Труп моего бывшего оказался донельзя тяжёлым.
Не могу сказать, что предусмотрела это заранее. Я женщина эмоциональная, обидчивая. Сначала проклинаю, а потом уже думаю. Ну так и он явно ляпнул, забыв воспользоваться головой по прямому назначению!
Я зло сплюнула, целя в дупло кряжистого дуба. Промазала. Бросила край мешка, за который волокла нелёгкую женскую долюшку, и приложилась к фляге.
Нет, в принципе, денёк выдался неплохой. Солнышко с каждым часом припекало всё отчётливее, вытапливая последние лежалые снежные комья из самых холодных и тёмных уголков леса, почки уже седмицу как сыто набухали, а птицы верещали так, словно не пару призывали, а требовали снижения налогов и свержения толстопуза с трона, как было каких-то три десятка лет назад. Я ностальгически прикрыла веки. Хорошие всё-таки были времена, весёлые! То тебя на костре сжечь пытаются, то притаскивают последние сбережения, чтобы отвести от деревни чуму… Нынче не то. Ведьма-нет, все чихать хотели! Ни уважения, ни развлечения.
Фляжка оказалась пустой. Я разочарованно перевернула её, потрясла… Нет, всё ещё пустая!
– Скотинушка! – ласково сообщила я мешку, самую чуточку, для порядка, пихая его носком сапога. Мешок ожидаемо воздержался от ответа, поэтому я, ещё немного пощурившись на пронизывающие ветви золотистые лучи, вздохнула и потащила поганца дальше.
Нет, ну, право слово! Неужели я просила слишком многого? В конце концов, ведьма – тоже женщина, Лиль мог бы и сам догадаться, что рано или поздно (а в моём случае это не имеет особого значения) я захочу замуж! Разве я так требовательна? Не скандалила ведь, когда он бегал ночами к дочке конюха, возвращался с сеном в волосах и клялся, что всего лишь задремал подле любимой лошади! Ну, про лошадь, положим, не соврал. Морда у этой дамочки та ещё… Мне уже достаточно годочков, чтобы не обманываться по поводу мужской верности. Хочешь разнообразия – развлекайся! Ну а я хочу накидку из заморских шелков, огромный каравай и чтобы соседки на сироп изошли от зависти!
Хороший муж он же что? Он же ничего для тебя не пожалеет! Хочешь платье новое – на; хочешь корону – выбирай к ней каменья; хочешь пригласить подружек на свадьбу – надписи оскорбительные для их встречи держать станет.
Но Лиль, как выяснилось, не только человеком хорошим не был, так ещё и мужем становиться не собирался. «На таких, как ты, – говорит, – не женятся! Только погреться холодными вечерами и годишься». А нашёптывал ведь, обещал, мерзавец!
Не женятся на таких, как я, видите ли! Да я, между прочим, четырежды замужем была! И только трое из женихов шли к алтарю не по своей воле!
– Ну тебе-то чего надо? Не видишь, женщина горюет! – я резко развернулась, безошибочно выделяя среди подгнивших пеньков самый рассохшийся и здоровенный.
Пенёк закряхтел, заворочался, с некоторым трудом выкорчёвывая из земли тоненькие ножки.
– Ещё разок-другой так погорюешь, в Холмищах вообще мужиков не останется! – проворчал старикашка с зеленоватой, покрытой мхом бородой.
– Ничего, на твой век хватит, дедуля!
– Побойся Лесовки! Да я тебе в сыновья гожусь! – обиженный Пенёк рванул ко мне в попытке доказать, что молод если не телом, так душой, но на середине пути у него прихватило поясницу, так что спесь пришлось подсбить. – Ить, старость не радость…
– И вечная молодость гадость, – поддакнула я. – Есть подозрение, что всех нормальных мужиков я уже пережила. Только такие вот и остались.
