Наш друг человек - читать онлайн

Шустрик

По мнению двуногих, Фрося была самой обыкновенной серой полосатой кошечкой, такие, наверное, есть в любом дворе, да еще и по несколько штук, но с точки зрения котов Ефросинья Тихоновна обладала магическим притяжением сверхмощного эротического магнита. Во всяком случае, несмотря на то что Фрося и ее хозяйка проживали на озере Горское, что в полутора километрах от поселка Воейково, влюбленные коты приходили на ее зов со всего поселка.

Фрося знала себе цену и потому предпочитала сама привечать кавалеров, и так как она была уже взрослой и весьма опытной кошкой, котиков она выбирала за их отличную физическую форму, топорщащиеся усы и способность к ловле крыс. Это только люди думают, что у котов вся сила в милой улыбке, пушистой шубке и вообще мимимишности и няшности. Кстати, в то время, о котором идет речь, этих терминов еще не существовало. Приходившая в хозяйский дом самое большое для того, чтобы переночевать в нем в холодное время года, Фрося понимала, что родившиеся от ее любовного союза котята должны быть сильными и ловкими, чтобы, случись им остаться на улице, могли прокормить себя сами. Поэтому и женихи у Фроси как на подбор были самые что ни на есть дворовые, почти дикие помоечные котищи, и только один раз она уступила ухаживанию необычного для нее кота-джентльмена, домашнего огненно-рыжего красавца, шерстка которого так привлекательно пахла кошачьим шампунем с мятой, а манеры оказались нежными, сродни его мелодичному мурчанию.

Так что в один из погожих весенних дней работавшие на своих огородах соседи могли заметить рыжую молнию на зеленом травяном фоне, мелькнувшую из сарая, в котором проходило кошачье свидание.

В положенный срок у Фроси родилось четверо котят: трое серые, как и она сама, а четвертый рыжий с белой грудкой и белыми же перчатками и носочками – точь-в-точь заезжий красавец. Не дворовый котенок, а солнечный лучик в беспросветно-серой кошачьей жизни. Казалось, что от шкурки малыша исходит нежное сияние. Неудивительно, единственный рыжий на общем серо-полосатом фоне, да еще и с удивительными голубыми, точно две незабудки, глазами! Ах!

Именно на этого малыша и положила глаз соседская бабушка, которая решила взять котенка в дом на радость внукам. Рыжие коты обычно не оставляют людей равнодушными, а тут еще и внуки давно умоляли купить им котенка.

Приняв решение, бабушка дождалась, когда Фрося отправится по своим кошачьим делам, взяла понравившегося ей котенка и унесла в дом. Внуков еще не было, наверное, гуляли где-то в поселке с местными ребятишками. Поэтому бабушка накормила нового жильца парным молоком и теплыми творожниками, а потом уложила спать прямо на открытой веранде в игрушечной кроватке, в которой когда-то спала любимая кукла внучки.

Рыжий котенок премило смотрелся в игрушечной кроватке. Его головка уютно устроилась на подушке с кружевной рюшей, сверху бабушка прикрыла малыша голубым одеяльцем в самом настоящем пододеяльнике. То-то внуки удивятся, когда вернутся домой.

Потом бабушка отправилась на кухню и занялась готовкой.

Внуки явились к обеду, да еще и принесли по баночке спелой земляники, которая была тут же высыпана на общую тарелку, чтобы каждый мог отведать оттуда.

– А у меня для вас сюрприз, только, пожалуйста, не шумите. – Бабушка приложила палец к губам и, заговорщически подмигнув, кивнула в сторону открытой веранды: – Попробуйте сами найти.

– В горячо-холодно поиграем? – спросил внук.

– Сами поймете, – загадочно произнесла бабушка, предвкушая триумф.

Тихо, на цыпочках и стараясь лишний раз не дышать, внуки прошли на веранду, и…

Ничего не произошло. Подождав немного, бабушка отправилась за ними, и… кроватка оказалась пуста.

Ибо несколькими минутами раньше кошка Фрося вернулась с мышиной охоты, обнаружила, что рыжего нет на месте, отправилась на поиски и вскоре обнаружила свою пропажу в соседнем доме на веранде. Сытый и довольный жизнью котенок безмятежно спал в игрушечной кроватке, положив хвостик и задние лапки на подушку и сопя при этом. Кошка лизнула малыша в нос и, недолго думая, взяла его за шкирку и отнесла в сарай к остальным малышам.

На следующий день бабушка снова дождалась, когда Фрося отправилась на прогулку, и забрала котенка. Вчерашняя неудача заставила ее на этот раз быть осмотрительнее и как минимум, покормив и поиграв с котенком, позаботиться о том, чтобы дверь в комнату, где он теперь находился, оставалась закрытой.

Когда внуки явились из лесу с корзиной грибов, бабушка встречала их на крыльце с видом победительницы. Перед этим она несколько раз заглядывала к своему пленнику, гладя его и рассказывая, как хорошо они будут жить вместе и как осенью отправятся в город.

– Идите в комнату, только не шумите, – сразу предложила бабушка, загадочно улыбаясь.

Один за другим внуки прошли в комнату. Бабушка прислушалась. Ничего как будто не происходило. Уже понимая, что и на этот раз коварная Фрося обвела ее вокруг хвоста, бабушка со вздохом вошла в крохотную комнату. Котенка не было.

В комнате, даже очень маленькой, как правило, имеется не только дверь, но и окно. Когда вернувшаяся в сарай Фрося обнаружила, что малыша опять нет, она сразу же отправилась к соседям, но на веранде рыжего не оказалось. Тем не менее Фрося явственно ощущала его запах, карапуз был здесь совсем недавно, плотно поел. Фрося подкрепилась остатками его трапезы, не забыв при этом вежливо вылизать блюдечко: еда была великолепная. Кошка обошла дом, пытаясь догадаться, где прячут ее ребенка, когда увидела того на окне. Проснувшись и, должно быть, услышав голос матери, зовущей его, малыш забрался на стул, потом на стол, на подоконник, и вот он уже вытянулся во весь свой невеликий кошачий рост, царапая передними лапками оконное стекло.

Фрося прыгнула и, оказавшись на форточке, ловко перевесилась через оконную раму, упираясь задними лапами, взяла малыша за шкирку зубами и вытянула из дома – буквально за минуту до того, как в комнату вошли хозяева.

На третий раз бабушка отправилась прямиком к вылизывающей своих малышей Фросе и начала убеждать ту доверить ей котенка.

– Все равно лето скоро кончится, дачники разъедутся, и те твои котята, которые не найдут себе дома, возможно, станут голодать и жить на улице. Они могут пострадать от собачьих клыков или сделаться добычею лисицы: сама знаешь, кругом лес. Я сама пару раз видела, как волки подходили к дому, и это летом, что же говорить про зиму?

Фрося это и сама понимала, в конце концов, не юная, первый раз родившая мать, а опытная в таких делах матрона. Кроме того, у нее не было оснований не доверять семье, которая регулярно подкармливала и ее саму, и ее детей. Явные кошатники, и малышу у них будет хорошо, но только как же это обидно вот так отдавать собственное дитя в добрые руки. Тем более рыжика, который так похож на своего папу-джентльмена.

Папу – домашнего кота. А ведь и правда, если папа рыжика был домашним, почему бы его ребенку и не обрести дом?

Кошка лизнула протянутую ей руку. Бабушка ушла в дом. Они договорились.

Семья снимала дачу на лето, и в выходные из города должна была приехать мама. К ее приходу бабушка в очередной раз забрала рыжего котенка, покормила, поиграла с ним, уложила спать и приготовилась ждать. Что-то скажет мама?

Так получилось, что и бабушка в прошлом держала собак, а внуки у нее оказались ярыми кошатниками. Что-то еще скажет мама.

Мама приехала только к ужину, и к тому времени котенок исчез в третий раз.

– Глупая кошка, – сокрушалась бабушка, раскладывая по тарелкам вареную картошку из собственного огорода, – я уж и объясняла ей, и холодом-голодом пугала – все бесполезно. Опять украла своего малыша. Не знаю, как в дом проникла, вроде я все время следила, да, видать, проследила: сама знаешь, летний дом – все двери нараспашку. Должно быть, Фрося дождалась, когда я посуду мыла или с соседкой разговаривала, и забрала малыша. А уж какой он хороший, какой пригожий! Соседка говорит, у Фроси все котята крысоловы, поэтому раньше их хорошо разбирали в загородные дома, но сейчас никто, кроме нас, о котятах не спрашивал, а значит, малыши останутся на зиму в холодном сарае, хозяйка в дом их не пускает, в лучшем случае на чердак.

– А что, тут много крыс? – спросила мама, крыс она боялась панически.

– Фрося все окрестные дома обходит, во все углы нос сует, крысы ее запах слышат и остерегаются вылезать, – объяснила внимательно слушавшая разговор взрослых внучка Уля.

– Что же, не судьба значит, не судьба, – вздохнула мама, и тут прямо под ее стулом раздался шорох, и кто-то дотронулся до ее голой ноги теплой лапкой.

– Крыса! – закричала мама и, вскочив со стула, бросилась вон из комнаты.

– Не крыса, а киса! – Внучка Уля уже держала на руках заспанного и теплого со сна рыжего котенка с белым лобиком и очаровательными голубыми глазками.

Оказалось, что Фрося в последний раз не забрала малыша, оставив его людям; это сам котенок, полежав немного на кровати среди подушек, решил обследовать свое новое жилище и, должно быть, устав, уснул во время экскурсии под стулом.

С того дня котенок остался в этом семействе.

За веселый нрав малыш тут же получил имя Шустрик. Вот только ни взрослые, ни дети в этом семействе не знали, мальчик это или девочка. Шустрик или Шустрила?

– Если говорить о собаках, то надо смотреть, как собачка писает, – наконец додумалась, как решить проблему с половой принадлежностью нового питомца, бабушка. – Если собачка задирает лапку – значит, это мальчик, если приседает – девочка. Проследите за котенком, тогда точно узнаем.

В этот момент бабушка, имевшая дело только с собаками, разумеется, еще не знала, что на котят такие приметы не распространяются, но внуки тоже этого не знали, ведь это был их первый котенок, и обещали понаблюдать. Покормив малыша, продолжали играть с ним, не оставляя малютку ни на минуту и все время ожидая, что тому придет желание где-нибудь облегчиться.

В этот день бабушка и мама отправились в гости к знакомым, живущим в поселке, а когда вернулись, дети радостно встретили их с котенком на руках.

– Ну что, малыш пописал? – сразу же спросила бабушка.

– Пописал, – в один голос ответили ей внуки.

– Лапку задирал?

– Нет.

– Делал ямку и присаживался?

– Нет.

– Как же тогда?

– А вверх фонтанчиком! Мы с ним играли, когда он и выдал.

Шустрик и пес-убийца

В поселке Воейково, где много лет снимала дачу эта семья, проживал злобный самец колли. Как все колли, внешне он был прекрасен – роскошный рыжий аристократ с длинной благородной мордой и шелковой шерстью, но по характеру – садист и убийца.

Не знаю, от природы ли он был жесток, или хозяин его так воспитал, но только любимым занятием злобного красавчика было преследовать и убивать кошек, точнее маленьких котят, которые и бегать-то еще толком не умели.

Стоило такому котеночку выбраться за пределы своего забора, как злодей бросался на него.

Много раз соседи жаловались на колли его хозяину, но с того как с гуся вода. Смеется и твердит про древний инстинкт.

В общем, хозяин сволочь, и пес точно такой же.

В милицию, тогда милиция была, конечно, тоже обращались, но у той почему-то всегда находились более важные дела, нежели за котами да собаками присматривать.

Конечно, рыжий Шустрик проживал со своей человеческой семьей на Горском озере, но он ведь был котом, а коты, как известно, гуляют сами по себе. Вот он и повадился фланировать по той же улочке, где жил злобный колли.

Однажды в самом начале июня соседи могли наблюдать дивной красоты картинку: по зеленому цветущему лугу грациозно бежит рыжий колли, а навстречу ему буквально по той же тропке несется рыжий кот.

Бежал, а когда до пса пара метров осталась, вдруг как прыгнет! Взлетел в воздух и со всей силы вмазал ненавистному псу когтистой лапой по морде, и тут же в сторону, под калитку, где в знакомом дворе его не поймать.

Шустрик и вонючая бомба

Несмотря на то что семья, в которой теперь жил Шустрик, проживала в городе, весной кота сначала выводили на прогулку на шлейке, а потом начали отпускать и на самовыгул. Собственно, в самый первый раз самовыгул он устроил по собственному почину, стянув лапами с головы надоевшую шлейку и удрав через ближайшие кусты неведомо куда.

