Окрестности Ата-Армута, 10 мая,
первая половина дня
Выехали в девять, вчетвером: Каргин, Перфильев и Дима с Рудиком, два молодых охранника-бойца. Остальные члены делегации, невзирая на ранний час, были уже при деле: Флинт и переводчик Максим, знаток семи языков, висели на телефонах, обзванивали заинтересованных персон, не забывая сообщить меню банкета; юрист Рогов, запершись в номере, пил стаканами зеленый чай и отрабатывал текст выступления на пресс-конференции; Гальперин, взяв такси и пачку долларов, поехал по магазинам разыскивать проектор – такой, чтоб считывал изображение с компьютерного монитора. Что касается Сергеева, Балабина и Славы, то они спали, так как вернулись в «Тулпар» ночью, часа в три, и по этой причине доклада Каргину еще не представили.
Рудик, сидевший за рулем, неплохо изучил окрестности – во всяком случае, дорога к курорту Кизыл и одноименному озеру была ему в теории знакома. «ЗИМ», распугивая автобусы и мелких четырехколесных, важно прокатил по Рустам-авеню, миновал площадь Евразии, бывшую Советскую, где высилось здание ЦК компартии республики, ныне отданное Законодательному Курултаю, повернул на зеленый бульвар Чингисхана, а с него – на Кокчетавскую улицу, плавно уходившую вверх. Здесь начинался индустриальный район, тихий и молчаливый, ибо с индустрией дела в Туране обстояли неважно: из четырех производств работало одно. Причины этого лет пять обсуждались в Диване и Курултае, и споры эти нередко кончались рукопашной между пропрезидентскими партиями и оппозицией, а тем временем Туран покидали искусные руки и умные головы. Русские, украинцы, немцы, прибалты, поляки, те, что жили здесь из поколения в поколение, трудились в институтах, на заводах и привыкли считать эту землю родной, вдруг выяснили, что это не так, что нежелательным инородцам места в Туране нет, что в этой стране почитают аллаха, коему милы не инженеры и токари, а муллы и муэдзины. Впрочем, кому на самом деле благоволил аллах, никто не ведал, но самой крупной партией в Туране, поддерживавшей президента, была исламская. В отличие от аллаха партийные бонзы не молчали и толковали волю божества по собственному разумению.
За Кокчетавской улицей, уходившей в предгорья, потянулись другие, почти безлюдные, пыльные и жаркие, лишенные зелени, обставленные мрачными заводскими корпусами, пересеченные тут и там линиями узкоколеек; корпуса соединялись бетонными заборами, рельсы ныряли под ржавые железные ворота, окна казались провалами в пустоту, и так оно, вероятно, и было – в цехах движения не наблюдалось и никаких промышленных шумов не слышалось. Наконец «ЗИМ» поднялся в горушку и выехал на площадь, украшенную серым трехэтажным зданием с массивными дверями, у которых стояли автоматчики. По обе стороны от здания тянулась изгородь из бетонных блоков, над которой виднелись трубы, плоские кровли цехов и туго натянутые провода. Слева от дверей высился огромный фанерный щит с портретом туран-баши, справа – еще один такой же, с надписью на туранском.
– «Мартыныч», – пояснил Рудик. – Бывший наш завод, Алексей Николаевич.
– Вижу, работа здесь так и кипит, – сказал Каргин, заметив, что над трубами курится дымок.
Дима, сидевший впереди, повернулся к нему.
– Все же оборонное предприятие, командир. Наверняка бабок больше платят, вот народ и старается, вкалывает… Только над чем?
