Глава 3 Мария-Луиза мешает Наполеону заниматься государственными делами

Она высасывала из него все соки.

Жан-Рене Мартино

Как известно, Наполеон отличался выдающимися организаторскими способностями. Во время своего путешествия по Голландии немало времени он уделил «подготовке будущего короля Рима». В определенные часы приглашая императрицу разделить с ним широкое ложе, он, как добросовестный пахарь, в поте лица своего всеми известными ему способами стремился засеять свое поле.

Такое усердие как нельзя пришлось по вкусу Марии-Луизе, которая в любви оказалась способной ученицей. Истинная дочь своего папаши, она за считаные недели превратилась в достойную партнершу, у которой всегда наготове находился неиссякаемый запас новых идей и утонченных приемов, что вызывало восхищение и безграничную признательность Наполеона…

В свою очередь, молодая женщина была благодарна императору за то, что он научил ее любовным играм, дающим высшее наслаждение, и, если ее давняя ненависть еще и не превратилась в любовь, то, по крайней мере, уступила место нежному соучастию, которое создает иллюзию любви. Она стала наделять его нежными прозвищами: Нана, Попо – или же называть его «Мой сердитый ухажер» и говорила дамам из своей свиты:

– Император слишком обаятельный и мягкий человек для такого закаленного в боях и опасного для врагов воина, каковым он является.

Такая же лакомка в постели, как за столом, Мария-Луиза заставляла Наполеона проводить бессонные ночи, что для главы государства оказалось слегка утомительным.

Следовала ли она, как утверждают некоторые историки, указаниям своего отца или же всего-навсего подчинялась зову своей страстной восемнадцатилетней натуры? Об этом можно только строить предположения.

Однако совершенно достоверным является то, что на следующее утро великий император появлялся на людях еле-еле волоча ноги, с потускневшим взором и головой, не способной мыслить. Естественно, что в таком состоянии ему было трудно сосредоточиться на делах государственных.

Несмотря на явное снижение умственных способностей, Наполеон не стремился обуздать свой любовный пыл, ибо его главной заботой в то время оставалось зачатие наследника. Считая, что основать императорскую династию для него гораздо важнее, чем нужды отечества, он произносил бездарные речи и диктовал бессмысленные письма, забегая семь раз на день в спальню императрицы.

Познав эту прелестную нимфоманку, император, давно проявлявший неуемную склонность к любовным утехам, превратился в истинного сексуального маньяка.


«Сексуальные излишества, которым он предавался с Марией-Луизой, – писал доктор Пассар, – скоро привели этого мужчину сорока с лишним лет, до сей поры отличавшегося довольно умеренным темпераментом, в состояние почти непрерывного полового возбуждения. Такое болезненное явление поразило Наполеона как раз в тот момент, когда ему особенно был необходим покой и душевное равновесие для победоносного завершения своей императорской миссии, он же стал рабом своих желаний, готовым бежать вслед за первой попавшейся юбкой, теряя голову от вожделения…»13


Его болезнь проявилась особенно явно в Голландии. В то самое время, когда Мария-Луиза побуждала его совершать подвиги, которые могли бы оставить без сил целый артиллерийский полк, он стал одновременно любовником прекрасной принцессы Альдобрандини и герцогини де Монтебелло…

Александр Махан сурово осудил поведение молодой императрицы:


«Даже в том случае, если она являла собой Цирцею или какую-либо другую злую фею, ниспосланную для того, чтобы освободить Европу от завоевателя и отомстить за смерть Марии-Антуанетты, – писал он, – то она не смогла бы действовать лучше.

Каким самым эффективным способом можно было привести Наполеона к краху? Изучив его характеристику, мы узнали за ним одну слабость: страсть к женщинам и недооценивание того пагубного влияния, которое они на него оказывали. В этом вопросе он слишком полагался на себя, вследствие чего претерпел много невзгод. Он не сумел остеречься женщины, ослепленный нимбом ее королевского происхождения. Эта женщина, опасность которой была видна даже невооруженным глазом, быстро нашла путь к его сердцу и, поселившись там раз и навсегда, использовала все свои женские уловки и аристократическое происхождение, чтобы полностью прибрать его к рукам, навлекая на него многочисленные неприятности. Ей оказалось совсем нетрудно подчинить его своей воле и окружить со всех сторон врагами, вынуждая его ссориться с самыми лучшими друзьями и совершать необдуманные поступки, которые еще больше распаляли гнев его недругов.

Засыпая и просыпаясь в его объятиях, она постоянно повторяла одни и те же слова: “Весь мир против меня”»14.


Сознательно или нет, но Мария-Луиза делала все возможное, чтобы навредить императору…


Вернувшись из Голландии, государи, поселившись во дворце Тюильри, продолжали с прежним рвением готовить в постели будущего короля Римского. Подобные усилия были обречены на успех. В августе молодая императрица, покраснев, застенчиво объявила Наполеону о том, что она лелеет «прекрасную надежду»…

Император вскрикнул от радости и, не откладывая в долгий ящик, тут же назначил знатных особ, которые должны были войти в свиту маленького принца. Придворная жизнь на протяжении целых семи месяцев была полностью нарушена. Во дворце все сбились с ног, заготавливая колыбельки, пеленки, рубашки и чепчики, носочки и пустышки, игрушки и погремушки в количествах, которых хватило бы на родильные дома всех пяти частей света.

Наконец, 19 марта, после обеда, Мария-Луиза почувствовала первые схватки. С этого момента и до самых родов во дворце происходили самые нелепые и смешные сцены. Статс-дамы падали в обморок, врач дрожал от страха, лакей задел столик, где была расставлена стеклянная утварь, гвардеец из охраны был послан с приказом звонить в колокол собора Парижской Богоматери, а Наполеон решил принять ванну…

Всю ночь во дворце не спали. На рассвете к императору, который так и не покинул своей ванны, явился доктор Дюбуа, бледный и растрепанный.

– Ну?

В ответ доктор пробормотал что-то невразумительное.

Сбитый с толку Наполеон решил, что Мария-Луиза скончалась. Поднявшись во весь рост, совершенно голый, Наполеон произнес странную фразу:

– Ну и ладно! Умерла, так похороним!

Дюбуа удалось, наконец, сказать, что еще ничего не произошло, но если и дальше так пойдет, то придется применить щипцы.

Наполеон, сожалея о нечаянно вырвавшихся словах, произнес твердым голосом:

– Спасите мать! Если она останется жива, у нас еще будут другие дети!

Затем он отправился в апартаменты императрицы. Бедняжка, однако, так сильно кричала, что он закрылся в туалете, чтобы дождаться, чем дело закончится.


В восемь часов двадцать минут криком еще более истошным, чем все предыдущие, Мария-Луиза оповестила всех, что наконец разрешилась. Наполеон устремился в комнату жены и замер на пороге, пораженный представившейся его взору картиной. Среди всеобщей суматохи король Рима, предмет стольких забот, вывалился на ковер…

Увидев императора, мадам де Монтескью быстро подхватила младенца с пола.

Спустя два часа во дворце еще не закончилась нервная суматоха, и мадам Бланшар вылетела на шаре из Военного училища, чтобы оповестить города и веси о великой новости…

Рождение короля Рима, естественно, вдохновило сочинителей песенок. Некоторые из них в порыве радости не смогли удержаться в рамках хорошего тона. Например, повсюду распевали:

Новой розой увлечен

Был Наполеон.

Так о розе пекся он,

Что она дала бутон.

Один из сочинителей, поддерживая в народе легенду о сверхчеловеческих способностях Наполеона, написал:

В любви, как в бою, все ему по плечу,

Успехов он всюду добился.

Однажды сказал: «Сына сделать хочу!»

И вскоре сынок у него появился.

В этих хвалебных песнях была известная доля распутства, что доказывает вот такой куплет:

Все говорят, прекрасный сей ребенок,

Родившись, хохотал из всех силенок,

Что в мать в свою он выдался лицом,

А прочим всем был награжден отцом.

Что очень повеселило добрый народ Франции.


Жозефина узнала о рождении короля Рима в Наваррском замке под Эвре, где она поселилась по приказу Наполеона с того дня, когда Мария-Луиза объявила о своей беременности.

В тот вечер местный градоначальник давал ужин по случаю праздника святого Иосифа, неожиданно гости услышали пушечные залпы.

Когда прогремел двадцать второй выстрел, императрица, не скрывая своих слез, повернувшись в сторону своей первой статс-дамы, мадам д’Арбер, произнесла:

– Сын! Представляю, как счастлив император!

Затем, пока представители ее маленького двора, обгоняя друг друга, отправились в раболепном порыве поздравить Наполеона, Жозефина, поднявшись в свою комнату, написала самое прекрасное по стилю письмо, которое она после себя оставила:


Сир, среди многочисленных поздравлений, которые спешат к Вам со всех уголков Европы, со всех городов Франции и из каждого армейского полка, пробьется ли к Вам мой слабый женский голос? И соблаговолите ли Вы выслушать женщину, которая столько раз утешала Вас в трудные минуты, снимала печали с Вашей души, когда она желает лишь поговорить с Вами о том счастливом событии, которое является исполнением Ваших самых заветных желаний? Не являясь более Вашей супругой, могу ли я поздравить Вас со счастливым отцовством?

