Наполеон III. Триумф и трагедия - читать онлайн

Глава 1 Наполеон Бонапарт. Родители

Париж прекрасен и очарователен в любое время года.

При этом особое удовольствие испытываешь, когда в раннее майское свежее утро, пока еще нет шумной и разношерстной толпы туристов, можно не спеша пройтись по его замечательным улицам и авеню, заглянуть в восхитительные парки и молча посидеть на скамейке, наслаждаясь видом зеленой сочной травы и молодой листвы на деревьях. Ласковый весенний ветерок и теплый солнечный свет, разливающийся по всем уголкам просыпающегося города, только дополняют ощущение комфорта, спокойствия и уюта. Это именно то, что остается с тобой на долгие, долгие годы.

Побродив вдоль набережной Сены, наслаждаешься игрой солнечного света на поверхности водной глади. По обоим берегам реки верхние этажи и крыши зданий словно вырезаны в прозрачной, кристально чистой синеве парижского неба. Если вы стоите на левом берегу, то взгляд непременно выхватит старый королевский дворец – музей Лувр на другой стороне реки.

Перейдя Сену по мосту, выходим на площадь Каррузель и, огибая ее со стороны сада Тюильри, продолжаем двигаться по направлению к улице Риволи. Пересекаем ее и выходим на стык авеню Оперá и улицы Сен-Оноре.

Если идти дальше по авеню Оперá в сторону виднеющегося вдалеке здания театра Оперá Гарнье, то пройдем станцию метро Pyramides и подойдем к пересечению улиц Казановы и Пети-Шам. Здесь на несколько секунд сделаем остановку и направимся по улице Казановы. Буквально через сотню метров мы подойдем к пересечению еще с одной улицей – д’Антен, затем, повернув направо и сделав десяток шагов, увидим здание под номером 3, табличка на котором гласит, что здесь располагается отделение банковской группы BNP Paribas.

С этого дома, а точнее, с события, которое произошло в нем много лет назад, и начнем свой рассказ…

Вечером 19 вантоза IV года по республиканскому календарю (9 марта 1796 года) на втором этаже в меблированной гостиной, которая в те времена была залом бракосочетаний мэрии II округа Парижа, состоялось бракосочетание молодого, двадцатишестилетнего корсиканского генерала Наполеона Бонапарта и тридцатидвухлетней Мари Роз Жозефа Таше де ла Пажери (Жозефины), бывшей виконтессы де Богарне. Свидетелями этого события стали чиновник мэрии Леклерк (по другим сведениям – комиссар Директории Колен-Лакомб), член Директории Баррас, Тальен, Кальмеле и Лемаруа[10].

Церемония была назначена на восемь часов вечера, но жених задержался на два с лишним часа. В начале марта 1796 года он был назначен командующим итальянской армией, поэтому забот у молодого генерала хватало. Через несколько дней предстояло выехать в расположение армии в Северную Италию. Наконец, Наполеон Бонапарт появился, и брачный договор был подписан. К этому дню семейство Наполеона Бонапарта подошло в большом составе, а именно: мать, Летиция Рамолино, семеро братьев и сестер – Жозеф, Люсьен, Элиза, Луи, Полина, Каролина и Жером.

Как уже говорилось, Жозефина была бывшей виконтессой, поскольку ранее была замужем за виконтом Александром де Богарне, от которого у нее было двое детей – пятнадцатилетний Эжен (Евгений) и двенадцатилетняя Гортензия. После пяти с лишним лет брака, в марте 1785 года, Жозефина и Александр разошлись. Впоследствии, в годы Великой французской революции, Богарне стал крупным политическим и военным деятелем, но во времена якобинского террора в 1794 году попал в опалу и был гильотинирован. Жозефину политические страсти также не обошли стороной. Близость к Богарне повлияла на то, что в 1794 году она была арестована и приговорена к казни. Только благодаря перевороту 9 термидора II года по республиканскому календарю (27 июля 1794 года) и казни лидера якобинцев Робеспьера смертный приговор Жозефине был отменен, и она оказалась на свободе.

Точной даты, когда Наполеон Бонапарт и Жозефина познакомились, не сохранилось. Однако считается, что это произошло в прериале или мессидоре III года по республиканскому календарю (конец мая – середина июля 1795 года). Как полагают многие историки, первоначально странный военный, хилый и обтрепанный, весьма бедный и находящийся к тому же в резерве, не произвел впечатления на бывшую виконтессу. Однако молодой генерал сумел проявить себя в ходе подавления роялистского восстания осенью 1795 года в Париже, пользовался покровительством всесильного члена Директории Поля Барраса и весной следующего года был назначен командующим итальянской армией. Все это время отношения Наполеона Бонапарта и Жозефины развивались весьма активно, что в конечном итоге и привело к их бракосочетанию. Необходимо добавить, что этот брак Наполеона со старшей по возрасту женщиной с неоднозначной репутацией и к тому же с детьми был встречен членами семейства с негодованием.

Не сложились вначале отношения и у детей Жозефины и корсиканского генерала. Как повествует историк Андре Кастело, «21 января (1796 года. – Прим. авт.), во время обеда, данного в ознаменование третьей годовщины казни Людовика XVI, Гортензию посадили за столом между ее матерью и “каким-то генералом”, который, как впоследствии вспоминала будущая королева Голландии, “разговаривая со мной, все время придвигался поближе, да так неудержимо и настойчиво, что это мне досаждало и вынуждало меня отодвигаться. Я невольно обратила внимание на его лицо, красивое, весьма выразительное, но на редкость бледное. Речь у него была пламенная, но интересовался он явно лишь моей матерью. Это был генерал Бонапарт”»[11]. Наблюдая такое внимание со стороны Бонапарта, Гортензия догадалась, что ее мать снова собирается замуж. «Мама уже не будет любить нас так, как прежде», – услышала она от брата, поделившись с ним своим выводом. «Когда генерал посетил мою мать, – продолжает Гортензия, – он заметил в нас холодок по отношению к нему. Он попытался рассеять его, но способом, который на меня не подействовал. Он злил меня, дурно отзываясь о женщинах, и чем горячей я их защищала, тем настойчивей он нападал на них». «Однажды, – вспоминала потом Жозефина, – Гортензия со слезами бросилась мне на шею, умоляя меня не выходить снова замуж». У Жозефины не хватило духа объявить дочери о своем замужестве, это взяла на себя госпожа Кампан, и Гортензия была «глубоко огорчена» известием[12].

Через два дня после бракосочетания Наполеон Бонапарт отбыл в Ниццу. С этого момента словно само Провидение вело судьбу корсиканца. Блестяще проведенная кампания в Италии в 1796–1797 годах сделала имя генерала широко известным в Европе. Доселе практически никому не известный во Франции военный начал пользоваться все большей популярностью. Громкие победы и богатые трофеи, независимость в суждениях и действиях, шаги, отличавшиеся нестандартностью и оригинальностью, находили большой отклик в издерганной революционным лихолетьем стране. Именно в Италии начала восходить звезда Наполеона. В декабре 1797 года Бонапарт купил дом на улице де ла Виктуар, вскоре переименованной в его честь. В 1798 году он предложил осуществить военную экспедицию в Египет, которую сам же и возглавил.

В то время, когда молодой генерал добывал победы и трофеи на полях сражений в Италии и Египте, ситуация во Франции значительно ухудшилась. Французские войска потерпели ряд чувствительных поражений в Европе, нарастала нестабильность, углублялся экономический кризис, в провинции и крупнейших городах открыто выступали роялисты, якобинцы и другие противники Директории. Центральная власть утратила контроль над процессами в стране.

Но не только военными делами был озабочен Наполеон. Он приложил много усилий для продвижения и обустройства своего семейства и приумножения доходов. Британский историк Десмонд Сьюард пишет, что «Наполеон был обладателем самых несметных богатств. Он прибрал к рукам громадные миллионы, наживаясь на сокровищах Северной Италии, которые разместил на секретных счетах. По распоряжению Наполеона Жозеф приобрел для его супруги имение Мальмезон. Замок Шато, построенный на высоких берегах Сены у Буживаля, что к западу от Парижа, был полон очарования, а вдобавок ко всему там имелись домашняя ферма и замечательные сады, занимавшие около 20 гектаров»[13]. Всемерную заботу Наполеон проявлял и к детям Жозефины, что постепенно изменило их отношение к нему. Евгений, уже молодой лейтенант, служил под началом Наполеона во время египетской кампании, а Гортензия вместе с сестрой Наполеона, Каролиной Бонапарт, училась в одном из элитных заведений для юных французских дам – в школе Сен-Жермен, которую возглавляла госпожа Кампан, бывшая фрейлина королевы Марии Антуанетты.

