодаря стараниям «сердобольной» цивилизации Творцов, то болезни начинали мутировать, приобретать другие формы. Управлял ими тоже крановщик и одновременно Царь Успения Григорий Матвеевич Цепин.
Зачастую десятки тысяч земных медиков становились, в принципе, явными помощниками смерти, не по собственному разгильдяйству или незнанию, а по мысленному сигналу Цепина. Общался он со специальным Комитетом Великих Элементалов с помощью самых и разных «тонких» вибраций, прекрасно их принимал и понимал. В нужный, обусловленный срок, как говориться, он материализовал полученную информацию и указания. Впрочём, по большому счёту всё материально и ни мертво.
«Но всякое земное существо,– подумал Цепин, мысленно «командируя», посылая в одну из африканских стран болезнь, очень похожую на оспу, – появляясь в этом мире, уже обречено, потому что явилось сюда в «тяжёлой», не совершенной физической оболочке, в скафандре, который предстоит… сбросить. Чем раньше, тем лучше. Не мне, решать, кому и когда. Но действовать, именно, мне, Царю Успения».
Два дня прошло с тех пор, как Розов в последний раз видел похитителя собак Шуру Брикова. Дел у сыщика было по горло, но он свято помнил, что обещал помочь как-то устроить жизнь обездоленному и несчастному Вороньему Глазу. Но разве всех согреешь.
«Никто и ни в чём не виноват,– так сказал бы Эвтаназитёр,– ибо я чужими руками и действиями многих земных цивилизаций «командирую» отсюда в другие миры, по сути, уже лишних людей, отбывших здесь свой положенный срок».
Правда, иначе думал Розов. Он считал, что все на Земле надо стараться нормально, ибо тот же Христос не разделял людей на… сорта, как это делается нынче.
Но, к счастью, его беспокойства о Шуре Брикове были напрасными: молодой бич существовал теперь, как нельзя лучше. Сердобольная Анисимовна не просто приютила у себя в квартире, но крепко привязалась к бомжу, не знающему ни родственной любви и заботы, ни нормальных человеческих отношений. Тот, кто первым произнёс изречение, желая подвергнуть наше не совсем совершенное общество справедливой критике, что человек человеку – волк, был наивен или, попросту… глуповат.
Прежде чем родить «бессмертный» афоризм, написать «грамотный» стишок, черкануть душещипательный романчик, стоит не только хорошо знать предмет своего описания, но понимать самому, что ты хочешь сказать. Хорошие бы, если бы мы жили, как волки, ибо они заботятся друг о друге: о старом, о малом. Там целая философия выживания и довольно добрых отношений. Да и человеку волк относится, вполне, нормально. Истории о жестоких и беспощадных «серых разбойниках» настолько не правдоподобны и гиперболизированы, что диву даёшься…
Вот медведь или одичавшая собака, те опасны и не предсказуемы, как человек, чья «духовная» и «душевная» жизненная программа направлена на уничтожение себе подобных… ни мытьём, так катаньем.
Одним словом, отношения между Анисимовной и Шурой Бриковым сложились самые добрые. На то имелась веская причина. Очень похож был Вороний Глаз внешне на внука старухи, который погиб на втором году службы, находясь в рядах Российской Армии, в одной из горячих точек страны. Его не просто убили… Очень долго издевались над раненым – сначала отрезали нос, потом уши, выкололи глаза…
Предала земле своего внука Анисимовна сама лично. Да и похоронила не бедно, деньжата водились. Что там было хоронить? Это были куски мяса, выловленные добрыми людьми в грязной канаве.
Родители внука Анисимовны, торчащие в далёкой и нелепой эмиграции, в Аргентине, не смогли прилететь на похороны сына. То ли денег не нашлось, то ли помешали какие-то причины… Впрочем, какой во всём этом смысл?! Молодого, красивого, черноволосого парня не вернёшь. Ему бы по знакомым ходить с бутылкой пива да девичьи головы баламутить, а он…
Вспомнил Розов недавний разговор с Цепиным. Если хоть небольшая часть из того, что Григорий Матвеевич говорил ему, можно посчитать относительной истиной, то явно, никто и ни в чём не виноват. Страдать и уходить в иные миры людям предписано Высшими Силами. Получается, что по «доброму» повелению Григория Матвеевича пролилась кровь невинных людей во многих уголках земного шара.
Умудрился Шура Бриков найти себе работу, пусть с невысокой зарплатой, но зато, пока не имея паспорта. Не было и трудовой книжки. Старуха Погалева, добрая душа, поставила перед собой задачу – сделать из Шуры человека, привести в порядок все его документы и прописать на своей жилплощади, в приватизированной ей, двухкомнатной квартире, вместо погибшего внука. Видать, в этом и заключалась её «историческая миссия» – помочь выжить на этом свете Вороньему Глазу.
Значит, для других миров они, оба, ещё не совсем «созрели». Но тут невозможно что-либо предполагать. Ей за семьдесят лет, но она была довольно ещё крепкой для своих лет женщиной. Правда, рыхловатая и не очень-то моложавая на вид. Но энергии и силушки и энергии и силушки у старушки хватало. Любая молодая баба позавидовала бы… Не зря же Анисимовна почти всю жизнь проработала упаковщицей готовой продукции на местном кафельном заводе, пока он, что называется, не крякнул.
Простоять у конвейера даже одну ночную смену, не только простоять, а шевелить руками, действовать ими – не каждому дано.
Не поленилась Луиза Анисимовна и позвонила в офис Розову и откровенно рассказала обо всём сыщику… по телефону. Женщины обожают «висеть на конце провода». Редко какая из них давала обет молчания. Старушка и сообщила, что у Шуры всё складывалась хорошо. Действительно, не знаешь, где найдёшь, а где – потеряешь.
Дело об убийстве Арефина частенько приводило Розова в растерянность, от того и гнездились в его мозгу странные мысли. На уровне самой страшной фантастики. Очень просто свершённое злодейство, но не мотивированное. Впрочем, скорей всего, мотив был. Причина, разумеется, имелась. Только пока следов не найти. И откуда же взялась эта казацкая сабля? Не из печной же трубы? Где-то ведь она до этого лежала. Анатолий не сомневался, что сейчас у Жуканова на руках гораздо больше козырей, чем у него.
