Нам нужна великая Россия - читать онлайн

С.И. Шидловский. «Убежденный государственник»

…Столыпин был на редкость выдающийся человек, если не по своим государственным способностям, то по благородству характера, чистоте убеждений и способности всецело забывать все, кроме интересов государства, как он их понимал. Такие натуры встречаются вообще не часто, рыцарство, присущее Столыпину, почти исчезло в жизни, и если ему приходилось выдерживать столько нападок со стороны противников, то только потому, что он являлся представителем враждебного им строя, а давно известно, что, чем сильнее и талантливее противник, тем сильнее на него нападки.

П.А. Столыпин. 1908 г.

Столыпин был в полном смысле слова лучшим представителем отжившего дворянского сословного строя, против которого так энергично боролись все остальные политические партии. Он отчетливо сознавал, что этот строй пережил себя, что необходимо его коренное изменение, но в самый ход этой реформы он вносил известную постепенность, которой не допускала оппозиция, а главное – он сам происходил из этой столь ненавистной среды, и допустить, чтобы такое упразднение самое себя исходило из этой среды, она не могла. При этом под влиянием современного учения о классовой борьбе, совершенно ошибочно допускающего со стороны какого-либо сословия лишь защиту своих материальных интересов и совершенно не понимающего возможности принесения их в жертву общей пользе, оппозиция считала, что направление внутренней политики, известное в последнее время под названием дворянского, далеко не пользовалось симпатиями всего дворянства, а лишь известной, далеко не лучшей части его.

Забывали при этом, что все реформы демократического свойства проводились в свое время дворянством всегда в ущерб интересам личным и сословным, если под последними понимать материальные выгоды. Дворянство сваливали в одну кучу с буржуазией в смысле тождественности их интересов и психологии, что было совершенно неправильно. Я считаю сословность утратившей ныне всякое значение, но, с точки зрения исторической справедливости, должен протестовать против отождествления дворянства с буржуазией. Буржуазия руководствуется материальными интересами, являющимися для нее главными, дворянство же руководствовалось принципами, стоящими выше, и не останавливалось перед имущественными требованиями, когда они требовались. Вот существенная разница между этими двумя сословиями, и если она перестанет существовать, то либо дворянство обращается в буржуазию, либо буржуазия – в дворянство.

Правительство за последние 40 лет усиленно подчеркивало значение дворянства, все время при этом напоминая, кстати и некстати, о значении его в государственном деле, забывая при этом, что значение это оно имело до тех пор, пока не обращалось в буржуазию, и соответствовало определению, данному выше.

Дворянство не удержалось на той позиции, которую занимали лучшие его представители в прежние времена, и начало обуржуазиваться, но из этого совершенно не следует, что каждый дворянин по самому происхождению своему – буржуй и что Столыпин является сторонником той дворянской политики, которая велась в конце XIX столетия.

Разумеется, у Столыпина были и недостатки, без которых не обходится ни один человек. Самый главный его недостаток, особенно губительный для человека, призванного стоять во главе всякого крупного дела, было его неумение разбираться в людях и судить об их свойствах, недостатках и качествах…

Вообще к концу деятельности Третьей Думы Столыпин стал далеко не тот, чем он был в начале своей деятельности в качестве премьера. Петербургская бюрократическая атмосфера, от влияния которой редко кто уходил, сказалась и на нем. Он, по выражению покойного артиста Горбунова, принял «генералина». Стал величественнее, менее доступным и весьма заметно поправел.

Президиум Третьей Государственной думы (сидит в центре председатель М.В. Родзянко).

Последнее объясняется тем, что он по месту своей прежней деятельности – Ковенская губерния – был связан с окраинами, в которых, помимо всего другого, довольно остро стоял национальный вопрос, причем русское национальное направление по различным, весьма разнообразным причинам должно было совпадать с правым политическим направлением. С общественным же направлением внутренних губерний, в которых национального вопроса никогда не существовало, Столыпин практически знаком не был, так как, кроме весьма непродолжительного губернаторства в Саратове, ему не приходилось с ним сталкиваться.

На этой подкладке под влиянием излишней уступчивости думского большинства в Третьей Думе и при значительном участии того горбуновского «генералина», о котором сказано выше, Столыпин сильно изменился к концу своей жизни.