Несмотря на разгром французского военного флота в начале августа 1798 года в Абукирском заливе и блокаду египетского побережья, организованные британским флотом, до командования французской армии в Египте доходили новости о плачевном состоянии дел во Франции. Это повлияло на решение Наполеона срочно вернуться во Францию – 16 октября он уже был в Париже.

На фоне общей депрессии, которая охватила все слои общества, появление целеустремленного генерала-победителя пробудило новые надежды. Везде, где появлялся Наполеон Бонапарт, его приветствовали восторженные толпы народа, а политики всех мастей спешили засвидетельствовать свое почтение. К этому времени ряд членов Директории, депутатов Совета пятисот и Совета старейшин, других известных людей составили план государственного переворота, возглавить который предложили Наполеону Бонапарту.

18 брюмера VIII года по республиканскому календарю (9 ноября 1799 года) переворот был успешно осуществлен, и вместо прежних органов власти было создано новое правительство – консульство, состоявшее из трех консулов: Сийес, Дюко и Бонапарт. С первых же дней консульства самую большую активность проявил Бонапарт. Вскоре он занял лидирующие позиции во всей системе власти. В кратчайшие сроки была подготовлена новая конституция (как говорил сам Бонапарт, «конституция должна быть краткой и темной»[14]). В соответствии с ней, основная исполнительная власть была сосредоточена в руках первого консула, которым к тому моменту он стал. По словам Жана Тюлара, «лишь первый консул, Бонапарт, обладал всей реальной полнотой власти: законодательной инициативой, правом назначения государственных советников, министров и должностных лиц, правом объявления войны и заключения мира. Права двух других консулов ограничивались совещательным голосом»[15].

Конституция была обнародована 13 декабря 1799 года и одобрена народом (за – 3 011 007, против – 1562) на плебисците VIII года республики. Согласно основному закону, на десять лет консулами были назначены Бонапарт, Камбасерес и Лебрен.

С первых дней Бонапарт начал осуществлять энергичные шаги, направленные на укрепление и централизацию власти, создание эффективного государственного аппарата, проведение административной (во главе департаментов стали префекты и супрефекты, во главе коммун – мэры, назначаемые префектами) и судебной реформ, оздоровление финансов (учреждение Банка Франции, введение нового франка, налоговые реформы) и другие. Были приняты меры по стимулированию хозяйственной жизни, росту промышленного производства, а также по осуществлению политики протекционизма в отношении национальных производителей и снижению иностранной конкуренции. Особое внимание уделялось подтверждению прав собственности на имущество (в том числе на земельные наделы), полученное в годы революции. Это способствовало широкой поддержке установившейся власти крестьянством и буржуазией.

Кроме того, была смягчена политика в отношении церкви и ее имущества. После длительных переговоров с Ватиканом 15 июля 1801 года был подписан конкордат с папой. Католическая религия вновь признавалась религией «большинства французов»[16]; отделение церкви от государства аннулировалось, государство брало на себя содержание священников; полностью восстанавливалось свободное отправление культа. Для миллионов верующих французов это стало сигналом к началу примирения с властями и сотрудничества с государством.

Началась масштабная работа над гражданским кодексом (Кодекс Наполеона), которая завершилась в 1804 году.

Наполеон всячески укреплял военную систему страны и создал одну из лучших армий в истории. Многочисленная, хорошо организованная и дисциплинированная армия под командованием талантливых командиров и непосредственно самого Наполеона в течение многих лет неизменно приносила Франции победы, новые трофеи и территориальные приращения.

Тюлар полагает, что «успехи Бонапарта, за два года изменившего умонастроения масс, вселили уверенность как в тех, кто нажился на революции (буржуа и крестьян, прибравших к рукам национальное имущество), так и дворян (возвратившихся во Францию, а то и не покидавших ее), пробудили признательность рантье, получивших наконец наличными за свою ренту, и вызвали, по сведениям осведомителей полиции, доверие рабочих»[17].

При этом усилились полицейский аппарат и преследование недовольных новой властью. Резко сократилось число газет. По сути, в стране не осталось печатных изданий, которые выражали точку зрения, отличную от официальной. Массовым явлением стали полицейский надзор и депортация за пределы страны (прежде всего в заморские территории) противников режима.

Наполеон хорошо помнил перипетии падения королевской власти и борьбу в ходе революции. Он четко улавливал настроение масс, поэтому активно использовал государственные рычаги для решения насущных проблем населения и преодоления экономических неурядиц. Так, буквально за считаные месяцы 1801 года были приняты энергичные меры по обеспечению страны хлебом, снижению цен на зерно, рост которых был обусловлен неурожаем предыдущих лет, и стимулированию национального производства. По словам Тюлара, «Уврар и Ванлерберг (французские предприниматели и финансисты. – Прим. авт.) предложили за два процента комиссионных закупить в английских и голландских портах весь уже доставленный туда груз пшеницы и переправить его в Гавр. Результаты не заставили себя ждать, успех оказался таким очевидным, поступления в порты Гавра и Руана такими значительными, что менее чем за три недели все опасения рассеялись. Этого оказалось более чем достаточно, чтобы ликвидировать нависший над страной голод! О важности достигнутого при этом психологического эффекта свидетельствует одно из донесений префекта полиции: “Эти поставки благоприятно сказываются на обстановке, способствуют снижению цен на зерно и муку и явно успокаивают иные горячие головы”. Цену на хлеб удалось удержать ниже критической отметки в 18 су и нормализовать хлебную торговлю. Париж избежал голода»[18].

«В столице возобновились общественные работы, – продолжает Тюлар, – бедняков кормили благотворительным супом, помогая рабочему люду пережить зиму. Некоторым испытывавшим финансовые трудности мануфактурам Парижа, Лиона и Амьена были выделены беспроцентные кредиты. “В нынешних условиях Банк ведет себя слишком осмотрительно, – писал Бонапарт одному из его управляющих, Перрего. – Он мог бы приносить больше пользы”. Первый консул поощрял деятельность Коммерческой дисконтной кассы, контролировал другие финансовые учреждения (Коммерческий банк, Территориальный банк, Кассу Лафаржа, Общество наличного расчета), восполняя их наличность посредством акционерных обществ. К концу 1802 года кризис пошел на убыль»[19].

Достаточно быстро первый консул начал проявлять признаки внешнего величия, присущие монархическим режимам. Так, уже 19 февраля 1800 года Наполеон покинул Люксембургский дворец, в который он недавно поселился в качестве консула, и переехал в Тюильри. Сьюард об этом говорит следующее: «Бурьен, приятель Наполеона и его доверенный личный секретарь в эти годы, является для нас единственным очевидцем того, как его хозяину удалось превратить консулат в монархию. По его словам, “спать в Тюильри, в опочивальне королей Франции, – единственное, чего желал для себя Наполеон, ведь все остальное попросту приложится”. И тут же добавляет: “Вскоре Люксембургский дворец показался ему мал”. Этот дворец был официальной резиденцией директоров. Первому консулу потребовалось ровно сто дней, чтобы перенести резиденцию. Постепенно из забвения извлекли на свет божий и придворный этикет. Наполеон облачился в пышный костюм из красного бархата, как подобало его положению; до этого бархат был запрещен как “недемократичный”. Консульская гвардия должна была отдавать ему королевский салют»[20]. Британский юрист и журналист Фентон Бреслер подчеркивает, что переезд Наполеона во дворец Тюильри напоминал пышную церемонию прежнего королевского режима с участием нескольких тысяч солдат и высших чиновников республики. Консул устроился на втором этаже, в бывших покоях Людовика XVI, а его супруга – на первом этаже, в апартаментах, в которых жила королева Мария Антуанетта»[21].

