Отдышавшись и со стоном усевшись, я огляделась по сторонам. Судя по всему, далеко не мягкая посадка произошла где-то посреди фейри-джунглей, ведь перед падением мы какое-то время летели над сплошной зеленью. Учитывая драконью гиперскорость, мы могли углубиться в здешний лес на многие километры. В любом случае ни малейшего понятия, где мы находимся и покинули ли владения Грегордиана, у меня не было. Как и о том, что за чудища любого размера могут выскочить из непроходимых, на первый взгляд, зарослей вокруг и каким способом захотят нас сожрать.
– Эдна, ты жива? – Илва прокашлялась в нескольких метрах от меня, и, реагируя на ее голос даже в бессознательном состоянии, дракон глухо заворчал и дернул здоровым крылом, едва не угробив меня.
– Относительно! – ответила я, отползая от беспокойного громадного раненого и в то же время пытаясь держаться подальше от ближайших кустов, где вполне могла сидеть какая-нибудь желающая прикончить меня фейри-хрень.
– Почему Раффис не обращается? – спросила я, глядя на то, как Илва бесстрашно обошла своего дракона и с натугой вытащила из раны так и торчавший там клинок Алево.
– Наверное, не может, – пожала плечами девушка. – Если ты думаешь, что я очень хорошо разбираюсь в драконах, то вынуждена тебя разочаровать. Скорее всего, когда ты без сознания, безопаснее находиться в драконьей форме, нежели в человеческой. Для него безопаснее.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что его здоровенная туша на единственной поляне посреди леса – прекрасный ориентир, позволяющий легко найти нас, – нахмурилась девушка, явно что-то решая для себя.
– Не могу не согласиться. Но не можем же мы бросить его тут одного?
– Знаешь, еще совсем недавно я бы даже дважды не подумала. Никто не имеет значения, кроме тебя самой и твоих интересов. – Илва метнула на меня откровенно раздраженный и даже осуждающий взгляд сквозь шейные шипы Раффиса, напоминающие сейчас устрашающего вида разделяющий нас забор. – Но с твоим появлением, после всех разговоров и наблюдения за твоим странным поведением меня стали посещать несвойственные мысли. И прямо сейчас я действительно осознаю, что не могу уйти и бросить этого дракона. Не представляешь, как это злит и обескураживает. Но я стараюсь найти собственному нелогичному поведению практическое обоснование.
– И как, получается?
– Стараюсь убедить себя в том, что наличие столь сильного и преданного защитника, каким является Раффис, когда здоров, оправдывает тот риск, которому мы подвергаемся, оставшись рядом с ним.
– К тому же драконы летают в разы быстрее фоетов, и нас не могут найти так уж быстро, – добавила я свои «пять копеек», потому как в самом деле: уйти и оставить раненого дракона одного, спасая свои шкуры (пока в переносном смысле), тогда как он, не сомневаясь, уже пожертвовал целостностью своей ради нас – это нечестно и не по-людски. Ладно, я тут была лишь балластом, и рисковал он ради своей единственной, но нынешнего положения вещей это никак не меняло. А может, еще все дело в том, что сделать этот шаг – перейти в мир Младших – казалось мне чем-то пугающе окончательным, и теперь, когда горячка после побега стала отпускать, что-то внутри малодушненько заныло, что к такому я вовсе не готова. Еще денек, хотя бы несколько часов, и тогда конечно…
– И это тоже. – Илва быстро вернула себе обычное самообладание и стала рыться в своей котомке с сюрпризами. – К тому же, пока мы держимся рядом с ним, никакие хищники нам не страшны. Вряд ли найдутся среди них настолько ненормальные, чтобы рискнуть приблизиться к дракону. Но с выздоровлением нам придется его поторопить.
Отыскав в тайных глубинах какой-то мешочек, Илва позвала меня:
– Эдна, иди сюда, нужно остановить ему кровь и укрыть раны.
Укрыть? Интересное определение повязки. Я осторожно и с запасом расстояния обошла здоровенную рогатую морду – мои ноги обдало необычайно горячим дыханием дракона – и встала туда, куда кивнула Илва. Господи, а Алево постарался на славу, просто как какой-то чертов мясник… Хотя думать о нем плохо, даже глядя на эти жуткие повреждения, у меня не выходило. Как, впрочем, и представить, как можно перевязать ранения такой площади. Тут целые простыни нужны, никак не меньше!
– Держи это и понемногу, струйкой сыпь мне на руки, Эдна. – Вручила мне Илва тот самый увесистый замшевый мешочек с завязками.
Я развязала тонкий шнурок и заглянула внутрь, чтобы увидеть очередной порошок, на этот раз грязно-белого цвета.
– Не вздумай вдохнуть! – строго предупредила меня Илва. – Откачивать тебя мне нечем! Давай, не медли, время дорого!