Сколько было слез! Уля и Виталик часами ходили по двору, крича «кис-кис» или выкрикивая имя беглеца. Ничего не помогало. Вечером к их поискам подключились мама и бабушка, но Шустрик не откликнулся. Пришлось возвращаться домой с пустыми руками. То же произошло и на следующий день, и еще через день.

Собственно, участников поиска постоянно преследовал обращенный к ним взгляд откуда-то из травы, окна подвала или густых кустов, но как они ни искали, обнаружить приметного рыжего кота в зеленой траве или листве, где он по определению особенно хорошо должен быть виден, так ни разу и не удалось.

Кот гулял, когда и где хотел, а когда желал отдохнуть дома, просто подходил к парадной и терпеливо ждал, когда оттуда выйдут уже отчаявшиеся отыскать любимчика хозяева. К концу лета двор был полон рыжим молодняком, а Шустрик встретил холодную осень в теплом доме.

К чему я это рассказываю и какое отношение имеют прогулки наглой рыжей морды к вонючей бомбе? Не торопитесь, история только начинается.

Итак, вы уже поняли, что Шустрик отличался весьма непростым характером и умел настаивать на своем, полностью игнорируя мнения человеческого семейства, в котором он жил. Однажды после одной из своих знаменитых вылазок на улицу, где он, должно быть, поел чего-то несвежего, у него жутко болел живот, отчего кот сделался менее проворным и внимательным, и хозяева наконец-то поймали его и водворили в квартиру.

Коту было плохо, его мутило, то и дело брюхо простреливали резкие острые спазмы.

«Ну все, мне кирдык», – должно быть, решил Шустрик и побрел умирать.

Как умирают коты в природе? Они уходят как можно дальше от посторонних глаз и там… Но как можно уйти из запертой квартиры? Конечно, если бы Шустрик хорошо себя чувствовал, он мог бы начать скрести дверь, мерзко выть в передней, умоляюще заглядывать в глаза и кивать в сторону ненавистной шлейки: мол, хочу гулять. Неужели ему бы отказали? Но в том-то и дело, что в этот день ему было так плохо, что на все эти манипуляции у него попросту не было сил.

«Нужно забраться в самый отдаленный уголок квартиры и там, в тишине и покое…» – подумал кот и огляделся. В доме было полно отдаленных уголков, но обо всех них уже знали хозяева. К примеру, он часто прятался под кроватью или забирался на верхнюю полку стеллажа, где таился за книгами Киплинга. Сейчас нужно было выбрать что-то совершенно особенное, и Шустрик выбрал. Сервант – по определению самый тяжелый из домашних шкафов, потому что в нем стоят целых три фарфоровых обеденных сервиза на двенадцать персон каждый и еще вазы и статуэтки. И если кот заберется за сервант, чтобы отодвинуть такую мебелину, людям придется сначала вытащить из него все, что там находится, и только после этого попробовать сдвинуть саму древнюю мебель с места.

Решив, что выбрал идеальное место, Шустрик наградил свое человеческое семейство последним печальным взглядом и полез в узкую щель между стеной и сервантом. Места здесь действительно было совсем мало. Еще будучи котенком, Шустрик как-то чуть не застрял здесь, теперь же он стал взрослым матерым котярой; тем не менее желание уединиться и умереть, как и подобает правильному во всех отношениях коту, превозмогло и боль, и удушающую многолетнюю пыль самого недоступного места в квартире. Пробираясь все дальше и дальше, кот совсем распластался вдоль стенки, как вдруг его живот булькнул. Шустрик услышал звук вырывающегося из задницы воздуха, и тут же он, вопреки собственному желанию, облегчился и почувствовал себя лучше.

В тот же день, уже вполне здоровый и счастливый, с высоты верхней полки книжного стеллажа кот разглядывал копошащихся вокруг серванта двуногих, которые, открыв все окна и двери нараспашку и обмотав лица тряпками, разгружали неподъемный сервант, дабы отодвинуть наконец его и убрать за обнаглевшим котом.

Второе открытие, которое сделал Шустрик, было, что, когда из-под его хвоста вываливались вполне твердые колбаски или шарики, люди справлялись с ними достаточно просто, и вонь быстро прекращалась. То же, что выплеснулось из него сегодня, было жидким, поэтому оказалось недостаточно просто слегка отодвинуть мебель и затем выкатить оттуда источник вони просунутой в щель шваброй. Тут требовалась зачистка по полной программе.

Кот постарался запомнить свое ужасное состояние до происшествия и в следующий раз воспользоваться им по своему усмотрению, когда нужно будет наказать зарвавшееся семейство.

И вот зима, 31 декабря, канун Нового года; мама, бабушка и даже Уля готовили на кухне, а Шустрик предлагал себя в качестве дегустатора, для чего то и дело вспрыгивал с пола на стол, хватал кусок колбасы, совал усатую морду в банку с икрой, переворачивал на себя соленые огурцы. В общем, вел себя, с точки зрения людей, совершенно мерзко. Кончилось дело тем, что он действительно наелся чего-то очень вкусного, но совершенно ему неподходящего, и был наконец выдворен и на несколько часов заперт один в комнате, где даже не было ёлки.

В довершение неприятностей заболел живот. Кот прислушался и, узнав характерные приметы того самого состояния, которое летом принял за предвестника скорой смерти, затаился, предвкушая месть.

И вот Новый год, все сидят за столом, шампанское, свечи, речь генсека. С первым ударом курантов Шустрик слез с предоставленного ему стула и решительно направился за сервант. Забрался в самое узкое место, поднапрягся и… п-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р: «С Новым годом!!! Вонючая бомба от кота!»

Новая служба Верного

Это был немолодой уже служебный пес семи лет от роду, чистокровная немецкая овчарка с подобающим ему именем Верный.

Служебные собаки – совершенно особенное сообщество собачьего мира. К примеру, все собаки с самого нежного щенячьего возраста мечтают обрести хозяина.

Те, кто обрел, остаются верными ему всю жизнь, но служебная собака верна и хозяину, и их совместной службе. К примеру, считающийся хозяином кинолог увольняется со службы. Комиссовали по ранению, болезни или ушел на заслуженный отдых. И по той или иной причине этот человек не может забрать четвероногого друга с собой на гражданку. В этом случае, прощаясь, он передает поводок в руки своего преемника, и пес понимает, что у него теперь новый хозяин. Сложно, конечно, обидно, но ничего не поделаешь, такая жизнь, такая служба.

Пес Верный побывал во многих заварушках: в помощь местной милиции искал и находил наркотики, оберегал своего человека от пытающегося навредить ему противника во время службы на границе. А в последний раз даже подорвался на взрывном устройстве, из-за чего теперь был слеп на один глаз и получил проблемы с сердцем.

Когда из армии по состоянию здоровья увольняется человек, тот возвращается к себе домой, но Верный знал только службу, и никакого дома у него отродясь не было. И человека не было, который мог бы взять больного пса к себе домой. Армия время от времени пристраивает отслуживших собак. Ну а если пристроить не удается, собаку усыпляют. Никаких собачьих домов престарелых не существует. Люди в своем большинстве неблагодарны и склонны забывать все то хорошее, что делали для него собаки. К примеру, пса, положившего здоровье на военной или полицейской службе.

Верный знал, что его ждет: либо найдется кто-то, кто пожалеет калеку, либо последний ужин и укол.

Поэтому он с надеждой заглядывал в глаза всем, кто подходил к вольеру, тщетно силясь обнаружить в новом человеке хотя бы толику живого интереса, хотя бы искру надежды.

Мимо искалеченного пса ходили люди, человеки, в которых осталось так мало человечности.

Верный не знал, сколько ему отпущено дней на то, чтобы обрести хозяина или умереть, он просто ждал и верил, поднимал морду, вглядываясь подслеповатыми глазами в лица, наблюдая за реакцией приходящих, и ощущал одну только безысходность, когда к нему поворачивались спинами.

Но вот однажды Верный почувствовал смутно знакомый запах: человека звали капитан Титов, и пес встречался с ним несколько раз во время выполнения боевого задания.

– Ну что, Верный? Оклемался после госпиталя? – Титов подошел совсем близко, пес подался вперед, всматриваясь, вслушиваясь, внюхиваясь. К чему ведет капитан? Не просто же так заглянул в вольер на огонек. Не на экскурсию же. Ну же, скажи всего несколько слов, и жизнь спасена. Просто дышать, гулять, мять лапами душистую травку, бегать наперегонки, служить… Ты не смотри, капитан, что морда в рубцах, заживет как на собаке. И зрение не самое главное, у собаки главное – нюх, и он ничуть не пострадал, да и вообще.

– Тут такое дело, брат… – Капитан снял фуражку, отер рукавом выступившую было испарину. – В общем, списывают тебя, да и меня скоро тоже того… Вот я и подумал… – Титов обаятельно улыбнулся. – В армии тебе уже не остаться, но есть у меня для тебя одна важная служба. Что думаешь?

– Товарищ капитан, да вы никак с кобелем разговариваете? Да разве ж он понимает? Тут по-другому надо.

– Вы правы, сержант. – Титов повернулся к говорившему. – Оформляйте бумаги Верного, все, что на него имеется, и принесите поводок.

Верный застыл, напряженно ожидая знакомого ритуала и боясь что-то пропустить, но Титов словно услышал его мысли и, приняв от кинолога поводок, сперва сунул его под нос псу, чтобы тот его обнюхал и признал своим.

«Значит, Титов теперь хозяин. А я хозяйский, можно сказать, капитанский, – волновался Верный. – В армии не остаться, но будет служба, важная служба, ответственное дело. Интересно, какое? При складе, что ли? А что, я бы, пожалуй, потянул. А может, в охрану? Еще собаки поводырями служат. Но это мимо, потому как для такого дела специальная выучка требуется. Наверняка на поводыря с щенячьего возраста учатся; нет, старую собаку непросто научить новым трюкам. Да и зачем? Титов явно зрячий. Так что…»

Но пес не успел додумать, как замок на двери щёлкнул, и кинолог вывел Верного, держа за ошейник.

– Знакомься, твой новый хозяин.

Сердце Верного восторженно забилось.

– Не хозяин. – Титов погладил пса по голове. – Отставить, сержант. У него другой хозяин будет. Новый хозяин. Нужно сначала до дома добраться, а там и познакомятся.

«Не хозяин, значит, не капитанская собака», – сообразил Верный и стал ждать встречи с настоящим хозяином.

Титов и Верный покинули расположение части в автомобиле. Капитан вел, а Верный занимал в одиночестве все заднее сиденье. Кататься в персональном авто понравилось, не то что в грузовике, вместе с другими собаками и их хозяевами, когда машина трясется и только что не подпрыгивает, а ты прислушиваешься, что говорят люди, о чем шепчутся друг с другом собаки, ткнувшись носом в голенище хозяйского сапога.

Они остановились возле нового красивого дома, Титов открыл перед псом дверь машины, потом скомандовал «рядом», и они пересекли двор, вошли в подъезд и на лифте поднялись на шестой этаж.

Доро́гой Верный старался запомнить новые запахи, но их было слишком много. Верный вдыхал и вдыхал, надеясь отыскать и определить, распознать в них один-единственный, самый важный для него запах – запах хозяина.

Одна из собачьих легенд, которую матери с незапамятных времен передают вместе со своим теплом и сладким питательным молоком своим чадам, это запах «твоего» человека, единственный в мире запах – путеводная нить, запах, заставляющий собачье сердце трепетать и петь.

Ритуал не завершен, Титов не принял поводок, хозяин кто-то другой, но вот кто?

Лифт остановился, капитан и Верный вышли из кабинки, и сразу же дверь распахнулась, и на Верного пахнуло горячим, только что испеченным пирогом, и духами, и еще чем-то приятным. Верный с сомнением поглядел в сторону женщины. Не она ли его хозяйка? А почему, собственно, нет? Титов продолжает свою службу, а Верный будет жить на гражданке, значит, ему необходим не военный, а гражданский хозяин. Потому как он не сможет вынести долгой разлуки с хозяином, а так и расставаться не придется.

– Это и есть Верный? – услышал он свое имя и потянулся на голос, продолжая принюхиваться. Нежная рука осторожно коснулась лба собаки, прошлась по темечку, съехала на затылок вниз.

– Ну вот и познакомились. Ты в дом-то нас пустишь или так и будешь на лестнице держать?

– Входите. – Женщина распахнула дверь. – Меня Оля зовут. – Она весело потрепала Верного по холке и, взяв за ошейник, подтолкнула к двери.

– Теперь это твой дом. Аркаша, мой руки – и за стол. Я Верному тоже мясного супа налью, пусть к домашнему приучается, ты не против?