В конечном итоге первый консул уже и не скрывал, что создание монархии под своим началом и было целью преобразований, начатых с момента принятия Конституции VIII года. Следующим шагом в этом направлении было проведение в мае 1802 года конституционного референдума, на котором подавляющее большинство (за – 3 568 885, против – 8 374) поддержало предложение о провозглашении Наполеона пожизненным первым консулом.

Важнейшей особенностью Сенатус-консульта[22], принятого на плебисците, по словам Тюлара, явилось внесение изменения в узаконенную Конституцией VIII года систему государственного устройства, направленного на существенное укрепление власти первого консула, который получил право представлять сенату своего преемника, что стало важным шагом к восстановлению наследственного принципа[23]. Референдум 1802 года практически закрепил за первым консулом статус и положение монарха. Следующим шагом должно было последовать законодательное оформление привилегированного состояния и названия первого лица государства.

Вместе с тем вопрос взаимосвязи достижений революции и восстановления монархии в стране был достаточно сложным и неоднозначным. Всю свою жизнь Наполеон утверждал, что он выразитель революционной Франции, поэтому личные свободы, равенство перед законом, дух предпринимательства и инициативы, а не дворянские наследственные привилегии, гарантии прав собственности на имущество (а это уже интересы крестьянских масс и буржуазии), приобретенное в годы революции, законодательство, отвечавшее нормам прогрессивного буржуазного общества, стимулирование промышленности и другие достижения революции укоренились и стали основой французского общества в годы правления Наполеона.

Наполеон был противником всевозможных проектов восстановления монархии Бурбонов и возвращения к дореволюционным порядкам, хотя время от времени к первому консулу обращались с призывом о реставрации королевской династии. По мнению Сьюарда, «Бонапартов страшила такая перспектива развития событий, ведь они сами метили в принцев и принцесс. Они по-прежнему были заняты увеличением капиталов, скупали недвижимость, произведения искусства и бриллианты. Глава клана, как только добился высшей власти, немедленно занялся раздачей теплых местечек. Жозеф превратился в сенатора и был одним из трех полномочных послов для ведения переговоров с Соединенными Штатами. Люсьен стал министром внутренних дел, а Луи получил повышение до командира драгунского полка. Мюрату, ставшему к этому времени членом семьи, было вверено командование консульской гвардией и армией»[24].

«Надо, – говорил Бонапарт, – чтобы формы правления в соседних государствах приблизились к нашим или чтобы наши политические институты пришли в относительное соответствие с теми, которые сложились у них. Между старыми монархиями и новой Республикой существует дух противоборства. В этом – причина всех наших европейских раздоров»[25]. Иными словами, Наполеон, все больше склоняясь к созданию монархии, все же оставался гарантом достижений революции. Европейские дворянско-монархические страны неизменно видели во Франции страну революции и попрания устоявшихся норм, где отправляли на эшафот королей и дворян, а чернь могла диктовать свои условия; где церковь подвергалась гонениям и т. д. На своих штыках французская армия несла лозунги и дух революции, которые были ненавистны правящим элитам европейских государств. Французы свергали старые династии и перекраивали границы по своему усмотрению, ставили и смещали королей и князей (по большей части из династии Наполеона), привносили буржуазные порядки и правовые нормы. При этом они нещадно грабили завоеванные территории, навязывали побежденным такие экономические правила и условия, какие полностью ставили их в зависимость от Франции, жестоко преследовали недовольных, попирали национальные и религиозные чувства других народов и т. д. Революция во Франции и последовавшие революционные и наполеоновские войны, которые бушевали в течение двух десятков лет, изменили лицо Европы, нанесли смертельную рану прежней дворянской знати и начертали путь дальнейшего развития континента.

В свете последующего изложения подчеркнем, что Наполеон Бонапарт положил конец революционной нестабильности в стране, гарантировал права собственности, стабилизировал экономику и повысил общий уровень жизни населения. Это были именно те шаги, какие уже много лет ожидало общество, и они создали основу поддержки наполеоновского режима. Подавляющей части населения уже было неважно, что во Франции установился диктаторский режим и посредством чего был достигнут в стране мир.

Вечером 24 декабря 1800 года на Бонапарта, направлявшегося в театр, было совершено покушение. Этот террористический акт был подготовлен шуанами (сторонниками короля. – Прим. авт.). Покушение не удалось, консул не пострадал. Однако это событие привело к тому, что Наполеон пришел к выводу о необходимости создания наследственной власти, которая не будет зависеть от внешних обстоятельств. Проблема заключалась в том, что у Наполеона и Жозефины не было детей, поэтому необходимо было найти выход из создавшейся ситуации.

Консул размышлял над тем, чтобы породнить Бонапартов и Богарне. Эта идея была горячо поддержана его супругой, но встречена с негодованием остальными членами клана корсиканца. «Поэтому, – как отмечает Кастело, – Жозефина, стремясь сблизиться с “кланом” и обезоружить его, пускает в ход все средства, чтобы просватать нежную Гортензию за своего юного деверя Луи. К тому же, если у Гортензии и Луи родится мальчик, почему бы Бонапарту не усыновить его? Тем самым Жозефина упрочила бы собственное положение: вечно преследующий ее призрак развода тогда уже обязательно рассеется. Чтобы добиться своего и принести дочь в жертву своим интересам, нужно побороться»[26].

У первого консула были другие виды на Гортензию. Он хотел выдать ее замуж за своего адъютанта Жерара Дюрока и сделать это как можно быстрее. Бонапарт вызвал Бурьена:

– Где Дюрок?

– Вышел. По-моему, он в Опере.

– Передайте ему, когда он вернется, что я обещал ему Гортензию, и он женится на ней. Но я хочу, чтобы все уладилось в течение двух дней, самое большее. Я дам ему полмиллиона франков, я назначаю его начальником восьмой дивизии. На другой день после свадьбы он уедет с женой в Тулон, и мы будем жить врозь.

Мне не нужен зять под боком. Я хочу с этим покончить, поэтому вечером вы скажете мне, согласен ли он.

– Не думаю.

– Ну что ж, она выйдет за Луи.

– А она захочет?

– Придется захотеть[27].

«Первый консул, – рассказывал впоследствии Бурьен, – делал мне это признание довольно резким тоном, который убедил меня, что этот вопрос был предметом оживленных споров консульской четы и что Бонапарт выдвинул свой ультиматум, устав от них и не желая больше к ним возвращаться»[28].

В половине одиннадцатого вечера появился Дюрок. Бурьен слово в слово передал ему предложение первого консула. «Раз дело обстоит так, друг мой, – воскликнул адъютант, – пусть оставит падчерицу при себе, я иду по б…» И Дюрок, взяв шляпу, с «равнодушным видом» ушел. Ответ его был передан первому консулу перед сном, и Жозефина обрела уверенность, что брак ее дочери с Луи состоится. «У нас, вероятно, не будет детей, – сказал ей Бонапарт. – Я воспитал Луи, считаю его своим сыном. Тебе дочь дороже всего на свете. Их дети станут нашими. Мы их усыновим, и это восполнит нам отсутствие собственных. Только нужно, чтобы наш план понравился молодым людям»[29].

План не особо приглянулся молодым людям, но под давлением Наполеона и Жозефины Луи и Гортензия все же согласились. К этому моменту Гортензии было восемнадцать лет. Она превратилась в милую и весьма привлекательную, хотя и несколько легкомысленную барышню. Это была девушка с хорошим воспитанием и манерами, живым ясным умом, она любила игры и музыку, отвечала взаимностью на взаимность. Некоторые историки (например, Роберт Сэнкур) полагают, что Гортензия была «талантливой, своенравной и снисходительной; она была одной из тех женщин, которые не будут чахнуть из-за отсутствия симпатий и позволять нервам брать над собой вверх, если выбрали свой собственный путь»[30].

Бреслер считает, что это наблюдение не совсем справедливо. В более поздний период жизни она должна была доказать, что смогла выжить даже на этом этапе, поскольку, как она объяснила в своих мемуарах, полагала необходимым пожертвовать своими романтическими фантазиями ради счастья матери[31].