Она сложила ладони лодочкой прямо над ближайшим глубоким, длинным, кровоточащим порезом и кивнула мне. Отстранившись на всякий случай подальше, я стала потихоньку сыпать порошок, а она экономно и аккуратно распределяла его по всей поверхности раны. Едва коснувшись крови, белая субстанция сначала шла голубоватыми мутными пузырями, а потом быстро приобретала консистенцию очень густого желе, которое прямо на глазах покрывало больное место сплошной пленкой, при этом заметно стягивая края раны и буквально запечатывая ее. Эффект просто потрясающий.
– Выходит, ты умеешь не только усыплять и травить, защищаясь, но и лечить, – пробормотала я, завороженная процессом.
– Умею, – не отвлекаясь, подтвердила девушка. – Вот только, когда вокруг одни фейри, этот навык выглядит бессмысленным и способным вызвать у них лишь насмешку.
Да уж, отношению к медицине в этом мире я уже успела стать свидетельницей. Интересно, если бы Илва вмешалась в ситуацию с Ерином, то, может, мне и не пришлось бы ощутить себя спиралью в лампочке накаливания, готовой лопнуть от чрезмерного скачка напряжения. Все же стоит как-то менять это категоричное отношение к лечению здесь. Что это за идеология – или выжил, или умер? Тем более что, оказывается, методы повысить шансы существуют. О-па! Стоп, Аня! Ты о чем сейчас? Мы уходим из этого чертова мира Старших, помнишь? Уходим, а не пытаемся изменить его к лучшему!
– Если фейри так к этому относятся, то почему этот… не помню, как называла, учил тебя целительству? – пробурчала я, немного ошарашенная непроизвольным поворотом собственных мыслей.
– А он и не учил, Эдна. – Илва вскинула голову, замирая, и посмотрела мне прямо в глаза, абсолютно не скрывая беспощадный смысл своих слов. – Он лишь рассказал мне о свойствах многих растений, минералов и даже частей тел или ядов некоторых животных, а у меня было слишком много времени и объектов для экспериментов в темницах Белых Дев. Они ведь имели обыкновение не сразу полностью употреблять свои жертвы, а часто подолгу наслаждались процессом игры с ними.
Меня передернуло, и к горлу подступила тошнота, и снова неимоверно захотелось прямо-таки избить Грегордиана за то, что он позволил ребенку расти в таком бесконечном кошмаре. Вот лишнее напоминание о том, какой же он эгоистичный, безразличный ко всему, что не входит в сферу его интересов, и навязывающий всем вокруг лишь свои собственные правила, наплевав на наличие либо отсутствие каких-либо желаний у окружающих! И почему, черт возьми, даже с учетом всего прочего составляющего, его образ является для меня одновременно столь раздражающе-отталкивающим и одновременно неодолимо-привлекательным? Почему я, совершенно ясно видя все его недостатки, грубость и жестокость, никак не могу повлиять на собственные эмоции, на это невыносимо тянущее, рвущее на части ощущение внутри, растущее с каждой минутой вдали от деспота?
– Эдна, не отвлекайся! – одернула меня Илва, и я вернулась к помощи в лечении дракона, просто в очередной раз смиренно констатировав для себя, что утратила способность к адекватному восприятию реальности во всем, что касалось этого мужчины. Ну что же, буду думать, что признание наличия проблемы есть начало пути к поиску ее решения. Ага, льсти себе, глупая Аня!
Когда мы завершили посыпание ранений Раффиса, волшебный порошок почти полностью закончился, а местное солнце стало клониться к закату. Неожиданно организм вспомнил, что он жив, и захотелось есть и пить. Весьма удачно, учитывая, что, наверное, никакая сила не смогла бы сейчас меня заставить пойти на поиски воды, и я понятия не имела, что из многочисленной здешней растительности пригодно в пищу. Покосилась на мой узел с драгоценностями, так и валяющийся неподалеку. Конечно, взять с собой хоть какую-то пищу и воду было бы гораздо полезнее, чем несколько килограммов никчемных в данной ситуации побрякушек, но особого-то выбора мне предоставлено не было. Оставалось только усесться под боком равномерно дышащего дракона и ждать. Что мы с Илвой, собственно, и сделали. От Раффиса исходил такой жар, будто внутри его огромного тела развели большой пионерский костер, и, по крайней мере, замерзнуть нам не грозило. А вот и без того измотанные последними событиями нервы стали подвергаться серьезному испытанию, когда в сгущающихся сумерках начали раздаваться всевозможные, отнюдь не способствующие приливу храбрости звуки и мерцать странные, хаотично передвигающиеся огоньки. Действовали они не только на меня, потому как Илва тоже даже не пыталась поддержать разговор, а только напряженно вслушивалась, синхронно со мной поворачивая голову в сторону очередного, особенно пугающего воя, уханья или светового всполоха. Сразу припомнилась моя