Но Розов помнил, что на кожаном лоскуте, спрятанном в ручке сабли, чёрно краской была написана его фамилия, имя и отчество. Как и каким образом, такое могло произойти? Тут надо искать самый реальный ответ произошедшего, не опираясь на мистику и эзотерику. Всё ясно. Григорий Матвеевич – большой шутник и ловкий фокусник.
Так Розов и не понял, каким образом, например, Цепин, как бы, извлёк из… воздуха пачку денег. Солидная, существенная сумма. Возможно, абсолютно незаметно этот энергичный старик подменил кожаный лоскут другим, похожим на тот, что находился под верхней частью эфеса сабли, с заранее заготовленной надписью.
Царь Успения мог предполагать, что Розов оставит лоскут, возможную улику или «зацепку», себе… не удержится. Значит, он знал, что именно там спрятан кусочек кожи, но без надписи. Но если он об этом знал, то получается, что Цепин что-то известно о трагической смерти Арефина или сам является… убийцей. Но зачем? Именно, в этом и стоит разобраться.
А все эти сказки, которые он рассказывал Розову, только для того, чтобы у него, Розова, «крыша поехала». Вот он настоящий и прямой убийца своего друга – Лепин!
– Балбес ты, Толя,– прочитав на расстоянии мысли Розова, вслух, по сути, сам себе сказал Царь Успения.– Но ты в таком раскладе не виноват. Давит в тебе твоего будущего Великого Элементала, а ныне подростка жестокий, могучий и «справедливый» Фобостиянин. Я отправить его в Мир Каменных Существ я пока его не могу. Не поступало такого распоряжения, значит, и время не пришло.
Цепин прошёл на кухню, достал бутылку с водкой, налил себе в стакан. Выпил, закусив куском сыра. Всё человеческое ему, Великому Элементалу в человеческом облике и на самом деле было не чуждо. Ведь он был ещё и человеком. Тут земная обитель, то есть данная её форма в определённой категории состояния, диктовала Григорию Матвеевичу свою волю. Он, как и все, по земным понятиям и «правилам» был, что называется, смертен. Кроме того, считался законопослушным гражданином, работал, не являлся бичом и бомжем.
Он отправился в прихожу заем, чтобы отворить входную дверь, зная, что сейчас к нему придёт не чаёвничать, а по делу, и с самыми серьёзными претензиями и обвинениями Розов, и скажет:
– Я пришёл к выводу, что, как ни печально, а ты, Григорий Матвеевич, убийца Арефина.
Всё так и произошло. Подал свой резкий голос звонок в квартиру. Вошёл, недовольный и с очень озабоченным видом, Розов, именно то и сказал, что ожидал услышать от него Эвтаназитёр. Анатолий, не разуваясь, прошёл в комнату, сел на диван и закурил и произнёс:
– Так что будем делать, Григорий Матвеевич?
– Ничего, кроме того, что начнём изучать существо в человеческом «скафандре», научившимся мыслить только ортодоксально. Никак иначе. Будем смотреть и недоумевать.
– В то, что ты, Григорий Матвеевич, добрый и всемогущий джин, я, прости меня, не верю. Все твои фокусы объясняются тем, что ты в курсе того, что произошло там, в овраге.
– Если бы это было так, то я не стал бы обращаться к тебе… Впрочем, конечно же, вру. Но неумышленно. По определённым причинам мой контакт с тобой должен был произойти всё равно. Почему именно с тобой? Считай, что судьба… От неё не уйти и, по большому счёту, её не изменить.
– Я помню, что я – наследник крановщика. Полнейшая чушь!
– Пока это лишь предположение. Запомни, что только полные недоумки – творцы своей судьбы. Кстати, все джины относятся к цивилизации Стихий, которая, по долгу службы, мне подвластна.
– Напрасно ты иронизируешь, Григорий Матвеевич. Дело очень серьёзное.
– Толя, я хочу продолжить свою мысль и определённо заявить, что, если дураки существуют на Земле-матушке, значит, так угодно Богу. Они, вероятно, потому и дураки, что… просто не готовы находиться в разуме.
– Сказать можно всё…
– Я в курсе того, что ты держишь связь с криминалистом Фёдором Крыловым. Но вот, почему-то, забыл поинтересоваться, имеются ли там, в овраге, следы от моих ботинок. А их ведь там нет. Я уже имел возможность встречаться со следователем Игорем Жукановым, человеком, созданным Господом для земного… греха.
– Тогда я, вообще, ничего не понимаю,– Анатолий достал из кармана пиджака носовой платок и вытер им лоб. – Но если взять за истину твою версию, что сначала убили тебя, Григорий Матвеевич, потом сдвинулось время, исчезли следы… Получается, что я…
– В такие дебри тебе пока, Толя, лезть не следует. Твоя задача найти убийцу. Не забывай, что я ещё и крановщик. Специальной службе Цивилизации Творцов меня, как бы, удалось убить… поэтому, что произошло со мной в овраге, не помню. Скорей всего, не они, а Великие Элементаоы стёрли эту часть моей памяти.
– Правильно. Если время сдвинулось, как и твой головной мозг, – саркастично заметил Розов, – то реальными можно считать только те события, которые зафиксированы… свидетелями. Тебя, получается, Григорий Матвеевич, считай, не убили.
– Вот видишь, значит, ты не совсем дурак, – сказал Цепин.– Этого я не учёл. В данной земной субстанции возможен только один вариант любой ситуации, тот который, как бы реален. В принципе, ведь всё иллюзия. Все мы живём всегда и везде, а в данном случае, только на ничтожное мгновение подключены к земной частичке бесконечной Жизни. Но радует то, что Цивилизация Творцов считает меня мёртвым, что им удалось убрать… злодея. Но недолго они будут «дремать». Значит, скоро придёт время меня менять.
– Если я начну понимать тебя, Григорий Матвеевич, то меня перестанут понимать другие. А мне это не надо.
– Ты, Анатолий, уже почти начинаешь понимать меня, старого крановщика. Не зря же ты запросто, почти сразу же, стал обращаться ко мне на «ты». Я говорю не в укор. Мне такие взаимоотношения нравятся, да и так должно быть среди своих.
– Сам не знаю, как это произошло,– Розов потушил окурок об дно пепельницы.– Как я понял, Цивилизация Творцов, гораздо слабее и менее развита, чем Великие Элементалы.
– Нельзя сказать, что кто-то больше развит, а кто-то меньше, – Эвтаназитёр сбегал на кухню и вернулся оттуда с бутылкой водки, двумя стаканами и куском варёной колбасы.– Давай выпьем! И я тебе расскажу, кто такие Творцы.
Цепин разлил часть спиртного по стаканам, и они выпили. Анатолий выпил. Он никак не хотел верить в ту белиберду, которую нёс старый крановщик, но, почему-то, верилось… или почти верилось.
Царь Успения начал с того, что подчеркнул важность и необходимость существования Цивилизации Творцов, всегда существующей во всех Сферах Бесконечных Миров, как бы, растянутых в Беспредельности Мироздания. Розов не преминул заметить, что недавно один из наших учёных доказал, что Вселенная расширяется.
– Задница у него расширяется. Ему эта дезинформация, как раз, подкинута Свыше… Творцами,– пояснил Эвтаназитёр.– Они просто через этого учёного-ортодокса формируют новый мир, в котором, в условно замкнутой сфере, такое возможно. Но в целом, по понятиям и законам Мироздания, это бред. Но для определённого мира, где разумные существа ничего не видят дальше собственного носа, такое возможно. Всё возможно, что дано представить. У Господа не много, а бесконечное количество обителей…
Из всего услышанного Розов понял, что вселенная, тем более Мироздание, не могло само возродиться из какого-то «первоначального атома». Кто так утверждает, то никак не может понять, «в силу своего хронического узколобия», что эта «мельчайшая» частица «в глубине своей» беспредельна и всегда… существовала.
Создал её Господь, который всегда и везде есть. Шутник, который пытается теперь доказать, что мир не четырёхмерный, а уже, слава богу… пятимерный, не дружит с собственной головой. «Да ему и не надо. На хлеб денег хватает – и ладно».
Даже условно взятую точку или линию нельзя считать одномерной. Их объём заключён в их же реальной, так сказать, кубической глубине. Далее идёт несусветная чушь о… многомерности. Там и вторая «мера» – плоскость, и третья – кубическая… К ней «умники» добавляют и время, как меру, не понимая, что времени, как такового в мирозданческом плане не существует, что всё заключено только в Вечном Настоящем. Наконец-то, нашли они и пятое измерение, так называемые, тёмные образования во Вселенной или светлые…
«Всё вечно и беспредельно,– очень просто сказал Царь Успения,– поэтому даже и не многомерно, а имеет бесконечное количество измерений, суть которых невозможно постичь «дежурному» человеческому разуму. Или, вообще, не стоит вести речи о каких-то там четырёх – и пятимерностях».
Что касается Творцов, то, как понял Розов, дают идею довольно большому количеству людей с помощью среднечастотных вибраций, но почти на ментальном уровне. Это не просто сигнал к созданию новых симфоний, живописных полотен, технических конструкций, философских идей и прочего… Таким образом, собираются, моделируются новые миры. Возможно, что здесь идёт и просто напоминание об их существовании. Все обители одновременны и похожи друг на друга и не похожи…
По понятиям земных условно мыслящих существ, один – «лучше», другой – «хуже». Присвоение чужой идеи (плагиат и компиляция) – большой грех даже по законам Мироздания и ведёт очень «изворотливого» и «предприимчивого» перехватчика, по сути, вора, не только к собственному уничтожению, но к смерти и тяжёлым болезням его родных и близких. На семь поколений вперёд.
Пусть в данной субстанции Земли никому и ничего не принадлежит, даётся только напрокат, но даётся конкретному лицу… Значит, с определённой целью. Тот, кто позаимствовал сотворённое другим человеком, по сути, не переместил новый созданный мир, куда и как, а попытался… убить мысль.
Это уже такого уровня эвтаназия, которая подчинена существам более высшего порядка, чем даже Великие Элементалы. Что касается мыслей, слов, намерений, поступков и прочих не видимых явлений, то они не столько явления, сколько разумные существа, стоящие на службе очень многих цивилизаций и даже «промежуточных» состояний материи.
Они так же оказывают свои «добрые» и «злые» услуги представителям Человечества, которое пока ещё, выполняя роль особой мирозданческой зоны, никак не тянет на то, чтобы называться цивилизацией. Не только по причине очень развитой в людях программы уничтожения, но и по многим другим причинам.
Человеку, воспользовавшемуся идеей, которую напрямую не послали ему Творцы, не стоит умирать, то есть перемещаться из земного мира в любой иной. Этому негодяю надо существовать в данной обители, как можно дольше, ибо за гранью нашего мира его ничего хорошего не ждёт. Его негативная, потребительская и преступная энергия подвергнется таким жестоким испытаниям, каких здесь, уткнувшись носом в экран телевизора и попутно переписывая чужой роман, он и представить себе не в состоянии.
Кроме того, он потянет за собой и тех, кто помогал ему становиться, пусть по плану, но на путь космического преступления. Произойдёт, так называемое, падение целой группы существ.
Разумеется, к «великому греху» тех же плагиаторов подводят Великие Элементалы, ибо различного рода «заимствования», «использования» без ссылок на имя того, кто за это отвечает перед Космосом, присвоение, по сути, пленения живых существ, которые называются Идеями, это одна из самых эффективных и не очень бросающихся в глаза форм эвтаназии. Но мирозданческих элементалов, в частности, Эвтаназитёра не волнует, что произойдёт с подонками дальше.
Их задача спровоцировать материализацию того же плагиата, что бы, на полных основаниях, переместить часть «искры» существа, не прошедшего определённых экзамен, на более «низшую» ступень… И так везде и всюду… бесконечно, пока не обкатается. И снова – Беспредельность, но на других, более «высоких» уровнях. Одним словом, цивилизации Великих Элементалов тут, просто сказать, баламутит воду.
– Ты мне тут таких страшных вещей наговорил, Матвеевич, – скривил рот Анатолий, – что жутко сделалось. Одно радует. Я в воровстве не замечен и не собираюсь заново переписывать сказку Карло Коллоди о деревянном человечке на «свой» манер…
– У земном мире таких грязных случаев не сотни, а тысячи… Пока явные воры в почёте, нельзя человечество назвать цивилизацией. Но, может быть, нет тут большой вины проходимцев всех мастей и… скоростей, ибо их земная программа направлена не на созидание, а на уничтожение. Без эвтаназии никак не обойтись. Человек не совершенен и здесь, в данной земной субстанции, он – самый страшный и жестокий зверь.
– Тогда, по твоему мнению, «лечение смертью» тут оправдано.
– Нет тут никакого лечения смертью. Ни хрена ты не понимаешь, Толя. Чем меньше человек проживёт здесь, что называется, на раскорячку, даже, если богат, как крёз, тем быстрее он, может быть, переберётся в более совершенный мир. Существуют обители, где разумные существа живут, на самом деле, в равенстве, братстве, не воюют друг с другом, не устраивают уличных драк, не убивают… Но и там вопросы эвтаназии решают не они.
– Коммунизм, что ли?
– Нет, вторую бутылку водки пить не будем. Ты, Толя, уже заговариваешься. Причем здесь коммунизм? Не ломай себе голову над всем этим. Понимание… придёт. – Царь Успения разлил оставшуюся водку по стаканам.– Ищи пока убийцу. Я уверен, ты его найдёшь. Я знаю. Я сам бы… Но у меня осталось не так много условного земного времени. Мне надо будет двигаться… дальше.
Розов кивнул головой и выпил почти полстакана водки залпом. У него на душе стало легко и беззаботно, и, как ни странно, он, не то, что бы свято поверил Цепину, но проникся к нему если не любовью, то определённым уважением.
По залам краеведческого музея, который ещё называли в городе музеем отечественной истории, где под стеклом обзорных витрин и на стенах красовались среди других экспонатов и образцы холодного оружия – древние мечи, палаши, шпаги – ходил Розов. Он с большим и даже с нескрываемым интересом рассматривал кинжалы и секиры. Молчаливые и бесстрастные носители многих смертей безмятежно дремали в стенах музея.
В руках героя или подлеца они часто по чьему-то безжалостному приказу ставили крест на жизнях многих людей. Не важно, что время изменилось – и вчерашних героев объявили подлецами, а мерзавцев чуть ли не святыми… Суть в другом. Процесс эвтаназии на Земле, как и в России, не останавливался ни на минуту. Многочисленные помощники смерти, выслуживаясь перед своими начальниками и командирами, старательно уничтожали людей, объявленными врагами народа, отечества, всего человечества… Они, эти палачи и ведали, и не ведали, что творили.
Но свято верили, что они сами… не уязвимы и умрут в глубочайшей старости, устав от земной жизни. Но эти эвтаназитёры и не предполагали, и ныне не в состоянии понять того, что над палачами всегда имеются – палачи. К сожалению, люди, самые разные существа в человеческом образе, очень «сырой» и «низкосортный» материал. Из него, как говориться, ещё лепить и лепить… Только один Бог знает, из кого и что получится на отрезках бесконечной Жизни.
Вполне, возможно, что через многие тысячелетия какой-нибудь рецидивист Вася Петров на одной из самых «безжизненных» планет в созвездии Весов родится в теле огня или камня, вольётся в совершенно не понятную для человеческого рассудка цивилизацию. Никто не убьёт его, и он не обидит никакого существа, будет ни беден и ни богат, ни завистлив, ни агрессивен… Он будет таким, как все.
Когда существа относительно равны в своём социальном и материальном положении, только тогда они могут стать братьями… по духу. Стать братьями «по крови» – ничего не значит. И это принесёт ему частицу вселенского счастья и любви. Но это – только частица, ибо путь к совершенству не имеет предела.
За Розовым, постоянно поправляя очки, неотступно следовала молоденькая работница музея Клара.
– Скажите, Клара Ивановна, – повернулся к ней Анатолий, – а вот сабля, которая сейчас находится в следственном отделе окружной прокуратуре, она ценная.
– Как вам сказать, Анатолий Петрович. В принципе, всё имеет свою ценность. Но если выражаться просто, то это обычная казацкая сабля середины-конца девятнадцатого столетия. Правда, удивительно хорошо сохранилась.
Работник музея пояснила Анатолию, что сабля, в принципе, простая. Даже эфес ничем ни украшен. Таких, подобных ей, находится немало в музеях страны и даже не в выставочных залах, а в запасниках. Всё ведь на всеобщее обозрение буквально музеи выставить не в состоянии.
– А эту саблю мы приобрели у сдатчика за относительно дешёвую цену, – пояснила Клара Ивановна. – Не помню уже, сколько ему дали. Но не дорого… Это не в моей компетенции. Но мы обратили внимание на особое качество стали. Ржавчины практически нет. Так, кое-где, вкрапления. Она очень остра, даже время её не затупило.
– Значит, всё-таки, Клара Ивановна, она – ценная.
– Извините, Анатолий Петрович, вы ошибаетесь. Всё же, особой ценности она собой не представляет.
– Она стоит дорого потому, что этой саблей убили человека,– Розов был уверен, что после нанесённого визита Жуканова в музей эта информация уже не была тайной. – Вы ведь в курсе.
– Ах, боже мой! Неужели? Какое зверство. Ах! Да, вспомнила! Мне об этом следователь Жуканов говорил. Убийство – страшное преступление.
– Я тоже так считаю. А саблю вам вернут, как только виновные получат по заслугам. Я с вами, Клара Ивановна, прощаюсь. Может, и никогда не встретимся. Город большой.
– Жаль,– чистосердечно и чисто по-детски сказала Клара,– вы мне так понравились. Нет. Поймите меня правильно, вы понравились мне как умный собеседник. Знаете, я живу одна. У меня однокомнатная квартира. Моя собственная. Я бы вам так много рассказала… из истории холодного оружия. У вас ведь, Анатолий Петрович, есть свободное время?
– Нет,– неловко стал оправдываться Розов,– к сожалению, дел у меня под самую завязку.
– Да-да, я понимаю. Жена, дети…
– Ничего подобного у меня пока не имеется.
– В таком случае, я вам, как-нибудь, позвоню, Анатолий Петрович,– прямым текстом и довольно назойливо порадовала Розова сотрудница музея. – Правда, не удобно… Поймите правильно. Я хотела бы встретиться с вами, поговорить, можно об истории создания и применения огнестрельного оружия.
– Звоните, Клара Ивановна. Номер моего мобильного телефона, служебного и домашнего вы знаете. Они – на визитке. Лучше звоните ко мне домой. Возможно, вам ответит моя мама, если меня не застанете дома. Мы с ней вдвоём… в одной квартире. Живём дружно. Холодное оружие – это, наверное, очень интересно. До свидания!
– До свидания! Слышите, я не прощаюсь с вами. До свиданья!
Розов направился к выходу. Он прекрасно понимал, что приглянулся низкорослой, гармонично сложенной кареглазой брюнетке в больших супермодных очках. Но это его не радовало и не огорчало. Ему было всё равно.
Пока в жизни получалось так, что ни одна женская улыбка не заставала его врасплох, ни одна девичья судьба не притягивала. Разумеется, в ханжах и чистоплюях он не числился и, конечно же, обращал внимание на всё… прекрасное в дамах. Случалось, оставался у какой-нибудь длинноногой или широкогрудой особы, с вечера до утра.
Но навязчивым никогда не был и даже сторонился девиц, которые откровенное предлагали ему себя и занимались «любовью» чисто из-за спортивного интереса, для поднятия тонуса и для укрепления здоровья. Немало и таких встречалось, которые использовали своё тело в коммерческих целях.
Понятное дело, симпатии к тем, с кем сталкивала его судьба, даже и ненадолго, он иногда испытывал. Как же иначе можно сближаться с женщиной? Ведь даже дворовые псы… Впрочем, люди ведь – не собаки. Они в сексуальных отношениях пошли гораздо дальше. Клара чем-то, всё же, пришлась Анатолию по нраву, но не на столько, чтобы тут же отстраниться от дела по убийству Арефина и потерять голову.
Так получилось, что Розов значительно отставал в следствии по «мокрому» делу от Жуканова. Шёл следом за ним. Не потому, что был не таким мобильным, как следователь окружной прокуратуры. Нет. Анатолий пытался распутать клубок истинной причины преступления, состоящий из множества непонятных и неуловимых хитросплетений. Оставаясь в офисе детективного агентства наедине с собой, он искал, он мыслил. Со стороны могло показаться, что это ни какой не сыщик, а человек, скучающий от безделья.
Но между тем, ему пока даже некогда было нанять, хотя бы, одного помощника для дела, так называемого, филлера, для «висячки на хвосте». Средства у него для этого имелись, не густые, но всё же… Братья Арефины пока, ни каким образом, не могли и не должны были официально стать его подчинёнными.
А Жуканов окунулся в дело с головой до пят. По крайней мере, на месте не сидел и строил всё новые и новые версии, одна смешнее и невероятнее другой. Порой Игорь Васильевич, что называется, мёртвые факты накрепко приколачивал к живым людям. Когда Розов подходил к одной из строительных площадок частной строительной фирмы, то издали увидел Жуканова.
Анатолий, в стороне, терпеливо ожидал, не бросаясь ни кому в глаза, пока Игорёша освободит для него «поле боя». Розов понимал, что второй ходкой, после следователя прокуратуры, ему гораздо будет тяжелей добывать необходимую информацию. Впрочем, как сказать.
Издали Розов наблюдал за тем, как Жуканов беседовал то с одним, то с другим строителем. Отсюда, в доброй сотне метров от лейтенанта, Анатолий не слышал голосов из-за шума миксера-бетономешалки, грохота строительного крана… А Игорёша суетился и даже очень часто что-то не только записывал на свой цифровой диктофон, но и переспрашивал.
В одном месте, где был просыпан цемент, смоченный сегодняшним дождём, Жуканов очень внимательно рассматривал следы, достал для этих целей из небольшого футлярчика лупу. Ни дать, ни взять – клоун на арене цирка. Паясничает, смешит людей.
Даже на расстоянии было заметно, что Жуканов всем старался улыбаться. Это он-то? Ведь он ненавидит людей, считает себя выше всех… Значит, приперло. Он пожимал работягам руки, почти по-свойски, но не снисходительно, со строгостью… а брезгливо. Со стороны это было заметно. Лица строителей были хмурыми.
Ведь не дураки окончательные, понимали, с кем имеют дело, точнее, вынужденные тары-бары-растабары. И наконец-то, Анатолий дождался своей очереди, того момента, когда представитель серьёзной конкурирующей, а вместе с тем, дружественной фирмы, как говорится, взял руки в ноги, то есть сель за баранку своей «Вольво» и умчался.
Первым делом Розов направился в самой главной бытовке. Там встретил прораб участка и один из строителей, может быть, мастер или бригадир.
– Скрывать не буду,– поздоровавшись, с порога сказал Розов,– я у вас по причине убийства мастера Петра Фомича Арефина. Мне хотелось бы переговорить со стропальщиком Емельяновым, кажется, Егором Ниловичем.
– Точно. Егор Нилович, – подтвердил прораб, – но Емельянов – нормальный мужик. На… должность убийцы никак не тянет. Немного попивает. Но человек нормальный. Жену не так давно похоронил. Живёт вдвоём с дочерью. Она работает, вроде бы, продавщицей в каком-то магазине, и заочно учится в университете торговли.
– Убивать бы Арефина он не стал,– заметил присутствующий здесь строитель.– Они вместе на рыбалку ходили, по ягоды. В общем, общались, можно сказать, друзья. Наше частное или, там, акционерное строительное управление – одна сплочённая семья. Но я скажу, что тогда, в тот вечер… со стройки они ушли вдвоём. Обычно Емельянов уходил с Цепиным. Им домой – по пути. Но тут Егор пошёл с Петром. Факт, оба немного поддавшие.
– Они шли с работы и поддавшие? – прямо спросил Розов.
– Это не святые Пётр и Павел,– стал горячиться прораб, – это работяги. Может быть, от них немного фонило… Не знаю, не принюхивался. Мы меры по борьбе с пьянством и разгильдяйством принимаем, в финансовом плане… наказываем. Но если они и выпили, то дело своё знают. Люди уважаемые. Что касается Арефина, то он и мастером был хорошим и человеком.