Луи (Людовику) Бонапарту было двадцать три года. Он родился 2 сентября 1778 года в Аяччо и считался наиболее привлекательным среди всех братьев. Он всегда был близок к Наполеону, и тот его очень любил. Для того чтобы облегчить материальное положение семьи на Корсике, он взял Луи к себе в Валансе, где служил в артиллерийском полку де Ла Фер. Они несколько месяцев жили на лейтенантском довольствии Наполеона. В это время он обучал младшего брата военному делу, языкам, истории, географии, философии и другим предметам. Луи был серьезным и любознательным мальчиком и достаточно быстро, к удовлетворению брата, овладевал знаниями. Был принят в армию и в 1795 году стал лейтенантом. Принял участие в Итальянской кампании. Одно время был адъютантом командующего армией. Проявил храбрость. Во время битвы при Арколе Луи спас своего брата, вытащив его из-под павшей лошади. Получил чин капитана за заслуги в сражении у Брешиа.

При этом в ходе боев в Италии, по некоторым данным, в результате любовных приключений заразился «галантной болезнью». Долго лечился, но, судя по всему, так до конца и не смог излечиться. Венерическое заболевание отрицательно повлияло на общее физическое состояние Луи. Особенно пострадала центральная нервная система, спинной мозг и т. д. Постепенно развивалась мышечная атрофия. Не афишируя свои болезни, Луи записался в Египетскую армию Бонапарта. Однако через пять месяцев был отправлен во Францию по состоянию здоровья. Уже находясь в Европе, упал с лошади, что еще сильнее сказалось на его состоянии.

После возвращения старшего брата во Францию активно способствовал перевороту 18 брюмера 1799 года и за это, при содействии Наполеона, получил чин полковника и вступил в командование 5-м драгунским полком. Луи стал генералом в 26 лет.

Луи Бонапарт, король Голландии.

Художник Ч. Ходжес, 1809

Давая характеристику Луи Бонапарту, Сьюард утверждает, что «Луи, к этому времени генерал, постоянно пребывал в отлучке по причине слабого здоровья и проводил дни, уткнувшись носом в книгу или предаваясь мечтаниям. Он страдал от некой жестокой, хотя и точно не установленной хвори, возможно, последствие гонореи, в результате чего был подвержен ревматическим приступам, которые в конце концов сделали его калекой. В душевном плане он также был не совсем здоров и часто страдал от вспышек ревности или мании преследования, что, согласно некоторым предположениям, являлось следствием его гомосексуализма.

Наполеон, однако, продолжал возлагать на него большие надежды, искренне полагая, что Луи в один прекрасный день может стать его преемником, хотя и признавал с явной неохотой, что, несмотря на внешнюю привлекательность, в Луи была заметна некая внутренняя опустошенность – quelque chose de niсis»[32].

Исследователи семьи Наполеона уверяют, что Гортензия тайно была влюблена в адъютанта Наполеона Дюрока, а Луи – в младшую кузину Гортензии, Эмилию де Богарне, бесприданницу, отчимом которой был негр[33].

Церемония гражданского бракосочетания Гортензии и Луи состоялась 3 января 1802 года во дворце Тюильри, а на следующий день – церковного, в особняке на улице де ла Виктуар, которую проводил папский легат, кардинал Копрара, архиепископ Миланский. В честь этого события Наполеон подарил Луи дом на улице де ла Виктуар, а Гортензии – 250 тысяч франков, к ним Жозефина добавила еще 100 тысяч. Судя по воспоминаниям участников этого события, молодые особой радости от факта вступления в брак не испытывали, а Жозефина «обливалась слезами на протяжении всей церемонии и еще много дней спустя»[34].

Мало кто удивился, что брак Луи и Гортензии оказался сущим бедствием. Даже Наполеон вынужден был признать, что этот союз имел место только благодаря «воплям Жозефины». Что касается Летиции, то Люсьен сообщает нам в своих мемуарах, что «наша матушка даже не собиралась скрывать, что взбешена этим браком. В нем она видела триумф ненавистного ей семейства»[35]. Вскоре сам Луи заявил, что его якобы силой принудили жениться на девушке. Не прошло и нескольких недель, как он оставил ее, сначала ради армии, а затем кочуя по разным водам. Помня о злобных высказываниях Люсьена (что она-де ожидает ребенка от первого консула), Луи боялся, что супруга произведет на свет младенца до истечения девяти месяцев.

Однако она родила сына после восьми месяцев беременности. Это был Наполеон Шарль, который, так как Жозеф имел одних дочерей, стал единственным наследником Бонапарта. За исключением, пожалуй, только первого консула, все остальное семейство настаивало на признании ребенка незаконнорожденным. Не без подсказки со стороны, Луи вскоре воссоединился с супругой, чем еще больше увеличил ее страдание. Из-за своей болезни он мучился постоянными болями, его кисти и предплечья были частично парализованы. Дома он вел себя как неврастеник, одержимый мыслями о воображаемой неверности Гортензии. Каждую ночь он со свечой в руке обыскивал ее комнату, пытаясь обнаружить любовников. Наполеон упрекнул брата, что тот «обходится с молодой женщиной так, словно муштрует полк»[36].

Рассеянная и капризная, Гортензия, однако, была не из тех, кто легко сдается перед жесткой супружеской дисциплиной. Вот свидетельство Кастело: «Молодые проводят медовый месяц в Мальмезоне. Однажды, когда Гортензия позволяет себе рассмеяться, хотя муж не посвящен в причину ее веселости, Луи вспыхивает: “За кого вы меня принимаете? Уж не полагаете ли вы, что я буду для вас игрушкой? Предупреждаю, что смеяться над мужьями позволяют себе только женщины легкого поведения, а я скорее расстанусь с вами, чем дам до такой степени унизить себя”. “Не стану даже пытаться описать свое отчаяние, – рассказывает Гортензия. – У меня мгновенно исчезла всякая надежда на счастье или хотя бы покой. Я не могла постичь раскрывшийся передо мной характер. Он внушал мне страх за будущее”. И какое будущее!

Позднее она разрыдается, увидев, как ее муж наденет в спальне рубашку чесоточного: считалось – терапия эпохи, – что это выводит из организма “болезнетворные соки”. Вследствие плохо залеченной галантной болезни Луи вечно хворает и ходит по врачам. Скоро он начнет ездить с одних вод на другие со своими мозговыми явлениями, атрофией рук, нарушением двигательной системы и головокружениями. Спору нет, посторонним он кажется человеком серьезным, кротким, “со сдержанными и мягкими манерами”, но в семейной жизни он довольно жалкая личность, вечно терзаемая пустыми подозрениями»[37].

Как бы то ни было, но молодые, к огромнейшему удовлетворению первого консула, делали свое дело государственной важности – через месяц после свадьбы Гортензия объявила, что беременна. Поздно вечером с 9 на 10 октября 1802 года в том же особняке на улице де ла Виктуар Гортензия родила мальчика. Присутствовавшие на родах женщины радостно кричали: «Voilà notre Dauphin!» Сообщение об этом событии немедленно было послано первому консулу. Наполеон был в восторге. Через два дня он пришел посмотреть на племянника и приказал назвать его Наполеоном Шарлем.

Уже в тот момент, как говорит Бреслер, появлялись различные слухи, что ребенок мог быть от Наполеона, и они, несомненно, достигали Луи, делая его еще более раздражительным и нетерпимым к супруге. Однако это были, судя по всему, просто сплетни, которые могли распространять противники первого консула, в том числе и внешние враги в лице той же Англии[38].

Тем временем первый консул продолжал активную внешнюю политику. Франция уже хозяйничала в Северной и Центральной Италии, Швейцарии, Бельгии, Нидерландах, на левом берегу Рейна, Южной Германии. Усилилось противостояние с Великобританией в Средиземном море, на Карибах, в Северной Америке. В это время корректировались границы, смещались неугодные правители, менялись правила экономической игры, укрупнялись страны, которые становились союзниками Франции, активно создавались новые антифранцузские коалиции и т. д.