первая ночь в мире Старших, весь тот страх, растерянность и шок от жестокости Грегордиана, одномоментно обрушившихся на меня тогда. Сколько всего произошло между нами за достаточно короткий срок, как изменились отношения, сделав несколько головокружительных поворотов, и, однако же, вот она я, сижу опять испуганная, потерянная в чужом мире, тревожно прислушиваясь к голосам бродящих поблизости неизвестных существ. А все почему? Потому что один упертый грубиян и самодур, может, и изменил в частности отношение ко мне, но их суть осталась прежней. Он ведет, давит, требует, даже угрожает, а я, хоть и трепыхаюсь, но в итоге все равно подчиняюсь. Да, признаю, что доминантность во всем для Грегордиана так же естественна, как и дыхание, и во многих аспектах она мне не просто нравится – я люблю это настолько сильно, что и слов не подобрать. Я люблю его! Но черт! Сколько могут прожить отношения на чистой любви и невероятной сексуальной химии, когда один партнер постоянно настаивает и добивается движения лишь в ему угодную сторону? И это при отсутствии достаточной степени доверия, что наглядно показала эта дикая эскапада деспота в купальне, ставшая последней каплей. Разве не правильнее будет сердце себе порвать, но отказаться от близости с ним, потому что суть этих отношений – мое саморазрушение. К чему мы придем в этом вечном супружеском союзе? К тому, что рано или поздно взорвемся оба, или к тому, что я окончательно в какой-то момент утрачу себя, а значит, и Грегордиана, и мы все равно скатимся к какому-то бесконечному самоистязанию? В общем, чем дальше я думала, тем более правильным мне казалось мое бегство, с точки зрения логики и самосохранения, но ни малейшего облегчения в душе от этого не приходило.
– Вот ты и попалась, Эдна! – Низкий голос Грегордиана с отчетливыми торжествующе-чувственными нотками раздался в темноте, и его ладони мягко, но абсолютно надежно обхватили мои лодыжки, предотвращая попытку испуганно рвануть с места.
– Боже, да ты с ума сошел, Грегордиан! – почти закричала я, поражаясь тому, как не заметила, что темнота вокруг превратилась в совершенно непроглядною. – У меня же чуть сердце не остановилось! Что у тебя за потребность постоянно запугивать меня?
– Я давно перестал добиваться твоего страха, Эдна! – ворчливо возразил деспот, и единственное, что я могла видеть, это собственное тело, руки Грегордиана на моих ногах и его запястья. Все, дальше опять тьма, похожая больше на плотную вату.
Неожиданно осознала, что я была обнажена и вместо сидения на твердой земле будто парила в некой невесомости. Судорожно начала оглядываться в поисках Илвы и Раффиса, но они исчезли. Тут только я и Грегордиан, к тому же было такое впечатление, что и он присутствовал частично, как-то удаленно, что ли.
– Я сплю! – выдохнула с облегчением.
– Да неужели, Эдна? – усмехнулся едва видимый деспот, и я неожиданно почувствовала прикосновение его губ на своде своей стопы и вздрогнула от остроты и отчетливости этого ощущения. – Похоже на сон?
Черты его лица – лишь основные резкие угловатые линии – проступали в темноте, словно схематический рисунок мелом на грифельной доске, но и этого было достаточно, чтобы внутри, как всегда, запустилась проклятая термоядерная цепная реакция, сантиметр за сантиметром поджигавшая каждую часть меня, пока не доберется до мозга. Грегордиан снова медленно потерся губами, теперь уже чуть выше, немного царапая мою кожу щетиной с таким знакомым до пронзающей боли звуком, что я пораженно всхлипнула от реалистичности ощущений. Он ослабил захват на моих лодыжках и начал дразняще поглаживать мои голени, но казалось, что горячие оковы его ладоней никуда не делись, оставшись на моей плоти неостывающим клеймом. Мои мышцы-предатели на бедрах и в низу живота тут же послушно задрожали, алчно предвкушая то, что вот-вот перепадет и на их долю, а дыхание и пульс мгновенно ускорились, приветствуя появление истинного повелителя каждой долбаной функции моего тела. Я не в состоянии была оторвать глаз от лица моего деспота, завороженная тем, как постепенно оно становилось отчетливее. Я уже могла проследить рисунок его шрама, различить каждую ресницу, а ничем не прикрытый жар вожделения от его взгляда просачивался внутрь меня, захватывая и подчиняя безраздельно, как было и останется уже навсегда, стоило нам лишь мимолетно соприкоснуться. Из сплошной пелены мрака появилась его шея, сводящие меня своей шириной плечи и мощные предплечья. И все это – чтобы дать мне еще больше чувственного контакта, взаимного воспламеняющего скольжения нашей кожи. Моя голова безнадежно кружилась, а разум, давно уже выдрессированный Грегордианом, без малейшего протеста устранился от контроля над процессом.