Утром я записал в дневнике очередную дату – 3-е января – и фразу: «Ходил в мастерскую, сдал пылесос в ремонт».
Алешка заглянул через мое плечо:
– Никуда ты не пойдешь, ни в какую мастерскую. Сейчас пойдем на стадион, на скачки. А потом в театр, на репетицию.
– А пылесос? Мама ругается.
– Мы его сами починим. Давай его спрячем в шкаф, будто ты его сдал. А потом починим. Будто ты его из мастерской забрал.
– А деньги на ремонт? Мама деньги дала. Куда их денем?
– Мы ей что-нибудь купим. Приятное. Она будет рада. И не станет расспрашивать.
Все он решает прямо левой ногой. Элементарно.
– Зачеркивать? – спросил я про эту фразу.
– Зачем? – удивился Алешка. – Конспирация нам не помешает.
Ох и хитер мой братец!
И мы пошли на стадион.
Это были еще не скачки. Вроде репетиции. Тренер Галина сказала, что скачки будут в последний день каникул. И победителя ждет приз.
– Какой? – сразу спросил Алешка.
– Секрет. Зачем тебе знать?
– А я из-за всякой ерунды стараться не буду.
Тренер Галина рассмеялась и потрепала его по голове:
– Старайся, Алексей, не пожалеешь. Приз отличный. Иди, время есть, потренируйся немного. И помни: у тебя главный соперник – Полковник.
Алешка нырнул в конюшню и вывел из нее Алмаза. Это был очень красивый конь, с гибкой шеей, немного горбоносый, на тонких сильных ногах. Он доверчиво и грациозно шел за Алешкой мерным шагом, почти положив голову ему на плечо. Будто шептал что-то в ухо, делился своими лошадиными секретами. Сразу видно, что они любят друг друга.
Тренер тетя Галя помогла Алешке оседлать Алмаза и забраться к нему на спину. Алешка тронул повод, и Алмаз послушно, легко перебирая ногами, разбрасывая копытами снег, поскакал по кругу.
Да, если Полковник казался в седле плотным кулачком, то Алешка – совсем наоборот. Худенький, длинноногий, он напоминал своими локтями и коленками маленького сложившегося кузнечика на спине большой собаки.
Нет, это не было смешно. Это было красиво. А когда Алешка послал Алмаза в галоп, мне и вправду показалось, что у лошади восемь ног. Или даже двенадцать. Они так и мелькали, далеко отбрасывая копытами снежные комки.
Тренер Галина распахнула выезд из загона, и все всадники, друг за другом, выскочили на футбольное поле. Выстроились на старте в неровную линию. Лошади волновались не меньше жокеев, переступали ногами, стригли ушами, взмахивали гривами.
– Внимание! – тренер подняла руку со стартовым флажком. – Три круга, галопом – марш!
Она взмахнула флажком, и лошади помчались. Сначала на старте была суета и толчея, но уже на первом круге все участники скачек вытянулись в линию. Впереди легко, чуть касаясь утрамбованного снега, летел Алмаз на своих восьми ногах. За ним, чуть отстав, поспешал Гордый с Полковником.
Так они и прошли всю дистанцию. Алмаз финишировал первым, Гордый – за ним.
Полковник свалился с него и вежливо сказал:
– Это не я проиграл, Леша. И не ты выиграл. Это наши лошади.
Алешка засмеялся.
Полковник покачал головой – тут у него тем более не было шансов.
– Знаешь, Леш, если бы я скакал на Алмазе…
Лешка неожиданно согласился:
– Хорошо. На соревновании поменяемся. Скачи на Алмазе.
– Правда? – обрадовался Полковник. – Спасибо. Это по-дружески. Но ведь ты проиграешь.
– Не думаю, – уверенно возразил Алешка.
– Почему? – удивился Ваня. – Алмаз у нас самый резвый.
И тут Алешка произнес совершенно загадочную фразу:
– Потому что волк украл лошадь!