В начале 1804 года произошли два события, сыгравшие важную роль в жизни клана Бонапартов: это раскрытие роялистского заговора Кадудаля – Пишегрю, целью которого было похищение (возможно, и убийство) Наполеона, и казнь незаконно вывезенного во Францию из Баденского герцогства герцога Энгиенского. В этой напряженной обстановке второй консул Камбасерес поставил в Государственном совете вопрос о том, не следует ли сделать правительство Франции «наследственным». 3 мая 1804 года трибунат практически единодушно высказался за назначение Наполеона императором и установление наследственной власти. Итог дискуссии в трибунате подвел его член, бывший революционер Кюре, он заявил: «Наполеон Бонапарт, ныне Первый Консул, должен быть провозглашен императором французов и чтобы титул императора наследовался членами его семьи»[39].

Вслед за этим, 28 флореаля XII года по республиканскому календарю (18 мая 1804 года), был принят «Сенатус-консульт», которым «во имя славы и благоденствия республики» сенат провозгласил Наполеона «императором французов»[40]. Новый конституционный акт приспосабливал старые органы власти к правилам жизни страны в условиях императорского режима. По словам Тюлара, «текст конституции, включавший 142 статьи, закладывал фундамент новой власти – Империи, приспосабливая к ней старые государственные институты. Чтобы не травмировать лучших чувств революционеров, предпочтение было отдано императорскому, а не королевскому титулу. Статья 2 называла по имени обладателя императорского титула – Наполеона Бонапарта, не очерчивая круга его полномочий. Империя превратилась в навязанную логикой обстоятельств реальность. Титул императора наследовался его прямыми потомками, за исключением потомков по женской линии, что было данью монархической традиции. Однако, не имея наследников, Наполеон мог по желанию усыновить любого из детей или внуков своих братьев. Приемным детям предстояло уступить свои права прямым потомкам императора в случае, если последние появятся на свет после их усыновления. Пункт об усыновлении явился новшеством: будучи основателем Империи, Наполеон оставлял за собой право распоряжаться им по своему усмотрению.

Общественность спокойно восприняла положение о наследственной власти, поскольку у Наполеона не было детей. Это положение представлялось надежным гарантом стабильности, исключающим возможные заговоры и интриги. И при этом не предполагало узаконения династических привилегий, аналогичных бурбонским. Империя заявляла о себе как о диктатуре общественного спасения, призванной отстоять завоевания Революции.

Следующим шагом на пути реставрации дворянства стало создание института шести высших придворных должностей: великого электора, архиканцлера, архиказначея, государственного канцлера, великого коннетабля и великого адмирала, а также высших офицеров (в том числе шестнадцать маршалов)»[41].

Вопрос об установлении империи был вынесен на референдум, который дал утвердительный ответ подавляющим большинством голосов (3 572 329 – за и 2569 – против). Это уже был третий референдум за период консульства. Торжественная коронация Наполеона состоялась 2 декабря 1804 года в соборе Парижской Богоматери в присутствии Папы Римского, Пия VII, дипломатического корпуса, двора, членов Законодательного собрания и депутаций от «лояльных городов». В завершающей части коронации император французов произнес торжественную присягу, в которой говорилось[42]:

Тюлар подчеркивает, что «этой присягой Наполеон заявлял о себе как о «коронованном представителе восторжествовавшей Революции»[43].

Как уже отмечалось выше, провозглашение империи сопровождалось назначением шести «высших сановников»: «архиканцлером» стал бывший второй консул Камбасерес; «архиказначеем» – третий консул Лебрен; «великим избирателем» был назначен Жозеф Бонапарт; «коннетаблем» – другой его брат, Луи; испытанный кавалерист Мюрат, женатый на сестре Наполеона, стал «великим адмиралом». Ближайшие военные сподвижники Наполеона получили титул маршала. На смену сравнительно скромному консульскому двору пришел пышный императорский двор с придворными дамами, пажами, даже новой одеждой, расшитой золотыми пчелами на фоне алого бархата. Сформировалась новая знать, которая выдвинулась в ходе революции и консульства. Она успешно смешалась со старой, оставшейся во Франции, и теми, кто решил вернуться из эмиграции. Париж становился центром империи, и у Наполеона I были большие планы по его реконструкции и благоустройству.

Второй сын у Гортензии и Луи родился в Париже 11 октября 1804 года. На этот раз мальчик появился уже в императорском семействе, и Наполеон I приказал назвать его Наполеоном, но родителям было высочайше позволено выбрать ему второе имя, которое они ему и дали – Луи.

Рождение и этого ребенка также не смогло укрепить отношения между Гортензией и Луи, что было замечено всеми. Они предпочитали проводить время раздельно и как можно меньше общаться. На это уже не раз обращал внимание раздраженный император и время от времени делал строгие выговоры своему младшему брату.

С другой стороны, как это ни удивительно, рождение еще одного сына только придало дополнительный вес Луи и Гортензии во всей иерархии империи, и поскольку Наполеон I не имел детей, а его старшие братья – Жозеф и Люсьен – отпрысков мужского пола, Наполеон Шарль и Наполеон Луи автоматически становились наследными принцами и претендентами на императорский трон.

Тем временем наполеоновская империя вступала в стадию своего расцвета. Блестящие победы французского оружия приводили к новым территориальным приобретениям, притоку богатства и экономическим благам. Наполеон I перекраивал границы континента, уничтожая и создавая новые государства, во главе которых ставил своих родственников. В июне 1806 года Луи становится королем Голландии, правда, королем номинальным, поскольку Голландия (как и любое другое государство, зависимое от наполеоновской Франции) должна была полностью подчиняться французской политике и беспрекословно выполнять все указания из Парижа. Даже «назначение» на этот пост было осуществлено прямолинейно, по-военному, в манере, присущей императору. Наполеон I просто распорядился, не удостоив брата какого-либо внимания и разговора. Луи случайно узнал обо всем только от членов голландской делегации, прибывшей на переговоры в Париж.

Луи и Гортензия появились в Гааге в середине июня 1806 года, а затем на месяц отбыли в Висбаден и Экс-ля-Шапель (Ахен), где король продолжал лечить свои болезни. В начале сентября Луи вернулся в Голландию, Гортензия же осталась в Экс-ля-Шапель.

В королевство она приехала только в конце месяца и через неделю вместе с Луи вернулась в Германию. Король отбыл к своим войскам, которые в составе императорской армии участвовали в войне с Пруссией.

Все это время Гортензия вместе с Жозефиной оставалась в Майнце. Несмотря на общественное недовольство ее отсутствием в королевстве, она не возвращалась в Голландию вплоть до 29 января 1807 года. Как точно высказался Джаспер Ридли: «У нее были страхи, присущие соотечественникам, по отношению к холодным, туманным странам, которые французы называли мрачным термином le Nord (“Север”), и тот факт, что для нее Голландия являлась le Nord, был достаточно хорошей причиной, чтобы туда не ехать, а другая причина – растущая неприязнь к мужу»[44].

В связи с континентальной блокадой, объявленной императором, первейшей задачей Голландии становилось прекращение всякой торговли и коммуникаций с Великобританией. Кроме того, она должна была потреблять французские товары и поставлять солдат для императорской армии. Для страны, которая исторически выросла из морской торговли и для которой отношения с Англией были одной из важнейших составляющих экономики, это было равносильно постепенному угасанию и прозябанию.

В личной жизни голландской королевской семьи улучшений не предвиделось. Луи проводил бóльшую часть времени в Голландии, а Гортензия не переносила влажный ветреный морской климат страны и старалась быть больше во Франции или в путешествиях. Местные жители не любили королеву, которая не хотела видеть своих подданных, а тем более заботиться о них. Совершенно другое дело было с королем.

Удивительно, что, несмотря на все свои физические недуги и неврастению, Луи оказался, не в пример другим членам клана Бонапартов, вполне адекватным королем, кто, вопреки воле старшего брата, заботился о своих подданных и пользовался популярностью в народе. Он искренне привязался к голландцам, проявлял о них заботу, пытался развивать местные производительные силы и минимизировать отрицательные последствия для страны неравноправных экономических отношений с Францией. Король окружил себя местной аристократией и советниками. Луи не желал беспрекословно выполнять приказы Наполеона, поскольку справедливо считал, что это приведет к обнищанию королевства. Более того, он начал изучать голландский язык (правда, говорил очень плохо, с ошибками), что также делало его своим среди местных жителей.

