Десант в преисподнюю
– Ты не можешь рисковать таким образом! – снова попытались проорать с другого конца планеты. – Чтобы вытащить этого парня, совокупность молитв должна быть едва ли не вековой!
– Тем или другим, но я буду, – холодно ответил в личке Сашка. – Молись посильнее, уже поздно варианты переигрывать, – и на этом капитан в отставке закрыл браузер насовсем.
Три часа ночи в новолуние над сопками были прекрасны. Золотистый серп уже зацепил кромку тёмной линии елей на вершине и резво уходил за неё в темень. Осенние звёзды дышали своим полнокупольным великолепием на всякого дерзновенного зрителя, что смел ими любоваться. Может, и к лучшему, что сейчас виден только край Галактики, тёмный хвост его разреженного звёздного полотна сходил на нет, и в дальнейшей темноте угадывалось направление на чужие галактики, откуда и пришло на Землю древнее зло под скромным обликом учёного-историка… Сколько ему там в саге, 33? Нам под полтинник скоро, но в этой жизни. Может быть, это милое обстоятельство и сыграет сегодня шутку с противником. Может, не сыграет… Сашка пролистал телефонные контакты, привычными движениями набил смс. «Сделай так, чтоб я вернулся, если сможешь» – хотя адресат был далее чем за полтыщи километров, время там было то же, однако можно было не сомневаться, что сообщение будет прочитано и принято к сведению.
Докурил, прижал окурок в пепельнице на балконе и вернулся в кабинет на мансарде. Оставил включенным ночник в виде алого лепестка, выключив всё остальное. Опрокинул в себя ещё один бокал вишнёвки и передумал возвращаться в спальню к жене. Если он случайно окажется мёртвым в своём кресле тут – никто ничего не заподозрит, остановка сердца во сне, эка невидаль. А вот под одеялом если – сразу начнут терзать бедняжку неизбежными вопросами… Тогда зажгём просто ещё несколько свечей, и плавающие сгодятся – хрен его знает, право, когда они сгорели, убрать недолго кому, а канделябром никого не удивишь у него в интерьере. Хотя если честно, Сашка был уверен, что крайностей не случится, соблюдал их только порядка ради, и даже побыстрее уложил своё рослое (под два метра) тело в мягкие подушечки качалки. Тело приняло приятную позу, так похожую на те милые ощущения, когда устраивался в теле очередной свежесобранной сушки или мигалки… Глаза пришлось прикрыть, дабы вызвать сейчас в себе эти воспоминания и без помех настроиться на искомый объект… под каким же именем его искать, надавали их там немецкие аристократы пусть не столь щедро, как сделали бы католики на другом конце планеты, но всё же? Ладно, какое придёт на ум при контакте, тем и воспользуемся, главное попасть на нужный уровень реальности, и точно попасть…
В ушах зашумело от прилива крови – сердце начинало гонять кровь в форсажном режиме – а сознание тем временем обернулось чем-то вроде стальной птицы, которых немеряно приходилось водить в своей полностью реальной жизни… Прямой реал, как выражался Сашка сам с собой и с немногими соратниками… Потому что сейчас он был уже не один. За спиной приятно завибрировало присутствие напарника – только у этого парня тела как у Сашки уже не было… Хотя запах его тела он чувствовал почти всегда при встрече, так было и на этот раз. Плазменный кокон, в котором они сейчас оказались, Сашка по-прежнему воспринимал в удобных формах для сознания пилота истребителя – только сейчас их полупризрачный самолёт шёл куда-то очень вниз, прошивая собой пласты почвы, и было это не рядом с домом, а где-то за шесть-семь тысяч километров на запад, уже ближе к краю континента. Это не мешало им молча разговаривать – только мысль всё равно отдавалась в сознании аналогом голоса, обёрнутого в эфир локальной связи…
– Ты его видишь, Сашка? – почти шёпотом отозвался в правом ухе ровный тембр напарника, он говорил по-русски уже давно без акцента, точнее, таким его слышал этот собеседник… – Я похоже, слышу зов, он как будто ждёт нас, да?