– Не понял… – Наш степенный Полковник, наверное, первый раз в жизни растерялся.
И я тоже. «Волк украл лошадь». Не слабо! Даже круто!
Волки обычно овец крадут. Да и при чем здесь это?
После обеда, во время которого мама похвалила меня за пылесос, мы отправились в театр.
– Да, – спросила она, закрывая за нами дверь, – а когда он будет готов?
– Вчера вечером, – сказал Алешка, думая совсем о другом. – Или сегодня утром.
– А вы куда?
– Мы – в театр.
– Молодцы! – сказала мама. – А деньги на билеты?
– Ой, мамочка! – защебетал Алешка. – Я забыл тебе сдачу отдать. Можно мы ее на билеты потратим?
– Конечно. Только берите хорошие, в партер.
– В ложу бенуара, – ответил Алешка.
Какие слова знает! И маму это тоже поразило.
– Как вы быстро взрослеете, – нежно сказала она нам вслед.
Карабас без лишних слов впустил нас в фойе.
– Идите в зрительный зал, – сказал он. – Все уже собрались.
В зрительном зале было темно. Только на сцене горел свет. Там стоял обеденный стол, во главе его сидел режиссер Кабаков и что-то жевал. И запивал водой из бутылки. А в первом ряду разместились актеры. В основном молодые и веселые. В руках они держали книжечки. Наверное, подумал я, это и есть пьеса про Великана. Актеры не шумели, не переговаривались, а только переглядывались и улыбались друг другу. Видимо, так они обменивались мнениями о пьесе.
Режиссер сделал глоток и встал:
– Друзья мои! Мы должны прежде всего понять и определить сверхзадачу этой гениальной пьесы…
– А кто ее написал? – нахально перебил его Алешка.
– Я, – скромно потупился режиссер. И показал всем видом: разве я виноват в своей гениальности. – Прошу не перебивать. Что я говорил? Ах да! Сверхзадача. Вот вопрос: кто главный герой пьесы? Вы скажете: Великан. И ошибетесь. Великан, по ходу пьесы, уходит домой из своего офиса. Сажает Розочку в сумку. Розочка убегает. Великан, в отчаянии, переодевается Карликом и отправляется на розыски Розочки. И он встречается со многими людьми. Самыми разными: с бомжами и чиновниками, с продавцами и артистами, с жуликами и милиционерами. Что это значит? Значит, мы можем дать развернутую картину нашей жизни. Показать ее плохие и хорошие стороны…
– А зачем плохие показывать? – опять перебил его Алешка. – Их и так все знают.
– Здравая мысль, – поддержал его бородатый актер, который сидел рядом. Он все время то сдирал с себя бороду, то лепил ее обратно. И каждый раз удивлялся.
Тут поднялся шум. Началось бурное обсуждение. В общем, все как у нас на уроке, когда ученики не очень слушают учителя. И все ведь Алешка натворил. Я решил ему об этом сказать. Чтобы он больше не выскакивал. Повернулся к нему… И отскочил как ошпаренный. На Алешкином месте сидел какой-то жутко бородатый мальчик. Мальчик расхохотался.
Оказывается, пока все спорили, Алешка успел подружиться с бородатым актером и тот дал ему примерить свою ужасную самоклеящуюся бороду.
Когда я пришел в себя, споры о сверхзадаче уже закончились и начались споры по распределению ролей.
Здесь процесс тоже пошел как в детской игре: «Чур, я – царь! Чур, я – царевна! Чур, я – сапожник!»
Постепенно роли разошлись. И неудивительно, что Алешке досталась одна из главных. Ему поручили играть Великана, переодевшегося Карликом.
– Славно! – сказал довольный режиссер. – Но у нас никого нет на роль кошечки Розы.
Действительно, из всех актрис ни одной не было с кошачьей внешностью. И повадками. Одна тетка, правда, немножко подходила – у нее под носом были вполне приличные усики. Но режиссер отверг ее кандидатуру:
– Роль тигрицы вам, Офелия Львовна, обеспечена в следующей пьесе.