«Младший брат Наполеона, – свидетельствует Сьюард, – оказался неспособен понять, что главное назначение его страны заключалось в том, чтобы воспрепятствовать проникновению в Европу британских товаров через ее порты. Вместо этого Луи закрывал глаза на контрабанду и позволял американским судам заниматься доставкой британских товаров. Император распорядился, чтобы он нанял французских таможенных чиновников. Согласно графу Моле, Наполеон велел брату помнить, “что прежде всего и превыше всего, ты – французский принц”. Но король Людовик (так он ставил свою подпись) возразил: “Тебе следовало предупредить меня об этом, прежде чем давать мне корону. А то, что ты требуешь от меня сейчас, грозит упадком и запустением стране, чью судьбу ты вверил мне, чье процветание является теперь моим первейшим долгом”. В Голландии то и дело происходили стычки между голландцами и французами, и на жалобы брата король неизменно реагировал непозволительной дерзостью. В его небольшом дворце в Гааге Луи окружали голландцы или те, кто им сочувствовал. С другой стороны, королева Гортензия, сохранявшая преданность отчиму, все еще видела себя француженкой и возглавляла профранцузскую партию, что, разумеется, еще больше отравляло и без того нелегкие отношения этой супружеской четы.

В декабре 1809 года, когда король прибыл в Париж на семейный совет по поводу развода Жозефины, император угрожал аннексией Голландии, заявляя, что та “не что иное, как английская колония”. Вскоре Наполеон начал размещать в голландских портах французские гарнизоны, но в ответ на это его брат отдал распоряжение губернаторам Бреды и Берген-оп-Зоом оказывать императорским войскам всяческое сопротивление, правда, весьма безуспешно. К маю 1810 года все владения Луи к югу от Рейна вошли в состав Франции, а Утрехт и Гаага оказались оккупированы. Судя по всему, за королем оставался один Амстердам. Это было жестоким ударом по его самолюбию. 3 июля 1810 года он принял тайное отречение в пользу своего сына Наполеона Луи.

Он уже распродал кое-что из своих имений и вывез за пределы страны деньги и бриллианты. Той же ночью с двумя преданными ему офицерами Луи бежал через германскую границу на один из богемских курортов для лечения своих хворей. Императору потребовалось две недели, чтобы выяснить, куда же подевался его брат. Не теряя зря времени, он оккупировал целиком Голландию, сделав ее частью Французской империи»[45].

Знаток эпохи Первой империи, Тюлар писал, что «на севере – Голландия, в прошлом Батавская республика, ставшая в 1806 году королевством, вотчиной Людовика Бонапарта, ждущая того часа, когда в 1810 году она будет грубо аннексирована Наполеоном, нетерпимым к проявлениям своеволия брата. Задолго до этого события император сделал ему строгое внушение в ответ на пожелание последнего приспособить гражданский кодекс к местному праву: “Нация, насчитывающая 1 800 000 душ, не может иметь собственного законодательства. Римляне диктовали законы союзникам; почему бы и Франции не навязать свои законы Голландии?” В дальнейшем континентальная блокада обострит конфликт между братьями. Стремясь предотвратить разорение своего королевства, экономика которого целиком зависела от морской торговли, Людовик вынужден был терпеть контрабанду, превращая тем самым Голландию в самое уязвимое звено наполеоновского кордона. Вот почему в 1808 году Наполеон решил ее аннексировать. В июле 1809 года, после неудавшейся попытки англичан захватить Зеландию, он лишь укрепился в своем намерении. В марте 1810 года Людовику было предложено уступить Франции земли к югу от Рейна. Отныне семи тысячам французов (со временем их число возросло до двадцати тысяч) предстояло контролировать голландское побережье»[46].

Современный нидерландский историк Геерт Мак дает следующую характеристику деятельности Луи в качестве короля Голландии: «Решающим толчком к созданию единого нидерландского государства стал чудовищный взрыв. Двенадцатого января 1807 года в 4 часа 15 минут дня в Лейдене, на канале Стейнсхюр, между улицами Нивстеех и Лангебрюх, предположительно из-за небрежности двух членов команды взлетело на воздух нагруженное под завязку судно, перевозившее порох. Грохот был слышен даже во Фрисландии. Погибло около 160 человек, из 2000 раненых многие остались инвалидами… Это несчастье стало поворотным пунктом по двум причинам, что признается и современными исследователями. Во-первых, потому, что оно было воспринято как первая национальная катастрофа. Прежние несчастья – прорывы плотин, наводнения, взрывы пороха – рассматривались, скорее, как местные или региональные несчастья, и сбор средств и другие акции помощи имели прежде всего религиозную мотивацию. Эта же катастрофа с самого начала воспринималась как общая, национальная трагедия или, как говорилось с церковных кафедр, как “всеобщее бедствие, переживаемое всем Отечеством”… Во-вторых, вследствие этой катастрофы нидерландцы осознали совершенно новый феномен: монарх призван заботиться обо всей нации и – в качестве символа – объединять ее. За полгода до этого коронованный брат Наполеона сразу же понял, что несчастье может дать ему возможность привязать к себе его до тех пор равнодушных подданных. Через несколько часов после взрыва он уже ходил по развалинам. С военной оперативностью и целеустремленностью он несколько дней практично и эффективно руководил спасательными работами. Он предоставил свой дворец для жертв катастрофы и пожертвовал солидные суммы из личных средств на восстановительные работы.

Такое поведение было характерно для этого энергичного и деятельного, но впоследствии сильно недооцененного монарха, который, с одной стороны, в методах управления и создаваемых государственных институтах имитировал французские образцы, а с другой – постоянно учитывал особенности Нидерландов. И он действительно был здесь символом нации. Его правление продолжалось всего четыре года, но этого было достаточно, чтобы нидерландские республиканцы, уставшие от постоянных внутренних раздоров, почувствовали вкус современной монархии. И он им понравился»[47].

Несмотря на все увещевания, призывы и угрозы императора, отношения Луи и Гортензии не складывались, и все шло к окончательному разрыву, но именно в этот момент в жизнь королевской четы вмешались обстоятельства, которые на некоторое время их снова объединили. 5 мая 1807 года умер первенец, Наполеон Шарль. Болезнь горла перешла в заражение гортани и дыхательных путей (круп), и, несмотря на все усилия врачей, спасти малыша не удалось. Несколько часов Луи и Гортензия провели в слезах на коленях у постели сына. После этого вместе отправились в королевский дворец Лакен, в оккупированные французами австрийские Нидерланды (сейчас там находится резиденция бельгийской королевской семьи в Брюсселе), где к ним присоединилась Жозефина. Хотя через некоторое время Луи отправился обратно в Голландию, но некое связующее звено между ним и супругой осталось. Они словно почувствовали объединявшее их начало.

В это время королевская чета активно переписывалась и была готова снова проводить время вместе, деля горе и радости. Как свидетельствует Бреслер, «Гортензия была безутешна в своем горе. По своей природе она инстинктивно чувствовала себя жертвой жизненных несчастий, но имела стальную волю к выживанию. Поскольку она никогда не забывала о своем высоком социальном положении, она старательно улыбалась сквозь слезы. В первых главах своих мемуаров, начатых в возрасте тридцати четырех лет, она писала в несколько причудливой форме: “Моя жизнь была такой блистательной и такой несчастной, что люди этим заинтересовались. Мир превозносил или порицал меня в зависимости от обстоятельств, но всегда с преувеличением, потому что мой высокий ранг немногим позволял приблизиться ко мне, чтобы иметь возможность судить правильно. Я полагаю, что не заслужила ни хвалебных речей, ни слишком строгой критики. Мое сердце всегда вело меня во всем, что бы я ни делала, а может ли оно ошибаться, когда чисто?”»[48].

Жозефина и Наполеон I также приложили дополнительные усилия в целях единения Гортензии и Луи. Это на некоторое время дало свои результаты. Правда, вскоре, как утверждает Ридли, «Гортензия в своем горе, как обычно, повернулась к матери, а не к мужу, и уже через несколько дней отправилась в дом Жозефины в Мальмезон, а Луи вернулся в Голландию. Она все еще была полностью поглощена смертью своего ребенка, хотя и получила неукоснительный наказ от Наполеона I прекратить продолжительный траур, поскольку, как он сказал ей, “короткий период скорби был бы правильным, но если она продолжит траур, то он будет рассматривать его как оскорбление самой себя”. Она прислушалась к этим мудрым словам и, оставив сына, Наполеона Луи, с Жозефиной, отправилась на отдых на Пиренеи, в Котре́. Она путешествовала тайно с небольшой свитой, но о ее присутствии там вскоре стало широко известно; особенно после того, как она стала одаривать щедрыми чаевыми швейцаров и гидов. Гортензия терпеливо переносила знаки внимания, которых удостаивалась от суетливых и напыщенных мэров, но при этом продолжала относиться ко всем со своим обычным обаянием и вскоре стала очень популярна в этом районе»[49].

Единое горе, время, проведенное с супругой в Бельгии в начале мая, и настоятельные требования императора и Жозефины привели к тому, что Луи покинул Голландию и отправился на Пиренеи к Гортензии. Там Луи не нашел взаимности от супруги и через две недели уехал на воды в Юсса, в Арьеже, а Гортензия отправилась путешествовать дальше по Пиренеям. При этом, как говорит Ридли, в последующем они неизменно «заявляли, что у них не было сексуальных отношений в Котре́»[50].

Судя по воспоминаниям спутников королевы, она впервые с момента смерти сына была весела и беззаботна, полностью отдаваясь прелестям поездки. 25 июля она посетила прекраснейший высокогорный водопад Гаварни, где и заночевала в придорожной гостинице. Именно этот визит к водопаду, продолжает Ридли, привлек большое внимание историков, поскольку эти события происходили за девять месяцев до рождения Наполеона III. Часто предполагалось, что в гостинице в Гаварни или где-то еще во время ее поездок по Пиренеям она ложилась спать с тем, кто был истинным отцом Наполеона III[51].

Луи все еще был на юге Франции, а Гортензия продолжала свое путешествие по Пиренеям. 11 августа 1807 года они встретились в Тулузе. В этом городе, в отличие от Котре́, у них уже была интимная связь, о чем они говорили в дальнейшем[52]. После они вместе отправились из Тулузы в Париж. В дороге у них также были интимные контакты. 27 августа они прибыли в Сен-Клу. Через месяц Луи вернулся в Голландию, а Гортензия – в Париж. Они не встречались вплоть до рождения сына 20 апреля 1808 года в Париже, то есть восемь месяцев с момента их встречи в Тулузе.

На этом месте нашего рассказа, полагаю, будет не лишним прерваться и дать кое-какие пояснения, которые имеют огромное значение для последующего изложения биографии Наполеона III.

Почему столь большое внимание этому периоду жизни Гортензии и Луи уделяют авторитетные историки, исследователи и политики, а также к каким в конечном итоге выводам они приходят? Прежде всего, следует сказать, что происхождение Луи Наполеона (Наполеона III) интересует специалистов и общественность с учетом тех политических событий, которые произойдут во Франции уже в середине XIX века. Луи Наполеон шел к власти на волне популярности идеи бонапартизма и олицетворял собой продолжение политики и славы Наполеона I – ведь он был его ближайшим родственником, племянником.

Будущий первый президент и император французов обещал своим согражданам возвращение и сохранение идей Великой французской революции, которые не воспринимали королевский режим и старые порядки. Он выступал гарантом стабильности, порядка и успеха – именно тех составляющих элементов французского общества, какие были полностью созвучны направлениям внутренней политики первого императора французов.

Наполеон III выстраивал свою внешнюю политику на идеях отмены решений Венского конгресса 1814–1815 годов, Парижского мира 1815 года и других документов, практически упразднивших все достижения Первой империи и возвративших Францию к границам 1790 года. Франция вновь приступила к активной внешней политике, и ее правитель должен был выглядеть законным главой страны в глазах руководителей и элит других государств. Но все это было возможно при условии прямых да и просто родственных связей между Наполеоном III и Наполеоном I. В противном случае ставился под сомнение сам факт законного прихода к власти гражданина Луи Наполеона.

Одним из самых первых авторитетнейших и принципиальнейших противников Наполеона III был Виктор Гюго, который вскоре после прихода его к власти сказал следующее: «У него нет ничего от Бонапартов – ни внешности, ни их манер, и возможно, он вообще не принадлежит к ним. Когда вспоминают легкий образ жизни королевы Гортензии и сопоставляют даты, то его происхождение ведут от адмирала Верюэля»[53].

В своей поэме «Возмездие» (1853) Гюго уже в эмиграции на острове Джерси написал следующие строки[54]:

Многочисленные противники и недоброжелатели главы Второй империи продолжают утверждать, что младший брат Наполеона Бонапарта, король Голландии Луи, не является отцом Наполеона III. Сторонники же Наполеона III однозначно утверждают, что он сын короля Луи и племянник великого Наполеона I. Вопрос происхождения императора до настоящего времени остается открытым и вызывает ожесточенные споры, поэтому, не слишком злоупотребляя вниманием читателя, полагаю целесообразным для полноты картины все же посвятить несколько страниц рассмотрению этого вопроса.

Итак, послушаем различные мнения о происхождении третьего сына голландской королевской семьи. Обратимся опять к Ридли. Вот что он пишет: «Неудивительно, что, когда Луи Наполеон был президентом и императором Франции, его враги распространяли слухи о том, что он не сын короля Луи. Поскольку он был обязан своей популярностью и приходом к императорскому трону во многом тому, что считался племянником великого Наполеона, то был бы полностью дискредитирован, если бы можно было доказать, что он не принадлежит к Бонапартам, а отношения между Луи и Гортензией во время его рождения дают хорошие возможности для подобной инсинуации. Но сплетни такого рода, как правило, обманчивы.

По какой-то причине критики выбрали в качестве отца Луи Наполеона голландского адмирала Верюэля. Хотя нет никаких доказательств, что Верюэль был кем-то большим, чем случайным знакомым Гортензии, и нет никаких сомнений в том, что он находился в Голландии в течение лета 1807 года и не был на Пиренеях, когда там была королева. А вот его брат находился там.

Другой “подозреваемый” – Эли Деказ, будущий герцог Деказ и премьер-министр, который был прикомандирован ко двору Луи Бонапарта в качестве юриста-советника. Он посетил Гортензию в Котре́ летом 1807 года. В то время ходили слухи, что он был ее любовью и, возможно, отцом Луи Наполеона, но, по словам Гортензии, она была раздражена его поведением и не приняла его.

В качестве отца Луи Наполеона были предложены еще несколько человек. Особое внимание было обращено на первого камергера королевы, графа Вильнёва, который находился с Гортензией и ее спутниками в гостинице в Гаварни, а за неделю до этого – в Котре́.

В 1816 году, когда Луи окончательно решил закончить свои супружеские отношения с Гортензией, он написал ей укоризненное письмо, в котором заявил, что в течение всей их семейной жизни было всего три коротких периода, всего три месяца, когда они имели сексуальные отношения: в первые недели после их брака в январе 1802 года; в январе 1804 года, когда был задуман Наполеон Луи, и в Тулузе, во время поездки в Париж в августе 1807 года. Почему Гортензия, отказывавшаяся спать со своим мужем больше трех лет, вдруг согласилась сделать это в Тулузе 11 августа 1807 года? Одно из возможных объяснений заключается в том, что, имея сексуальные отношения с мужчиной в Гаварни в ночь на 25 июля, она поняла, что может быть беременна – современные методы контрацепции были недоступны в 1807 году, и поэтому поспешила в Тулузу к Луи, чтобы никто не мог доказать, что ее ребенок был незаконным. Однако большинство историков, которые тщательно изучали этот вопрос, решили довериться Гортензии и приняли легитимность ее сына. Все, что можно сказать с уверенностью, это то, что вряд ли когда-нибудь будет возможно доказать, был ли Луи Бонапарт отцом Наполеона III или нет»[56].

