Середина апреля в средней полосе прекрасное время – зима уже полностью сдает свои позиции, и яркое солнце начинает прогревать землю совсем по-летнему. Природа оживает, распускаются листочки, зеленые травинки тянутся к солнышку.
В один из таких дней Зинаида Федоровна и Фрося ехали на электричке на юг от столицы. Конец недели, выходные, народа в вагоне набилось полно.
Зинаида Федоровна, хрупкая, миниатюрная женщина, всегда выглядела очень опрятно. Сейчас она была одета в скромное темное платье, телесного цвета колготки, ботиночки на шнуровке без каблуков и плащ серого цвета с крупными, в тон, пуговицами. «Как давно мама носит этот плащ? Сколько я ее помню, она всегда по весне и по осени в нем. Как же она аккуратна к вещам, плащ словно новый, ни пятнышка, ни зацепочки. Только фасон старомодный», – подумала Фрося, глядя на родительницу.
Сама она надела плотные темные брюки и удлиненную фисташковую куртку с поясом, удобную обувь, и так же, как у мамы, шейный шелковый платочек. Кстати, платочки приучила ее носить именно мама. А еще Зинаида Федоровна научила дочь идеальной осанке и держать голову гордо поднятой. Кактусова-старшая всегда подчеркивала, что женщина обязана так себя ощущать, словно находится в корсете, непременно должна не вниз смотреть, словно виновата в чем-то, а глядеть людям в глаза. А также мама напоминала, что выражение лица должно быть доброжелательным, разговор надо вести спокойно, дабы речь была связной, а флирт неуместен.
Ефросинья всю жизнь следовала этим советам и слыла среди сокурсников, а позже среди коллег «синим чулком», «старомодной теткой», «девушкой девятнадцатого века», «замшелой интеллигенткой с нафталиновым душком» и «пыльной молью». И еще много как ее называли, но все на одну тематику – мол, она не от мира сего.
Народ в электричке ехал очень разный, в основном пенсионеры, дети и выпивающие мужики. Все остальные, нормальные люди, конечно, предпочитали ездить на дачу на своих машинах. Пара громко разговаривающих молодых мужчин, сидевших невдалеке, распивали уже по третьей бутылке пива. Один из них сконцентрировал свой взгляд на Фросе и стал ей подмигивать. Она отвернулась к окну.
– Так странно… Я вот сейчас подумала… – обратилась к дочери Зинаида.
– О чем, мама?
– О том, что ты совсем еще молодая, а без косметики – просто девочка. А ведь одета ты, как я, то есть как бабушка. Брюки, куртка… Ничего яркого, ничего сексуального, как говорит молодежь.
– Мама, слово «сексуальное» ты сказала впервые в жизни! – удивленно ответила Фрося.
– И я о том же. Моя ошибка, и, похоже, существенная. Ты должна быть другой… Почему только сейчас я это поняла? Зачем навязала тебе скромный стиль а-ля сельская учительница? Все по театрам да выставкам водила…
– Так спасибо большое за это.
– Не за что. Кому нужны твоя скромность и порядочность? Надо было пускать тебя к подругам и на дискотеки, тогда бы и жизнь у тебя была иная.
– Я не жалуюсь, мама.
– Интересней твоя жизнь была бы! Ярче! Эх, Фрося, я очень-очень виновата. Подобное случается с женщинами, которые выходят замуж за мужчин много старше себя, они тоже становятся серьезнее, строже, взрослее. И тебя я воспитывала в таких же рамках. А не надо было! А еще это вечное давление, что муж – личность известная… И вот – результат. Я-то прожила свою жизнь как хотела, это был мой выбор, а расплачиваешься – ты, – с горечью произнесла Зинаида Федоровна.
– Да все нормально, мама. – Фрося попыталась успокоить ее, хотя и сама расстроилась. Неужели она и на окружающих производит такое же удручающее впечатление?
И тут же увидела, что пьяный мужик откровенно облизывает горлышко бутылки и бросает в ее сторону недвусмысленные взгляды.
– Мама, давай перейдем в другой вагон, – шепнула Ефросинья.
Но в тот же момент над ней нависла человекообразная обезьяна, пропахшая табаком и перегаром. По всей вероятности, пивом мужики заглушали вчерашний перепой, да уже с утра выкурили пачку сигарет, поэтому амбре от нетрезвого гражданина исходило в буквальном смысле потрясающее.
– Ну что, красивая, – игриво обратился к ней по виду совершеннейший бандит. – «Поехали кататься»?
– Не трогайте меня, – едва прошелестела Ефросинья.
– А ты у нас недотрога? – обхватил лапищами и прижал ее к себе пьяница.
– Что вам угодно?
– Пойдем, потискаемся в тамбуре! – загоготал он на весь вагон.
Пассажиры притихли, многие сделали вид, что увлечены пейзажем за окном. Женщины закрывали своим детям глаза.
– Отстаньте от моей дочери, идите на свое место, – попросила Зинаида Федоровна.
– Заткнись, старая грымза! Ну-ка, красотка, открой ротик, я налью тебе пивка, – продолжал изгаляться нетрезвый тип.
– Люди! Помогите кто-нибудь! – воскликнула всего лишь одна пожилая женщина в вагоне. – Мужчины! Ну, хоть кто-нибудь! Что же творится-то? Помогите девушке!
– Я прошу вас удалиться, – все еще вежливо сказала наглецу Зинаида Федоровна.
– Тебе, старая, жить надоело? Вот сейчас «пером» почешу шкурку-то, будешь знать, как встревать! – налитыми кровью глазами посмотрел на Кактусову-старшую второй из алкоголиков и вдруг заикал, подавившись собственной слюной.
Прямо на него смотрел черный и страшный пистолет. Его друг, увидев замешательство своего подельника, перехватил его взгляд и тоже оторопел.
– Ты чего это, бабка? Ты чего…
Зинаида Федоровна прищурилась, крепко сжимая рукоятку оружия.
– А ну-ка отвали, мразь, от моей дочери!
– Да ты что, бабуся? – снова повторил, как заезженная пластинка, мужик. – Неужто стрелять будешь?
– А ты хочешь проверить? – не меняя тона и взгляда, спросила Зинаида Федоровна.
– Мама! – ахнула Ефросинья.
Бандиты медленно отпустили ее и отступили к дверям. Вместе с ними отступил и неприятный запах.
– Вон отсюда! – прикрикнула на пьяниц Кактусова-старшая.
Мужики, тихо матерясь, вышли из вагона расстроенные, что с ними справилась старушка. Пассажиры вздохнули спокойно, и кто-то выкрикнул:
– Молодец, женщина! Браво!
Ефросинья вытерла лоб.
– Ну, ты даешь… Откуда у тебя оружие?
– Какая разница? Не заостряй внимание. И так все смотрят…
– Мама!
– Ну, отцовский это пистолет. И что? Думаешь, я телевизор не смотрю, ничего не вижу и не слышу? Кругом одни бандиты! А мы с тобой две беззащитные женщины без своего транспорта в Подмосковье… Вот я его и прихватила. И, как видишь, не зря.
– Однако, ты удивила меня, мама.
– Знаю. Но я всегда готова прийти тебе на помощь. А ты учись!
– Мам, но ты особо-то пистолетом не размахивай. У тебя же нет разрешения на оружие.
– Зато у моего покойного мужа оно было! Раньше он меня защищал, а теперь я буду защищаться его оружием. И своего ребенка никому в обиду не дам!
Когда женщины покидали электричку, несколько пассажиров зааплодировали.
На перроне Фрося все время оглядывалась. Она успела сильно испугаться в электричке и теперь опасалась, как бы те двое мужиков, налитых пивом под самую завязку, не вышли за ними, чтобы отомстить. Но по платформе шли обычные люди с сумками на колесах, рюкзаками и корзинками.
Через десять минут мать и дочь подошли к своей даче. Это был маленький, деревянный и даже слегка покосившийся домик с верандой и незакрывающимися ставнями. Евгений Григорьевич был гениальным физиком и при этом совершенно не приспособленным в быту человеком, не умевшим вести хозяйство. По дому он не делал ровным счетом ничего. Поэтому их милая дачка готова была уже развалиться на запчасти. Вокруг дома на десяти сотках буйно разрослись все растения из учебника ботаники – все, кроме плодоносных.
– Давно мы здесь не были… – вздохнула Фрося.
– У меня возник план продать дачу, – наконец-то выдала цель путешествия Зинаида Федоровна.
– Продать нашу дачу? – эхом откликнулась удивленная Ефросинья.
– Да, именно. Ну, сама подумай, зачем она нам. Машины у нас нет, да и тебе с твоим зрением за руль нельзя садиться. Вот так ездить на электричках? Нарываться на откровенное хамство?
– Не очень-то хотелось бы…
– Вот-вот! Сегодняшний случай – тому подтверждение. Словно знак. И потом, посмотри на дом. Он же не сегодня завтра рухнет. И останемся мы с тобой совсем ни с чем. Для такого участка и дома мужские руки нужны. А у меня, да и, кажется, у тебя тоже таких рук не предвидится. К тому же нам деньги понадобились. Самое главное в жизни – здоровье, ради него не жалко потратиться. Продадим участок и вернем долг. Ты вылечишься и не будешь должна Геннадию. Он в самом деле нехороший тип. Для чего нам дача? Совершенно ни к чему! – продолжала убеждать дочь и заодно себя Зинаида Федоровна. – Правда, за нее много не дадут, я узнавала. Цены резко упали, когда рядом проложили трассу. К тому же дом сносить надо, строить новый, специалисты сразу это поймут. Да и я обманывать не буду, не могу я так. А земля у нас запущенная…
– Но ведь жалко, мама!
– Жалко у пчелки!
– Раньше ты так нелитературно не выражалась, – отметила Ефросинья.
– Времена изменились, и я изменилась. И тебе советую. Если повезет, полтора миллиона получим. Пятьсот тысяч отдадим противному Геннадию, а нам целый миллион останется. Можем купить что-нибудь…
– Сдаюсь! Я смотрю, ты уже все решила, – подняла руки Фрося.
– Поверь мне, другого выхода нет. Я понимаю, что на этой даче прошло твое детство, что у тебя с ней связано много воспоминаний, но так будет лучше.
– Да, вот здесь вот мы с отцом вешали гамак, и он мне читал сказки весь вечер напролет… А тут мы разводили костер и жарили шашлыки…
– Конечно, я все помню, Фрося! Счастливые времена были. Но надо двигаться дальше, и с чем-то, учитывая сложившиеся обстоятельства, придется расстаться. Будь уверена, Фрося, твой отец поступил бы именно так. Лично я убеждена, что он сейчас смотрит на нас и говорит: «Продавайте к чертовой матери этот дом, лишь бы вам на пользу пошло!»
Женщины поднялись по скрипящим ступенькам крыльца, открыли дверь и зашли внутрь. Пахнуло затхлостью. Такой запах появляется всегда, когда в помещении долго никто не обитает.
– У нас и замок-то не очень надежный. Хорошо еще, что вовремя вошли в состав товарищества, где охрана поставлена неплохо, хоть краж нет. – Зинаида Федоровна смахнула паутину.
– