Эта глава о том, как, быстро обретая, мы теряем снова. В советский перестроечный период страна узнала об изысканиях выдающегося русского экономиста Александра Чаянова, о его семейно-трудовой теории, получившей название “моральная экономика”. И что? Стали выводы Чаянова подспорьем? Нет. Да что там, уже через несколько лет Чаянова забыли, хотя он нашел один из ключиков к экономическому развитию России. В этом разделе – о теории Чаянова, о “спящей” социально-экономической базе хозяйственного роста, о стимулировании рождаемости и мерах по поддержке обеспечения семей крышей над головой, о потребностях и консюмеризме.
По мнению Вадима Кожинова, Россия на стыке XIX–XX вв. по многим экономическим показателям «отставала всего только от трех специфических стран “протестантского капитализма”, где непрерывный промышленный рост являл собой как бы важнейшую добродетель и цель существования, – Великобритании, Германии и США»1. Констатация, без сомнения, почетная, однако из нее возникает ряд вопросов, один из которых можно сформулировать так: сильно ли перетруждались наши предки, преумножая российскую экономическую мощь? Если и напрягались, то не сильно, подтверждением чему множество объективных и субъективных факторов, от преимущественно подвижнического образа жизни, особенно в ранние века русской истории, до выработанного поколениями навыка неприхотливости и привычки довольствоваться самым необходимым. Дополнительный заработок, превышающий текущие и отчасти будущие краткосрочные потребности семьи, – дело, конечно, хорошее, но стоит ли надрывать жилы ради неочевидного результата? Почему неочевидного? Потому что государственно-политические, социально-экономические, природно-климатические обстоятельства внезапно могли стать негативными.
Модель экономического поведения, когда семья довольствуется доходом, обеспечивающим удовлетворение лишь базовых потребностей, будучи уверенной в том, что власть, родственники, соседи в случае чего помогут, впервые была сформулирована русским экономистом Александром Чаяновым и получила название “моральная экономика”[7]. Хотя более подходящим был бы термин “функциональная экономика”, или система хозяйствования, зависящая от результатов семейной жизнедеятельности, а не от структуры, строения национальной экономики.
Дефиниция же “моральная экономика”, скорее, перенаправит неискушенного читателя к категориям нравственности, духовности, в крайнем случае к специфическому устареванию объекта (“моральный износ”), но не к рациональному расходованию семейных трудовых ресурсов в стремлении обеспечить безопасное существование и устойчивые социальные связи (социальный капитал). Что, кстати, соответствует появившейся позднее (в 1954 г.) иерархии потребностей Абрахама Маслоу, где на базовом уровне находятся физиологические потребности, затем потребности в безопасности, потом социальные потребности, после – потребности престижа и, наконец, духовные потребности2