Британский историк Дэвид Стэктон полагает, что Луи Бонапарт – отец Наполеона III. «Когда умер ее (Гортензии. – Прим. авт.) старший сын Наполеон Шарль, – пишет Стэктон, – она уехала на Пиренеи. В кои-то веки Луи повел себя правильно. В итоге 20 апреля 1808 года родился их последний ребенок, Луи Наполеон – будущий Наполеон III. К этому сыну Луи испытывал особую неприязнь и всегда утверждал, что это не его сын (и был неправ – Гортензия стала любовницей Шарля де Флао немного позже). “Как приятно жить вдали от вас, ничего не обсуждать с вами, ничего не ждать от вас. Если мне есть чего бояться, вы тут ни при чем”, – написал Луи жене в качестве поздравления»[57].

Не ставит под сомнение отцовство Луи французский биограф Наполеона III Жан Гетари, который считает, что некоторые историки несправедливо в качестве аргумента приводят факт его отсутствия при рождении ребенка. «При этом они, – говорит Гетари, – не принимают во внимание, что король Луи был со своей женой в Котре́, а впоследствии оставил свое имущество “наследнику Луи Наполеону, единственному сыну”». «Но есть еще один документ, – продолжает Гетари, – который, как мне кажется, имеет еще бóльшую ценность, нежели наследственные дела. Это очень трогательное и нежное обращение Луи к сыну от 9 апреля 1821 года по случаю его первого причастия: “Я даю Вам мое благословение всем сердцем и буду повторять свое отцовское благословение каждый раз в торжественных случаях, каждый день, вечер и всякий раз, когда мое воображение обращено к Вам”». «Разве может человек с какими-либо подозрениями писать сыну такие письма», – задается вопросом Гетари[58].

Французский историк Эрик Ансо утверждает, что король Голландии вначале «проявил меньший интерес к Луи Наполеону, чем к двум другим своим сыновьям. Может быть, потому что сомневался в своем родстве. Однако в конечном итоге начал считать ребенка своим сыном. Его последующее поведение, переписка, последняя воля свидетельствуют об этом. По общему признанию, маленький Луи напоминал внешне мужчин рода Богарне, а его профиль и особенно горбинка на носу выдавали его сходство с королем. Кроме того, Луи оценил определенное сходство характера между собой и мальчиком – та же меланхолия, тот же гнев, которые действительно были наследственными, поскольку они жили далеко друг от друга». «Если сегодня невозможно быть категоричным, – продолжает Ансо, – то наиболее вероятная гипотеза, с чем согласны большинство историков, – это отцовство короля Людовика, в котором Луи Наполеон вряд ли когда-либо сомневался»[59].

Завершая рассказ о тайне рождения будущего первого президента Французской республики и императора французов, послушаем одного из наиболее авторитетных биографов Наполеона III – Бреслера. Вот что он говорит на эту тему: «Положительный ответ большинства французских и британских историков до некоторой степени неубедителен. В 1909 году во Франции Андре Лебе писал: “Приходим к выводу, что, скорее всего, он был сыном Луи Бонапарта, но полностью уверенным быть нельзя. Гробница королевы Гортензии в скорбной маленькой церкви Рюэля на окраине Парижа хранит свою тайну”. В 1961 году Адриен Дансет, возможно, один из лучших французских биографов Луи Наполеона, написал следующее: “В сложившейся ситуации очень сложно прийти к какому-то определенному выводу. При современном состоянии наших знаний, вероятней всего, невозможно отказать королю Луи в старой поговорке: “Отец – это тот, кто прошел церемонию бракосочетания”. В 1990 году Филипп Сегён пришел к такому же половинчатому вердикту: “Невозможно отнести отцовство к какой-либо третьей стороне; король Луи – единственный человек, который определенно разделил постель с королевой Гортензией во время его зачатия”.

В Британии доктор Ф.А. Симпсон в 1909 году был более оптимистичен: “Больше доказательств в пользу того, что Луи Наполеон – действительно сын короля Голландии Луи”. Но позднее историки были уже не так уверены. Например, в 1972 году профессор В.Х. Смит из Лондонского университета пришел к следующему выводу: “Судя по всему, нет особых оснований для обвинений в незаконном рождении, хотя чисто арифметически это вполне возможная вещь”.

В 1995 году Тьерри Ленц просто пожал плечами: “По сути, маловажно – был король Голландии или не был действительно отцом Наполеона III. Для политики это не имеет никого значения”. С ним трудно согласиться. Может быть, это “не важно” с точки зрения политики, но если рассматривать Луи Наполеона прежде всего как человека, то чрезвычайно важно знать, кто его отец. Была ли основана на реальности или заблуждении его собственная глубокая вера в принадлежности к роду Бонапартов»[60].

Учитывая опыт и наработки предыдущих поколений историков, Бреслер провел собственное расследование на основе фактов из жизни Гортензии и Луи Бонапарта, их взаимоотношений, отношений Гортензии с другими мужчинами, а также действовавшего на тот момент законодательства Франции. В частности, он подробно рассмотрел хронологию событий, начиная с приезда Гортензии и сопровождавших ее лиц в июне 1807 года в Котре́ вплоть до возвращения в Париж 27 августа; список мужчин, которые окружали и, возможно, встречались с королевой Голландии в этот период времени (граф Шарль Билонд-Пальстеркамп, маркиз де Кастеллан, адмирал Шарль Анри Верюэль, дипломат Верюэль, граф Эли Деказ, граф Шарль де Флао); физические сходства и различия между королем Луи и его сыном.

Он полагает, что историки обратили недостаточно внимания на воспоминания и мемуары Гортензии, а также на собственную точку зрения Наполеона III на тайну своего рождения. Завершая расследование, Бреслер пришел к следующему выводу: «Ни один британский писатель не приводил собственный взгляд Луи Наполеона на вопрос о его рождении. Я нашел ответ в старой потрепанной книге, приобретенной в букинистическом ларьке на берегах Сены около собора Нотр-Дам. Фердинанд Бак был французским писателем, чей отец, Шарль Анри Бак, был другом и кузеном Луи Наполеона, а также незаконным сыном Жерома Бонапарта. В своей книге Napoléon III inconnu, опубликованной в 1933 году, Бак прямо цитирует то, что сказал Наполеон III его отцу. Император не сомневался, что он сын короля Луи. “Я сделал свои расчеты”, – произнес он.

По итогу дня (как говорят в таких случаях английские юристы), мои размышления привели меня к выводу, что Наполеон III действительно был сыном Луи Бонапарта, брата великого Наполеона. Как адвокат, уверен, что взял бы это дело для рассмотрения в современном суде и выиграл бы его»[61].

Полагаю, что не стоит далее злоупотреблять вниманием читателя тайной рождения Луи Наполеона (Наполеона III). Позволю только кратко выразить свое отношение к рассматриваемому событию, которое произошло более 200 лет назад. Все должно соотноситься с временем и пространством. Бесспорно, есть определенная загадка в отношении отцовства Наполеона III. И по мере того как Луи Наполеон в процессе политической деятельности начинал борьбу за власть, этот факт его биографии приобрел особую значимость. Подчеркну – особую, потому что Луи Наполеон шел к власти, представляя интересы тех слоев населения и элит, которые были сторонниками принципов и духа политики Наполеона I, что позднее было сформулировано как бонапартизм.

Здесь следует отметить следующее: что было приемлемо и успешно применялось во внутренней и внешней политике Франции в начале XIX века, естественно, не могло быть применимо в условиях середины XIX века. Так что Наполеон III под флагом Наполеона I использовал свои методы и инструменты во внутренней и внешней политике страны.

Тем не менее в тот ключевой момент истории Франции (да и в целом европейской истории) тайна рождения Наполеона III имела огромное значение, поэтому становится более понятным яростное столкновение сторонников и противников разных версий рождения Луи Наполеона. Кстати говоря, во времена Второй империи были запрещены какие бы то ни было публикации и обсуждение происхождения Наполеона III, которые отличались от официальной версии (то есть отцовства короля Голландии).

Вместе с тем, на мой взгляд, гораздо важнее то, что Луи Наполеон воспитывался в духе приверженности к Первой империи и в конечном итоге полностью внутренне чувствовал свою прямую связь с первым императором французов. Это стало его духовным миром и побудительным мотивом всех его политических поступков. И даже если допустить, что он генетически не Бонапарт, – это уже не имеет никакого значения. Так что на этом мы ставим точку и снова переносимся в Париж.