– Хм, дружище, у меня недостаточно текущей памяти для таких данных, это скорее к тебе, ибо я не умирал и свою смерть и после не помню, но если его подружка при контакте сболтнула ему что, дескать, тебя скоро вытащат, – взялся мурчать сытым котом реальный в нашем мире пилот истребителя, – то факт спровоцировала у парня истерику такой надеждой, вот почему я и спешу. Тебе придётся делать едва ли не самую сложную работу – тащить нас наверх.
– О, ты решил лезть туда сам? Зачем? – в тембре голоса напарника в голове зазвучали нотки заметного волнения и даже обозначился слабый акцент… – Ты можешь перенапрячься и снова загреметь в кардиологию на полмесяца, а я не хотел бы…
– А тебе там и вовсе делать нечего, если это действительно владения нашего общего врага, а похоже, это так, Генри! – сурово проворчал Сашка. – Тебя он зацапает за милый мой, как едва не сделал два года назад в моей гостиной, а меня ему брать за что, если я ещё не умер? Ну не получится, так дам ему в рыло хотя бы! Хотя что там у него, рыло или рожа как у Чужого из голливудской поделки?
– Второе, но лучше не трогать, представляй его человеком, так безопаснее, если явится, – напарник даже прижался со спины чуть ощутимее, будто желал перелить часть своей плазменной мощи живому человеку, то есть той его части, что его волей сейчас была рядом. – Всё верно, у него нет прав трогать тебя покуда. Но пожалуйста, вернись живым. Нам нельзя ошибиться – тебя я смогу реанимировать в случае чего, но только тебя, больше я ни на кого не настроен уже семь лет как, – и кроме сильного чувства пения у сердца – так звучит искреннее страдание, Сашка уже отлично знал, стали слышны ноты сильного смущения, очевидно, напарник сказал сейчас нечто, что совсем не планировал.
Полупризрачная, но вполне реальная на самом деле машина с двумя пилотами остановилась на месте, словно ставший как вкопанный конь, трусивший рысью. Сашка поднялся из кресла во весь рост – сейчас потолок послушно растянулся над ним в нужном объёме… Обернулся к собеседнику, с удовольствием снова рассмотрел его – хотя источников света в кабине не было, сам воин виден был словно живой и подсвеченный изнутри, отлично видимый на тёмном фоне – для сознания Сашки. На самом деле со стороны они оба не были видны даже как две крохотных искорки в кромешном мраке ни для кого вообще – ибо очутились на одном из уровней ада, где не было никакого света. Но Генри был сейчас всё тем же, как в свои 22 – с орлиным взором стальных глаз с голубыми всполохами, с перепутанными золотыми патлами, как сказали бы через почти двести лет со дня его гибели, бледный как мел и с заострившимися от волнения тонкими чертами лица. Только для габаритов Сашки он был гораздо скромнее, худощавый, до шрама на щеке ему, и выглядевший в своём чёрном с серебром мундире из канона будущих веков едва ли не мальчишкой. Настоящее произведение искусства Творца, в который раз подумал про себя Сашка, чувствуя себя сущей гориллой в камуфляже рядом с этой роскошью. Да и берцы никогда не сравнятся с сапогами офицера…
– Ты это что такое говоришь, брателла? – продолжил он мурчать с прежней интонацией, любуясь взволнованным рыцарем из прошлого. – Это, стало быть, если я кончусь, у тебя не будет куда восстановиться рухнуть? Не, я польщён доверием, но зачем так-то делать было? – сейчас важно было всерьёз не расстроиться, иначе на лице вместо благодушия может промелькнуть некая искра – а гнева Сашки даже в намёках напарник не выносил, у него начинались резкие болевые прострелы от этого. – Семь миллиардов человеков на планете и мне дублёра не нашлось?
Генри стрельнул голубой искрой из-под резких стрелок бровей:
– В нынешнем времени – да, и в будущем не вижу, потому хочу забрать тебя к себе туда.
