Утром в начале девятого на берег прибыл микроавтобус с рабочими. Они высыпали из него и направились было к своим рабочим местам, как вдруг кто-то из них громко ахнул:
– Блин дырявый! А где бульдозер-то?
Все повернулись и посмотрели на то место, где вечером оставили свою технику. Берег озера был пуст. Разровненный желтый песок, тихая гладь воды, отражающая небо и кусты. Это все, что предстало перед взором обалдевших рабочих.
– Нет, ну, в натуре, где бульдозер-то? – растерянно спрашивали друг друга рабочие.
– А шут его знает, вчера был здесь...
– Шурик, придурок, ты куда бульдозер дел?
– С собой домой унес, – съязвил рабочий, которого назвали придурком.
– Зачем? – «подколол» его товарищ.
– А мне надо тещину могилку хорошенько утрамбовать, чтобы эта ведьма, не дай бог, из нее не встала!
Все дружно заржали хорошим лошадиным смехом, все, кроме одного лысого и низенького мужичонки. Этот, очевидно, был здесь бригадиром или что-то вроде того; он тут же принялся звонить кому-то по мобильному. Остальные, радуясь неожиданно свалившемуся на них отдыху, бродили по берегу, бросали в воду камушки и просто курили, балагуря.
– Чего не работаем? – накинулся на них звонивший, убирая телефон в карман. – А ну, быстро по местам, сейчас сюда начальство заявится!..
Рабочие принялись нехотя устанавливать забор, который недоустановили вчера. Вскоре на берег приехала большая грузовая машина, на которой стояла деревянная будка, лежали фундаментные блоки и еще какие-то ящики. Машина была с краном. Маленький толстячок принялся бойко командовать, рабочие разгружали материалы.
Через некоторое время приехала черная «Волга», из нее вышли двое мужчин в летних светлых костюмах. Следом на мотоцикле приехал местный участковый в форме. Толстячок суетливо подбежал к ним, стал что-то торопливо объяснять. Все внимательно осмотрели берег, как будто все еще надеялись найти здесь бульдозер.
– Ну, ты, Копперфилд, колись: куда технику дел? – повернулся один из приехавших к толстячку.
– Я?!
– Ну не я же! Учти: если хозяин про твои проделки узнает, тебе не поздоровится.
– Да я клянусь вам, вчера вечером, когда мы уезжали домой, он был здесь, вот на этом самом месте...
– Это мы уже слышали. Ну, что стоишь? Давай, Шерлок Холмс, ищи бульдозер, нам его всего на два дня дали, должны успеть площадку закончить!
– Так что же я могу сделать? – развел руками лысый коротышка.
– Что хочешь! Хоть новый покупай.
– Новый?! О боже! – Толстячок схватился за сердце.
– Так вон он, в озере! – крикнул вдруг участковый, стоявший у самой кромки воды.
Все побросали работу, подбежали к берегу и стали вглядываться в гладь озера.
– Точно, в воде!
– Ага, вон крыша кабины видна. Желтая!
– Как же это он туда, а?..
Те двое, что были в костюмах, тоже подошли к воде и попытались рассмотреть бульдозер.
– Ермицкий! – закричал один из них, оборачиваясь и ища глазами лысого толстяка.
Тот мгновенно подскочил к начальству, вытирая платочком вспотевшую лысину, и уставился на него преданным взглядом.
– Ермицкий! Мать твою и всех твоих родственников!.. Как получилось, что бульдозер утонул?! – заорал он на лысого.
– А я почем знаю? Вчера, когда мы отсюда уезжали, он стоял вот тут, на берегу...
– Ну, и кто его утопил? Может, твой бульдозерист? Может, он пьян был, а? Кто у тебя бульдозерист? Быстро его сюда!
– Шурик, придурок! Мать твою и всю твою родню!.. Подь сюда! Колись: вчера пьян был?
– Я?! Да ни в жизнь! Я на работе – ни-ни! Я как стеклышко...
– А как бульдозер в воде оказался? Говори, сукин сын, а то уволю!
– А я при чем? Мы вчера вечером домой уезжали – он тута вот стоял, все видели...