Мне бы хотелось получить известие о рождении короля Римского от Вас лично, а не от пушек Эвре, однако я знаю о том, что прежде всего Вы принадлежите государству и счастливой принцессе, которая оправдала Ваши самые сокровенные надежды. Она не может быть более преданной Вам, чем я, но ей удалось сделать Вас счастливым, обеспечив также и благополучие Франции. И, таким образом, она имеет все права на Ваши лучшие чувства и на Вашу заботу. Ну а я, которая была Вашей спутницей лишь в трудные времена, могу только надеяться на самый дальний уголок в Вашем сердце, полностью занятом императрицей Марией-Луизой. Только после того, как Вы поцелуете своего сына, Вы возьмете в руки перо, чтобы поговорить со мной, Вашей самой лучшей подругой…

Мне бы хотелось узнать, крепкое ли здоровье у Вашего ребенка, похож ли он на Вас и разрешите ли Вы мне когда-нибудь его увидеть. Наконец, мне бы хотелось, чтобы Вы отнеслись ко мне с полным доверием, которое, как мне кажется, я заслужила своей безграничной привязанностью, которую я к Вам сохраню до конца моих дней…»


В полночь в Париж отправился гонец с письмом Жозефины, а на следующий день она получила ответ императора:


«Друг мой, я получил твое письмо и благодарю тебя.

Мой сын крупный ребенок и весьма крепкого здоровья. Надеюсь, что он далеко пойдет.

У него мое телосложение, мой рот и мои глаза, надеюсь, что он оправдает возлагаемые на него надежды».


И, чтобы немного утешить свою бывшую подругу жизни, он добавил:


«Я, как всегда, очень доволен Эженом. Он никогда не доставляет мне хлопот…»


Последняя строка особенно тронула Жозефину. Она прочитала ее своей первой статс-даме, госпоже д’Арбер.

– Император еще меня любит! – воскликнула Жозефина. – Видите, как он добр ко мне, что упоминает об Эжене в письме о своем сыне, и отзывается о нем так, словно Эжен является нашим общим ребенком…

Разволновавшись от внимания, проявленного Наполеоном, она поспешила поделиться своей радостью и поплакать от счастья в комнату мадам Газани, бывшей одно время любовницей императора, которую она взяла к себе в камеристки, чтобы иметь возможность без всяких помех обсуждать с ней различные достоинства и таланты своего экс-супруга. И обе женщины еще долго с восторгом вспоминали волнующие моменты, когда Наполеон, изменяя то одной, то другой, приглашал их поочередно разделить его ложе…

После чего Жозефина отправилась к своему любовнику, молодому Теодору де Турпен-Криссе, звание камергера которого включало весьма обширный круг обязанностей…


Этот двадцативосьмилетний молодой мужчина был довольно талантливым художником, которого императрица взяла к себе на службу для оказания интимных услуг уже года два назад. Он косвенным образом оказался причастным к разводу венценосных супругов.

Графиня Кайльмансеге – очаровательный секретный агент императора – в самом деле написала в своих «Мемуарах» следующее: «Развод Наполеона с Жозефиной не перестает причинять мне довольно глубокое огорчение, хотя я знаю, что никакие политические соображения не смогли бы заставить императора пойти на такой тяжелый для него самого и для Жозефины шаг, если бы она вела себя по отношению к своему супругу в соответствии со своим возрастом и занимаемым положением.

Всего несколько человек были в курсе того, что в отсутствие императора и несмотря на искреннюю привязанность, которую она к нему питала, у Жозефины была тайная связь, что, впрочем, соответствовало ее привычкам, с одним из самых молодых камергеров ее двора, господином Турпен-Криссе.

Враги императрицы не упустили случая, чтобы довести до сведения Наполеона доказательства ее измены. Вполне вероятно, что это обстоятельство придало императору мужества заглушить угрызения своей совести»15.