Виленская губерния. Открытка из серии «Губернии Российской империи». 1856 г.

Правда, занят он был страшно, не имел ни минуты отдыха, что отразилось и на его здоровье, все время был окружен интригами и не имел откровенной и искренней поддержки ни со стороны своих товарищей по кабинету, ни со стороны государя, весьма ревниво относившегося даже к той популярности, которой пользовался Столыпин…

Самым интересным эпизодом из деятельности Столыпина в эту эпоху было проведение через законодательные палаты закона о введении земства в юго-западных и белорусских губерниях. Сначала было предложено ввести своеобразное земство во всем Западном крае с приданием особых преимуществ представителям русской национальности, но как ни вертели и каких только комбинаций ни придумывали, оказалось, что достичь этой цели в Северо-Западном крае (губерниях Виленской, Ковенской и Гродненской) совершенно невозможно за отсутствием в них русского элемента, и поэтому самая мысль о введении земства в нем была оставлена.

Внесенный правительством законопроект был Государственной думой рассмотрен, в известной степени изменен, и затем он автоматически перешел для рассмотрения в Государственный совет. Государственный совет, по-видимому, в общем не сочувствовал этому новому проекту, применил чрезвычайно странный способ его отклонения; он сразу отклонил переход к постатейному обсуждению, т. е. признал его не стоящим рассмотрения. На основании каких соображений Государственный совет решил применить такой грубый и оскорбительный для лиц и учреждений, работающих над законом, способ его провала, мне в точности неизвестно. Если бы Государственный совет не сочувствовал положенным в Основные законы принципам, то он мог при рассмотрении его изменить их коренным образом, и если бы и этим он остался неудовлетворен, то никто не мешал ему при окончательном голосовании закона в целом отвергнуть его. Результат был бы тот же самый, но, по крайней мере, все произошло бы без скандала.

Нельзя допустить, чтобы этого там не сообразили: в составе Государственного совета было немало таких знатоков в области техники проведения всяких делопроизводственных фокусов, которые не могли этого не знать, но, очевидно, в расчеты его входило совершенно сознательно сделать именно то, что он сделал… Государственная дума, осведомившись об отклонении Государственным советом ее проекта целиком, без рассмотрения, моментально внесла тот же проект за своими подписями в порядке собственной законодательной инициативы. Подписей было под этим якобы новым законодательным предположением собрано множество, составлявшее значительное большинство Думы, так что все требуемые наказом формальности могли быть выполнены в кратчайший срок, и через какой-нибудь месяц отвергнутый Государственным советом проект мог бы снова быть внесен на его рассмотрение.

Вид части зала Дворянского собрания во время совместного заседания Государственного совета и Второй Государственной думы

Столыпин усмотрел в поступке Государственного совета ярко выраженное недоверие к себе и подал в отставку. Отставка не была принята, и началась длинная канитель переговоров государя со Столыпиным. Последний не соглашался взять свою отставку обратно, настаивал на ней упорнее, чем когда бы то ни было. Тогда его стали соблазнять всякими компенсациями, были пущены в ход всякие пружины и влияния, и, наконец, удалось сломить упорство Столыпина; он согласился взять свою отставку обратно, если ему будут гарантированы некоторые условия. Переговоры относительно этих условий велись Столыпиным при несомненном содействии некоторых членов Думы, принимавших в этом участие персональное, а не в качестве представителей какой-нибудь фракции. К этому времени отношения октябристов к Столыпину были уже не прежние, а в значительной степени сдержаннее, и он начинал входить в более тесные отношения с националистическими элементами балашовского толка. Какие влияния, сверх указанных, могли действовать на Столыпина, не столь уж интересно; можно сказать, что всякий, кто только имел возможность влиять, не упускал ее.

Условия, на которых Столыпин соглашался взять свою отставку, были следующие:

1) роспуск на короткий срок законодательных учреждений – Государственного совета и Государственной думы;

2) проведение во время этого роспуска закона о западном земстве по 87 статье и

3) предоставление Столыпину права к ближайшему 1 января заменить 30 членов Государственного совета лицами по его выбору.

В объяснение последнего пункта нужно напомнить, что на основании Учреждения Государственного совета состав его на каждый год определялся к 1 января особым Высочайшим указом. Разумеется, это относится только к членам по назначению.