Актриса обиделась и ушла. Дожидаться следующей пьесы.
Но тут опять всех «выручил» Алешка:
– Я знаю одного Зайца, очень похожего на кошку.
– Такие бывают? – удивился режиссер. Алешка кивнул.
– Зови! – и радостно шлепнул ладонью по столу.
– На когда? – спросил Алешка.
– На завтра. В три.
– Приведу, – пообещал Алешка. Но поставил условие. Вернее, намекнул: – А моему брату роли не хватило.
Режиссер на секунду задумался. Улыбнулся, найдя выход:
– Офелия нас бросила. Предала. Забирай ее роль. Как тебя зовут? Дима? Вот и отлично.
– А что за роль? – спросил я. Так, на всякий случай – не собирался я играть в этом гениальном спектакле.
– О! Это прекрасная роль! – режиссер Кабаков даже жевать перестал. – Офелия должна была играть ружье!
– Что?!
– Ничего удивительного. По законам драматургии. Ты, наверное, помнишь знаменитые слова Антона Павловича Чехова, великого писателя и драматурга?
– Ну… Смотря какие… Не все, конечно…
– Антон Павлович говорил…
– Кому? – перебил Алешка. – Вам?
– Не только мне. Всему миру. Он говорил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить.
– Я не хочу висеть на стене, – со всей решимостью заявил я. И встал.
– Куда же ты, Дима? – воскликнул режиссер. – В моей пьесе этот эпизод решается элегантнее, чем у Чехова. В моей пьесе ружье не висит на стене, а стоит в углу. Все три акта.
Это еще куда ни шло.
– А стрелять из меня что будет? – спросил я на всякий случай.
Кабаков от души рассмеялся, очень довольный.
– Я и здесь пошел дальше Чехова. – Он выдержал паузу. – В моей пьесе ружье не стреляет!
Я только глазами похлопал. А режиссер с улыбкой ждал аплодисментов. Не дождался и пояснил свое гениальное решение:
– Представляешь, Дима, какая сложная, интересная и ответственная у тебя роль – изображать в течение трех актов нестреляющее ружье! Нестреляющее ружье – это просто палка. Вот ты и должен изобразить его внутреннюю борьбу. Внутреннее напряжение от противоречия. Ему так хочется выстрелить – а нельзя!
– Ты только не пукни, – заботливо шепнул мне на ухо Алешка.
Грянули аплодисменты – Кабаков, польщенный, раскланялся. Но аплодировали, по-моему, не ему, а Лешкиной шутке.
Вскоре мы разошлись по домам. Алешка был страшно доволен – он уже подружился со многими актерами, особенно с теми, кто знал серого Волка.
Родителей дома не было. Они пошли по магазинам – искать подарок папиному другу на день рождения.
Алешка сразу же уселся за телефон и стал названивать Зайцу, похожему на киску. Номер был долго занят, а потом ему ответили:
– Молодой человек, Июлия занята в вечернем спектакле и будет не раньше одиннадцати часов. – Это отвечала строгая Юлькина бабушка.
Алешка положил трубку и вдруг шлепнул себя ладонью в лоб:
– Дим! Мы про пылесос-то забыли! Давай его сюда.
Он взгромоздил пылесос на кухонный стол и через три минуты разобрал его до винтика.
– Ну что? – спросил я. – На помойку?
– Он еще сто лет проработает, – уверенно сказал Алешка. – Тащи сюда наш проигрыватель. – И он включил паяльник.
– Проигрыватель? – удивился я. – У нас что, пылесос будет с музыкой? Музыкальный пылесос?
– Это мысль! – загорелся Алешка.
– Давай еще к нему телевизор присобачим.
Оказалось, что проигрыватель был нужен Алешке не для того, чтобы сделать из пылесоса самоходную музыкальную установку. Он выпаял из него какие-то сопротивления и впаял в нутро пылесоса. И начал его собирать.