С той поры юный аристократ повсюду сопровождал Жозефину, всегда готовый на любом диване или коврике предоставить ей то успокоительное для ее нервной системы средство, в котором она постоянно нуждалась. Она была столь пылкого темперамента, что мадам де Буйе в своих дневниках писала о том, что «порой ее заставали с любовником в прихожей, гостиной или же прижатой к стене для равновесия»…

В начале 1810 года герцог Мекленбург-Шверинский попросил руки Жозефины, и господин Турпен-Криссе испугался, что потеряет свое теплое место. Однако императрице не хотелось терять средства, которые ей выплачивал на содержание Наполеон, и она выпроводила герцога с пустыми руками…

И тогда красавец Теодор последовал за дамой своего сердца в Мальмезон, Елисейский дворец, Наваррский замок, Женеву, Шамоникс, Экс. И везде он с большим усердием выполнял три или четыре раза на день сладостную работу, ради которой его и держали…

Такие усилия заслуживали поощрения. И в 1811 году Наполеон, знавший не понаслышке о темпераменте Жозефины, назначил сделать господина Турпен-Криссе имперским бароном…


Появившийся в 1816 году памфлет под названием «Тайный инструктор, или Картинки двора Наполеона» внес смуту в некоторые доверчивые сердца. Автор – анонимный – с поразительным знанием интимных подробностей описывал встречу Наполеона с Жозефиной в 1811 году.

Предоставим ему слово:

«В тот день, – писал он, – император прибыл без свиты в Мальмезон. Завидев его, Жозефина бросилась было ему навстречу, затем остановилась в глубоком волнении.

– Мне захотелось снова увидеться с вами, – произнес Наполеон, – чтобы сказать, что политика не заставила меня забыть о моей привязанности. Интересы моей династии обеспечены: теперь я могу отказаться от таких предосторожностей, которые оскорбляют мое достоинство, таким же образом как нарушают мой душевный покой.

Бывшие супруги присели затем на софу и предались общим воспоминаниям.

Не прошло и нескольких минут, как Наполеон, взглянув на Жозефину влюбленными глазами, произнес:

– Известно ли вам, что вы отлично выглядите?

Императрица грустно улыбнулась.

– О, я прекрасно знаю, что печаль и одиночество нанесли непоправимый урон моей внешности.

– Жозефина, вы ошибаетесь! Вы мне нравитесь еще больше, чем прежде. О! Если бы вы не были для меня запретным плодом!

– И что же?

– Но могу ли я по-прежнему пользоваться моими правами?

– От которых вы отказались!

– В которых я хочу снова восстановиться.

– Но я не могу этого допустить. Боже сохрани! А ваша вера? Ваши клятвы верности?

– Вера? Клятвы? Неужто вы верите этому вздору? Впрочем, не я ли был вашим супругом? Неужели я перестал таковым для вас оставаться?

– Но наш развод?

– Чистая формальность. Подождите минутку. Сейчас мы узнаем мнение богословов. Эй, Рустан! Нет ли там в прихожей кардинала и архиепископа? Как только вы их отыщете, немедленно приведите ко мне.

Не прошло и нескольких минут, как императору доложили об архиепископе де Малине и кардинале Мори. Жозефина прикрыла обеими руками покрасневшие вольно или невольно щеки.

– Проходите, господа, – обратился к ним император. – Прошу вас развеять сомнения Мадам. Считая, что развод лишил меня всех прав, она говорит о супружеской неверности, о блуде и прочей чепухе, которой раньше никогда меня не утомляла, лишь бы уклониться от выполнения своих обязанностей.

Кардинал Мори, опустив глаза, хранил молчание. Господин де Малине украдкой взглянул на зардевшуюся от избытка скромности Жозефину и тоже не произнес ни слова. Тогда потерявший терпение Наполеон воскликнул:

– Ну что же, господа ученые, мой вопрос оказался слишком деликатным для ваших целомудренных ушей?

– Сир, – произнес наконец монсеньор де Малине, – церковь!

– Здесь нет церкви! Церковь – это я!

Кардинал Мори с поклоном произнес:

– В таком случае, Сир, не будем обсуждать этот вопрос, раз ваша воля нам известна.

Наполеон в сердцах топнул ногой.

– Делайте, что я вам сказал, но не для меня, ибо я знаю, как мне следует поступить, а для Мадам, чтобы ее не мучила совесть.

Священнослужители вышли посовещаться, но решить столь щекотливый вопрос они не успели, ибо спустя десять минут император неожиданно вышел из гостиной в одежде, застегнутой как попало, и, прерывисто дыша, объявил, что больше не нуждается в их решении…»

Нужно ли говорить, что подобный рассказ был чистой выдумкой. И в самом деле, разве можно представить, чтобы такая пылкая особа, как Жозефина, отказывала бы Наполеону из моральных принципов и чтобы он обратился к священникам, чтобы обсудить с ними свои сексуальные намерения?

Действительно, в такое трудно поверить.

Между тем нашлись историки, которые считают, что автор памфлета не погрешил против истины, и вполне серьезно утверждают, что Наполеон после женитьбы на Марии-Луизе продолжал интимные отношения с Жозефиной.

Загрузка...