Как известно, в квартиру наркомана можно пройти двумя способами. Первый – постучать «условным стуком». Он меняется с такой же периодичностью, с какой меняются пароли в ГУВД, то есть ежедневно. «Условного стука» на сегодня я, естественно, не знал, поэтому избрал второй способ.
Отойдя к стене напротив квартиры, я оттолкнулся от бетона спиной и изо всех сил врезал ногой по замку. Дверь резко отлетела в сторону, едва не прибив насмерть Михаила Гуцалова, наркомана со стажем, который в это время пытался определить сквозь глазок причины возникновения шорохов на площадке.
Стараясь не вдыхать едкий запах ангидрида, насквозь пропитавшего всю квартиру, я прохромал внутрь и склонился над безжизненным на вид телом Гуцалова:
– Не больно?
Миша, у которого дури в голове было и так достаточно, задал самый глупый вопрос, на который только был способен:
– Ты кто?
– Клайд без Бонни. Кто еще в квартире?
Гуцалов смотрел на меня, но никак не мог вспомнить, что я однажды уже отправлял его на скамью подсудимых за распространение наркотиков и содержание притона. По тому, как блаженно закатились его глаза, я понял, что у парня пошел «приход». Спрашивать его сейчас о чем-либо совершенно бессмысленно.
Уловив краем уха стоны, доносящиеся из соседней комнаты, я остановился у закрытой двери и прислушался. Это были не крики о помощи. Одновременно кричали мужчина и женщина. Голос мужчины я узнал сразу. Он принадлежал некоему Постникову, по кличке Незнайка. Погоняло свое Постников получил за умение на все вопросы сотрудников правоохранительных органов отвечать: «Не знаю». Правда, Постниковым занимались обычно опера из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, поэтому его заветное – «Честное слово, не знаю» – имело ничтожное значение. Тем ребятам по барабану, знает он чего или нет. Если есть доза, «ходи сюда». Рома, как и Гуцалов, один раз уже «сходил».
А вот голос женщины…
Женщина так может кричать только в двух случаях: когда отбивается от бешеной собаки или когда занимается сексом с таким мучачо, как Незнайка.
Пройдя в комнату с «макаровым» в руке, я увидел худое, исколотое замысловатыми татуировками тело Незнайки, которое взметалось над полными телесами какой-то особы. Помня, что в старину, во время нереста, даже в церквях в колокола не били, я зашел на кухню, сел на стул и закурил последнюю сигарету…
Баталия в комнате продолжалась вот уже сорок минут. Столько же времени в коридоре «висел» Гуцалов.
Я включил чайник и разыскал в шкафу, среди закопченной, пахнущей уксусом посуды, чистую кружку. Сполоснув ее под краном, уселся обратно. Ничего, я все вытерплю. Торопиться мне некуда, а информация, которая мне сейчас нужна как воздух, находится где-то здесь, в этой квартире. Может, она покоится даже в шкафу, ожидая моего появления. Мне все равно. Без нее я не уйду из этого вертепа. На моей территории «валят» людей, что неправильно, противозаконно и, так сказать, попирает нормы общечеловеческой морали. А поскольку убийство произошло в двух шагах от этой клоаки, глупо даже предполагать, что ни Гуцалов, ни Постников ничего о нем не знают.
В тот момент, когда я допивал вторую кружку чая, в комнате послышались душераздирающие вопли, возвещающие о том, что всему в этом мире есть начало и всему есть конец…
Взяв со стола пистолет, я втолкнул его в кобуру и направился в комнату. Зрелище не для слабонервных: два стайера на финише.
Я поднял с пола резиновую мухобойку, шлепнул ею Незнайку по голой заднице и мило улыбнулся. Не ожидавший подобного «наезда», Рома обернулся и дико закричал. Ничего не понимающая особа спешно натянула на себя скомканное одеяло.
– Как жисть босяцкая? – Это был вопрос к Незнайке.
Постников отдышался и честно ответил:
– Только кончил – тебя, Горский, увидел… Это самая страшная картина, которую можно увидеть! Вроде с Файкой был, а вот нате – ты тут…
– Ты, Незнайка, – я уселся в ободранное кресло, – когда-нибудь допьешься, и тут к тебе в самом деле кто-нибудь сзади и пристроится…
– Не пристроится, – уверенно ответил Постников. – Я, бля, в колонии не чертом был, ты знаешь.