Я для удобства заткнула подол юбки за пояс, присела на корточки, отодвинула мешковину, чтобы с некоторой (весьма небольшенькой) долей сочувствия полюбоваться на смазливую физиономию в обрамлении чёрных, идеально уложенных поутру щипцами локонов. Бабуля бы небось на такого не купилась, а я… Век живи, как говорится, а ума не накопишь. Как не умела в людях разбираться, так и не умею. Нечего и пробовать.
Пенёк боязливо потыкал жертву ведьминой истерики веточкой:
– Зомбяком не станет, не? – уточнил он на всякий случай.
Я отмахнулась:
– Да нет… – и с лёгким сомнением, вспоминая, чего вообще намудрила на ритуале, добавила: – Не должен…
Посчитав ответ в меру отрицательным, дедко взгромоздился на грудь недвижимого тела и деловито сунул ветку ему в ноздрю.
– Ну и куда ты бедолагу теперь?
Я равнодушно пожала плечами, всматриваясь в убегающую в чащобу сырую мглу. Ветер потрепал волосы, точно успокаивая, и я по привычке пригладила щекотные кончики. Нет, с длинными всяко удобнее было, не стоило отрезать. Ну да ладно, зато издалека видать, что ведунка идёт. Ведь только она осмелилась бы, насмехаясь над традициями, обкорнать косу под самый затылок. Было бы, что терять…
– Прикопаю где-нибудь, что ещё?
– Угу, аккурат к утру копать закончишь, – дедуля подёргал бывшего за уши, пощёлкал пальцами перед глазами – нет, не реагирует. – К послезавтрашнему.
Я небрежно оперлась на лопату. Копать и правда не хотелось.
– И что предлагаешь?
Не доискавшись признаков жизни у Лиля, Пень прикрыл его мешком, укоризненно покачал заросшей ковылём головой.
– Там, к ручью ближе, бесхозная медвежья берлога. Пошли, покажу.
– Ну показывай…
Поднатужившись, я таки доволокла тело до места. Собиралась сделать это торжественно, даже полную упрёков речь подготовила, но так измоталась и хотела пить, что попросту пнула мужика в яму. Сверху остались торчать красные щегольские сапоги.
Я любила тебя, самодовольный ублюдок. Так, как только может любить уже многажды обжёгшаяся о жизнь женщина. И, честное слово, я могла бы сделать тебя счастливым. Если бы ты захотел…
«Только погреться холодными вечерами и годишься»… Ты не представляешь, как иногда недостаёт именно этого.
Я вдохнула как могла глубоко, подавив всхлип. Старик точно не расскажет никому и не станет смеяться, но оставаться сильной нужно даже наедине с собой. Тогда, возможно, через много, очень много лет, сама начнёшь в это верить.
Хотя бы запах не меняется. Каждую весну десять, пятьдесят, сто лет назад… Он всегда именно такой. Сладкий, липкий, душистый, полный надежды. Каждый год весна заставляет меня глупо на что-то надеяться.
Красные щегольские сапоги дрогнули, и я едва подавила порыв хорошенько припечатать их лопатой. Вместо этого для вида накидала сверху немного земли, по большей части состоящей из перегноя и прелых листьев, и заключила:
– Надо бы помянуть засранца, как думаешь?
– Это уже без меня, – скривился Пенёк и пояснил: – Люди – мерзкие.
– Не могу не согласиться, – усмехнулась я. – И именно поэтому с ними интересно иметь дело.
Я закинула лопату на плечо и, не оборачиваясь, потопала обратно к городу.
***
Ворота так и остались настежь. Пришлось опереться плечом о столбик, заодно переводя дух и скрывая позорную одышку, чтобы стражники обратили на меня внимание. Один, опустивший нагретый солнцем шлем на нос, только глянул и равнодушно мотнул головой: проходи, мол; второй, лениво перебрасывающий кости с кем-то скрытым широкополой шляпой, приветливо поздоровался.
– А чего без мешка? – чтобы хоть разговором развлечься, поинтересовался он.
Я удивлённо приподняла брови:
– Ну как же? Ещё утром честно сказала, что труп хоронить иду.
Верно. Так и сказала. Мужики тогда захохотали, выпуская меня из города, и не подумали взаправду осмотреть: ведьма, что с меня взять… Не поверили и теперь.
– Да тьфу на него, на труп-то! Мешок хороший был, могла бы и поберечь! – всё так же добродушно захехекал мужичок, локтем тыкая приятеля, чтобы похвалил шутку. Но тот ничего не ответил, взгляда не поднял. Бросил кости – ровнёшенько три шестёрки. Жулик!
Уже когда я, вежливо обсудив со стражником погоду и возможность за небольшую плату призвать дождь над огородом его бабки («Но токмо так, чтоб к соседке не попало!»), отошла, он окликнул снова:
– Варна! Эй, Варна! Ты выпить идёшь сегодня?
А что? Прохладный квас или кружка пива были бы не лишними. Так сказать, залить горюшко. Да и вообще в «Трёх елях» пиво вкусное.
– Посмотрим. А что?
– Да не, ничего! – смутился охранник. – Искали тебя просто. Сказал, захаживаешь вечерами.
Я не стала расспрашивать, кто да зачем. Искали – найдут. Через недельку землю сушить начнёт, так я вообще всем понадоблюсь: кто же ещё с Тучей договорится? Меня подкупить всяко дешевле, чем божество задабривать. Так, не забыть взвинтить цены…
Вообще пиво и правда хорошая идея. Дома, конечно, тоже закрома не пустые, но ноги сами привели к излюбленной харчевне. Кивнув паре знакомцев и втихаря передав корчмарю примочки от чирьев, я получила сыто булькающий запотевший кувшинчик и целую миску солёных крендельков за счёт заведения. Устроилась за столиком у окошка, который всегда старались сохранить в чистоте и незанятым – для вашей покорной слуги. Пузо, как ласково прозвали владельца заведения, держал слово и бесплатно меня угощал. Я же, в свою очередь, держала в секрете от его жены причины болячек, которыми он обзаводился с завидной частотой и ежегодно пролечивал не без моей помощи. Обозначенная жена, кстати, тоже не гнушалась ворожбой: то проклясть супруга на недельку жесточайшим поносом, то отсушить язык излишне говорливому любовнику. Но об этом я уже не считала нужным докладывать Пузу.
Местечко всё ж хорошее. Сколько его помню, всегда таковым и оставалось: темноватым, сыроватым, душноватым, из-за чего приходилось приоткрывать ставни даже в лютый мороз. Но никто не жаловался. Холод лишь повышал спрос на горячее вино зимой и неизменно проигрывал в упрямстве завсегдатаям.
Сегодня и вовсе красота. Тёплый сквозняк шевелит волосы, кренящееся к закату солнце бросает алые блики на цветное стекло и растекается медовым сиропом по столу, смешивается с золотистым пенным, капает на колени. Я довольно зажмурилась и приложилась к кружке, чтобы, опустив её, иметь сомнительное удовольствие лицезреть ввалившегося в харчевню бывшего. Измазанного землёй, страшно воющего, кашляющего и тянущего в сторону своей убийцы желтоватые пальцы…
Неужели всё-таки напутала с проклятьем? Я наморщила лоб и зашевелила губами: засушенная лягушка (по рецепту требовался лягух, но досматривать окоченевший трупик я поленилась), молоко с каплей крови, прядь волос обречённого… Может, проблема в том, что Лиль волосы подкрашивает? Ну так у него седых всего пара прядей, не больше, вряд ли именно они попались…
– Ты! – взвыл полюбовничек, схватил с ближайшего стола кувшин и опрокинул в охрипшую пересохшую глотку. – Ты убила меня!
О, так он разговаривает? Значит, всё-таки не зомбяк… Эх, зря с Пеньком на деньги не спорнула!
Я забросила кренделёк в рот и сосредоточенно им захрустела. Ошарашенный таким пренебрежением женишок был вынужден подойти поближе и повторить обвинение. Я окинула его любопытствующим взглядом:
– По мне, так ты вполне себе живой.
– Ты похоронила меня! – Лиль попытался завладеть моей кружкой, но я вовремя подтянула её за ручку. – Уби-и-и-ила!
– Если бы хотела убить, любимый, ты бы уже не откопался, – заметила я. – Всего лишь маленькое заклятие окоченения и небольшой урок на будущее. Думаю, из него и так следует, что я тебя бросаю, но, если ты вдруг не понял, – я приложила ладонь тыльной стороной ко лбу и возрыдала на радость публике: – Между нами всё кончено, неверный!
Однако трагичное расставание его нисколько не демотивировало.
– Ты похоронила меня заживо!
Я немного отодвинулась, чтобы осыпающаяся с бывшего земля не запачкала сапоги. Едва вычистила их после прогулки по лесу, не хватало всё сначала начинать! Пришлось уточнить:
– Ну неглубоко же…
Однако мои манёвры Лиль счёл попыткой отступить и восторжествовал, топоча, как капризное дитятко, и пачкая пол к явному неудовольствию жены Пуза – редкостной чистоплюйке!
Некогда холёные, а ныне грязные и исцарапанные пальчики сомкнулись на воротнике моей рубахи. Я вырываться не стала, заставив тем самым красавчика несколько смутиться, а прямо-таки с научным интересом принялась рассматривать кавалера: и что дальше делать будем, а?
Ола, жена Пуза, в обнимку со шваброй выросла за спиной чумазого Лиля и принялась ожесточённо тереть пол, видимо, надеясь стереть с него не только грязные следы, но и их источник.
– У тебя всё хорошо, детонька? – озабоченно поинтересовалась она.
«Детонька»! Я тебе впервые режущиеся зубки заговаривала, Ола!
Я выглянула из-за плеча Лиля, не пытаясь освободиться, и заговорщицки приложила палец к губам:
– Тш-ш-ш! Мне тут обвинения зачитывают!
Женщина понимающе кивнула и продолжила намывать пол у щегольских красных сапог. На месте Лиля, я бы очень осторожно обходила мокрые участки: за сутки его уже один раз хоронили, а ожить сразу дважды – неоправданное везение.
Восставший из мёртвых осторожно, неуверенно и, видимо, примеряясь, встряхнул меня за грудки. Я сдержала смешок и в меру умения изобразила раскаяние, чем побудила пострадавшего продолжить поиск справедливости.
Раз уж в моём декольте её, справедливости то бишь, не обнаружилось, пришлось прибечь к общественному порицанию.
– Люди… – принялся Лиль озираться в поисках поддержки. – Люди! Неужели вы не видите?
Люди видели. Некоторые не поленились передвинуть стулья поближе, чтобы не упустить ни одной сочной детали.
– Она же… ведьма!
Я покаянно развела руками: ведьма и есть. Хотя, конечно, предпочла бы более традиционное «ведунка».
Со всех сторон раздался громогласный хохот.
– Да что ты говоришь?
– И как это ты заметил?
– Ишь, какой умный! Сам догадался али подсказал кто?
Я едва сдерживала хохот, Лиль – истерику. Всё-таки самое болезненное место для ударов у мужчин – гордость. Он раскраснелся, как ароматный, сочный варёный рак… Гм, раки. Жаль, не сезон, а то сейчас бы под пивко хорошо пошли…
Не стоило отвлекаться. Он всё-таки предпочёл выставить себя полным идиотом и замахнулся в недвусмысленном желании разбить мне нос: неумело, но действенно.
И тут явился Он. Мой герой, спаситель… Тьфу! Незваный придурок явился.
– Как смеешь ты поднимать руку на прекрасную даму?!
Он пнул дверь, не зная, что Пузо с первого тепла и до осени приделывает к ней верёвочку, чтобы держать непритворённой. Верёвочка натянулась, тренькнула и лопнула, дверь с удвоенной пинком скоростью понеслась навстречу самодовольной роже вошедшего. Тот поспешно отпрыгнул, налетел на стол, опрокинул блюдо с мясным пирогом. Блюдо поймал на лету, а покатившийся пирог пришлось внаклонку догонять, подбирать, отряхивать и водружать обратно.
