Под стеклом – фото с Джонни и Брэдом, над зеркалом – открытка с Леонардо.
И только в личном блокноте – он. И глаза у него – холоднее льда. Всё потому, что она не выучила историю, не удержалась от булочки с маком и не заставила себя сделать тридцать приседаний. Он смотрел на неё, и ей хотелось стать лучше.
Таких, как он, давно уже нет, и она никогда его не встретит. Кто мог бы его заменить, ну кто? Одноклассники все какие-то нелепые, пошлые.
Позвонили в дверь, пришлось прятать Бакунина…
Я влюбилась. Сказать кому-то – засмеют! Влюбилась в нереального человека. Есть у меня набор открыток – «Друзья Пушкина по лицею». У них такие глаза! Такие лица! Я их всех изучила, как своих друзей. Горчаков, Пущин, Дельвиг, Корсаков, Вольховский, Кюхельбекер, Бакунин… Вот этот самый Бакунин Александр – он мне в самое сердце запал. Когда я сажусь за письменный стол, кладу его под стекло на столешнице, между Джонни Деппом и Брэдом Питом.
Ну, с этими двумя всё понятно – голливудские звёзды, избалованные поклонницами. А Бакунин – другой. Вот сажусь делать уроки, а он смотрит. Он ТАК смотрит на меня своими большими задумчивыми глазами! Благородное лицо! Такой не стал бы плеваться посреди улицы – кто дальше, носить дурацкие штаны, из которых выглядывают трусы, материться при девочках. Он уступал бы место, дарил цветы… А как бы он целовался, интересно? Наверное, очень нежно. И никому бы не трепался об этом! Недавно у нас одна девчонка встречалась с одноклассником, так он потом всем друзьям показывал следы на шее – будто она его укусила в порыве страсти.
Я подошла к зеркалу и прикрыла глаза. Между прочим, я очень красивая, Натали Гончарова отдыхает! Что красивого в этой Гончаровой? Не понимаю. Я прикоснулась к зеркалу губами. Вот так я его поцеловала бы, очень осторожно, едва касаясь. Немного мешал нос, касаясь холодного стекла.
Встречу ли я когда-нибудь такого, как Бакунин? Наверное, пошла бы за ним на край света. В ссылку какую-нибудь, например. А что, я смогла бы! Тем более сейчас и в Сибири Интернет есть.
В дверь позвонили. Я закинула своего любимого в ящик стола.
Жанка влетела в мою комнату, на ходу скидывая пальто, и сразу заметила пустоту между Брэдом и Джонни.
– Опять своего лицеиста спрятала? – засмеялась она.
Жанке можно доверять. Ей самой, например, нравится Войцеховский, друг Бакунина. Но сказать об этом одноклассникам? Не поймут. Если бы мы признались, что влюбились в Диму Билана, нам бы посочувствовали, но поняли.
Одна стенка в моей комнате разрисована очаровательными вампиршами, русалками, эльфами и колдуньями. Я срисовывала с карт Таро. Мама называет её «Стена ужаса», одноклассники фоткаются на фоне стены. И вдруг – лицеист из XIX века.
– Ты даже не представляешь, какой у меня для тебя сюрприз, – взволнованно сказала Жанка. – Доставай своего!
Я достала Бакунина и водворила на законное место на столе. Жанка впилась в него взглядом.
– Так вот! Я видела ЕГО! – постучала Жанка фиолетовым ногтем по стеклу.
– Во сне, что ли? – улыбнулась я.
– Не-а, в школьном коридоре. Ты упадёшь! В нашей школе учится его двойник!
Я не упала, но удивилась.
– Таких не существует! И почему я не видела его ни разу?
– Просто выпускной класс учится в другом крыле. Я туда инглиш пересдавать ходила. И вдруг вижу: он!
– Не может быть! – отрезала я.
На следующий день мы с Жанкой отправились в соседнее крыло.
Подруга держала меня за руку, чтобы я не рухнула, если что. И я не рухнула. Я просто встала столбом, наткнувшись на это «мимолётное виденье».
Невероятно! Те же черты лица – правильные, благородные, ну как срисованные. А глаза! Два чистых озера. Невозможно описать, что в этот миг творилось в моей душе! Мне захотелось разом перекрасить волосы, выучить французский, надеть бальное платье, научиться играть на фортепиано, запеть какую-нибудь арию, прыгнуть с парашютом. В общем, сделать гигантский прыжок к своей мечте, главное – не разбить лоб.
А мечта проплыла, глядя куда-то поверх наших голов, и даже не заметила нас.
Весь урок физики я просидела, как заворожённая, ничего не видела и не слышала. Очнулась, только когда Женька Морозов толкнул меня в бок.
– Доронина, ты опять в астрал ушла? Не тормози!
– Отвянь, Морозов, – поморщилась я.
– Может, тебя проводить, Доронина? Видок у тебя, будто привидение увидела.
– Обойдусь.
А ведь я и правда увидела привидение. Лицеисты давно умерли. Этот оживший Бакунин – посланник с небес.
– Гулять-то сегодня выйдешь? – не унимался Морозов.
– Не-а.
У Морозова завелась странная традиция: я гуляю, а он ходит рядом. Он как бы сам по себе, но иногда что-то мне говорит или задаёт вопросы. Раньше у Морозова имелся доступ в мою комнату: у нас был один на двоих репетитор по английскому, мы оба страшно отставали от программы и занимались у меня. Но с прошлого года я подтянулась и даже пошла на опережение (это всё из-за Бакунина!). Не знаю, приходит ли репетитор к Женьке, но, судя по его оценкам, – нет.
Я прибежала домой и закричала с порога:
– Мама! Мне надо срочно выучить французский и научиться играть на фортепиано!
– Да ты уроки-то не успеваешь делать, какое тебе… Что с тобой? Вся сияешь.
– Мама, ты в меня не веришь! – упрекнула я маму, не переставая улыбаться.
Я выгребла из шкафа весь свой гардероб, разложила на диване: рваные джинсы, футболки с надписями, кофточки со стразами и вырезами. Нет, всё не то!
– Мама, мне срочно нужно платье!
– Что, какой-то праздник? Извини, магазины уже закрыты, – съязвила мама. – Ты же носишь только джинсы. Что изменилось?
– Всё изменилось! Всё! Случилось чудо!
– Ясно… И как это Чудо зовут, если не секрет?
Сказать или нет? Мама – педагог-организатор в нашей школе. Устраивает праздники, спектакли, мероприятия. Может, и судьбу дочери устроит? А вдруг она сможет мне помочь? Хотя родители в таких вопросах обычно только мешают.
Я решила показать маме портрет Идеала. Она долго рассматривала открытку.
– Хм, действительно, видела похожего. Только не помню, как зовут. Володя? Алёша?
В общем, мама не узнала его. Но есть человек, который всё про всех знает. Сабина!
Сабина появилась в нашем доме не так давно. Она устроилась в школу руководителем театральной студии, потому что дома ей было скучно. Девушка не поступила в театральный институт после школы и готовилась атаковать его в следующем году. Теперь Сабина помогала маме организовывать мероприятия. Обычно они шушукались на кухне до позднего вечера, придумывали сценарии, обсуждали учителей и учеников. Потом за ней забегал жених или нам с мамой приходилось её провожать.
Что сказать о Сабине? Она похожа на Фриду Кало. Гладкие иссиня-чёрные волосы падают вдоль смуглого лица, как шёлковые ленты. Удлинённые чёрные глаза всегда смеются, так что непонятно, то ли они сужаются от смеха, то ли такой разрез глаз от природы. Жених Сабины – будущий профессор, защищает диссертацию. Он говорит, что Сабина сошла с картины Поля Гогена, и сначала он влюбился в эту картину, а потом увидел её.
Для нас с Жанкой Сабина совсем взрослая, раз уже окончила школу и называется чьей-то невестой. Но Сабина так не считает и ведёт себя как подросток. Одевается вообще как ребёнок, к тому же она маленького роста. Своего будущего профессора она считает бледноватым, длинноватым и странноватым книжным червём. Говорит, что с ним скука смертная, зато к нему прилагается пятикомнатная профессорская квартира от родителей. (Там все профессора в этой семье.)
Сабина рассказывает про своего жениха всякую ерунду. Например, что он занимается «полевой практикой» (что-то делает с биополем) и любит ходить по дому без всего, потому что одежда мешает его телу дышать. И если будущему профессорскому телу приспичило подышать, мнение окружающих – это не его проблемы.
– Однажды к нему зашла соседка, – рассказывала Сабина, – и разговаривала с ним полчаса на пороге. Так он тогда только заметил, что вышел к ней нагишом, когда уже дверь закрыл.
– Как нагишом? – раскрыла я рот.
– Ну так, совершенно голый! – захихикала Сабина, сверкая чёрными глазками.