Действительно, над чем? – подумал Каргин. Гальперин говорил ему, что «Мартыныч» предприятие комплексное: во-первых, есть при заводе свое КБ, а во-вторых, каждый цех – профилированное производство, где корпуса собирают, где двигатели, где систему ручного управления, где все изделие целиком. Только оружия здесь не делали, но пушки, пулеметы и ракеты не представляло труда закупить, прямо у «Росвооружения» или через посредников. А может, были старые запасы на заводских складах либо на тех, у минбаши-купца, где побывал Перфильев – ведь после распада Союза российские дивизии выводились из этих мест с такой поспешностью, что половину автопарка растеряли, не говоря уж про арсеналы. Возможно, трудятся на «Мартыныче» наемные специалисты из Челябинска, клепают втихаря «Шмели», только для чего? – вертелось у Каргина в голове. Если тому же Гаперину верить, «Шмель» без автоматики что ножны без клинка…
Завод был огромный – забор с постами охраны на вышках тянулся, как минимум, километра на два. Дальше дорога шла через пыльный пустырь, заваленный битым кирпичем и ржавыми железками, затем подъем становился круче, а местность – попригляднее. Сначала появился кустарник, потом акация и заросли орешника и, наконец, дубовые и самшитовые рощи среди высоких изумрудных трав. Кое-где паслись овечьи отары и небольшие табуны лошадей, виднелись скопления домиков, сложенных из камня и окруженных садами, а поблизости от них радужными водопадами низвергались со скал ручьи. В открытые окна машины врывался свежий ветер, пахнувший дымом и только что скошенной травой, трепал волосы Каргина, заставлял щуриться. Минут через десять быстрой езды Рудик сбросил скорость и начал выписывать кренделя, объезжая трещины и выбоины на асфальте. Дорога стала заметно уже, ринулась серпантином вверх, в гору, огибая гранитные монолиты утесов, перепрыгивая мелкие бурные речки, журчавшие под мостами на бетонных сваях; вскоре деревья сомкнули ветви над шоссе, превратив его в тенистый зеленый тоннель. Здесь царили покой и тишина, которую тревожил лишь мощный рокот мотора «ЗИМа».
– Безлюдно, – заметил Перфильев. – А был мировой курорт, всесоюзная кузница-здравница! Все, похоже, развалилось к ядреной фене.
– С черного хода въезжаем, командир, по старой дороге, что через заводской район проложена, – пояснил Рудик. – Восточнее есть другая магистраль, новая бетонка, по ней автобусы в Кизыл курсируют и туристы ездят. Там более интенсивное движение. – Он подумал и добавил: – Хотя по нынешним временам туристов здесь не очень. Не ездят отдыхать из России – далеко, дорого, опасно… Шалят в горах, даже под самым городом шалят.
– Что же ты по бетонке не поехал?
– Хотелось вас мимо «Мартыныча» прокатить. И еще эта дорога проходит к западу от озера и райцентра, а оттуда к Ташу ближе. Я по карте смотрел.
– Это ты зря, – сказал Перфильев. – В карты полковники и генералы смотрят, а тебе не по чину, вы с Димычем рядовые бойцы и обязаны ориентироваться на местности без всяких карт, по интуиции и запаху. Вот скажите, парни, чем тут пахнет?
– Травой и пылью, – отозвался Рудик.
– Еще, кажется, навозом, – неуверенно добавил Дима.
– Конским, – уточнил Перфильев. – Есть много разновидностей дерьма, от человечьего до слоновьего, и различать их нужно… Оп-па! – воскликнул он, прервав свои рассуждения на самом интересном месте. – Это кто тут у нас развлекается? Тормози!
За поворотом поперек дороги лежало дерево. Срублено недавно – листья еще не успели завянуть, и крона перегораживала половину шоссе. Другая половина была блокирована толстым стволом в морщинистой коре, на котором устроились двое мужчин разбойной внешности – бородатые, в папахах и бешметах, с кинжалами и саблями у пояса и лежавшими на коленях «калашами». Третий – видимо, главарь – сидел, подбоченившись, на пегом жеребце, поигрывал плетью и разглядывал «ЗИМ» и его пассажиров с явно нехорошим интересом.
– Двигаем назад? – спросил Рудик, выжимая сцепление.