– «Тута»! – передразнил Шурика один из тех, что был в костюме. – Я сейчас хозяину позвоню, он тягач пришлет из города. И следователя...
Действительно, часа через три на берег пришел тягач, а следом за ним пожаловал какой-то тип на синем «Пежо». Люди в костюмах переговорили с ним, сели в свою «Волгу» и тут же уехали, пообещав на прощанье лысому большие проблемы.
Тип из «Пежо», коренастый серьезный мужчина средних лет, мрачно посмотрел на руководившего процессом доставания техники из воды лысого толстяка и, позвав с собой участкового, отправился по домам расспрашивать аборигенов о таинственном утоплении бульдозера. К Угорцевым они постучались к первым.
– Кого там нелегкая принесла? – не особо приветливо крикнул из-за забора Арсений Матвеевич, не торопясь открывать калитку.
Пес Дружок выразил поддержку хозяину громким заливистым лаем.
– Я – ваш участковый Прокопчук. Откройте, поговорить надо, – донеслось из-за калитки.
– Об чем говорить-то?
– О бульдозере. Вы не видели ночью на берегу посторонних? – стараясь перекричать собачий лай, спросил следователь.
Арсений Матвеевич все-таки открыл калитку, хоть и неохотно, но во двор незваных гостей не пригласил, лишь поздоровался с участковым.
– Я, мил-человек, по ночам привыкший спать, а не по берегу шляться, – строго сказал он, окинув долгим взглядом коренастую фигуру городского типа. – А вы пошто спрашиваете?
Арсений Матвеевич нарочно говорил, подражая своему отцу, старался казаться старше своих лет. Со старика какой спрос? Он щурился на солнце, пытаясь показать, что к тому же подслеповат.
– Ночью кто-то утопил бульдозер, – сказал гость. – Вы случайно ничего не видели?
– Мы совершенно случайно этой ночью спали и ничего не видели. Мы воопче рано ложимся, в девять, а когда и того раньше, вот так-то. А ваши рабочие шумели там, на берегу. Много шума от них, да... Вы им обскажите, чтобы шумели поменьше, потому как я – человек пожилой, и у меня давление и голова болит...
Арсений Матвеевич притворно закряхтел и потрогал свою голову.
– А кто с вами живет? – спросил следователь.
– Супруга моя живет. Токмо она вовсе глухая, ничего не слышит...
– Значит, вы ничего не видели и не слышали?
– Нет, нет... Знать ничего не знаем, ведать не ведаем... Спали, как сурки, спали...
Следователь окинул старика подозрительным взглядом, попрощался и, кивнув участковому, направился к калитке. Участковый вышел следом за ним.
Арсений Матвеевич захлопнул калитку, запер ее на задвижку и тут же резвой прытью рванул на веранду, где его ждала Татьяна Семеновна, которой он строго-настрого велел не высовываться.
– Что там, Сеня?
– Городское начальство было с нашим Прокопчуком. Но уже ушло...
– Чего пытали-то?
– Знамо дело, чего! Про бульдозер свой: кто, мол, утопил его ночью. А я, что, дурной? Я им так и сказал: мы, мол, по ночам по берегу не шляемся, спим, как сурки...
– Слава богу! Ушел...
– Погоди радоваться, мать. Еще вернется...
А следователь с участковым между тем прошли к дому Макарихи. Женщина открыла им почерневшую от времени калитку и уставилась на непрошеных гостей своим тяжелым взглядом.
– И чего вам теперь?
Ее сын Мишка, сорокалетний белобрысый дурачок, бегал по двору в каких-то драных штанах и радовался, как пятилетний ребенок. Босой и обнаженный по пояс, он размахивал палкой, которую называл саблей, и кричал время от времени, картавя: «Ура! За Родину! Наши не сдаются!..»
Следователь посмотрел на него через плечо хозяйки с некоторой опаской.
– Что это с ним? – спросил он участкового, кивнув на Мишку.
– А тебе какое дело? – уставила мощные руки в свои полные бока грозная Макариха. – Ты давай спрашивай, чего там тебе надо, и иди своей дорогой!
– Да, да... Я только хотел спросить, не видели ли вы...