– Это ваше? Нет? Да? Прошу прощения! Вот, так… Теперь как новенький. Что это? Пылинка? А мы её снимем и отбросим. Ну вот, – он протёр хрустящую корочку рукавом длинного кожаного плаща, который я заприметила у незнакомца ещё проходя ворота. – Как новенький! Даже лучше! Так, о чём это я?
Незнакомец отбросил назад фалды плаща, явно жалея об отсутствии ветра, что заставлял бы их героически развеваться. Поставил ногу на пустующий стул…
– О, место занято? Ничего-ничего, присаживайтесь…
Убрал ногу с занятого стула и, прокашлявшись, начал заново:
– Как смеешь ты поднимать руку на прекрасную даму?
Развернулся, поняв, что впопыхах потерял объект поношения и, наконец, метнулся к нам, чтобы заломить занесённый, но так и не опущенный кулак обалдевшего Лиля.
Бывший сразу запищал, как девица: знатному красавчику не приходилось драться с малолетства.
– Ой-ёй-ёй! Пусти, дурак!
– Такой свинье место в свинарнике! – патетически закончил пришелец, намереваясь победоносно вытолкать противника за порог.
И тут Лиля прорвало. Униженный, напуганный, переживший жуткий кошмар (я старалась!) и уже успевший распрощаться с жизнью, он обезумел. Бросился в прыжке на непрошеного защитничка, сбивая с ног. Покатились царапающимся, ругающимся, ломающим мебель клубком. Ола помчалась следом, пытаясь не то протереть пол сразу за драчунами, не то залепить кому-нибудь из них шваброй.
Честное слово, я собиралась следить за потасовкой! Но не удержалась, глотнула ещё пива, а когда переставила миску с крендельками на колени, чтобы болеть было сподручнее, противники уже стояли друг напротив друга, чуть ссутулившись и согнув руки. Что дворовые коты, право слово! Небось и эти тоже поорут да разойдутся.
– Да ты знаешь, с кем связался?! Да я тебя сейчас одной левой… – принялся бахвалиться Лиль. Надо отдать ему должное, это он умел. Не драться, нет – расхваливать себя. Даже я, помнится, заслушивалась.
Он и правда попытался напасть. Кинулся вперёд, уже понимая, что сохранить в целости сможет что-то одно: либо конечности, либо честь. Выбрал, видимо, второе. И прогадал.
Потому что незнакомец, сначала, вроде, принявший честный бой и тоже двинувшийся вперёд, присел, пропуская удар над теменем, потом вскочил, как кузнечик, выпрямив одну ногу…
Нога аккурат ударила Лиля в промежность. Надо признать, я ждала звука, с каким бьётся толстостенный глиняный горшок. Но звука не последовало. Лиль молча двумя ладошками сжал сокровенное и завалился на бок, а незнакомец, отряхнувшись, направился к моему столику.
– Не стоит благодарностей, миледи, – галантно поклонился он.
Я едва пиво не выплюнула: благодарить не собиралась точно! А этот наглец, небрежно опершись локтем о столик, поинтересовался:
– Позволите составить вам компанию, о длинноногая прелестница?
Проследив его многозначительный взгляд, я выругалась и поспешно выправила подол из-за пояса. Это что же, я через весь город так шла, и ни одна скотина не предупредила? Решили, что с ведьмы станется новую моду на укороченное платье ввести?!
Не дождавшись ни разрешения, ни ручки для лобызания, незнакомец элегантно откинул полы плаща и упал на второй стул.
– Вы наверняка узнали меня, о длинноногая прелестница! Да-да, не стоит падать в обморок! Перед вами правда я – гроза толстосумов и первый ловкач Когтистая лапка!
Я не удержала суровую мину и всё-таки улыбнулась:
– Кто?
Мужчина не поленился подняться, повторить выверенное движение с плащом ещё раз, и, чуть менее элегантно, плюхнуться.