Я смотрел на груду деталей, и мне не верилось, что все они найдут свое место.
Алешка сопел, порой ворчал что-то сквозь зубы; над столом мелькали его быстрые руки с тонкими пальчиками. Иногда он коротко командовал:
– Подержи! Подай! Не мешай!
Деталей становилось все меньше… Наконец, на столе остались только какая-то скобочка, два винта и подшипник.
– А это куда? – спросил я.
– На помойку, – серьезно ответил Алешка. – Это лишние детали. Ошибка конструктора.
Ну, нахал, подумал я.
А нахал тем временем воткнул вилку в розетку и щелкнул выключателем…
Пылесос подпрыгнул и взревел как новенький. Алешка его выключил. Я с восхищением покачал головой.
Тут как раз вернулись наши родители. У мамы в руках был букет цветов, а у папы – красивая большая коробка. Новый пылесос.
– Ну вот, – огорченно шепнул мне Алешка, – зря старались.
Оказалось – не зря. Оказалось, что этот пылесос – подарок на день рождения папиному сотруднику. А цветы – его жене.
Мама еще не сняла шубу и не сбросила сапоги, а сразу спросила:
– Пылесос принесли? Молодцы! А то мне надо завтра почистить папин выходной костюм. Он весь в моей шерсти. То есть в моей шубе.
Да, есть немножко. Папа говорит, что мамина шуба продолжает жить своей дикой лесной жизнью. И два раза в год линяет. Сбрасывает старую шерсть и обрастает новой. Ну а папин костюм имел несчастье повисеть рядом с ней в «период осенней линьки».
– Как спектакль? – спросила мама, пристраивая чужие цветы в нашу вазу. – Интересный?
– Класс! – сказал Алешка. И начал рассказывать. Как всегда, коротко и ясно.
– Там один Великан… Ну, вообще-то он Карлик. И вот он посадил Розу в сумку…
– Почему в сумку? – удивилась мама. – Цветок – в сумку. Почему не на грядку? Дикость какая-то.
– Не цветок, ма! А кошку.
– Час от часу не легче! Эти ваши современные режиссеры… Великан, который вообще-то карлик… Кошка на грядке… Чушь собачья… – Мама махнула рукой, поставила цветы на подоконник, полюбовалась на них и пошла готовить ужин.
– А почему пылесос на столе? – спросила она сердито. – Вы что, его кормили?
– Мы стол пылесосили, – брякнул я.
Мама вздохнула и ничего не сказала. А что тут скажешь? Роза в сумке, карликовый великан, голодный пылесос…
После ужина Алешка опять позвонил этой… Июлии.
– Кому так поздно? – спросил папа.
– Невесте, – сказал Алешка.
– А… – папа одобрительно кивнул. – Из хорошей семьи девушка?
– Сирота, – буркнул Алешка, набирая номер.
– Ты, Алексей, тогда уж повнимательнее с ней, повежливей.
Алешка кивнул и мотнул головой, мол, не мешай, потому что трубку сняла сама Июлия.
– Привет, Заяц, – фамильярно сказал Алешка. – Я тебе работу нашел. Кошкой в сумке. Не пожалеешь.
Папа схватился за голову и пошел к маме. И я слышал, как он сказал ей, смеясь:
– Нет, не пойдет она за такого грубияна.
– Но грубит-то с фантазией, – вздохнув, похвалила его мама.
Алешка между тем вел переговоры.
– А кто ставит спектакль? – спросила Июлия. Ей, видимо, не очень улыбалась роль Кошки в сумке. Но ведь зимние каникулы кончаются, а с ними и елочные представления. Череда заработков прервется.
– Один знаменитый дирижер… То есть режиссер.
– Станиславский? – усмехнулась Июлия.
– Не очень, – осторожно ответил Алешка.
– Ладно, я завтра приду. Встречай меня у входа.
Алешка положил трубку и, нахмурясь, немного задумался. И потом посветлел лицом и что-то пробормотал себе под нос.