Разумеется, Макариха тоже ничего знать не знала ни о какой пропаже бульдозера.
– Ваша машина – вы за ней и смотрите! – сердито отрезала она. – Я вам не сторож. У меня своих делов полно. Мне вон за сыном приглядывать надо.
Женщина гневно сверкнула своими глазами-щелочками на сильно загорелом лице и презрительно выпятила нижнюю и без того полную губу.
Представители власти поспешили покинуть территорию неприветливой хозяйки и отправились к последнему дому, где жил старик Егорыч с внучкой Дарьей. Кучуповы возились во дворе: девушка мела возле крыльца, а старик латал маленькую калитку, ведущую в огород. Он был чересчур худощав и не по возрасту строен. Конечно, годы брали свое, и на восьмом десятке старику трудно было выглядеть этаким бравым молодцом, но Егорыч держался изо всех сил. Он понимал, что ему еще предстоит какое-то время помогать внучке. Случись что с ним сейчас – семнадцатилетняя девочка-сирота останется одна-одинешенька на всем белом свете. И потому старик взбадривал себя, как мог: частенько парился в баньке, пил настои целебных трав, которые сам же собирал с внучкой в лесу и в поле, бросил курить и даже домашнюю наливку на ягодах употреблял довольно редко и то не больше одного стакана за раз.
– Я еще поживу! – частенько говаривал он весело, внушая себе и Дарёнке оптимизм и жизнеутверждающее начало.
Надо сказать, что девочка любила старика до безумия, слушалась во всем и старалась как можно больше сделать по хозяйству, чтобы порадовать дедулю. Узнав, что такое детский дом и сиротство, она страшно боялась одиночества и была готова день и ночь работать по дому, лишь бы больше не оставаться одной среди чужих людей. Обрадовавшись, что наконец закончила школу и навсегда приехала жить к единственному родному и близкому ей человеку, она все-таки понимала, что дедушка ее стар и когда-никогда ей предстоит остаться совсем одной, без него. Поэтому девочка изо всех сил старалась своим вниманием и заботой продлить дни старика на земле.
– Дедуля, зачем ты грядки поливаешь? Давай я сама полью... Дедуля, зачем ты воду несешь? Давай я сама наношу... – часто говорила она, отбирая у старика его работу, которую он привык делать сам, когда внучка жила в детдоме.
– Что ты, Дарьюшка? – сетовал Егорыч. – Разве можно все делать самой? А я на что? Я еще не так стар. А одна все не переделаешь, надорвешься. Вон у нас хозяйство какое большое!..
Старик был прав: кроме двух коз, которых он держал и для молока, и для пуха, у него было еще два десятка кур, три поросенка на откорм, три кошки-мышеловки и собака Лайка. Всю эту скотинку, как он ласково называл живность, надо было постоянно кормить, давать ей воды, коз надо было доить и каждое утро выводить на луг на траву, а для поросят готовить ботвинью и выгребать у них навоз. А еще у Егорыча был большой огород и сад, да и с удочкой он любил посидеть и принести внучке хоть с десяток карасиков на жареху. Так что скучать особо не приходилось ни ему, ни Дарёнке.
Девушка была не особо привлекательна собой: невысокого роста, худенькая, без пышных форм и броской внешности. Голубые и большие – мамины – глаза смотрели на мир с таким выражением, словно девочку страшно обидели и она вот-вот заплачет. И эти глаза были, пожалуй, единственным достоинством ее внешности. Ну, разве что еще длинная русая коса, которую она в свое время наотрез отказалась обрезать в детдоме. Сейчас волосы выросли почти до самых ног, Дарья каждый день старательно расчесывала их и заплетала в косу, которая всегда лежала у нее на груди. А в косе голубела подаренная дедушкой атласная лента.
Следователь, заглянув через плечо Егорыча во двор, рассматривал девушку, застывшую с полынным веником в руке. Он попробовал задать свои вопросы и Кучуповым, но оба, и старик, и его испуганная внучка, как и опрошенные ранее другие хуторяне, твердили одно: спать отправились рано, ничего не видели, ничего не слышали, знать ничего не знают...