Когда Столыпин окончательно сговорился с государем об условиях, на которых он соглашался взять назад свою отставку, он просил государя для памяти написать условия, что и было сделано собственноручно государем синим карандашом на большом листке блокнота. Этот листок я видел своими глазами у Столыпина, который его нам показывал.

Инцидент с законом о западном земстве, таким образом улаженный, привел к результатам, совершенно для Столыпина неожиданным, т. е. к усилению враждебного к нему отношения со стороны законодательных факторов, в это дело замешанных.

Государственная дума не могла относиться к этому делу иначе, чем резко отрицательно, так как считала своим непременным долгом охранять права законодательных учреждений, и роспуск палат для проведения закона по 87-й статье в таких условиях считала недопустимым способом и не вызываемым никакими обстоятельствами; все можно было прекрасно уладить тем способом, который она сама применила, т. е. внесением закона вновь в порядке собственной ее законодательной инициативы. Издевательство же над правами законодательной палаты, каковым считала Государственная дума отношение Столыпина в данном случае к Государственному совету, могло только искренне возмутить Думу, хотя бы по внешности оно и носило характер заступничества за нее. Отношение Думы к Совету, этой законодательной пробке, как его называли, было далеко не благосклонным, но, несмотря на это, Дума прекрасно понимала, что сегодня «он, а завтра я», и что безнаказанность такого эксперимента может грозить ей самой такой же опасностью в будущем.

Российский император Николай II. 1912 г.

Государственный совет не мог не отнестись совершенно отрицательно к такому грубому нарушению его несомненных законодательных прав, сопряженному с бесцеремонным давлением на личный его состав; в таких условиях деятельность учреждения свелась бы к беспрекословному исполнению приказов начальства и совершенно исчезли бы даже признаки самостоятельности. Соответственно с этим и создалось в Государственном совете определенно враждебное отношение к Столыпину.

Наконец, государь, конечно, никогда бы не простил Столыпину того, что он не поверил словам его, а потребовал письменного закрепления тех условий, на которых соглашался взять обратно прошение об отставке. Столыпин в этом случае, может быть, по существу был прав, но цари такого недоверия никогда не прощают.

Таким образом, совершенно неожиданно для Столыпина результатом всего этого инцидента и придуманного им способа его ликвидации явилось его полное отчуждение от всех трех источников государственной власти в стране. Ни с государем, ни с Государственным советом, ни с Государственной думой он по-прежнему работать уже не мог, и весь этот эпизод надлежит считать концом его государственной деятельности. Он продолжал оставаться главой правительства, исполнять свои обязанности, но политически он являлся уже поконченным человеком, долженствующим в ближайшем будущем сойти со сцены. И, с этой точки зрения, особенно бессмысленным является убийство Столыпина в Киеве, так как если, с точки зрения поклонников террора, имеет известный смысл удаление путем убийств почитаемых ими вредными деятелей, то, даже с точки зрения, не может быть объяснена казнь человека, собственноручно совершившего над собой политическую казнь.

Этот акт политического самоубийства, совершенный над собой Столыпиным, ни в чем не меняет нашего мнения о нем, высказанного выше.

Это был благороднейший человек, искренне любивший свою родину и желавший ей добра всеми своими далеко не дюжинными силами.

Условия, в которых ему приходилось действовать, были безмерно тяжелы, так как, помимо общего состояния страны, самого по себе для государственного деятеля нелегкого, Столыпину приходилось считаться с влияниями петербургскими, придворным и бюрократическим, с интригами отдельных лиц, с личностью государя. Все это оказалось ему не под силу, хотя сил этих в нем было больше, чем в ком бы то ни было другом.

Весьма сомнительно, чтобы кто бы то ни было другой мог справиться с делом более успешно, несмотря на все недостатки Столыпина, от которых он, разумеется, не был свободен и которые оказали свое влияние на его деятельность. Повторяю, что я не знал другого государственного деятеля, более благородного по побуждениям, и это чувство навсегда у меня останется.

Может быть, в современных условиях большее значение имеют другие стороны человеческой природы, но все-таки чистота побуждений останется столь привлекательной стороной ее, что не преклоняться перед ней нельзя, тем более что она не может не оказать благотворного влияния на лиц, входящих в сношение с обладающими этим редким даром…