– Рита, иди в свою комнату, – посоветовала мама.
– Не поняла, – не отставала я. – Ну, предположим, он и не заметил, раз он так привык ходить. В своём доме как хочет, так и ходит. Но она-то, соседка-то эта, должна была заметить? За полчаса-то? Или она тоже в этом самом, в нагише была?
Но Сабина всё хихикала.
– Рита, иди в свою комнату! – повторила мама и махнула рукой на Сабину.
И зачем она это рассказала? Теперь, когда я вижу долговязого будущего профессора в длинном кашемировом пальто, с белым платком на шее, каждый раз стараюсь не представлять его нагишом. Бр-р! Он поправляет очки на переносице и улыбается мне, а я шарахаюсь от него, как от маньяка.
Портрет Сабины я нарисовала. В общем-то, Сабина мне нравится. Она весёлая, ни капли не занудная, остроумная и немножко хитрая. Роль шпионки ей вполне подходит.
– Как раз сегодня к нам придёт Сабина. Можешь спросить у неё…
– Только не говори ей ничего про меня, пожалуйста! – испугалась я. – Пусть она не знает, кто мне нравится. Просто порасспрашивай, ладно?
Заявилась Сабина, и мне пришлось целый вечер слушать её чириканье. Мама пыталась навести коллегу на нужный разговор, но Сабина по привычке перескакивала с одной темы на другую. Когда я уже отчаялась выведать что-нибудь полезное, Сабину прорвало.
– Стою я такая на балконе с биноклем и высматриваю красивых выпускников, – хихикнула Сабина.
– Зачем? – удивилась я.
– Да просто так. Мне скучно, я же рано заканчиваю работать. Я всегда после работы стою на балконе с биноклем.
«Точно делать нечего!» – подумала я.
– А профессор знает? – усмехнулась мама.
– Знает, конечно, – не смутилась Сабина. – Он относится к моим забавам снисходительно. Так вот… Например, Егор Боголюбов. Очень красивый парень, из одиннадцатого. Он после школы провожает Оленьку из девятого. Как-то я говорю ему: «Егор, ну зачем тебе такие пышные ресницы? Подари мне половину».
У меня голова начала трещать от избытка ненужной информации. Я пригляделась к Сабине. Ресницы у неё короткие, жёсткие, прямые и чёрные, как уголь для рисования.
– А вот ещё в классе с Егором учится парень… Сероглазенький такой, широкоплечий, то ли Слава, то ли Алёша, – ввернула мама.
– А-а… Это Саша. Ну, Саша – это… Ах! – Сабина закатила глаза.
Я вцепилась в чашку ледяными пальцами. Что «Ах»?
– Мальчик из прекрасной интеллигентной семьи, учится блестяще, знает три языка, собирается поступать в высшее военное училище в Москве…
Да уж, будто характеристику прочитала. «Пользуется уважением в коллективе, добивается успехов в учёбе и т. д., и т. п.» Эта официальная информация мне ничего не давала.
– Он мне нравится, хорошенький такой, свеженький, – со смешком добавила Сабина и вдруг повернулась ко мне.
Я в это время как раз нахмурилась, потому что хорошенький – это как про собачку, а свеженький – это как про овощ. И вообще, из её уст описание моего идеала прозвучало банально.
– Тебе, наверное, тоже, да? – спросила Сабина и подмигнула, добавив ещё пошлости к общей картине.
– Я спать пойду, – сказала я и убежала к себе.
«Как ему понравиться, ну как?» – спросила я у зеркала.
Зеркало показывало мне небольшой вздёрнутый нос, широкие скулы, вьющиеся тускло-русые волосы до плеч и большие серые глаза. Очень грустные глаза.
Всё это вместе довольно симпатично, но… не идеально. Почему бы мне не иметь прямой нос? Можно даже с горбинкой. Почему бы мне не быть зеленоглазой брюнеткой с правильным овалом лица? (Тут Натали Гончарова гордо задрала подбородок.) «Чистейшей прелести чистейший образец» – это не про меня. Я скорее «девчонка с нашего двора», которая нравится всяким мелким Женькам.
Я села за стол и написала план:
1. изменить внешность;
2. следить за своей речью и манерами;
3. сменить гардероб.
Ещё раз покрутилась перед зеркалом и приписала пункт № 4 – совершенствовать свою фигуру. Ну, и потом ещё штук десять подпунктов добавилось (зарядка, маски для лица и волос, тонирование прядей, пробежки по утрам, антицеллюлитный массаж).