В бытовку вошёл Емельянов, о котором только что шла речь. Розов заметил, что у стропальщика, в годах, изрядно подпорченное настроение. А в остальном – мужик как мужик. Низкорослый, крепкий, большерукий…
Вероятно, стоя за дверью, он слышал часть разговора, который происходил в бытовке.
– Я никого не убивал, – не очень любезно отчитался перед сыщиком Емельянов. – Ничего не знаю! До оврага мы с Петром дошли вместе, потом расстались.
– Говорите правду, Егор Нилович,– предупредил его Розов,– не надо лгать. То, что вы утверждаете, извините, лабуда. Вам следует рассказать всё, что помните о вашей последней встрече с Арефиным, и так неумело пытаетесь скрыть!
Прораб и строитель пытались урезонить Анатолия, давая ему понять, что напрасно он в чём-то подозревает Емельянова. Чтобы не вступать в ненужные дискуссии, совершенно не необязательные, Розов не стал никак реагировать на замечания начальника участка (он же и прораб) и строителя (выяснилось, что каменщика).
Анатолий понимал, что Жуканов уже измачалил строителей своими расспросами, потому и прораб нервничал. Похоже, что пройдёт совсем немного времени – и этот белобрысый сорока-сорокапятилетний мужик начнёт выражаться, так сказать, ненормативным русским языком, употреблять очень устойчивые фразеологические обороты, демонстрируя шикарные образцы отечественного мата.
Без него не может существовать современная стройка. Возможно, по этой причине, практически, и не существует.
Розов предложил выйти Емельянову из бытовки, чтобы немного побеседовать конфиденциально. Тот, кивнув головой, вышел из помещения наружу. За ним, пожав руки прорабу и каменщику, направился и Анатолий. Они сели на небольшую скамейку, стоящую на самом выходе за территорию строительного объекта.
– Ваше положение очень опасно, Егор Нилович,– предупредил Емельянова сыщик.– Через день-два к вам домой придут люди в форме полицейских. Одним словом, арестуют для дальнейших разборок. Даже не уголовный розыск, а конкретно вами займётся… прокуратура.
– Знаю! Я уже дал подписку о невыезде. Следователь, из ваших, на стройке шарахался.
– Жуканов? – спросил Анатолий, изображая удивление.
– Вроде бы.
– Вот вы должны ему всё и рассказать. Как было. Я постараюсь тоже присутствовать при вашей беседе.
– Я расскажу, но кто мне поверит? Кто?! – вспылил Емельянов.– Мне уже твой Жуканов нарисовал всё, что меня ожидает. Восемь лет строго режима… Это, если по малому счёту. А то могут и больше припаять, ни за что. Хорошо, что к стенке сейчас не ставят. А может, наоборот, плохо. Я смерти не боюсь. Понял? Мне и «вышка» нипочём. О дочке моей, Ларисе, ты заботиться будешь? Сам ещё… молокосос!
– Обожаю молоко, но повторяю, что положение ваше, Егор Нилович, не очень завидное,– терпеливо повторил Розов.– Допускаю, что вы – не убийца, но все улики против вас. Следы на месте преступления… И саблю вы в руках держали. Ведь держали же?
– Хватит! – закричал Емельянов. – Я уже это слышал! Стреляйте! Вешайте! Четвертуйте! Таких дураков, как я, судят и садят.
– Хорошо, – согласился Розов. – Желаете давать свои показания в прокуратуре, пожалуйста. Вероятно, без этого не обойтись. Тогда вопрос на отвлечённую тему. Ведь Цепин, Григорий Матвеевич, крановщик, тоже ваш друг. Что вы можете сказать об этом человеке?
– О человеке? Да какой это, к чёрту, человек? Это… сам Дьявол! Я ему такое не один раз говорил, причём, в глаза. Жаль, что он сейчас, как бы, приболел, а то я и при нём… всё бы высказал. Мне уже всё одно – пропадать ни за грош.
– Вы хотите сказать, Егор Нилович, что он, как-то, связан с убийством Арефина?
– Он здесь не причём! Зачем на него вешать чужие грехи? Но кому-то ведь я об этом должен сказать! А ты, человек молодой и рассудительный, и скажешь мне…
– Что я скажу?
– Сумасшедший я или нет?
Покоя Емельянову не давали события последних двух лет, особенно те моменты, когда очень активно проявлял свои «чудачества», нет, не покойный ныне Арефин. Тот был человеком, вполне, нормальным, не фантазёром. Всё больше и больше удивлял Егора Ниловича другой его друг, с которым вместе, считай, в одном дворе росли, Цепин.
Месяц назад отправились они вместе на рыбалку – ловить в одном из лесных озёр то ли леща, то ли окуня. Сложность поставленной задачи усугублялась тем, что на берегах этого, находящегося не так далеко от города, но в затерянных местах, водоёма оба они никогда не были. Кроме того, отправились они туда пешком после хорошего банкета, то есть пьянки.
У молодого бетонщика Александра Снегиря родилась дочь, и пацан закатил, в пятницу, после работы, такой пьяный праздник («ножки надо как следует обмыть»), что, по сути, среди ночи отправились они ловить рыбу довольно в тяжёлом состоянии.
Правда, поскольку Гриша Цепин, полуофициально и почти всеми строителями был признан не только классным гипнотизёром, предсказателем страшных природных и политических явлений, но и не плохим знахарём и врачевателем, Емельянов попросил его снять с себя страшную головную боль, то есть убрать последствия похмельного синдрома.
Попросил он друга, чтобы «башка не трещала», а состояние опьянения и «лихой весёлости» осталось. Цепин, приставив к одному из зданий, связку с бамбуковыми (телескопических не признавал) удочками к одному из зданий, положил ладонь ко лбу Егора ладонь – и боль головную, и слабость в теле, как рукой сняло. Себе что-то тоже прошептал под нос… для здоровья. Одним словом, остались пьяными, но крепкими и живыми.