Но сзади, с обеих сторон дороги, вынырнули еще двое с автоматами, совсем молодой мальчишка и парень постарше, с хищным лицом оголодавшего шакала. Ствол в его руках дернулся, и это движение было понятно без слов: мол, выходите из машины.
Перфильев вылез первым, тихо бросив Каргину:
– Попробую зубы заговорить, а ты, Леша, не зевай.
Опустив плечи, ссутулившись, он направился к всаднику. Каргин, с видом полной покорности, сложил ладони на шее, прислонился боком к дверце, приказав охранникам:
– Делай, как я! Стоять и не двигаться!
– Да мы их… – начал Рудик, но Каргин нахмурился и прорычал:
– Не двигаться, говорю! У этих пять стволов, а у вас что? Только трупов молодых нам не хватает!
Парень, похожий на шакала, упер ему в спину автомат, мальчишка и двое бородатых, небрежно поднявшихся с бревна, держали на прицеле остальных. Перфильев, приблизившись к всаднику, задрал голову и, испуганно моргая, дрожащим голосом поинтересовался:
– В чем дело, джигит? Таможня у вас тут, что ли? Так мы готовы заплатить!
Каргин увидел, как шея у Рудика наливается кровью, а Дмитрий сжимает кулаки. Ребята были из спортсменов, молодые, горячие, еще не битые… Таких майор Толпыго учил сурово, в грязи по канавам валял и тыкал носом в очко, приговаривая: нет приема против лома кроме хитрого ума! Вспомнив об этом, Каргин прошипел:
– Стоять, болваны, сопротивления не оказывать! Ноги на ширину плеч, глаза в землю!
Всадник вынул ногу из стремени, ткнул Перфильева в грудь сапогом.
– Платить хочешь? Заплатишь! Все давай! – С довольным видом оглядев машину, он заметил: – Какой тачка! Большой, черный, богатый… В такой миллионер ездит!
Один из бородатых осклабился, что-то сказал на туранском, и главарь, снова ткнув Перфильева ногой, тоже скривил рот в ухмылке.
– Вот Муса говорит, что с такой богатый нужно доллар брать, десять миллионов. По миллиону за слуг, два – за твой голова, и пять за то, что русский. Дашь столько?
– Откуда у меня такие деньги? – прохрипел Перфильев, придвигаясь поближе к главарю.
– Соберешь, когда у нас погостишь! Пальцы резать будем, неделя – палец, тогда соберешь.
Парень за спиной Каргина буркнул:
– Рубли, доллар – где?
– В кармане, – сказал Каргин, слегка поворачиваясь. – В том, что справа. Достать?
– Сам!
Чужая рука полезла в карман. Ствол уже не упирался в спину, а Перфильев стоял совсем рядом со всадником и канючил:
– Я за базар отвечаю, мужики, плачу, раз попал, но только чтоб сумма была не выше крыши. Борзеть-то не надо! Мне ведь десять лимонов век не собрать! Мамой клянусь! Сто кусков зелеными еще куда ни шло, а на большее мне не подписаться!
Всадник свесился с седла, схватил Перфильева за волосы, прижал лицом к колену.
– Торгуешься, хакпур?[16] С Ибадом здесь не торгуются, клянусь аллахом! Ибад не подбирает мелочь! Ибад – бейбарс…[17]
– Ибадь твою мать, сучонок! – рявкнул Перфильев, единым махом сдернув всадника с коня. Вероятно, он успел сломать ему шейные позвонки – тело главаря обмякло и, словно мешок с песком, рухнуло на одного из бородатых. Тот упал, выпустив автомат. В то же мгновение Каргин развернулся и ребром ладони ударил шарившего в кармане в переносицу. Удар не смертельный, но ошеломительный – кости трещат, кровь потоком, из глаз слезы и, конечно, болевой шок… Он перехватил оружие, вырвал, вскинул и прострелил второму бородатому плечо.