– Ловкач Когтистая лапка.
Я пожала плечами: да хоть хвостик бубликом!
– Когтистая лапка! – безнадёжно повторил незнакомец. – Ловкий вор и насмешник, удачливый авантюрист… – добавил многозначительно: – Дамский угодник…
Не отрывая от него взгляда, я шумно сёрбнула пивом. Мужчина тяжело вздохнул и пробормотал:
– С кем только не приходится работать… – протянул руку и представился по-простому: – Вис.
Я изобразила некоторое внимание движением бровей, всё ещё не углядев причины заводить знакомство, и Вис попробовал зайти с другой стороны. Он отклонился назад, закинул ногу на ногу и приобнял спинку стула локтем. Поправил рыжие кучеряшки на голове жестом, который наверняка и обеспечил ему славу дамского угодника, но не произвёл на меня никакого… или почти никакого впечатления.
– В тех краях, откуда я родом, с дамами так не обращаются, – таинственно сообщил он, как бы сразу подразумевая расспросы о тех самых прекрасных краях.
А я, засранка такая, не купилась, не повелась и не спросила. Я вообще слишком стара для этой фигни.
– Могу ли я предложить составить вам компанию на случай, если этот субъект, – не поворачиваясь, он указал подбородком в сторону тихонько поскуливающего Лиля, которому кто-то добросердечный уже поставил прямо на пол кружку с питьём, – не угомонится?
Я скорчила самую неприветливую гримасу и поднялась, показывая, что, если компания не испарится сама, то испариться придётся мне.
– Тогда, быть может, – Вис поймал моё запястье и не сдержал восхищённого восклицания: – До чего нежная кожа! Ну разве можно такой прекрасной женщине травить себя плебейскими напитками! Позвольте… – уже на середине фразы лис сообразил, что подход не работает, и закончил куда более спокойным голосом без заискивающих ноток: – В таком случае, это вы должны поставить мне пива. За спасение.
Вот такое я ценю. Чтобы без всех этих кучерявостей и сразу по делу. Так бы и сказал, что денег нету, а выпить хочется! Я криво улыбнулась, подхватила полупустой кувшин, побруздала, проверяя, осталось ли что, и поставила перед хитрецом.
– Варна, – обронила своё имя и вышла из харчевни, не преминув напоказ перешагнуть через недвижимое тело бывшего.
Дома ждал разгром. То есть, наверное, тот, кто рыскал по комнатам, думал, что делал это незаметно. Ничего не разбил, не украл и постарался вернуть на места. Но разве от меня скрыть, что настойки чертополоха и зверобоя, в почти одинаковых, но всё же отличающихся бутыльках, поменяли местами, букетик цветков папоротника висит вверх ногами, а покрывало на кровати бахромой к стене, хоть должно подметать ею пол.
Пенёк ждал на ступеньках, подперев кулачками бородавчатые щёки. Ябедничал он с особым наслаждением:
– Ты ж знаешь, что тебя грабить приходили?
Я присела рядом, вытащила из кармана специально для него прихваченную горсть крендельков. За ними же явился, старый хрыч! Знал, что не забуду!
– Догадалась уже.
– Наглый такой. Не озирался, не проверял всё по сто раз, тайники сходу определил.
– А ты мог бы и отвадить воришку, – обиделась я. Вот и подкармливай эту нечисть неблагодарную!
– А зачем? Не взял же ничего, по местам разложил. Даже пыль протёр, у тебя ж, небось, руки ещё долго не дошли бы.
И то верно: не дошли бы. Что мне та пыль? Лежит и лежит, есть не просит.
– Запомнил, воришку-то?
– Вы, люди, все на одно лицо, – недовольно прокряхтел старикашка, но, когда я попыталась отобрать остаток гостинца, поспешно добавил: – Одёжа у него приметная. Плащ кожаный, длиннючий, почти до пят. Я б носил такой…
Я выхватила у замечтавшегося лесовичка последний кренделёк, закинула в рот и задумчиво добавила:
– Может, ещё и поносишь…