Сашка порадовался, что излучать радушие ему уже не надо стараться – сейчас он напоминал себе залитого до краёв довольством щенка… или сытого волчонка, вполне возможно.
– Порадовал, Генри, – промурчал он как можно более ровно и весело подмигнул, нужно было замаскировать этот грозивший прорваться обвал ликования – дисциплина офицера, куда ж деваться. – Надеюсь оправдать доверие. Жди, я постараюсь побыстрее…
Он знал, как сейчас выглядит сам в сознании напарника – как чуток постаревший лохматый ландскнехт, переодетый в нечто серое, где даже талию было сложно угадать, и только глаза едва видать среди маскировочных полос на лице, для этого нужно было смотреть в упор. Стало быть, часть затопившей его радости дошла до собеседника, раз он перестал излучать словно раненый где-то ниже левого плеча – а надо признать, эта пульсация пространства всегда отдавалась каким-то ярким наслаждением. Но есть чужую боль Сашка считал позорным – а попытки себя этим подкормить таким образом всегда блокировал сразу же.
Повернулся и шагнул в сторону – это выглядело как нырок в открывшийся люк или дверь, в человеческом сознании такой процесс всё равно отражался в привычных уму декорациях. За пределами их энергетического кокона было заметно прохладно, везде царил серый туман, вызывавший ощущение стылой тоски при первом же взгляде на него. Тишины почти не было – фонил какой-то шуршащий шорох, то напоминавший звон в ушах перед грозой летом, то уходящие в инфрадиапазон «вздохи» пространства, то общий гул эфира, когда там невозможно нашарить нужную частоту. Но сейчас было не до оценок этой части реальности в восприятии человека – стояла задача очень техническая, нырнуть вниз и чётко попасть к источнику похожего на их с напарником эмоций, только эмоций, когда им край как плохо в той или иной ситуации…
«Пойми, старик, ты безразличен ей давно,
Пойми, старик, она прощалась не с тобой,
Пойми, старик, ей абсолютно все равно,
Что шум приемника, что утренний прибой».
Какая у меня толковая память, сообразил вдруг Сашка, неторопливо планируя среди клубов не то тумана, не то дыма без запаха… Ещё раз пропев про себя чужие строчки, он почуял, что падает верно – туда, где он нужен сейчас безошибочно. Наконец ноги стукнулись в некое подобие тверди – всё, вывози, родимые, теперь придётся затопить посторонние мысли текстом тропаря Кресту, и теперь точно счёт пошёл – на связки минут, а подсчитывать их придётся повтором фраз, ибо здесь само понятие времени утрачено.
Зацикленный, словно лента старого магнитофона на реверсе, тропарь взялся начитываться внутри сам по себе – этому Сашка научился сам ещё в училище перед полётами – и ушёл к позвоночнику однотонным звоном струны, почти неслышным ему самому. Всего три шага вперёд среди клубящейся сырости и серости – и колено упёрлось во что-то твёрдое. Пришлось достать из нагрудного кармана дешёвую газовую зажигалку и чиркнуть ею – хотя глупо было бы ожидать реального горения пламени здесь (а почему?), но ведь сами предметы здесь были из голимой энергии, и зажигалка исключением не была.
Она вспыхнула, как такая же на земле посреди ночи – и её света вполне хватило, чтоб обозреть то, что интересовало сейчас гостя преисподней.
Это было нечто вроде цельной тахты с балками для креплений рук узника, чьё распластанное тело лежало себе неподвижно, не прикрытое ничем вовсе на поверхности скорее из салатного цвета пластика, примерно так её интендифицировали глаза. Действительно, кавалерист – комплекция что надо, тем проще будет после восстановить. Интенсивность очертаний тела была разная – так, руки выглядели менее насыщенно, чем остальное тело, и на месте сердца была столь же ослабленно видимая рваная фигура размером с хороший взлом груди. Расчленёнка как способ убийства, понял Сашка – и не хватает как раз того, что хуже видно. Значит, курс был взят верно, промелькнула ещё одна мысль, пока он оценивал шрам на шее – такие бывают только при отсечении головы, но явно с головой-то нынче порядок везде, хотя здесь веки плотно сомкнуты. А вот с руками придётся повозиться, с грустью подумал гость, рассматривая вязь крепления на запястье пленника – вполне возможно, что десантный нож его здесь просто не возьмёт, а как распутывать, было совершенно непонятно, слишком много напластовано было каких-то тросов и скоб.
– Асурья нама те лока, андхена тамасавртах! – с чувством ругнулся Сашка, перебирая пальцами адские аксессуары, и не находя способа развязать это лихое создание инженерной мысли. – Тамс те претьябхигачханти, йе ке чатмахаио джанах! – да что за разница, что появился гнев, на данный момент мы ничем особо не отличаемся от докшита, логично? А докшит может позволять себе эмоции и даже сильные…
Против всякого ожидания, тросы вдруг рассыпались на груды звеньев – и руку узника больше ничего не держало… кроме Сашкиной ладони. И рука не ощущалась холодной вовсе, она была здесь такой же, как своя собственная. До чего же больно тут лежать тогда, учитывая какой холод вокруг, сообразил Сашка. Да ещё больше полутора веков… Посветил зажигалкой на второе крепление, оставшееся целым. Так. Если ругательство в виде мантры подействовало, значит, та рука, что сейчас свободна, лежит где-то в буддистском монастыре или храме – в Китае их полно. Но если вторую эта… особа женского пола высушила и припрятала у себя, то… пробуем…
– Оммм таре тутаре тууре сохха! – прошипел русский офицер почти с ненавистью. – Сдохнешь, стерва, встречу – изувечу!
Крепление неспешно обернулось гостью песка и просыпалось куда-то вниз, прочь с глаз. Теперь зажигалка была уже и не нужна, можно было вполне снова убрать в карман – глаза уже привыкли чётко вычленять объект внимания из серости вокруг, видимо, подействовало то, что отпускать кисть пленника гость и не собирался. К нему пришла вдруг дельная мысль – неплохо бы одеть подопечного. И вот из дацана как раз и зачерпнём, плевать, где он находится на поверхности планеты…
– «Не разбить бы рожу, не сойти б с ума,
Что страшнее всё же – смерть или тюрьма», – прорычал привычным мотивом Сашка.
Воспоминание о расслабленном возлежании за главным алтарём Бодхикхармы в мундире офицера империи из будущего приятно пощекотало горло. На несколько мгновений здесь перестала давить на уши какофония неприятных звуков и шелестов. Тело лежащего на секунду или около заволокло белесым туманом, а затем оно оказалось в элегантном белом мундире с непонятными сейчас знаками различия, но очень напоминавшем что-то из одежд как раз тех реалий, что на Земле ещё не наступили… А тоже неплохо, решил про себя Сашка, рассматривая типично остзейские черты нового знакомого. И почему это его на портретах тёмноволосым рисовали? Вполне себе светлый, почти как сам Сашка, и седины хватает, видна то есть… ну постарше меня лет на пятнадцать, но ничуть не растерявший стать. Хотя вот многие современники… да сюда бы их таких всех, гуртом, не жалко. Похоже, стоило уже попробовать смотаться отсюда – вдвоём… как же обратиться-то правильно, чтоб не напугать теперь? А то ведь явилась тоже, харя в камуфляже, раскомандовалась как у себя в гараже…
Да и на каком языке изволить разговаривать? Если на родном для пленника – факт примет за знакомца по прожитой жизни, а хрен знает, за кого именно из них, в аду даже друзья таковыми перестают быть, и брать на себя чужие огрехи неохота. Английский? Можно не просто понять ответ на диалекте двухсотлетней давности, судя по тем редким занятиям в универе, что перепали на долю горе-студента. Французский – вообще едва ли не вражеский в тогдашней ситуации, да и на нём вообще ничего можно не понять, как всегда. Придётся рискнуть и воспользоваться родным русским, всё же манера говорить за двести лет должна была измениться, да и выговор уроженца столицы Восточной Сибири явно не чета тем вариантам у диких зауральских варваров, к которым привык при жизни боевой генерал ушедшей навсегда эпохи. Не говоря уже о том, что хотя таких сибиряков и называли скороговорами другие жители этой страны, но изъяснялись они предельно чётко и внятно, что приводило ротного в восторг когда-то, потому что сказанное усваивалось тут же, без искажений.
– Прошу прощения, Ваша светлость, – осторожно позвал Сашка, пытаясь приподнять за плечи пленника, – неплохо бы выбраться отсюда, полагаю.
Вероятно, от него ждали хоть каких-то слов, и прекрасно поняли сказанное – судя по молнии, сверкнувшей в сразу открывшихся глазах… Синие, значит, вполне воспринимает происходящее, просто боль у него по-прежнему сильна. Однако закопать куда бы подальше одним взглядом может до сих пор, не без удовлетворения отметила та часть сознания Сашки, что обожала троллить реальность. Ну значит, и он не совершил ошибки.
– Кто Вам дал право на такие действия, барон? – прогремело в ответ на слишком чистом русском, который только у немцев и бывает, да ещё с такой интонацией, что имеется только у привыкших повелевать, и постоянно.
Прилетели, с грустью оценил Сашка. У меня что, на лбу старое приключение отмечено теперь? Впрочем, чему тут удивляться, это ж аристократ потомственный, а не как я, раздолбай новопожалованный едва ли не в шутку… И что теперь отвечать? Что командовать тут вообще-то мне положено сообразно обстановке? Я бы сам обиделся на такие слова…
Ох, ещё бы знать, что означала эта фраза явно на латыни, что не разбирая случилось выговорить – не иначе, подмог кто-то из костёла… Во всяком случае, нужного эффекта удалось добиться сразу, собеседник воспринял её с заметным удовлетворением и осведомился совершенно деловым тоном:
– Что требуется от меня сейчас?
Ну отлично, хоть за врага меня уже не воспринимаешь, усмехнулся про себя Сашка, выуживая из кармана крепёжную сетку. А то вот было б смешно, кабы ты меня тут вырубил просто – вон какие перстни, тут и кастета не надо уже… один разряд по лобовой чакре – и езжай в мятный дурман, там уже и когти заготовлены… Как бы тебе дать понять-то, что пару слоёв боли я тебе снять могу, но сначала выбраться отсюда надо? Тут не прямой реал, шприц просто бесполезен с его содержимым на такой случай.
– Держаться за меня нужно, Христофор Андреевич, – уставшим тембром проговорил Сашка, цепляя застёжки на талии собеседника. – Когда Вас тут хватятся, мне неведомо, но исключать ничего нельзя нынче уже.
– Предполагаю, что это может получиться, – ответили ему уже совершенно спокойно, и Сашке даже стало тепло – волноваться он теперь перестал, и это было существенным облегчением. Текущей задачи.
Потому что Генри там наверху распластался в его собственном кресле пилота и сам не свой от напряжения. Это в лучшем случае, если не обнаружена машина и не атакована вражьём… А если Генри вдруг грохнут – он, в отличие от расклада наоборот, не сможет это сразу почувствовать. И крепить нового знакомого придётся отнюдь не на спине – так его просто убьют метким выстрелом плазмы кто угодно, и насовсем. А у себя на груди – потому что если разряд придётся по спине пилота, то это будет менее страшная потеря, подумаешь, недельку в реанимации в реале, и снова бегать по тайге с карабином, как всегда в начале осени. Что ж, иногда и собственный рост сгодится в позитив – сейчас эти шесть футов хозяйской такой мускулатуры вполне помещаются на нём, и аккуратно.
Так, теперь осторожно, толкаемся каблуками – и всё, идём вверх, три-два, тащите меня все из храма Архистратига! Ну, быстрее, парни, мы как-то слишком плавно поднимаемся, сейчас мне просто нужно вернуться к Генри, а крыльями махать в этой вязкой серой мути наверняка неэффективно. Получается, услышали – перед глазами на очень краткий миг мелькнула лестница на второй этаж в знакомой церкви… Ага, это адресат прочла смс и устроилась в красном углу у себя дома… Даме можно было смело рождаться мужчиной, учитывая её силу… Ничуть не меньше, чем у жены – но та ещё слишком молода, чтоб помогать в таких переделках, один шум да волнение, а того нам ой как не надо сейчас. Ну же, дорогая, тут ещё пара километров где-то на общий план, дёрни меня наверх! Да, я сейчас тяжёлый, нас двое потому что, но так надо.
«Солнечный огонь атмосферы бронь пробивал, но не пробил туман» – прогремело где-то знакомыми строчками про мёртвый месяц на задворках сознания. Ну да, Солнце – вот что нам надо сейчас. Это дома глубокая ночь, а тут, давно ли предзакатье наступило, над поверхностью? Солнце Правды, подмоги, а? Не для себя прошу побыстрее – мне нужно вытащить этого клиента. И сейчас. Зуммер тропаря в спине стих, и пришлось прилагать значительные усилия, чтоб вырубать в сознании привычные слова молитвы мытаря. Когда это получилось, Сашка ощутил себя так, будто наколол поленницу дров только что. Зато перед лицом обозначилась знакомая картинка трапа в истребитель, и вскоре удалось рухнуть на пол машины внутри, спиной, чтоб не поранить своего протеже.
Сейчас их самолёт растянулся до габаритов пассажирского борта для перемещений випов государственного уровня, хотя снаружи размеры тёмного непрозрачного облачка никак не изменились. Однако удар о пол по затылку оказался весьма ощутимым, и хотя Сашка понимал, что задача выполнена, сейчас Генри уберёт его вместе с пассажиром отсюда в безопасное место, перед глазами уже поплыл липкий белый туман…
– Вы воздушный кавалерист, барон, – донеслось до него тем же знакомым голосом, но пошевелиться уже сил не наблюдалось. – В моё время таких технологий не имелось.
– В ваше время, князь, я бы парой ФАБов разнёс бы корсиканца в песок, – усмехнулся Сашка, с сожалением понимая, что зрение вообще отключилось. – Трассерами бы они до меня точно не добрались, это однозначно. Братан, гони, я спёкся.
– Слушаюсь, Саша, мы успеваем, не волнуйся, – пришлось услышать ещё перед тем как провалиться в беспамятство. Похоже, с Генри всё хорошо, раз он не позволяет себе старофранцузских ругательств, хотя… он же нынче тоже немец, получается.
«За то, что только раз в году бывает май,
За блеклую зарю ненастного дня
Кого угодно ты на свете обвиняй,
Но только не меня, прошу, не меня»
и далее по тексту наворачивалось в мозгу под гитарный звон уже автоматически.
Противный белый свет слегка обозначился над вынырнувшими из темноты сопками, когда уже Сашка настойчиво плескался головой под прохладным душем. Что-то он факт забыл, забыл, но, кажется, это было не очень важно сейчас. Как он попал домой? Что ж, придётся в следующий раз спросить лично у Генри. Судя по недавним событиям, ждать этого недолго.
Вытерев голову полотенцем, Сашка в ярком свете ванной комнаты вдруг увидел полосы на полотенце, напоминавшие следы от сажи. Сообразив, в чём дело, приблизился к зеркалу. Так и есть, полосы камуфляжного макияжа, у них ведь жирная основа, не смылись с лица полностью. Ерунда, протрём так, тампоном с молочком, а полотенце – в стирку, не глядя и не вспоминая, над каким километром нынче зависали с напарником. А теперь – быстро под одеяло к жене, пока всё выглядит обычным сидением в кабинете за книгой допоздна. Пока что ей не следует знать, куда приходилось нынче выбираться – за такую отлучку простым соитием с ходу не отделаешься, да и выспаться бы не мешало, всё-таки, вся ночь к чертям пропала уже. В прямом смысле, так вот.