Тип из «Пежо» посмотрел на старика Егорыча с плохо скрываемой угрозой:
– А вы, я вижу, откровенничать не хотите... Глядите, как бы не пришлось в другом месте отвечать на разные вопросы...
– Дак а мы что? Мы ж – ничаво...
Егорыч пожал плечами и уставился на чужака с самым невинным выражением лица. Следователь зло сплюнул себе под ноги и зашагал к своей машине.
– Они что здесь все, сговорились, что ли? – зашипел он себе под нос. – Никто ничего не слышал, не видел!..
– Так им же только на руку, что бульдозер утонул, – хмыкнул участковый. – Они же все здесь против того, чтобы дачи строились... А может, они того?.. Сами его и утопили... ночью, когда рабочие уехали.
– Кто? Эти старики? – повернулся к нему следователь, останавливаясь. – Или эта анорексичка с косичкой? И каким, интересно, образом они это сделали? Эй, Ермицкий, может, твой бульдозерист-разгильдяй оставил машину открытой?
Мастер Ермицкий едва не поперхнулся от такого вопроса.
– Нет, что вы! Он не мог, я за него ручаюсь...
К обеду тягач вытянул-таки бульдозер из озера. Он стоял на берегу весь мокрый, водитель Шурик открыл кабину и отскочил. Из кабины хлынула вода.
– Шурик, зачем воду вылил? – заржали рабочие. – Работал бы и плавал заодно в своей кабине, как ихтиандр.
– Ага, и не потел бы!
– И в душ после работы идти не надо...
Шурик и сам был бы рад поржать вместе с товарищами, но у него испортился от воды его личный приемник, и он жутко огорчился. Вынул его из кабины, открыл заднюю стенку, вылил из приемника воду – и теперь смотрел растерянно, а его товарищи продолжали потешаться над его бедой.
– Шурик, он тебе теперь только шум прибоя будет передавать...
– И эту, как ее... «Ты – морячка, я – моряк, ты – рыбачка, я – рыбак...».
Шурик в сердцах забросил приемник в кусты.
– Хорош глотки драть! – закричал мастер. – Работайте, мать вашу!..
Володя наблюдал за всем этим из густых зарослей бузины. Он был метрах в ста от людей, но они его, разумеется, не видели: во первых, он был в своей камуфляжной форме, а во вторых, всем было не до него. Рабочие лениво начали доделывать забор, бульдозерист возился со своей машиной, а следователь, позвонив кому-то по мобильному, укатил в город на своей французской красавице. Участковый, оседлав свой мотоцикл, последовал за ним.
– Работаем, работаем! Шевелись, мужики! Разгружаем блоки... Сюда, сюда разгружай! – покрикивал лысый мастер, суетливо бегая между работягами.
Володя тихо отступил назад, в густую тень леса...
Лида до самого позднего вечера ждала звонка от своего милого. Но Владимир почему-то не звонил. Девушка злилась, ругала его, потом успокаивалась. Ладно, поиграет в Дон Кихота и вернется. Приползет к ней с повинной головой, куда денется! Вот утром точно позвонит...
Но Строгов не позвонил и утром. Тогда, забыв про свою гордость, она сама взяла телефон в руки. Но вежливый до противного электронный женский голос сообщил ей, что «абонент недоступен».
– Вот черт! – выругалась Лида, бросая мобильник на стол. – Недоступен! Это где же он может быть? Или выключил телефон?
Она была очень зла на Владимира. Мало того, что они встречаются – да нет, не встречаются, а, точнее сказать, живут вместе уже два года, – а он все еще не догадался сделать ей предложение, так этот защитник обездоленных к тому же бросил ее одну в городе во время отпуска и укатил в какую-то глухомань восстанавливать справедливость. И что самое обидное, это совершенно чужие ему люди, не родители, не дядя с тетей, а так... просто знакомые. Предки какого-то сослуживца Матвея. Ну, да, этот парень погиб, спасая жизнь ее Володьке, и большое спасибо ему за это. Но родичи-то его здесь при чем?!
Лида от злости села к зеркалу. Она придирчиво рассматривала свое отражение и недоумевала: ну, что этому придурку надо?! Она довольно красива... Стройна... У нее роскошные волосы. Да, крашеные, ну и что? Черный цвет ей очень идет. Может, сменить прическу? Или купить новые побрякушки? Сережки, например. Она видела в ювелирном такие красивые, с изумрудом... Хоть бы Строгов догадался подарить их ей... Но нет, этот на такое не способен. Жмот. Говорит, что красота – это не главное, главное – душевные качества и характер. Нет, тут Володька не прав, для женщины в первую очередь главное – внешность. Характер – это потом... Мужчина должен любоваться женщиной, как дорогой изящной вещью, как бриллиантом, например... Вот ею, Лидой, можно любоваться. Она умеет преподнести себя. К тому же очень неглупа и с дипломом... Если бы ее еще повысили и сделали старшим менеджером, тогда бы и ее зарплата выросла раза в полтора...
Девушка вздохнула и встала. Нет, прическу она пока менять не будет, ей эта идет; так, во всяком случае, говорят девчонки. А Строгов... Черт! Она его накажет! Да. Будет знать, как уезжать куда-то к черту на кулички и бросать ее одну, да еще во время отпуска. Точно!
Лида подкрасила губки и взяла со столика флакончик французских духов, подарок Володи на Восьмое марта. Потом она надела свой кокетливый синий сарафанчик, голубые босоножки на высоком каблуке, взяла в руки сумочку, вышла из дома и решительным шагом направилась к ближайшему кафе.
***
Володя зашел в лесную избушку, сел на деревянную скамью и достал из кармана свой мобильник. На дисплее светился знак непринятого вызова. Он тут же посмотрел номер: Лида. Соскучилась, и это, конечно, приятно... Нет, сейчас он не будет перезванивать ей, потом. Сейчас надо срочно решить один вопрос...
Он набрал номер своего командира Ивана Широкова. Тот ответил практически сразу:
– Строгач! Ты, чертяка? Привет!
– Здорово, командир!
– Да хватит тебе! Какой я тебе теперь командир? Два года, как комиссовался, а все называешь меня командиром. Все, брат, я тебе не командир, да и другим тоже... Откомандовался.
– Нет, Иван, ты для меня всегда был и остаешься командиром. Это уже пожизненно.
– Кстати, я недавно из госпиталя вышел: айболиты еще один осколок из меня достали.
– Ну? Четвертый?
– Пятый, брат, уже пятый. Вон сколько я железа в себе носил! Теперь на шесть граммов стал легче. Но этот был последним...
– Поздравляю.
– Спасибо. Так что я пока отдыхаю на больничном... А ты чего звонишь? Так, потрепаться или дело есть?
– Да, командир, есть дело. Ты, я знаю, дом собрался строить для своих ребятишек...
– Собраться-то собрался, только дальше фундамента у меня не пошло: кредит не дают, а своих денег – кот наплакал. Практически все ушло на покупку земли...
– Так фундамент все-таки есть?
– Нет, только яму вырыл. Сказать бы тебе, сколько я экскаваторщику заплатил!
– Вот, а я как раз хочу подарить тебе фундаментные блоки. Чтобы яма твоя не пустовала.
– Подожди, Строгач, что-то я не пойму... Как это подарить? Где ты их возьмешь, блоки эти?
– Да так... есть местечко... Но с одним условием – самовывоз.
– Да нема базара, ты же знаешь, у меня двоюродный брательник на стройке работает.
– Тогда слушай, командир...
Весь остаток дня Володя спал в избушке, перекусив салом с домашним хлебом, сливками и редиской. Большего ему было и не нужно. Он постелил на широкой лавке самодельный матрац, или лежак, как называл его Арсений Матвеевич, и теперь почивал на нем по-царски: слушал, как поют в лесу птицы и шумит листва деревьев, и смотрел, как голубеет небо в маленьком окошке избушки. Спать в лесу в такой романтической обстановке – одно удовольствие...
Он проснулся оттого, что почувствовал, как внутренний будильник, «поставленный» на девять вечера, сработал. Володя посмотрел на свои часы: да, двадцать один ноль-ноль, без одной минуты. В домике было почти темно, только серел квадрат окошка. Он вышел на крыльцо и умылся водой из ведра. Воду он еще днем принес из ручья, который показал ему Арсений Матвеевич и который протекал практически рядом с избушкой. От холодной воды к нему вернулась бодрость, сон почти мгновенно исчез без следа. Володя стал одеваться...
Он окольным путем прошел мимо хутора, отметив про себя, что на берегу нет никого. Рабочие, понятное дело, были в городе, а хуторские пили чай в своих домах либо укладывались спать. Он шагал в сторону Дубровино. Дорога серела в сумерках, вечерняя прохлада опустилась на землю. Вдруг он увидел фары машины, идущей прямо на него. Он тут же отступил в сторону, в черную тень деревьев лесочка, который плотной грозной стеной стоял с одной стороны дороги. Вскоре рядом с ним поравнялся старенький зеленый «Москвич». Володя негромко свистнул.
– Строгач, ты?
– Я, командир.
Из машины вышел, припадая на правую ногу, Иван, пожал другу руку.
Он был коренаст и крепок, как молодой дубок. Всего на два года старше Володи, Иван имел большой послужной список и звание капитана. Боевого капитана, а не того, что насидел себе звание в кабинете за письменным столом. Вернувшись из армии, Широков сразу женился и родил двух ребятишек-близняшек: мальчика и девочку. Сейчас этот коротко стриженный светло-русый крепыш работал в военкомате с довольно невысокой зарплатой.
– Ну, давай, показывай, где тут у вас в лесу бесплатно фундаментные блоки раздают...
– А как же самовывоз?
– Вон, следом едет...
Володя посмотрел на дорогу: в сторону хутора к ним медленно приближался кран-манипулятор. В народе это чудо техники прозвали «сам-гружу-сам-вожу».
Друзья сели в «Москвич» Ивана и поехали на берег озера. По дороге Владимир рассказывал другу, каким образом в его распоряжении вдруг оказались дармовые фундаментные блоки. Командир только усмехался в усы:
– Ну, ты, в натуре, Робин Гуд!.. Хотя ты прав: помочь старикам Матюши – дело святое.
Володя быстро перемахнул через забор (и ограда не преграда для такого молодца!), добежал до будки, которую оставили здесь строители. Она была пуста. Наверное, рабочие посчитали, что сторож на стройку пока не нужен: кто из местных будет воровать фундаментные блоки? Их не спрячешь в огороде, это не кирпич. Делом одной минуты было повалить забор в одном месте на землю, чтобы кран-манипулятор мог подъехать непосредственно к груде блоков.
– Ну, давай, братишка, грузи мой подарок, – кивнул командир своему родственнику.
«Сам-гружу-сам-вожу» быстро заработал краном. Владимир с Иваном цепляли блоки крюками, автокран поднимал их и складывал к себе на платформу. Когда все было закончено, Володя сел в машину командира и показал, как проехать в город в обход, через деревню Песчаную, чтобы не светиться на основной трассе. Потом пешком вернулся на берег озера.
Он сел в бульдозер и завел его.
– Ну что, давай, приятель! Второй раз тебе легче будет, ты теперь привычный... Помоешься, чистеньким оно и работать сподручнее...
Машина шумно вошла в воду, Володя, конечно, успел выпрыгнуть из кабины на берегу.
– Прости, приятель, что я с тобой так... Не переживай, тебя опять достанут: ты им нужен. Так что плавай пока... И прощай!
Полчаса спустя Володя ехал на своей «Ниве» в город через ту же деревню Песчаную. Лесная дорога была вся в рытвинах и ухабах, но его машине с высоким клиренсом и четырьмя ведущими колесами такие мелочи были до лампочки. Лес стоял по бокам мрачной черной стеной, из-под колес машины время от времени выпархивали какие-то птицы, а дорогу перебегали мыши и лисы. Глаза последних светились в свете фар, совсем как глаза кошек.
Вот он проехал деревню Песчаную, немногочисленные дома, по большей части деревянные, и один-единственный магазинчик сиротливо стояли вдоль дороги в темноте за заборами, как дряхлые старики. Их окна не светились, все жители спали. Через десять минут показалась еще одна деревня, он быстро проскочил и ее и вскоре выбрался на трассу...