Видимо, Цепин накануне выпил водки чуть более своего друга Емельянова и потому потерял бдительность и полный контроль над собой. По этой причине стал, что называется, чудить. Начались эти, его «закидоны», почти сразу же, как они вышли из дома Цепина. За ним, при полном снаряжении, перед самым утром и зашёл Емельянов. Ещё долго и терпеливо ожидал, пока Гриша отыщет снасти, соберёт продуктишки и нужную одежду… Разумеется, на дорогу немного выпили. У Григория Матвеевича имелась в холодильнике початая бутылка с водкой.
Когда они вышли на улицу, и Цепин привёл их физическое состояние своим «колдовством» в относительный порядок, Григорий твёрдо заявил: «Пойдём к лесу очень быстро и самой короткой дорогой». Передвигались, как показалось, Емельянову они с большой скоростью, во всяком случае, быстрее редких предутренних автомашин. Но такое ведь могло и просто показаться. Мало ли!
Но когда Гриша провёл Егора сквозь кирпичное пятиэтажное здание, Емельянов, в буквальном смысле слова, от страха и удивления чуть не обмочил штаны. Ведь юмор – это, когда делается смешно, но не жутко и дико.
Видавший в жизни всякое стропальщик Емельянов, пока ещё ничего не понимая, спокойно проходящий вслед за другом уже сквозь бетонные стены панельного девятиэтажного здания (чтобы сделать путь короче), всё-таки, спросил своего коллегу по работе: «Скажи, Гриша, мне показалось или мы на самом деле прошли на улицу Тарасова через три квартиры и даже видели, что в одной из них мирно совокупляется один мужик сразу с двумя бабами?..
«Одним словом, Гриша, у меня начинается белая горячка, – предположил Емельянов, – или мне всё это померещилось?». «Какая разница! – ответил Цепин. – Не обходить же нам это большое здание. Я утром сделаю так, что ты всё забудешь. А сейчас нам надо спешить к утреннему клёву».
Надо сразу сказать, что Григорий Матвеевич начисто забыл стереть из памяти друга то, что казалось, мягко говоря, Емельянову не совсем реальным и что, по его глубокому убеждению, может происходить только в самых кошмарных снах.
Он, Цепин, тогда ещё откровенно и с грустью сказал: «Я же, Егор, не виноват в том, что являюсь Великим Элементалом и Царём Успения. Могу, как бы, изменять, «уплотнять» и «разряжать» материю собственного и любого существа или предмета. Я очень многое могу, Егорушка. Я ведь – единственный и настоящий повелитель Земли и всего, что на ней существует. В моём теле живёт мощное существо. Но тебе не понять». «А в моём, Гриша, теле что живёт?». «В твоём? Одним словом, в предыдущей жизни ты тоже был здесь, но… кузнечиком, самцом. Да это без разницы. Кузнечиков я уважаю…».
– Тогда, конечно бы, слова Цепина о том, что во мне находится душа кузнечика,– признался Емельянов Розову,– я поднял бы на смех и урезонил Гришу, если бы эти, самые настоящие чудеса ни продолжались. Гриша был ещё очень пьян, и ему надо было оторваться в своих «закидонах»… по полной программе. И что ты мне прикажешь завтра, в прокуратуре, про это тоже рассказывать?
– Про это не стоит, Егор Нилович. Кстати, меня зовут Анатолий. Рассказывайте дальше про эту вашу… рыбалку. Поподробнее. В деле всё может пригодиться.
– Вряд ли, ибо Гриша, может быть, и сам чёрт, но не убийца. А я расскажу, чтобы у меня душа успокоилась…
И он продолжил свой рассказ.
Очень быстро Цепин и Емельянов оказались за городом. Шли уже к месту рыбной ловли через одно из новых кладбищ. Большей частью они молчали, и Емельянов всё думал и никак не мог понять, каким же непонятным образом он и Гриша двадцать минут тому назад прошли сквозь здание и даже не поцарапались о всякие там арматурины, да и сам бетон.
Кроме того, не очень ясно, каким образом они за полчаса отмотали добрые сорок-пятьдесят километров. Цепин ухмыльнулся и сказал: «Брось ты Егор о мелочах размышлять. Мне тебе объяснять некогда, что и как. Вот лично я думаю о рыбалке. Но не уверен, что мы в правильном направлении идём». «Я тоже, всю жизнь здесь прожил, а толком и не знаю, где здесь находится озеро. Да и на кладбище спросить-то абсолютно не у кого». «Вокруг столько всякого народу,– возразил Цепин,– а ты говоришь, что спросить не у кого. Вон, к примеру, поинтересуемся у Силямова». Под фотографией покойника именно такая фамилия и была выгравирована, ещё имя и отчество (Никодим Кагетович), даты рождения и смерти.
Цепин подошёл вплотную к памятнику и бесцеремонно постучал по нему кулаком. Земля под ногами зашевелилась, и на свет божий выбрался полуразложившийся труп огромного мужика в полуистлевшей одежде. Но как было назвать трупом существо, пусть с пустыми глазницами в черепе, с кусками полусгнившего мяса на лице, руках и теле, которое, пусть не так быстро, но передвигалось. Покойник спокойно сел рядом с ними на небольшую скамеечку и повернул свой череп в сторону Царя Успения.
Его вид говорил о том, что усопший полон ожидания, ему, разумеется, любопытно было знать, зачем его потревожил сам Великий Элементал. Что касается вида и состояния души Емельянова, то его лучше не описывать. Но надо сказать, что Егор Нилович крепился и даже пытался что-то произнести, но кроме «эы-э-э», ничего из его уст не вылетало. Любой может догадаться, что личное погружение в бездну шока, от ощущения глобального ужаса, никого ещё не радовало.
Каким-то образом, относительно придя в себя и, как бы, широко вытянув
зрачки глаз вперёд, он раболепно слушал мирную беседу цепина с покойным Силямовым.
– Никодим, мы вот тут с Егоркой на рыбалку собрались… на дальнее озеро. Может, лещей половим. Ты не подскажешь, как покороче туда пройти.
– Дай-ка, хозяин, закурить. А то, когда живые меня сюда приходят поминать, только водку на могиле жрут, – с обидой сказал Силямов. – Но ни одна собака даже пачки папирос ни принесёт. Они думают, что всё это шутки… Никто ведь из них не понимает, что без папирос курящему хреновато.
Понимающе кивнув головой, Цепин протянул покойнику папиросу, и та загорелась, то есть подкурилась, сама собой. Покойник жадно затянулся дымом и со знанием дела, с удовлетворением, изрёк:
– Питерский табачок.
– А то какой же. Неужели ты думаешь, Никодим, что сам Царь Успения будет курить сигареты «Парламент», который производят граждане из Ближнего Зарубежья в подвалах старых кирпичных домов дальнего Подмосковья? Ты мне лучше скажи, как и куда нам идти. Знаешь?
– Когда я, помнится, был жив, – ответил покойник, почесав подбородок, лишённый кожи и мяса, в буквальном смысле слова, костяшками пальцев, – озеро находилось на северо-востоке от нашего города, да и от кладбища. Но туда вам пешком… надо четыреста километров топать. Но для тебя-то это, Григорий Матвеевич, не проблема.
– Оно верно, не проблема,– подтвердил Эвтаназитёр. – Уж, как-нибудь, доберёмся. А папиросы у тебя, «Беломорканал» всегда на могиле будут. Я намерен тебе всегда из… пространства выделять их или запрограммирую кого-нибудь. Пусть каждый день к тебе сюда с куревом приезжает. Две пачки на сутки. Много нельзя. Вредно для… здоровья.
– Ты прямо юморист телевизионный. Какое может быть у мёртвого здоровье?
– Вот ты, Никодим, умер, а так и остался на низком… земном уровне. Здоровье – везде нужно. В твоём теле, в могиле, осталось не так много элементалов. А сам-то ты… уже не здесь. Частично, конечно, это ты, но… Но ты, так сказать, основной, уже в другом месте… родился. Хоть в каком виде и где, знаешь?
– Обижаешь! Конечно, я в курсе, – вздохнул Силямов.– Но ничего хорошего. Опять я на свет появился в виде… пацана, в семье работяги и, снова, понимаешь, в России. Это снова придётся, когда вырасту, горбатиться за копейки.
– Ничего, ничего, Никодим, – успокоил его Цепин, – кого Господь любит, того, понимаешь, испытанию серьёзному подвергает. Хотя, кто знает. Может, выучишься. В обойму попадёшь, станешь… миллионером каким-нибудь или большим депутатом.
– Ну, уж нет! Это позор какой! Все, как люди, живут примерно одинаково. А я, понимаешь, пузо вперёд и говорю всем: «Смотрите, какой я особенный… пряник!». Стыдно! Лучше тогда уже всех элементалов из своего младенческого тела сюда призову и вампиром стану.
– Ты мне это брось! – погрозил пальцем Царь Успения.– Чего людей-то пугать? Убивать – другое дело… Это надо в разные миры стремиться. Впрочем, что это я. Ты, Никодим, меня тут не экзаменуй! Я всё знаю. Для того, чтобы попасть в цивилизацию Вампиров или даже Ликантропов, надо, как бы, это сказать получить туда… направление Свыше. Так что, лежи и… кури. В общем, отдыхай, Никодим Кагетович.
Покойник, в буквальном смысле слова, провалился сквозь землю… в могилу. Эвтаназитёр глянул на своего попутчика и друга, отчаянно распластавшегося на соседней могиле.
«Ещё и на рыбалку-то ни сходили, а ты уже устал, Егорушка, – с укоризной заметил Эвтаназитёр, наблюдая за тем, как Емельянов, в ужасе озирается по сторонам. – Плохо, я тебе доложу, что ты в предрассудки веришь. Тут всё у нас… по науке».
– Если я сейчас, Гриша, ни выпью водки, – чистосердечно признался Емельянов, – то… концы отдам. И у тебя в активе будет ещё один труп.
– Давай выпьем,– согласился с предложением Эвтаназитёр и протянул ладонь правой руки в сторону местного пригородного магазинчика. На ладонь ему, неизвестно откуда, «упала» бутылка с водкой. – Вроде, не «палёнка». Натуральный продукт. Развязывай свой рюкзак. У тебя там, Егор, кружка железная имеется и мясо варёное. А я пока Никодима из могилы позову. Втроём, оно, приятней пьётся.
– Нет!!! – завопил Емельянов. – Лучше я домой пойду! Я из одной кружки со скелетом пить… брезгую…
– Странный ты какой-то, ну, нет – так нет. Я понимаю, что у некоторых людей друг к другу антипатии возникают, даже без особых на то причин.
Свою порцию водки Емельянов выпивал, яростно стуча об железо вставными зубами, и ему ничего лучшего не вспоминалось, кроме тётки из телевизионной рекламы, которая утверждала, что, приклеив искусственные челюсти к дёснам, она будет со страшной силой грызть яблоки.
Потом Емельянов вспомнил, что Цепин, по науке, объяснял действие механизма всех происходящих чудес, доказывая, что это никакие не чудеса… Реальность, только чуть- чуть другая. Тогда, на кладбище, Григорий Матвеевич посетовал, на то, что нет сейчас на земном шаре активных и неутомимых убийц. Сплошная мелкота.
По утверждениям Цепина, научные обоснования всего того, что сам лично прочувствовал и пережил перед рыбной ловлей и во время её Емельянов, имеют под собой солидную базу. Но искать этот, так сказать, солидный фундамент под научно-практическими изысканиями и даже «смелыми» гипотезами докторов наук и академиков данной формации Земли не имело ни какого смысла. Цивилизация Творцов даёт Двуногим Мыслящим этой планеты (одной из её состояний) только ту информацию, которую они способны осознать, понять, посчитать её реальной и внедрить, что называется, в жизнь.
Тут выше носа не прыгнешь. Да и не надо. Богу – богово, Кесарю – кесарево.
После того, как они выпили водки, запросто улетели не на метле, а как птицы, туда, где располагалось дальнее озеро. Потом запросто прошли по воде, точнее, по верхнему, очень не твёрдому, слою водного бассейна. И полёты, и такие прогулки – вещь абсолютно реальная. Надо просто научиться лишь чуть-чуть ослаблять притяжение Земли и умело пользоваться всеми имеющимися в «рубашке-чипе» механизмами передвижения. Вплоть до, так называемой, телепартации. Но до неё пока дело не дошло.