– Слышь, Ром, это че за фраер здеся появился?
Это были последние слова особы, которую я в буквальном смысле выпихнул за дверь в чем мать родила. Мешала, а времени на объяснения у меня не было.
– А вот теперь поговорим, инвалид.
– Делов не знаю, командир, – стандартно «отмазался», как ему показалось, Незнайка.
– А я тебя еще ни о чем и не спрашивал. Надевай портки и майку, а то мне на твои наколки смотреть больно. Ну что это за анахронизм, Рома? «За все легавым отомщу», «легавым – хер, ворам – свободу»? Скрой эти портачки маечкой, пока я не обиделся. Какой ты, к ляду, вор? Ты – заподлянец-неудачник, мой клиент…
Рома угрюмо натянул трусы с изображением стодолларовых купюр и сел на диван, изображая на лице непонимание. Однако, внимательно следя за его бегающим взглядом, я догадался, что тема беседы для него ясна. Он лихорадочно готовил себе алиби. Но я уже давно не желторотый юнец, которого может обмануть такой змей, как Постников. Когда у тебя за плечами восемь лет оперативной работы, можно безошибочно выбрать манеру разговора, исходя только из особенностей фигуранта. Список вопросов, ориентированный на возможные ответы Постникова, у меня в голове был готов уже на десять ходов вперед.
– Итак, Незнайка, предлагаю на выбор два варианта. Вариант первый. Ты повторяешь свою дебильную фразу «я ничего не знаю», после чего мы отправляемся в отдел. Там, по моей просьбе, естественно, участковый составляет на тебя административный протокол по поводу нахождения в общественном месте в нетрезвом виде. После чего я везу тебя в районный суд, где тебя, мелкого хулигана, определяют суток на десять-пятнадцать. Разговор продолжится уже в камере. Без Файки.
– Андрей Васильевич!.. – возмутился Рома. – Я же дома нахожусь! Какое такое общественное место?!
– А я тебя сейчас на улицу выволоку, – пообещал я. – В трусах, чтобы – наверняка.
– Это нечестно… – начал было ныть Незнайка, и вдруг победно воскликнул: – Так я же не пил уже три дня! И хрен какая экспертиза тебе поможет! А судье скажу, что, мол, Горский фальсификацией занимается и суд обманывает, чтобы свои подлые оперативные мероприятия проводить! Я скажу!..
– Не пил, говоришь? – я усмехнулся. – Ладно. А кто мусор из ведра вывалил на газон перед домом? Это ведь тоже мелкое хулиганство! Думаешь, свидетелей не найду?
– Ты сдурел, командир?! У меня же мусоропровод в доме!
Я кисло улыбнулся, закинул ногу на ногу и на выдохе произнес:
– Незнайка, ты дураком родился, дураком живешь и им же помрешь. Правило номер один из жизни бывшего зэка забыл? Напомню. Никогда не бодай опера, когда он пытается забодать тебя. Мне тебя, думаешь, закрыть не за что?
Рома раскопал в пепельнице, которая стояла на стуле, окаменевший окурок «Примы», раскурил его и уже спокойно спросил:
– А второй вариант разговора?
Другое дело…
– Рома, – я подался из кресла вперед, – ты меня очень обяжешь, если направишь на путь истинный. Сегодня утром недалеко от твоего дома мужика нашли. Он не дышал, и было такое впечатление, словно ему из пистолета сначала два раза в спину выстрелили, а потом зачем-то еще один раз, уже в затылок. Ты не знаешь, зачем?
Рома выпучил глаза.
– Какого мужика?..
– Не готов к ответу.
– А я почему должен быть готов?!
«Мимо, что ли? – подумал я. – Может, и так. Рома пригласил вчера девку, всю ночь куролесили, водку пили… Вон они, бутылки, стоят… Но водку не пьет Гуцалов. Что он, тосты за столом со шприцем в руке произносил? Нет, родные мои, если не все, то хотя бы что-то вы должны знать!»…
– Незнайка, а кто у нас недавно освободился, а я об этом еще не знаю?
Рома стал задумчиво разглаживать взъерошенные волосы. На пятом по счету движении задумчиво пробурчал:
– Есть один фраерок, ты его знаешь. Нефедов. Но он «баклан» по жизни, на «мокруху» не пойдет, не его стихия…
«Не пойдет», – мысленно согласился я. Кажется, Незнайка опять решил испытать на мне свой излюбленный метод – сливать ментам информацию, которой те давно владеют. Создается иллюзия сотрудничества. Постороннему человеку может показаться, что парень идет на контакт и всячески способствует расследованию, чем должен вызвать доброе к себе расположение. Но я-то не посторонний, меня этим не прошибешь. Я Постникова, как медузу, насквозь вижу. Уже решив напомнить об этом, я увидел, как Рома изобразил на своем лице осмысленное выражение.
– А ты Мишку спроси! – Он ткнул пальцем в сторону отдыхающего Гуцалова. – Он позавчера ездил в колонию кого-то встречать! Кстати, ты этого парня должен знать. Твои опера его закрывали два года назад за кражу из этого… как его? Ну, гадюк он каких-то наворовал, что ли? Не помнишь?
Ну как же не помнить… Такой случай у оперативника бывает раз в жизни. Раскрыть кражу восьми гадюк, двух кобр и одной эфы выпадает на долю сыщика не каждый день. Зато потом, когда этих гадов найдешь и вернешь медикам, можно всю оставшуюся жизнь лечить родных и знакомых змеиным ядом в поликлинике при серпентарии. Бесплатно. Главное – молчать о неправильном содержании рептилий в этом учреждении. До поры до времени все было ничего, пока из мест лишения свободы не вышел Веня Чернорожин. За его чрезмерное пристрастие к наркотикам он получил омерзительную кличку Обморок.
Благодаря их воздействию, Веня постоянно находился в «подвешенном» состоянии. В любой день недели, в любой час дня или ночи можно было зайти к нему домой и обнаружить хозяина, так сказать, в иной реальности. Вениамин был наркоманом, хотя, как и всякий наркоман, всячески это отрицал. К чести Обморока, и к бесславию ОБМОНовцев, нужно осветить тот факт, что борцы с незаконным оборотом наркотиков его ни разу не взяли. Искусство сбрасывать «отраву» или глотать ее в момент шухера Веня освоил настолько капитально, что поссорился с законом только один раз. Будучи до изумления обкуренным из-за того, что его отвергла, как он считал, любимая, Веня решился на отчаянный шаг и пошел на дело. План действий в обкуренных мозгах созрел быстро. Рядом с домом находился серпентарий, где разводились и содержались для различных медицинских целей ядовитые пресмыкающиеся. Предмет кражи – змея. Цель предприятия – подбросить в постель любимой (с хахалем) гадюку. Смысл – месть за отвергнутую любовь. То есть, вопреки общеизвестному слогану, Веня решил поступить наоборот: разрушить дом, подкинуть змею и никого, в итоге, не родить.
Судьба-злодейка распорядилась иначе. В тот момент, когда он, вытащив палкой из террариума восемь гадюк и кобру, уже наворачивал на эту самую палку «капюшон» второй, на пульте вневедомственной охраны района давно визжал зуммер. Когда в сумку Вени попала еще и эфа, в серпентарий вломились двое сержантов в бронежилетах. Несмотря на «обкуренность», Веня проявил смекалку – метнул сумку с гадами в милиционеров. Тем не менее Чернорожин был задержан, немного побит сержантами в качестве компенсации за испуг, а впоследствии – арестован и «приземлен» судом в колонию общего режима.
Помнил я Веню, помнил… Но и он вряд ли был способен на профессиональное убийство. Ладно, с Незнайкой все понятно. Пока, во всяком случае…
– Ого! Мусора… – услышал я за спиной пораженный ужасом шепот.
Это вернулся на Землю, после перелета «Кабардинск—Кассиопея—Кабардинск», Гуцалов. Разговаривать сейчас с ним – это унижать самого себя.
– Значит так, отцы родные, – деловито заметил я, – завтра в десять ноль-ноль ко мне в кабинет. Отметитесь и продемонстрируете трезвый вид. Постников – старший, отвечаешь за прибытие. Не появитесь, вспомним первый вариант разговора. Понял, старший?
– Понял, – ответил присмиревший Постников.
Перешагнув через лежащего на полу с закрытыми глазами («спрятался»…) Гуцалова, я вышел из квартиры.