Титов подтолкнул Верного к кухне, а сам ушел в соседнюю комнату, где шуршал какое-то время, должно быть, доставая какие-то вещи из шкафа.

Верный принюхался к содержимому миски, пахло божественно. В другой обстановке сожрал бы все до капельки и еще попросил, но теперь у него была другая нужда, другой голод, подавить который могли три главных слова: «Вот твой хозяин».

Оля звенела тарелками, вилками и ложками. Титов вышел в домашней рубашке и джинсах. Пес смотрел на него, ожидая, что произойдет дальше.

– Почему он не ест? Какой привереда, – услышал он голос Ольги. – Или команды ждет?

– Ждет, но не команды…

Титов, который уже было подсел к накрытому по-праздничному столу, поднялся и, подойдя к Верному, присел перед ним на корточки.

– Тут такое дело, Оля, кинолог меня предупреждал: Верный ждет того, кто станет его хозяином. – Он вздохнул. – Что же, пойдем, покажу тебе твоего хозяина. Оля, ты ведь не возражаешь?

Они поднялись и прошли в соседнюю комнату.

– Только не лай, веди себя тихо. Ты понял? Тихо.

Верный сглотнул. Команда «тихо» была ему знакома. Она используется, когда нужно притаиться и не выдать себя врагу, но какие могут быть тут враги? Судя по запахам, Титов привел его в свою квартиру, где жила его семья.

Они оказались в светлой, чисто убранной комнате, пол в которой был устлан светлым паласом. Посреди комнаты стояла детская кроватка, похожая на маленький вольер, но только под кружевным пологом.

– Это твой хозяин. Ну же, посмотри на него.

Не веря своим ушам, пес поднялся на задние лапы и, опершись передними на кроватку, потянул носом воздух. Тот, кого Титов назвал хозяином, пах молоком и домашним уютом, нежными щенячьими снами, которые Верный видел, будучи еще ребенком и живя вместе с братом и сестренкой под маминым боком.

Все это было прекрасно, но только как он мог быть хозяином? Какой из него хозяин? Или Титов пошутил?

«Хозяин?» – подумал Верный, с сомнением переводя взгляд с малыша на стоящего тут же капитана.

– Хозяин. Твой новый хозяин, – шепотом подтвердил тот и в подтверждение слов повесил поводок в изголовье кровати.

И тут произошло то, чего Верный ждал все это время. Малыш открыл голубые глазки, моргнул, без страха глядя на уставившуюся на него морду, а потом вдруг схватил ручкой поводок и, с силой потянув на себя, прижал к груди.

«Хозяин!»

Верный сглотнул и посмотрел на Титова. Хозяин признал своего пса. Но только как теперь быть? Хозяин еще слишком мал. Он не поведет Верного на прогулку, не покормит и не отругает своего пса. Хозяин не знает ни одной собачьей команды, а он, Верный, никогда прежде не имел дела с младенцами.

– Ну, долго вы там? Аркадий, хочешь, чтобы все остыло? И зачем ты дал Пашке этот грязный ремень?

Они вернулись на кухню. Люди весело болтали между собой. Верный быстро умял обед и, устроившись прямо на полу, размышлял о превратностях своей собачьей судьбы.

Вот же прожил пес Верный семь лет, что по человеческим меркам соответствует почти пятидесяти годам. Солидный, если подумать, возраст. Хотя для чего солидный? Из армии его комиссовали по состоянию здоровья, здесь же, на гражданской службе, его навыки еще вполне могут пригодиться. Станет охранять Олю и хозяина Пашку – чем не ответственная служба? Конечно, он привык к опытным кинологам, отлично знающим собачью натуру, а теперь… И тут Верного осенило: до сих пор у него были старые хозяева, а сегодня ему впервые достался хозяин новый.

А ведь он и сам когда-то был новеньким, неопытным щенком, и тогда первый хозяин обучал его командам, учил и берег. Теперь Верный должен воспитывать нового хозяина, с самых азов обучая того и постепенно, шаг за шагом, вводя маленького человека в собачий мир.

Теперь Верный понимал, что значит «важная служба»: что может быть важнее, чем научить человека понимать собаку?!

Не просто произносить команду, а знать, как то или иное сочетание звуков и жестов должны отозваться в собачьем сердце.

Вечером Титов, Оля, Паша (младенец ехал в коляске) и Верный отправились на их первую совместную прогулку. Титов объяснял Ольге, как следует держать поводок и как разговаривать с Верным. И несколько раз Оля строго произносила «сесть», «лечь», «ползти», «рядом», а Верный тщательно выполнял эти команды. Конечно, Оля еще неопытный кинолог, да и не хозяин, но Верному было приятно лишний раз попрактиковаться. Оля же, вместо того чтобы быть строгой и собранной и вырабатывать командный голос, то и дело восторженно хлопала в ладоши, смеялась и бросалась целовать и тормошить своего нового питомца.

Верный решил по первости не делать ей замечаний, все-таки Оля была в этом деле еще новичок, к тому же жена капитана явно не военнообязанная. Выполняя поданные Олей команды, пес не упускал из виду коляску с хозяином. В то время, когда они развлекались на полянке в небольшом парке, Пашка мирно спал в тени какого-то дерева, но когда Верный приметил силуэт другой собаки, он моментально встал между непрошеным гостем и коляской и ощерился. Чем вызвал новый прилив восхищения со стороны Оли.

Титов пробыл со своим семейством две недели, после чего отправился на службу. За это время Верный хорошо изучил район, в котором Оля любила гулять с маленьким хозяином.

Шло время, Верный был идеальным псом. Оля могла отправиться в магазин и оставить Верного стеречь Пашку, и пёс сидел и ждал, не испытывая ни скуки, ни желания пробежаться и размять косточки. Ему нравилось наблюдать за тем, как маленький хозяин ползает по расстеленному для него одеялу и как он трогает своими теплыми маленькими ручонками его морду. Однажды, заигравшись на полу, Пашка заснул, ткнувшись личиком в теплый живот своего нового друга.

В первый раз мальчик поднялся на ноги, опираясь на свою собаку, и вместе они сделали несколько шагов, после чего хозяин плюхнулся на попку, но не заплакал, а засмеялся.

Теперь Верный молился своим собачьим богам, чтобы они продлили его жизнь и дали ему возможность наблюдать, как растёт его маленький хозяин, как он будет ходить, бегать, играть, как станет общаться с другими собаками. Ему было интересно, каким человеком вырастет Пашка, мальчик, в которого старый пес вкладывал всю свою большую любящую душу.

Он понимал, что собачий век недолог. Сколько ему отмерено? Девять? Тринадцать? По всему выходило, что рядом с хозяином он сможет пробыть всего ничего, но Верного не пугала его участь. Он достиг главного собачьего счастья – он был со своим хозяином, которому верно служил и которого беззаветно любил. И еще он знал, знал каким-то своим собачьим чутьем, что Пашка вырастет и станет лучшим другом для любой собаки, самым желанным и верным хозяином, который будет понимать собачий язык и понимать своего четвероногого друга, как никто другой в целом мире.

Псу Верному, а также собакам, чистые сердца которых посвящены любви и служению своим хозяевам, посвящено это стихотворение.

Невидимый кот

В девяностые – начале двухтысячных наша семья жила бедно. Не голодали, конечно, но случалось, что на завтрак на стол подавались черный хлеб и блюдечко подсолнечного масла с солью.

И такой еде были рады, даже находили ее по-своему вкусной и питательной.

В это время за зданием станции метро «Сенная» внезапно образовался бомжатский рынок. Название, понятное дело, неофициальное, но оно вполне соответствовало происходящему там.

Торговали на рынке разнообразной пищевой просрочкой, которую по низкой цене обыватели приобретали, что называется, на свой страх и риск.

Обойдя весь рынок, я так и не решилась закупиться ветчинной или сырной нарезкой в упаковке, не взяла и сластей. Зато присмотрелась к пачкам заварного кофе. Все знают, при упаковке из них выпускают весь воздух, так что они превращаются в такие твердые кирпичики.

Покупать в таком месте выпечку или фрукты с овощами я бы не решилась: кто его знает, вдруг ими до меня крысы лакомились. Но даже если и не кушали, а только потрогали, понюхали, все одно неприятно, да и заразу запросто можно подцепить. А кофе – здесь же сразу понятно: если проткнуть упаковку даже самым тонким коготочком, туда непременно попадет воздух, и тогда пачка из твердой сделается мягкой.

Мягкие пачки я, разумеется, игнорировала, следовательно, ничем и не рисковала.

Таким образом, наша семья была обеспечена качественным кофе за половину магазинной цены!

Однажды, подойдя к рынку, я решила рассмотреть стоящий на деревянных ящиках товар, когда вдруг заметила огромную (буквально вдвое крупнее обычной) кошачью лапу, которая на секунду вдруг появилась из-под ящика.

Мгновенное движение, хвать – и беззаботно клюющий крошки воробушек был сграбастан и затащен под ящик. Что называется, чирикнуть не успел. А еще говорят, у них же лапки!

– Кто у вас там? – Я ошарашенно смотрела то на дородную продавщицу, то на обычный с виду ящик, на котором стояли какие-то консервы. Судя по размеру лапы, это был не обычный кот.

– Это Василий Иванович, – уважительно закивала женщина. – Его мама – лесная кошка. Жутко злой котяра, в руки не дается, но какую пользу приносит! Знатный крысолов!

– Что же вы его под ящиком держите, ему же там тесно. – Я наклонилась, надеясь через щель между досками разглядеть настоящего лесного кота.

– А мы стенки у ящиков посшибали, и наши мужики из этих ящиков целые коридоры ему выстроили, знаете, как собак охотничьих тренируют лис из нор доставать. Вот и Василий, когда желает, бродит под нашими ящиками-прилавками, всякую нечисть вроде крыс или голубей распугивает.

Я присела на корточки, мысленно играя сама с собой в наперстки, только вместо наперстков у меня были выстроенные по всему периметру площади и соединенные между собой ящики, а вместо шарика – невидимый мне крысолов Василий Иванович. Но как я ни пыталась обнаружить кота, ничего не получилось.

– А увидеть его как-нибудь можно?

Женщина неопределенно пожала плечами. Мол, как знать?.. Судя по всему, Василий Иванович был не из породы напрашивающихся на ласки котиков, и здесь на рынке он не развлекался, а работал.

– Хорошо, тогда еще один вопрос: а котята от него бывают? К примеру, вы их раздаете или продаёте? Я бы купила.

– Котята?! – Женщина звонко рассмеялась. – Да на его котят загодя записываются. Они же природные крысоловы, да еще и с генами лесного кота! Его потомство в загородные дома разбирают, и на продовольственные склады, и в магазины… – Она махнула рукой. – Все ведь нашего Василия знают и то, что он ни с крысами, ни с котятами ни разу еще не подводил.

По коридорам из ящиков в самом, можно сказать, центре Петербурга гулял самый настоящий лесной кот, которого я так и не смогла увидеть. Брел себе по своим важным кошачьим делам. И ему решительно не было дела до любопытных барышень. После дневного обхода выносного уличного рынка Василию Ивановичу нужно было как следует отоспаться перед ночной сменой в подвалах Апраксина двора.

Жора, его пес-обжора и воспитание гурманов

Жора жил и работал на острове Котлин. И был у Жоры его любимый пес – огромная немецкая овчарка Гор, самый здоровенный в помете, да и на острове самый крупный и серьезный пес. Если бы хоть раз вывезли этого великана на собачий конкурс, наверняка все медали бы собрал, ну или отобрал: с самым крупным и серьезным псом не спорят.

Гор был неприхотлив в еде, собственно, жрал что давали, не воровал, хотя, когда хозяин собирался выкушать чего-то деликатесного наедине с дамой сердца, иногда и подвывал негромко под дверью. Но смолкал, услышав возмущение хозяина, потому что при своем размере был послушным, воспитанным псом.

Впрочем, Жора пса не обижал, хотя, с точки зрения соседок по дому, был весьма строг с ним и требователен. А как можно не воспитывать огромного породистого пса? Гор ведь и щенком был здоровенным, реально больше своих братьев и сестренок; не воспитаешь, а он тебя потом сожрет. Или сбежит, а ты будешь как дурак, держась за поводок, по асфальту брюхом кататься. Не желая для себя подобной перспективы, Жора и воспитывал своего питомца на совесть, на дрессуру времени не жалел и держал пса, что называется, в ежовых рукавицах.

Как уже было сказано выше, у Гора были братья и сестры, и один такой брат, Тор, гораздо меньше Гора, но все равно приличная такая немецкая овчарка, проживал в том же доме у соседки Жоры, бывшей его школьной учительницы. Скажете, зачем одинокой женщине такая огромная собака и как она ее собиралась прокормить на свою учительскую зарплату? А просто так получилось, что, когда щенков продавали, Тору хозяина не нашлось, вот его и предложили соседке совершенно бесплатно, «безвозмездно, то есть даром»: мол, страшно же одной жить. Она видит, щеночек маленький, пухленький, умилилась да и взяла. А вот теперь мучается, сама недоедает, собачку любименькую кормит, а тот знай жрет…

И вот однажды приходит эта самая соседка – хозяйка Тора – к Жоре и говорит: так, мол, и так, очень нужно больную сестру проведать, буквально на неделю. Можешь за Торушкой приглядеть? Еда в собачьем шкафчике, песик консервами питается. Ничего специально готовить не придется, просто открыть банку и выложить в миску; в другую, понятное дело, чистой воды налить побольше, ну и гулять с ним утром и вечером, когда сам с Гором гуляешь. А я потом с зарплаты расплачусь за помощь. Не трудно? Только не забудь: Торушка у меня такой гурман, такой привереда, чуть что не по нраву, обижаться станет и вообще может от еды отказаться.

– Без проблем, – ответил Жора.

Отчего же не помочь школьной учительнице, у которой еще совсем недавно сам учился? В тот же вечер заглянул к Тору в квартиру – как он там поживает без любимой хозяюшки, не скучает ли?

Пришли Жора и Гор, а Тор их уже поджидает, морда скучная, хвост повис – понятное дело, любимая хозяюшка неизвестно куда уехала, бедного мальчика одного бросила. А он теперь некормленый, негуленый, неглаженый.

Первым делом Жора ошейник на Тора надел и с двумя собаками на вечернюю прогулку отправился. Такому умелому собачнику, как он, не проблема с одним псом или с двумя по парку фланировать. И походили, и побегали, и даже палку побросали – в общем, все как водится.

Пришло время домой возвращаться. Первым делом Жора и Гор доставили Тора к нему домой. Открыл Жора собачий шкаф и глазам не поверил: элитная дорогущая тушенка, даже не просрочка, четырнадцать банок, одну утром, вторую вечером. Да он себе такие дорогие консервы не покупал, экономил, думал, праздника особого дождется, Дня Победы например, а тут на собаку, да еще и по будням? Тоже мне гурман выискался!

– Ладно. – Жора шкафчик закрыл, а Тор в первый вечер остался голодным, только воду ему и дали, а еды вообще никакой.

На следующее утро перед работой Жора и Гор снова наведались в гости к Тору, только на этот раз перед визитом парочка – человек и его пес – до ближайшего порта прогулялись, там мужики с рыболовной шхуны за пару банок пива позволили рыбы свежей огромный рюкзак «Ермак» под завязку нагрузить. Пришли к Тору. Сначала, как и вчера, погуляли, а потом вынул Жора из рюкзака огромную плотву, положил в миску перед Тором. Тот хоть и был голодным, только мордой повел: мол, не приучены мы рыбой питаться. И на шкафчик с элитными консервами показывает.

Жора не сплоховал, предложил ту же рыбу Гору – Горушка тушку, почти не разгрызая, проглотил и с обожанием на хозяина смотрит, хвостом по полу елозит: может, еще что перепадет.

– Ну, будешь? – обратился Жора к Тору, извлекая из запаса вторую тушку.

Тот заскулил и побрел на свою подстилку, в лежачую, стало быть, забастовку.

– Хозяин – барин. – Георгий вторую рыбину не ожидавшему такого праздника Гору скормил, а остальную рыбу загрузил в холодильник, после чего выгреб из шкафчика консервы, забрал Гора и дверь за собой запер.

Вечером история повторилась: пришли, погуляли. Тор уже настолько оголодал, готов траву на газонах жрать, на помойки смотрит с вожделением, но Жора – опытный собачник, эту фишку мигом просек и гурмана до бочков поганых не допустил.

Вернулись домой, Жора холодильник открыл, рыбу извлек, показывает Тору.

Тот понюхал, но снова есть отказался.

– Ладно.

Снова предложил Гору, тот с восторгом тушку проглотил.

Жора не спешит, смотрит, как его песель с рыбиной разбирается; краем глаза на Тора косится, а у того слюни капают, на линолеуме уже лужица.

Ладно, Жора – человек не злой, вынул из холодильника следующую рыбину, подал Тору, а тот ее хвать зубами и моментально умял: отлично усвоил урок от старшего братца; сожрал и на кормильца смотрит, вдруг еще даст.

Но Жора раскармливать чужого пса не стал. Нехорошо это, с голодухи сразу же наесться от пуза. Собаке может плохо стать, а в квартире никого нет.

Так до конца недели и кормил Тора сначала рыбой, а потом дома у себя начал готовить обычную человеческую еду и часть приносить и подкармливать пса.

К приезду Марьи Ивановны пса-гурмана было не узнать, он ел все, что ему давали, не проявляя ни малейших капризов. Наработанный навык был продемонстрирован, когда Жора встретил свою бывшую учительницу собственноручно приготовленным обедом. Сначала накрыл на стол и Марью Ивановну с дороги попотчевал, а потом прямо при ней накормил остатками ее «привередливого» пса. И Тор, который еще совсем недавно отказывался есть что-либо, кроме элитной дорогущей тушенки, с наслаждением умял и макароны, и салатик, и супа на курином бульоне похлебал. Жрет, за ушами трещит, и никаких деликатесов себе не требует.

– Жора, мальчик мой, да ты ведь великий педагог! Ты Макаренко! Сколько я тебе должна за помощь и за дрессуру? – Марья Ивановна с восхищением хлопала в ладоши, умиляясь на изменившегося питомца. – Я ведь думала, не осилю прокорм этого проглота, что кредит придется брать в банке, а теперь заживем! Рыба-то в магазинах недорогая, а если раз в неделю в порту брать, то и вовсе дешево выйдет.

– Ничего не нужно, Марья Ивановна, только если он у вас опять от рук отобьется, сразу звоните мне, – попросил Жора и покосился на Тора: воспринял тот угрозу или нет?

Судя по умной морде собаки – понял. Еще как!

Дирижер

– Дело было в июне две тысячи девятого года. В Михайловском театре исполнялся «Реквием» Джузеппе Верди. Не традиционное концертное исполнение, а самая настоящая театрализованная постановка, – рассказывала поэтесса Татьяна Лестева. – Хористы в белых балахонах со свечами в руках и венками, цветы на которых не вплетены по известному обычаю, а стоят на тонких ножках, прикрепленные к золотистому ободку. Окончив петь, хористы снимают венки и кладут их на сцену, которая сразу преображается в цветущую поляну.

На подиум поднимаются две солистки – колоратурное и меццо-сопрано, чтобы исполнить дивный по красоте дуэт «Agnus Dei». В это время легкий ветерок из-за кулис шевелит лепестки цветов. Льются божественные звуки дуэта. И тут из правой кулисы, как представитель света, медленно и торжественно выходит большой серый полосатый кот. Не выказывая ни малейшего страха, красавец меланхолично проходит по сцене и укладывается на середине, у края рампы, спиной к зрителям, ровно напротив подиума с солистками. Замирает, точно статуэтка, внимательно наблюдая за ними, и лишь роскошный хвост слабо подрагивает в такт мелодии.

Ветерок шевелит цветы, в зале раздаются смешки и перешептывания, кот недовольно подергивает ухом, солистки поют, кот слегка дирижирует хвостом. На последнем аккорде котище встает и, потянувшись и со значением подняв пушистый, похожий на плюмаж хвост, торжественно покидает сцену. Зал разражается аплодисментами. На крики «браво» на сцену возвращаются обе солистки. И только таинственный дирижер почему-то так и не вышел на поклон.

Собака-ангел

– Этот пес уже отжил свое, сделай милость, усыпи его, всем станет легче.

Муж с самого утра завел свою любимую пластинку. Ну да, он, конечно, прав. Несмотря на все старания Надежды, в доме все равно пованивает мочой, хотя, казалось бы, хлорки на уборку она не жалеет, но недержание, да еще и у такой большой собаки, как золотистый ретривер… Приходится признать, она не справляется, хотя вроде как подчищает за Чарли каждую упавшую каплю; но, возможно, так пахнет шерсть, не будешь же каждый день мыть такого «теленка» с шампунем, а потом высушивать феном. С другой стороны, пес, конечно, старый, а муж новый. Чарли она уже скоро пятнадцать лет как знает, он всех ее кавалеров, которые еще до мужа были, отлично помнил, кого-то принимал, на кого-то рычал. Золотистых ретриверов не случайно называют «собаки-ангелы», оберегал свою девочку как мог, а теперь она должна одобрить его ликвидацию. Не потому, что он сошел с ума и сделался опасен для общества, а просто потому, что Дима так сказал. Чарли она знает пятнадцать лет, а Диму меньше года. С другой стороны, ну скажет она ему, что ни за что на свете не позволит усыпить Чарли, Дима соберет чемодан и уйдет, а Чарли, может быть, после этого проживет всего неделю, и что дальше? Останется она и без мужа, и без собаки, а часики тикают…

Надя взяла мобильник, нашла в телефонной книге контакт ветклиники, куда обычно они обращались, и набрала номер.

Вечером Надя легла спать, не дожидаясь Димы, да тот после утреннего разговора вполне мог и не явиться: такой вспыльчивый, чуть что не по нему, и сразу уходит к друзьям, а может, и не к друзьям. Не станешь же частного детектива нанимать, чтобы за непутевым мужем следил. Но едва она начала засыпать, как была разбужена телефонным звонком.

– Доброй ночи, беспокоит больница Святой Ольги. Дмитрий Олегович Пошанин ваш муж?

– О господи! – Надя села, спустив ноги на пол и машинально нашаривая тапки. – Что случилось?

– Только не волнуйтесь, женщина. Найдите бумагу, чем писать, я вам все продиктую, чтобы вы потом не забыли. Сейчас от вас требуется внимание и сотрудничество.

Если бы кто-то спросил Надю, что происходило потом, она не могла бы разумно объяснить. Должно быть, она зажгла свет, взяла со стола блокнот и дальше записывала под диктовку, стараясь не пропустить ни одного слова. Дима попал в аварию и теперь находится в реанимации в состоянии комы. Как долго это продлится, неизвестно. Состояние тяжелое, стабильное. Часы приема бандеролей… список разрешенного для передачи больным, в ее случае памперсы для лежачих, одноразовые простынки, минеральная вода, часы приема родственников, когда можно хотя бы парой слов перемолвиться с врачами реанимации и узнать прогнозы, телефон, по которому также можно и нужно наводить справки, и часы, в которые это следует делать.

Дима очнулся и долгое время не мог определить, где он, вокруг было темно, возможно, он ослеп, но как выяснилось после, просто не мог открыть глаз. Зато прекрасно слышал. Судя по звукам, он был дома, по крайней мере, он отчетливо слышал голос жены и очень быстро начал понимать, что она говорит. Надя действительно то и дело подходила к нему, поправляла одеяло, рассказывала недавно просмотренный сериал и кто из коллег звонил и вспоминал его, говорила, что доктор верит в его выздоровление и считает, что он, Дима, вполне возможно, слышит ее, но только почему-то не может пока проснуться, поэтому велел все время с ним разговаривать.

Прикосновений он тоже пока не чувствовал, хотя понимал, что Надя меняла его белье и всячески ухаживала за ним. Слышал, но не чувствовал и никак не мог подать ей весть, что он здесь, что понимает ее. Но однажды он ощутил на себе две могучие лапы, и потом Чарли лизнул его в нос.

«Чарли, мой мальчик, не забыл меня, помогаешь, действительно пес-ангел. А я еще хотел тебя усыпить», – пытался произнести вслух Дима, но у него не получалось.

Зато с того дня он все лучше и лучше чувствовал пса. Его прикосновения, его мягкую шерсть, даже его запах. Чарли врачевал его, хотя до аварии Дима был уверен, что пес совсем старый и вот-вот помрет.

«Стоп! Не помирай, Чарли, только не помирай! – умолял Дима. – Ты теперь единственная ниточка, держащая меня в этой жизни. Ты и Надя – две ниточки, и если только…»

Сколько утекло времени с того дня, когда он потребовал у жены усыпать пса? Месяц? Полгода? Тогда он реально желал физического уничтожения Чарли, называя его бесполезным. И вот теперь он сам бесполезен. Лежит как колода, ни слова сказать, ни чего другого. Права будет Надька, если бросит его к чертовой матери, права. Хотя если она Чарли с его недержанием не усыпила, из дома не выгнала, может, и его потерпит какое-то время, пока силы есть. «Только ты уж не подведи, собака-ангел, прости, что плохо о тебе думал, продолжай, лечи, и, может быть, общими усилиями мы…»

– Не буду с вами лукавить, Надя, но, если в самом начале лечения я надеялся, что Дмитрий Олегович поправится, сейчас, через три месяца, я вынужден признать, что ошибался.

Это был мужской голос. Дмитрий сделал над собой усилие, надеясь открыть глаза, но веки даже не шевельнулись.

– Как же так? Не может этого быть. Я же все время с ним разговариваю. – Голос Нади звучал надтреснуто от боли и отчаяния.

– Смиритесь. Вы выбрасываете огромные деньги, и в один день они у вас просто закончатся. И что тогда? Вы не можете работать и одновременно с тем сидеть с больным мужем, рано или поздно вы начнете брать кредиты и в результате потеряете и то немногое, что пока еще имеете. Посмотрите правде в лицо: за все эти три месяца ваш муж ничем не дал понять, что слышит или понимает вас. Ничего не изменилась, его мозг мертв, и только сердце, как насос, продолжает перекачивать кровь по сосудам. Это может продлиться как угодно долго, пока он не умрет естественным образом. Но стоит ли столько времени ждать? Тем более ждать не того, что Дмитрий очнется, а того, что умрет?

Вам тридцать пять лет, и вы отказываете себе в самом необходимом; представьте, что Дмитрий Олегович проведет в вегетативном состоянии не месяцы, а годы и в результате оставит вас, когда вам будет сорок, пятьдесят, семьдесят лет. И что тогда? Вы будете старой, измученной жизнью, одинокой нищей женщиной, без работы и каких-либо перспектив. Вы не успеете родить собственного ребенка, и государство, рассмотрев вашу ситуацию, не позволит вам усыновить сироту. Так неужели вы предпочтете изматываться у постели овоща, дабы в результате дождаться такого конца? И не лучше ли сохранить хотя бы то, что у вас еще осталось, похоронить уже прошлое и подумать о будущем.

– Доктор, это очень жестоко! – Надя теперь рыдала в голос. – Вы не можете, не смеете называть его овощем.

– Я могу называть его даже живым трупом, если захочу. Я ошибся, дал вам ложную надежду, а теперь спешу все исправить, пока еще есть шанс, пока вы еще можете начать жить заново.

– Он тоже говорил, что часики тикают, много раз говорил. – Надя всхлипывала и шумно сморкалась.

– Вот и поверьте, Дмитрий Олегович был бы только рад, если бы вы не мучили себя и позволили ему спокойно уйти, чтобы перестали думать о нем и занялись собой. Вы ведь красивая женщина и еще совсем не поздно. Я, разумеется, не предлагаю начать поиск новой любви прямо сейчас, но пройдет время, может месяц, может полгода, вы сделаете ремонт, запишетесь в фитнес и бассейн, поменяете имидж, съездите отдохнуть – и вуаля, судьба сама пошлет вам знак. И явится он! Тот, ради кого ваше сердце забьется быстрее, тот, ради кого вам захочется жить!

– Чтобы отключить Диму от этой техники, мне тоже нужен знак. – Надя тяжело дышала. – Знак того, что его больше нет. Или не так: что он есть, но хочет, чтобы я его отпустила.

– Но какой знак?

Дима вдруг ощутил, как матрас под ним немного прогнулся – должно быть, доктор сел на кровать.

– Вы думаете, что Дмитрий Олегович сейчас встанет и скажет: «Дорогая жена, я давно уже устал лежать здесь, сделай милость, отключи меня от аппаратов, буду тебе за это весьма признателен», а потом снова ляжет, скрестит руки на груди и помрет?

– Вы слишком жестоки. – Голос у Нади сделался глухим, точно из бочки.

– Иногда нам приходится быть жестоким, чтобы человек понял, что он заблуждается в отношении своего близкого.

– Мне потребуется врачебная экспертиза.

Дима услышал, как жена прошла мимо его кровати.

– Какая еще экспертиза, мама миа! Ну вот, я колю его иголкой. – Доктор действительно воткнул иголку в ладонь пациента. Дима ощутил боль, но не смог даже дернуться. – Милая, дорогая Надежда Львовна, послушайте меня, я, конечно, сейчас напишу вам направление в реабилитационный центр к доктору Уварову, поговорите с ним, возможно, он придумает какую-нибудь экспертизу, для очистки совести, так сказать, но все это будут выброшенные деньги, и ничего больше.

Скрипнули половицы – должно быть, доктор пересел к столу.

Дима лежал, силясь сделать хоть что-то: пошевелить пальцем, открыть глаза. Неожиданно его лица коснулось нечто мокрое и шершавое.

«О Чарли, милый мой, только ты меня и понимаешь, – мысленно взмолился Дмитрий. – Помоги мне, мальчик, вытащи меня. Ведь еще немного, и этот докторишка устроит мне эвтаназию по полной программе. Помоги, браток!»

Чарли тихо заскулил, и в следующее мгновение Дима ощутил, как собачья морда ткнулась ему в ладонь: вот он, холодный нос, вот нежная шерсть. Дима вдруг понял, что гладит собаку. Его пальцы, еще вялые и почти беспомощные, двигались и даже чуть-чуть сжимались, погружаясь в теплую, приятную на ощупь шерсть.

«Надя! Подойди же сюда, посмотри, убедись, что я живой, я уже могу двигать рукой, еще совсем немного, и заговорю, а потом…»

Но его слова снова не были услышаны.

«Еще немного, и я утрачу последние силы, и тогда уже никто не увидит, как я шевелю пальцами. Ну же, Чарли, помоги мне. Позови Надю».

В следующее мгновение Чарли громко залаял.

– Что случилось? Дима! Доктор!!!

С этого дня Дима пошел на поправку, он научился отвечать на вопросы при помощи одного пальца. Его спрашивали, и он говорил «да», утвердительно кивая пальцем сверху вниз, а если «нет», палец делал горизонтальное движение. «Не знаю» – палец по кругу.

Через неделю Дима чуть открыл один глаз, и к тому времени палец уже не только отвечал на вопросы, а разработался настолько, что мог писать буквы на подставленной ладони Нади.

Когда наконец пациент поправился настолько, что сумел смотреть на любимую одним глазом и вновь обрел голос, он спросил о Чарли.

– Чарли нет, – ответила Надя, с любовью глядя в его единственный глаз.

– Как нет? – задохнулся Дима. Он действительно уже давно не ощущал в доме запаха собачьей мочи, но решил, что за длительное лежание просто привык и больше уже не раздражается. – Он же все время был со мной? Лечил меня, можно сказать, с того света вытащил. Неужели ты его действительно усыпила? А кто тогда меня спас? Собачий ангел? Он из-за меня погиб?!

– Нет, что ты, не усыпила. Разве я могла такое сотворить? – Надя смахнула набежавшую было слезинку. – Просто он в саду, ветеринар велит ему обязательно по несколько часов в день находиться на свежем воздухе; ты же не знаешь, он мочился под себя из-за камней в мочевом пузыре, а вырезали, и пес снова ожил, даже выглядит моложе. Ты пока без сознания лежал, Чарлик от тебя не отходил, сам после операции первый день дома чуть ли не на брюхе к твоей кровати подполз и здесь лег. Пришлось его лежанку сюда перетаскивать. А когда ты очнулся и на поправку пошел, он сразу же на прежнее место перебрался. Помнит, наверное, что последнее время ты его не особо жаловал. И я тоже его не звала, чтобы тебя лишний раз не раздражать.

– Как же я перед ним виноват, – Дима заплакал, – и перед тобой. Позови его, пожалуйста. Перед тобой извинился, теперь буду перед Чарли извиняться.

Надя вышла и вскоре вернулась в компании Чарли – золотистого ретривера, собаки-ангела.

Как Гоша и Лена чуть не развелись

Вообще Логиновы – крепкая, дружная семья, и детей у них трое – все мальчишки, все копия отца; и собака с котом, и машина «опель», не новая, но зато на ходу. Квартира, дачка, оба работают, вроде все нормально.

Причем Гоша время от времени Лене позволяет к подругам на выходные отлучаться, в салон красоты, баню или просто посидеть поболтать, а та его к друзьям отпускает на рыбалку или охоту. Все хорошо, все на доверии. Никаких тебе проверок, слежек, ревности.

Тем не менее не так давно произошел в их семействе скандал, который чуть разводом не закончился. Пришла весна, стало теплее, и Лена взялась убирать зимние вещи в специальный шкаф. Ну, что-то предварительно в химчистку пришлось нести, а что-то сама уксусом протерла, и нормально. Добралась до мужниной куртки – эту точно в химчистку, дома с кожей не справиться; но первым делом обшарила все карманы, и тут в дальнем потайном обнаруживается странная бумажка из какой-то медицинской лаборатории – анализ крови, лейкоциты там, гемоглобин, холестерин. По всему видно, важная бумажка, не просто так Гоша к врачу ходил, он такой человек, что в поликлинику может явиться, только если у него обломок копья или гарпуна будет из груди торчать, менее серьезные причины вообще не рассматриваются, а тут… У Лены аж сердце закололо: неужели любимый серьезно болен, а ей не говорит?

Начала читать, и чуть ее удар не хватил. Возраст пациента – пять лет!

А им с Гошей по сорок шесть, а деткам – пятнадцать, четырнадцать и одиннадцать.

Что за ерунда, справка этого года; вопрос: какого такого ребенка ее благоверный в поликлинику таскал? И почему фамилия их обозначена? Не иначе как на стороне сынка еще одного заделал. Вот тебе и рыбалка с охотой!

Дождалась мужа и, едва тот в дом вошел, бланк ему под нос. «Что за ребенок? Кого в поликлинику возил?»

Гоша вертит бланк в руках и ничего не понимает, не возил он никаких детей в поликлиники, да и сам не ходил уже лет восемь. Тем не менее обнаружено у него в кармане, стало быть, ему ответ и держать. А как держать, если он ни сном ни духом?

Сказать, что враги подкинули? Но почему тогда на бланке их фамилия? Так и написано синей шариковой ручкой: Логинов Тимка, пять лет.

Тьфу! Так это же я кота нашего Тимоху к ветеринару возил, ты что, забыла? Почки ему проверяли, так ради этого дела кровь и мочу надо было сдать. Пока коту иголку в лапу вводили, сам чуть не поседел. А моча – что моча? Баночку, которую я из дома принес, он хвостом смахнул, по всему приемному покою разлил. А потом, когда его на кровь понесли, от страха и внутренний запас им до капельки выдал, столько, что они его сразу здоровым признали и попросили больше не приносить.

Этот поход в ветеринарскую клинику Лена тоже запомнила, только с другой стороны. В тот день муж ей о подвигах Тимохи ничего не рассказал, потому как сам на стрессе был. Лена их в соседнем кафе ждала, страшно было самой туда идти и на Тимкины страдания смотреть. Сидела-сидела и не выдержала. Сама в клинику явилась, а там вонища – глаза режет. И муж с котоноской в руках посреди всей этой запредельной вони и свинства.

Лена сразу же к нему бросилась, проверила, что переноска не пустая, и обоих мужчин из опасного места вывела; хотела еще потом жалобу накатать на антисанитарные условия и повышенную вонючесть, несовместимую с жизнью, но потом отошла и забыла.

А забавно бы получилось: сами клинику «ароматизировали» и сами же на вонь пожаловались.

Пес-джентльмен

Я кошатница, настоящая кошатница. Обожаю кошек всех пород и, как мне кажется, понимаю их, чего нельзя сказать о собаках. Последних я… нет, не то чтобы не люблю, просто плохо понимаю и поэтому стараюсь лишний раз не общаться.

Тем не менее у каждого правила бывают исключения.

На одну из презентаций литературной серии «Петраэдр», проходящей в «Лавке писателей», приехала московская поэтесса Саша Ирбе. Причем приехала не одна, а в компании миляги – рыжего шпица-померанца Филиппа.

Вечер уже начался, и я, как составитель сборника, находилась на сцене, когда в зал вошла Саша со шпицем на руках и за неимением мест в задних рядах направилась к первому ряду.

Знаете, что происходит, когда в театре во время спектакля на сцену выходит кошка?

Правильно, все зрители уже смотрят только на нее. Конкурировать с кошкой невозможно.

А тут целый пук рыжей шерсти плюс озорные блестящие карие глазки, хорошенький черный носик и развеселый собачий нрав!

Саша заняла место в первом ряду, усадив шпица себе на колени. Пока все шло нормально. Что же, посмотрим, что будет дальше.