Ещё немного подумав, приписала последний пункт, двадцать пятый – много читать и выучить пару десятков стихов.
Я должна стать другой, чтобы стать достойной своего Идеала.
Не хватало только в институт благородных девиц записаться. И я записалась. Правда, это называлось «Школа красоты». Нас там учили и этикету, и искусству макияжа, и танцам, и риторике, и французскому, и даже (ха-ха!) рукоделию.
Теперь мои дни проходили в особом измерении. Примерно так: «Сходила в спортзал. Покачала пресс. Сделала маску для лица. Перевела три куплета французской песенки и одну полосу из английской газеты. Увидела свой Идеал в школьной столовой. Разговаривал с одноклассницей. Меня не заметил».
Или так: «Пробежала три круга по парку, в спортзале покачала ноги. Сделала маску для волос. Послушала аудиоуроки «Итальянский с капучино». В школьной библиотеке увидела Идеал. Он со мной поздоровался! И улыбнулся!!!»
Тренироваться я стала всё больше. Поначалу тело изнывало от нагрузки, кое-как заставляла себя идти на занятия. Потом вошла во вкус, откуда-то взялась выносливость. С удивлением поняла, что меньше хочется шоколада, а к булочкам, круассанам и тортикам из пекарни меня вообще не тянет. Начала делать свежевыжатые соки и «Коктейли здоровья».
Тут же как – одно цепляется за другое. Начинаешь качать ноги и живот, крутишь хулахуп, но вдруг замечаешь, что руки и плечи какие-то увядшие. Надо покупать гантели. Это как с уборкой: приберёшься на письменном столе, и тут бросается в глаза, что книжные полки в пыли. Вымоешь кухонный шкафчик и вдруг замечаешь, что плита в каких-то брызгах, портит весь вид.
Получается, что заниматься своей внешностью – та же уборка, приведение себя в порядок.
Только вот мои старания пока пропадают даром. Идеал продолжает смотреть на меня как на пустое место. Или вообще не смотрит в мою сторону. Как заставить кого-то полюбить себя? Да никак… Остаётся только ждать, страдать и твердить про себя: «Заметь меня, заметь!»
Может, написать ему письмо? Нет, не хочется оказаться в смешном положении. И Жанка меня поддерживает.
– Заметит он тебя, куда денется! У него же глаза есть.
Есть… Да ещё какие!
Но заметил мои колоссальные изменения только Женька.
Наверное, я сильно поменялась за каких-то пару месяцев. Однажды после школы Морозов подошёл ко мне на улице и сказал: «Пошли в кино, Ритка?» А раньше то плечом толкнёт, то обзовёт как-нибудь, то сумку спрячет, чтобы я по всей школе искала.
Эх, Морозов, разве до тебя мне сейчас? Мелочь!
– Некогда мне. Да и вообще, – оглядела я его. – Ты бы хоть брюки почистил, что ли. И погладил. Я уже не говорю о причёске.
Женька с изумлением оглядел себя и свои брюки, будто сам не помнил, в чём пришёл.
– Ритка, ты чего гулять не выходишь? – подскочил Фомин. – Без тебя и Жанка не приходит в наш двор.
Морозов прищурился. Ветер взлохматил его тёмные волосы, тот ещё парикмахер!
– А ей некогда с нами, неумытыми поросятами, ходить. Она, видишь ли, на курсы принцесс записалась, – процедил Женька.
– А ты что, следишь за мной? – усмехнулась я.
Женька покраснел.
Бинго! Я угадала.
Как раз сейчас я и направлялась в сторону своей второй школы, у нас сегодня по программе – рукоделие, история искусств и французский.
Разозлившийся Женька резко схватил мою сумку и сильно тряхнул её. По первому, подтаявшему снегу покатились ярко-жёлтые клубки, крючки и французский словарик.
«Придурок! Дебилоид! Козёл!» – заорала бы я ещё пару месяцев назад. Но сейчас я научилась сдерживать себя. «Всегда прощайте своих врагов, ничто не раздражает их больше», – сказал вроде бы Оскар Уайльд. Правда, Женька Морозов не был стоящим врагом. Так, мелким вредителем.
Я улыбнулась. Женька от моей улыбки разозлился ещё отчаяннее.
«Работает!» – ликовала я.
– У тебя какие-то неприятности, Женя? – ласково спросила я. – Хочешь об этом поговорить? Запишись к психологу.