Оставаясь на сцене и вызывая на выступление то одного, то другого автора, я не сводила взгляда со шпица, но тот был спокоен и интеллигентен. Он внимательно послушал афоризмы, уснул на отрывке из поэмы, проснулся, когда на сцену вышел гитарист. Приближалась очередь Саши, я смотрела на собаку в зале, предвкушая недоброе. Все-таки одно дело – сидеть на коленях любимой хозяйки и совсем другое – остаться в одиночестве.

Но Саша поступила мудро: когда прозвучало ее имя, она просто спустила шпица с рук, и вместе они вышли на сцену. В конце своего выступления она представила зрителям четвероногого спутника. Так я узнала, что шпица зовут Филипп.

Прошло сколько-то времени, Саша Ирбе пригласила меня на свой творческий вечер в клубе «Старая Вена». Мы встретились на Гороховой перед входом. На руках у Саши был мой знакомый Филипп.

После слов приветствия и моих запоздалых комплиментов прекрасно воспитанному песику Саша вдруг неожиданно спросила:

– Хотите подержать?

Разумеется, я не могла и не собиралась отказываться. Когда еще предложат? Филипп оказался не тяжелым, во всяком случае, не многим тяжелее моего кота. Просто густая шубка делала этого апельсинчика на ножках зрительно больше и толще, чем он был на самом деле.

Кстати о шубке: шерсть оказалась толще и жёстче, чем у кота, кроме того, от пса исходил чуть уловимый предсказуемо собачий запах. Я, как кошатница, это моментально заметила; непривычно, но собачники, скорее всего, вообще не обратили бы внимания, так же, как и я не среагировала бы на кошачий запах.

Разговаривая с Сашей и с подошедшими знакомцами, я старалась держать Филиппа таким образом, чтобы он все время видел свою хозяйку. Не знаю, правильно ли я делала, но если бы это был кот, он, скорее всего, начал бы беспокоиться, принудь я его смотреть в другую сторону. Мне казалось, что я поступаю правильно, во всяком случае, после того как я представила Филиппа как большого, пушистого, рыжего кота, мне самой стало значительно удобнее с ним.

Если бы это был кот в такой шикарной шубе, ему стало бы жарко, поэтому, обнимая шпица, я старалась не прижимать его слишком сильно. Главное, чтобы малыш чувствовал мою надежность и при этом все время видел свою мамочку.

Вокруг туда-сюда сновали люди, ездили машины, дворники крепили на подъемник мусорные баки.

Неожиданно буквально в двух метрах от нашей компании раздался грохот. Один из баков свалился с машины и упал на мостовую.

Понимая, что напуганный песик сейчас вырвется и убежит от меня, и тогда его придется искать, и еще неизвестно, что произойдет, я со всей силы сжала его в объятиях. Да, окажись в такой ситуации любой из моих котов, я была бы порезана в вермишель. И не потому, что они злые, просто куда против инстинкта попрешь?

Филипп задрожал, но даже не дернулся. Вот это дрессура!

После происшествия я вернула красавца Саше, и все вместе мы поднялись на второй этаж.

«Старая Вена» – мини-отель, основанный на месте, где в начале ХХ века располагался знаменитый ресторан с тем же названием. С той только разницей, что ресторан находился на первом этаже, а мини-отель – на втором.

Выступления проходят в красивой гостиной, сцены или какого-то подиума нет, так как в обычные дни в этом помещении трапезничают постояльцы. То есть выступающий находится в непосредственной близости от расставленных по залу столов, стульев и кресел. И если Филипп решит прогуляться во время часового выступления или заснет под каким-нибудь столом, ему могут нечаянно наступить на лапу.

Меж тем все происходило ровно так, как я себе представляла: после короткой преамбулы Саша поднялась со своего места и начала читать стихи. Филипп, который сначала расположился у ног своей хозяйки, быстро понял, что лежать на полу неинтересно, и отправился обследовать новое помещение. Я с тревогой смотрела на очаровательного пса, заранее переживая за его здоровье. Народу на стихотворчество Ирбе пришло много, нежные лапки и пушистый хвостик были в опасности.

Песик обвел зал скучающим взором и, обнаружив меня, возможно, единственного знакомого здесь человека, вильнул хвостиком. Все-таки теперь мы были официально представлены друг другу, и он мне доверял. Я поймала на себе его взгляд и бесшумно похлопала себя по коленкам – он должен знать этот жест, – приглашая малыша на ручки, точнее на ножки. Филипп степенно подошел ко мне, поставил передние лапы мне на колени. Вопросительный взгляд глаза в глаза – должно быть, спрашивал разрешения, а заодно проверял, понимаю ли я сама язык жестов. Как раз это мне было понятно. Коты тоже так поступают. Новое похлопывание – хорошо, что в этот раз я была в джинсах, – и песик удобно устроился на коленях завзятой кошатницы.

Весь остальной час Филипп сидел на мне, стоял, лежал и снова сидел. Все еще представляя шпица как огромного пушистого кота, я не обнимала и не тискала малыша, понимая, что ему может сделаться жарко и одновременно с тем признавая его право на кошачью свободу и независимость. Лишь время от времени я поглаживала шубку, давая Филиппу понять, что про него помнят, хотя вряд ли я могла бы забыть про сидящую на моих коленях собаку.

Когда творческий вечер подошел к концу, милый песик лизнул мою руку и отправился обниматься со своей хозяйкой.

Казалось бы, вот и конец истории, но это не так.

Будучи под впечатлением от общения с псом-джентльменом, я всем рассказывала об этом приключении, добавляя, что очень довольна тем, что смогла найти подход и общий язык с собакой.

– С какой собакой?! – рассмеялась мне в лицо знакомая собачница.

– Так шпиц-померанец. Я же говорю, целый час у меня на коленях сидел, заметь, не привязанный, массаж принимал, и, полагаю, ему даже нравилось.

– Так они, шпицы по натуре, по характеру не собаки, а что-то вроде котов от собачьего мира. А сама знаешь, с котами у тебя всегда получалось. Так что подвиг не зачтен.

Кошка по обмену

Давно уже Маша мечтала о кошке. Простой гладкошерстной, а может быть, пушистой кошке рыжего цвета с белой грудкой и белыми же перчаточками. Простенькая такая, если разобраться, мечта. Не знаю, как в других странах-городах, а у нас в Питере и Ленобласти этих рыжих… ох… просто озолотиться можно.

Тем не менее, Маша это точно знала, кошка должна ее выбрать сама. Или ее подарят каким-нибудь необыкновенным образом, или она появится сама… То есть просто отправиться к заводчику и выбрать самого симпатичного не вариант. Потому как откуда тебе знать, что судьба приготовила тебе именно этого которебенка? А разве против судьбы попрешь?

И тут подруга неожиданно действительно принесла Маше именно такую рыжую кошечку, как та и хотела.

Скажете – вот и знак судьбы? Маша тоже так поначалу подумала, хотя тут же возникли первые сложности. На следующий день она должна была отвезти свою сестру с племяшкой к себе на дачу. Показать им там, как замки открываются-закрываются, куда, уходя, ключ прятать, где какие продукты находятся, да и вообще. Сама же она сразу после этого садилась в поезд и отправлялась в Москву на стажировку.

«Ничего, – решила Маша. – Не проблема, Ксюша с Тамаркой будут рады приглядеть за симпатичной котейкой».

Так и сделала. Доставив родственников на дачу и расцеловав перед расставанием Пушу (это имя она давно уже подобрала для своей будущей кошки), Маша отправилась в столицу.

Когда же она вернулась, кошечка признавала своими хозяйками Ксюшу с Томой, шипя на Машу и отказываясь идти на ручки.

Это было обидно, но Маша решила, что еще не все потеряно.

Сейчас кошечка привязалась к Ксении, потому что та неделю кормила ее и лелеяла, а потом, через недельку-другую, глядишь, и поменяет свою симпатию. Лето еще длинное, все сто раз переиграется. Пока же она так рассуждала, с завистью поглядывая на то, с какой радостью Пуша играет с Тамаркой в клубок.

Пока она наблюдала за этой идиллической картинкой, на веранду зашла Ксения.

– Соседи окотились, – с порога выдала она. – Предлагаю засвидетельствовать, так сказать, свое почтение и между делом договориться о котенке. А то Томка так к твоей Пушинке привязалась: как подумает о расставании – ревет, не сможет дома без кошки!

Пошли.

Маша достаточно хорошо знала своих соседей. Фамилия их была Дьяченко. О таких людях говорят обычно: «Воспринимайте их как данность», иначе никак. Жили они как бог на душу положит, в доме вообще никогда не убираются, сами вечно ходят не пойми в чем. Но вот кошка – кошка у них действительно знатная. Пушистая, с огромным хвостом в стиле «павлин обзавидовался» и кисточками на ушах. Роскошная кошь!

Откуда у неряшливых соседей могла появиться эта невероятной красоты кошка, Маша знала. То есть не само происхождение серой Дымки, последнее оставалось тайной, Маша знала, как кошка оказалась у Дьяченко.

Однажды, дело было осенью, погода стояла теплая, почти бабье лето. Спать легли с открытой форточкой. А когда бабка Алла Дьяченко проснулась утром, рядом с ней в постели преспокойно дремала Дымка.

То есть еще буквально вечером никаких кошек у них не было и в помине, а брать их никто не собирался, а утром кошка нарисовалась.

Причем не просто появилась, а действовала так, словно всегда здесь жила.

Знаете, как ведут себя кошки, попав в чужой дом? В большинстве случаев ныкаются по углам, дня по три не выходят к людям. Некоторые от еды, воды отказываются. А тут совершенно чужая кошка, в незнакомом ей доме, с чужими людьми, причем не самого образцового поведения, а ведет себя так, словно с самого котячьего детства здесь живет и всех знает.

Маша в своей жизни много читала фантастики и даже предположила, что Дымка действительно проживала у Дьяченко, но только происходило это не в нашем, а в параллельном мире, незначительно отличающемся от того, в котором мы с вами живем, ну, например, наличием пушистой кошки, которой в нашем мире до поры до времени не было.

Впрочем, все это лирика. Конечно, идти и смотреть на только что родившихся котят не очень-то и хотелось. Маша понятия не имела, как Ксюша представляет эту судьбоносную встречу своей дочери с ее будущим котом или кошкой, когда ей покажут слепых, красноносых существ, больше напоминающих крысят или хомяков, но только не котят. Как она должна выбрать, если и красота, и обаяние, свойственные кошачьим, начнут проявляться много позже?

Впрочем, спорить не стала. Их провели на веранду, где стояла специальная кошачья тахта, такая древняя и грязная, что на нее не покушались даже грязнули хозяева.

И если прежде Маша нет-нет да и иронизировала, предполагая, что на этой тахте в разное время уходили из жизни несколько поколений Дьяченко, сегодня она могла наблюдать следы недавнего рождения четырех котят.

То есть как кошка родила, так котята и возились на грязной, вонючей подстилке, в давние времена, возможно, бывшей одеялом или покрывалом.

Котят любезно извлекли из-под маминого теплого брюха. Маша села на самый краешек жуткой тахты, а Полина и Ксюша склонились над шевелящейся кошачьей массой, как вдруг самый крайний котенок – он и внешне отличался от остальных малышей, так что, если все котята Дымки были традиционно белые с серым, этот имел бурую шубку, – так вот, этот бурый котенок вдруг отделился от общей котокучи и, слепо тыкаясь мордочкой, дополз до Маши и ухватился лапкой за ее ногу.

Маша даже не успела сообразить, что случилось, а хозяйка уже забрала котенка, отправив его к братикам и сестричкам.

Той же ночью Маша вышла во двор подышать свежим воздухом и невольно подслушала разговор, произошедший между Ксенией и Томой.

– Ну что я могу сделать? Ты же понимаешь, Пуша – кошка твоей тети. Мало того что мы живем в ее доме, я еще должна просить ее отдать нам ее же кошку. Как это называется, по-твоему? Наглость это, и ничего больше! Знаешь, как она мечтала о рыженькой с белыми лапками? Будем к ним заходить в гости, лакомства кошачьи приносить.

– Ну мама. Я же ее люблю. Я жить без нее не могу, – рыдала Тома. – И Пуша меня любит, а тетю Машу не любит, ну ни капельки. Как они будут жить вместе? А я и учиться без нее не смогу, все время буду думать, как там Пуша.

Ситуация назревала наинеприятнейшая, внутренне Маша уже почти что смирилась с потерей кошки, но только она же знала Ксению: даже если она сама предложит Томе забрать Пушу, Ксенья, с ее повышенным чувством справедливости, наверняка сразу же пойдет в отказ. Как она может забирать у сестры ее единственную кошку!

Ради этой самой справедливости Ксения могла горы свернуть, ну или упереться как баран, танком с места не свернешь.

Второй раз они увидели котят, когда те весело носились по соседскому дворику, играя в догонялки. Шикарная мама грациозно возлежала в тени и прохладе, краем глаза наблюдая за своими малышами.

И повторилось то же самое. Маша, Ксюша и Тома подошли к котятам, и бурый тут же оставил игры, подбежал к Маше, схватил ее за брючину и, пронзительно заглядывая в глаза, вдруг пополз вверх. Это был уже явный знак – котенок выбрал своего человека.

– Что же, – Маша посмотрела на сестру, перевела взгляд на племянницу, – мне кажется, выбор сделан. Томе нравится Пуша, и Пуша к ней привязалась, какой смысл разлучать любящие сердца. Я же возьму себе котенка, который выбрал меня. – Подхватив на руки невесомое пушистое существо, Маша обнаружила, что имеет дело с девочкой, и сразу же пошла договариваться с хозяйкой.

Маленькая бурая кошечка – позже ее мех из бурого превратился в дымчатый серый – получила имя Муза.

С тех пор Пуша и Муза познакомились и подружились. Когда Маша уезжала из города по своим делам, Муза гостила у Пуши, а когда хозяйки Пуши должны были оставить свою рыжую красавицу, отправившись по своим делам, та переезжала к своей названой сестричке Музе.

Так что все сложилось лучше не придумаешь. Действительно, с судьбой не поспоришь.

Книжкина неделя

На книжкиной неделе в Аничковом дворце наш поэтический кружок почему-то неизменно выступал перед мальчиками и девочками, явившимися на книжный праздник. Почему мы, а не ТЮТ (Театр юношеского творчества)? Понятия не имею. Наверное, занимались более серьезными делами. На книжкину неделю нет-нет да и заглядывала поэтесса Ирина Малярова. Но это было не ее время, а время карнавала. Малярова председательствовала в жюри творчества юных и если и посещала веселые представления, то просто желая развлечься.

Основное действо шло по написанному сценарию, и потом все занятые в представлении актеры сопровождали группы гостей, кому какая достанется. Группы определялись в самом начале, когда дежурные раздавали детям разноцветные шапочки. Сколько групп, столько и цветов. Мы же заранее знали, кому какой цвет выпадет, и вели группы по заранее намеченному маршруту. В каждой гостиной проходило костюмированное представление уже со взрослыми актерами, поэтому имело смысл каждый день брать себе новую группу и наслаждаться вместе с детьми разными спектаклями. Но каждый день дежурить на книжкиной неделе не разрешалось, роль учили два-три человека, с чем я решительно не могла согласиться. Честно отработав предшествующий год в костюме развеселой обезьянки Чи-чи и уразумев, что три выступления меньше шести, а значит, и удовольствия в два раза меньше, на следующий год я устроила первую в своей жизни интригу.

Роль пса Артемона досталась мне и Юле Григорьевой. Мы получили свои тексты и, быстро выучив, приступили к репетициям. Но тут Юля заболела. Пропустив пару репетиций, она позвонила мне, забрасывая вопросами о предстоящем празднике.

– Знаешь, мы так много уже успели без тебя, думаю, тебе будет трудно запомнить все мизансцены, – с хорошо деланой честностью в голосе посетовала я.

– Трудно? – Я знала, что Юля панически боится этого слова. – Ну, тогда я, пожалуй, не буду ходить до книжкиной недели. Кашель еще не прошел, да и вообще…

Было немного стыдно, но я просто не могла отдать хотя бы часть радости пребывания на сцене другому человеку. К слову сказать, всю неделю непрекращающихся праздников со мной во дворце был мой младший брат, чью радость я также не собиралась прерывать, если бы на входе перед началом представления не оказалось галантного пса Артемона, который нежно целовал ручки дамам, дарил цветы, а потом вдруг направлялся в гардероб для того, чтобы хлопнуть по плечу уже ожидавшего чего-то подобного Виталика и провести его наверх мимо бдительных билетеров, – кто знает, может, у нас так задумано: Артемон выбирает одного из гостей и вместе с ним поднимается по беломраморной лестнице.

Вообще-то по жизни я никогда особенно не ладила с собаками, точнее, не понимала их и потому старалась держаться подальше. Но пес Артемон дорог мне до сих пор.

– Это моя сестра, – с гордостью показывал на меня брат одному из своих новых приятелей, с кем свел знакомство на книжкиной неделе.

– А твоя сестра – мальчик или девочка? – задавали ему встречный вопрос.

Детки в клетке

Шел 1943 год, в редакции газеты «New York Times» прозвучал телефонный звонок. Секретарша подняла трубку и, немного послушав, попросила собеседника подождать, заглянула в кабинет главного редактора, где как раз проходило еженедельное рабочее совещание.

– Что вам, Мэгги? – недовольно отвлекся от бумаг шеф.

– Прошу прощения, сэр, но мне кажется, звонок исключительной важности. Не мог бы кто-нибудь из редакторов подойти к телефону и побеседовать с этим человеком?

– Скажите, чтобы перезвонил. Что за срочность? – недовольно поморщился главный редактор.

– Кого-то наконец убили? – оживился редактор криминальной колонки.

– Звонит фермер из Канады, некто Олив Дион. Он утверждает, что у него украли пять дочерей. Я подумала, что вы сочтете это важным.

В следующий момент ведущий репортер «Таймс» Гарри Смит уже выскочил из кабинета шефа и схватил трубку на столе секретаря.

– Итак, ваша фамилия Дион и вы уверяете, что ваши дети похищены!

– Совершенно верно, – ответили на другом конце провода.

– Пятеро детей? – уточнил Смит.

– Да, пять девочек: Аннет, Мари, Эмили, Ивонн и Сесиль. – Фермер говорил с каким-то присвистом. Возможно, он страдал бронхиальной астмой.

Имена показались Смиту знакомыми, но где он мог их слышать? В криминальной хронике? В уличных происшествиях? Вряд ли.

– Сколько девочкам лет, когда и при каких обстоятельствах они пропали? Когда вы видели их в последний раз? Есть ли предположение, где они могут находиться?

– Все они родились 28 мая 1934 года – пятерняшки. Неужели вы не слышали, сэр?

– Почему я должен о них слышать? – удивился журналист и тут же вспомнил. Сестры Дион! Вот уже восемь лет, как фотографии хорошеньких сестричек украшают все детские товары, каждый год магазины продают комплект из пяти дорогущих куколок с именами девочек на фартучках. Форменное разорение для родительского кармана, но дети требуют. Его дочка Нэнси на день рождения устроила безобразный скандал, когда он, вместо того чтобы купить обновленный набор пятерняшек Дион, приобрел ей симпатичного голубого пони со звездой во лбу.

– Я простой фермер. Выращиваю скот на продажу, крупный рогатый скот, но в этом году на пробу завел и свинок. Хорошее дело. Честное. Плачу налоги и всегда голосую на выборах. – Он откашлялся. – Восемь лет назад у нас с женой родились пять девочек. Роды принимал доктор Аллан Рой Дэфо. Пять младенцев – обычно такие роды хорошо не заканчиваются, поэтому мы спешно окрестили девочек, завернули их в подогретые одеяла и начали ждать, какая помрет первой. И что бы вы думали? Все выжили! И это притом, что у жены не было молока и каждые два часа приходилось кормить наших малюток смесью из воды, кукурузного сиропа, коровьего молока и пары капель рома. Это было тяжелое время для всей нашей семьи, сэр. Жена чуть не умерла родами, а другие дети и сами были еще маленькими, им было трудно приглядывать за пятью сестрами. Но вместе мы справились. И через полгода я решился показать наших малышек на Всемирной выставке в Чикаго. Мне говорили, что это первый случай, когда все родившиеся выжили. Что это своеобразный рекорд. Что мои девочки – гордость страны, ее достижение. Вот я и согласился.

– Вы согласились отправить своих дочерей на выставку, как… – Смит пытался подобрать слова, но вышло все равно грубо. – Как скот?

– А что в этом такого? – нимало не обиделся фермер. – Для них был выстроен специальный загончик… нет, павильон с десятью огромными окнами и галереей, это, стало быть, чтобы их было со всех сторон видно. Меня уверили, что девочки в хороших руках. Что дома мы бы не смогли сделать и половины того, что делает для них государство. При них постоянно были медсестры, кроме того, пока они там, нам не нужно было кормить и одевать их. Не нужно было заботиться о детском садике. Что, согласитесь, тоже существенная помощь. Представляете, как мы тогда все устали.

На выставке рядом с домом была построена детская площадка с качелями и песочницей. У них были самые лучшие игрушки. Люди смотрели на моих малышек из-за сетки. Никто не мог подойти к ним и обидеть. За посетителями все время наблюдал полицейский.

Потом выставка начала продавать сувениры с фотографиями девочек. Кружки, носовые платки, сумки… Все это можно было приобрести в специальной лавке. Тогда же я обратился к организаторам выставки с просьбой положить мне процент за использование бренда, они обещали, но так ничего и не сделали. Сказали, что, когда дети вернутся домой, вслед за ними привезут грузовик с детскими вещичками, игрушками и подарками. Мы ждали.

Я думал, что их вот-вот вернут, но, когда закончилась выставка, начались съемки документального фильма, потом еще одного. Фирмы, изготавливающие детское питание и одежду для самых маленьких начали использовать их фотографии. Известные люди все время фотографировались с близняшками. А мы – их родная семья – не получили с этого ни одного цента! Если я захочу сфотографироваться на ярмарке с обезьянкой, я заплачу доллар. А это ведь пять живых людей!

Узнав адрес фермера, Смит договорился о встрече и, отпросившись у главного редактора, направился на вокзал за билетом. Ему жутко не понравился разговор с этим Оливом Дионом, который явно желал вернуть домой девочек лишь с целью зарабатывать на них, как на своей скотине. С другой стороны, о какой отеческой любви может идти речь, если отец не общался со своими детьми целых восемь лет и видел их лишь малютками? Дочке Смита Нэнси было семь, и он никогда не расставался с ней на долгое время. А если бы расстался, неужели его сердце очерствело бы до такой степени, что он… нет, такого просто не могло быть. И вполне возможно, что фермер просто тщательно скрывает свои чувства. Наверное, его и самого воспитывали согласно правилу «Мужчины не плачут», так что теперь он просто не понимает, как может выражать свои чувства, так же как понятия не имеет, что эти чувства у него вообще могут быть.

Позвонив домой, Смит попрощался с женой и дочерью, пообещав привезти из командировки подарки и обожаемые Нэнси булочки с кремом, которые продавали в пекарне недалеко от вокзала. Когда дочка болела, Гарри ездил туда через весь город, лишь бы только раздобыть любимое лакомство к чаю.

Нэнси хотела получить на день рождение очередные пять пупсов Дион, жена же начала было рассказывать о приезде своего брата и о сюрпризе, который тот решил сделать Нэнси, но Гарри не дослушал ее. Вдруг подумалось, что вполне способен дать своему ребенку больше, нежели очередной набор кукол. Он освободит сестер Дион, и потом его Нэнси сфотографируется с ними. С живыми девочками, а не с похожими на них куклами. Отличный подарок для его Нэнси! Будет что вспомнить.

Явившись на ферму к Дионам, Смит получил под расписку все документы, начиная со свидетельства о браке Олива и Элзайр, свидетельства о рождении близняшек, дальше следовали вырезки из газет и образцы рекламы с фотографиями сестер Дион.

Статья Смита «О человеческом зоопарке» сработала как разорвавшаяся бомба. Вслед за ней Гарри написал гневную «Позор страны» и, специально для мамочек, «Детки в клетке», а потом еще в колонке для юристов «Верните родителям их детей». Тираж газеты взлетел на невиданную до этого высоту.

В результате суд обязал организаторов выставки вернуть девочек родителям, а в качестве компенсации администрация штата Калландер выстроила большой дом, куда теперь должна была переехать вся семья Дион.

Как и планировалось, Смит привез Нэнси на торжественное новоселье, и они действительно сфотографировались с самыми знаменитыми в мире близнецами. Получился великолепный, незабываемый праздник. Что же до Смита, с того дня он резко пошел на повышение.

В тот год дядя Нэнси преподнес племяннице роскошный, по его мнению, подарок – пять щенков самой модной собаки сезона кокер-спаниеля на выбор. Вилли Монс как раз торговал ими, но для любимой племянницы был готов пожертвовать даже всем выводком.

– Я хочу пять щенков! Я назову их Аннет, Мари, Эмили, Ивонн и Сесиль! – восторженно лепетала счастливая Нэнси.

– Но, милая, тут только две девочки, а остальные мальчики, – попыталась урезонить Нэнси мама.

– Значит, будут Аннет, Мари, Эмиль, Ивонн и Сесил, – не моргнув глазом сообщила дочь. – Дядя разрешил. Это его подарок.

– Но как ты собираешься заботиться сразу о пяти щенках! – Мама уже начала отступать.

– Я буду шить на них одинаковую одежду и гулять сразу со всеми пятью.

– Не знал, что так получится, – Вилли выглядел сконфуженным, – но вы же давно собирались перебраться в загородный дом. Ты же сам говорил: какой прок торчать в городской духоте, когда можно купить ранчо, ну или просто собственный дом. Мои соседи как раз продают. Будим жить рядом, как настоящая дружная семья.

В то же лето семья Гарри Смита отправилась на отдых на ферму дяди Вилли, где теперь Нэнси проводила все время со своими пятью любимцами, а Гарри ездил в город на службу. Собственно, он вполне мог писать дома, так что все получилось даже неплохо. Осенью, когда сделалось прохладно, Смиты заторопились в город, и тут выяснилось, что хозяин дома, в котором они арендовали квартиру, ввел запрет на животных. Собак пришлось оставить на ферме.

Гарри Смит был удивлен, что его дочь совершенно не расстроилась при мысли о грядущем расставании; скорее всего, причиной такой бесчувственности стало то, что очаровательные щенки-кокеры, к которым успело привязаться все семейство, к концу лета выглядели уже как вполне взрослые собаки, Нэнси же желала играть только с пухленькими щеночками.

Понимая, что не имеет морального права позволить дочери проявить такую безответственность, Гарри Смит отказался перевозить семью в город, пока не снял другую квартиру, и тогда они уже перебрались туда со всем собачьим семейством.

Дочь продолжала выполнять свои обязанности по уходу за собаками, но только было видно, что делает она это чисто по обязанности. Когда же Нэнси пошла в школу, он уже не мог требовать от дочери проявления ответственности, и все обязанности относительно животных легли на него и супругу.

Шли годы, главный редактор «Таймс» Гарри Смит уже почти что забыл о близняшках Дион, когда совершенно неожиданно в редакции прозвучал телефонный звонок, и юная секретарша подозвала его к телефону.

– Меня зовут Аннет Дион, – услышал Гарри чуть надтреснутый голос, – вы ведь тот самый журналист, который вытащил меня с сестрами из вольера? Я правильно понимаю?

– О, сестры Дион! – Смит ослабил галстук. – Прошло двадцать лет!

Неожиданно подумалось, что настало время еще раз вспомнить эту нашумевшую историю и заодно рассказать читателям, как сложились судьбы сестер. Наверняка счастливо. Он снова поднимет старое дело, приложит фотографии малышек и какими они стали теперь. Наверняка у всех семьи, дети… Как он мог забыть о них?!

У его Нэнси уже сын и дочка – внуки, в которых он души не чает.

Аннет Дион согласилась принять старого знакомого в своем доме, расположенном недалеко от музея истории. В мягком кресле перед Гарри Смитом сидела молодая хмурая женщина с широкими черными бровями и блестящими карими глазами. Надеясь увидеть сразу всех сестер, Смит был поражен царившей в доме тишиной. Ни одного звука. Скорее всего, здесь жила только Аннет.

– Невозможно вернуть потерянные годы, – начала она, – в раннем возрасте нас оторвали от семьи, от родителей, братьев и сестер и воспитывали в вольере на радость толпе. У нас было все: красивая одежда, вкусная еда, при нас всегда находились врачи и педагоги, но… – Она замолчала.

– Но? – Гарри Смит пододвинул к ней диктофон.

– Когда в десять лет нас вернули в семью… – Она снова замялась. – Понимаете, мы привыкли быть друг с другом, только друг с другом. Мы не знали родителей и считали это нормальным. Наш мир был изолирован и предельно стерилен. Мы видели других детей, которые смотрели на нас из-за ограждения, но никогда не разговаривали и не играли с ними. В результате мы не смогли не то что полюбить, а хотя бы принять наших братьев и сестричек. Долгое время мы не могли выйти из дома и хотя бы дойти до магазина, как делали это все остальные дети. Мы не учились в школе и не могли ни с кем общаться.

Мы привыкли, что все всегда смотрят на нас, и нам было сложно понять: отчего все изменилось столь печальным образом, почему мы перестали вызывать всеобщее восхищение, отчего от нас что-то требуют? Что мы сделали не так? В чем наша вина? Казалось, что сам мир вокруг нас сломался, но никто не говорил, как его можно восстановить.

Отец постоянно злился на нас за то, что он так и не получил своего процента с продажи сувениров. Мы же все до одной были бесполезны в его бизнесе. Настоящее разочарование.

В общем, он терпел нас до шестнадцати лет, после чего мы отправились в интернат, где и находились вплоть до своего совершеннолетия. Но и там мы могли общаться исключительно друг с другом. Ближе к выпускному мы все чаще задумывались над тем, как сложатся наши дальнейшие судьбы. Были даже варианты создать что-то вроде коммуны, где мы могли бы жить со своими новыми семьями, но при этом никогда не расставаться. Мы действительно надеялись когда-либо выйти замуж и иметь детей. И только самая робкая из нас, Эмили, заявила, что собирается провести жизнь в монастыре, где она будет надежно ограждена от пугающего ее мира.

Она умерла в двадцать лет, мистер Смит.

– Зовите меня Гарри.

– Гарри, у нее рано обнаружилась эпилепсия. Когда мы были рядом, мы успевали подсунуть ей под голову подушку и принять другие меры. Ее нашли с разбитой головой. Все очень печально.

Мы работали в модельном бизнесе. Собственно, это было единственное, что мы по-настоящему умели. Мэри вышла замуж, но брак оказался неудачным, и она покончила с собой. У Сесиль родились близнецы, но один из них вскоре умер. Остальным сестрам также не повезло в браке.

Я много раз говорила с психологами, и все они, узнавая нашу историю, только и могли разводить руками: откуда взяться счастливому браку, когда в детстве вы не видели рядом с собой счастливых родителей? Если не знаете, как это бывает, что такое семья, отцовская и материнская любовь и забота.

Я позвонила вам, мистер Смит, Гарри, чтобы сказать. Напишите, пожалуйста, о нас еще раз, напишите о наших загубленных жизнях. Пусть это послужит уроком тем, кто пожелает оставить своих детей хотя бы на несколько лет. Пусть знают: потерянное время никогда не возвращается. Время, проведенное со своей семьей, – святое, его нельзя подменить ничем на этой земле. Кто-нибудь скажет: все люди разные, многие бросают своих детей, а после обретают их снова. Но, мистер Смит, нас было пять сестер, и никто из нас не обрел семейного счастья. Помните это.

Но Смит почему-то в этот момент думал о пяти шаловливых кокер-спаниелях, которые жили в их доме, каждый день наполняя его веселым лаем. Несмотря на то что их дочка быстро наигралась и остыла к собакам, они с женой любили и заботились о пятерке до самой их смерти. То есть у этих собак в жизни было больше счастья, чем у всемирно знаменитых сестер Дион.

Выйдя из дома Аннет Дион, Смит добрел до первого попавшегося телефонного аппарата и набрал номер дочери.

– Нэнси, дорогая! Как ты? – хрипло произнес он в трубку. Смит давно уже развелся с женой, а его взрослая дочка жила со своей семьей в Калифорнии.

– Ох, пап! Давно же ты не звонил. Знаешь, мне так не хватает вечерних разговоров с тобой и мамой.

– Как муж?

В трубке послышалось всхлипывание.

– У тебя проблемы?

– По телефону всего не расскажешь… – Наверное, дочка в этот момент вытирала глаза.

– Можно я приеду к тебе?

– Когда? – удивилась Нэнси.

– Да хоть прямо сейчас. Доберусь до аэропорта, возьму билет – и первым же рейсом.

– Ты всегда был лучшим папой на свете. – Нэнси опять всхлипнула. – А как же твоя ответственная работа? Как газета?

– К черту работу! Газету подготовят и без меня. Так я могу приехать к тебе прямо сейчас? Не возражаешь? Привезу твои любимые булочки с кремом.

– Папа, приезжай! Приезжай, пожалуйста! Мне тебя так не хватало! И булочек тоже. Здесь таких не пекут.

Кот по имени Класс Восемь и «Room 8»

Никто не знал, откуда и зачем пришел этот кот, никто не ведал, где он ночует или проводит лето. Но целый день он находился в школе, с тем чтобы вечером покинуть ее вместе с последним учеником, не забыв проследить, правильно ли вахтер запрет дверь.

История началась осенью 1952 года в начальной школе Элизиан Хайтс в Калифорнии. Однажды во время урока дверь в класс № 8 отворилась, и в помещение вошел здоровенный полосатый котище. Естественно, ребята сразу же загомонили, и учительница была вынуждена шикнуть на них. Поначалу она решила, что это кот кого-то из детей, но ученики отрицали это, мало того, все они утверждали, будто никогда прежде даже не видели этого котищу. Кот же, нимало не испугавшись большого количества детей, устроился на подоконнике и принялся себя вылизывать.

Понимая, что гость явно голоден, на перемене учительница сходила в буфет и напоила бродяжку молоком, после чего довольный кот улегся спать. Таким образом он провел в классе полдня, а потом вдруг поднялся и, так же никого не предупреждая, куда пошел, не прощаясь покинул класс. На следующий день все повторилось.

Кот остался жить в школе, где сразу же сделался самым любимым и самым популярным персонажем. Одно было странно – никто не знал, куда котище уходил ночью, когда школу запирали. Это была загадка.

И еще: кота стали называть не Мурзиком и не Барсиком, а дали ему официальное и очень странное имя Класс Восемь. Так назывался класс, в который он вошел в первый раз.

Все старались принести ему что-нибудь вкусненькое из дома, и в результате кот сильно располнел. Тогда учительница, которая первая пригрела бродяжку и теперь по праву считалась чем-то вроде котокуратора, решила, что лишний вес еще никого до добра не доводил, и ввела почетную должность «кормильщик кота», а потом и «сдвигатель спящего кота»; в обязанности последнего входило передвигать разжиревшего котяру, когда тот укладывался на стопку тетрадей или классный журнал.

Во время каникул, когда школа была закрыта, кот уходил неведомо куда, но всегда возвращался в день, когда школа снова начинала работать.

И еще он очень любил фотографироваться на общих фото со всем классом. Причем он не только присутствовал на всех классных фотографиях, но и в обязательном порядке занимал почетное место посередине.

Возможно, в прошлой жизни он был педагогом, может быть, даже из этой школы, оттого его и тянуло на прежнее место службы. Когда перед зданием школы цементировали площадку, при журналистах и вообще без помощи учителей и учеников Класс Восемь вышел вперед и, на правах официального талисмана школы, оставил следы своих лап.

Через много лет гитарист Лео Коттке увидит эти отпечатки, узнает историю появления в школе странного кота и напишет инструментальную композицию «Room 8».

Однажды Класс Восемь, должно быть, подрался с соседскими котами, и его раны долго не заживали, ситуацию усугубила пневмония. Стало понятно, что кот уже не может жить где придется, подвергаясь риску умереть от переохлаждения или быть убитым бродячей собакой. Тогда же учительница Вирджиния Накано предложила коту приходить к ней хотя бы в ночное время. И что бы вы думали? После окончания уроков, внимательно выслушав предложение о новом жилье, кот пошел за Вирджинией и, поужинав с ее семьей, спокойно устроился в старом кресле. Утром он как ни в чем не бывало направился в сторону школы, где его ждали. В таком режиме кот прожил несколько месяцев, пока у него не обнаружились первые признаки артрита.

Коту было тяжело самому ходить, и, понимая это, ученики и учителя стали по очереди носить кота днем в школу и после занятий обратно к Вирджинии, где он теперь жил. К счастью, дом госпожи Накано располагался напротив школы.

В 1966 году директор школы Беверли Мэйсон написала книгу «Кот по имени Класс Восемь». Так котик еще и вошел в литературу.

Но, несмотря на всю заботу и любовь, Класс Восемь покинул этот мир в 1968 году в возрасте двадцати двух лет или около того. Он удостоился собственной могилы и трехколоночного некролога в «Лос-Анджелес Таймс».

Две любви пса Трезора

Говорят, собака любит только хозяина и всю свою жизнь ему верна. Это истина не требует дополнительных доказательств, собачья жизнь короче человеческой, и собаки так устроены самой природой, что посвящают эту свою жизнь любимому человеку, отдавая себя без остатка этой любви и служению.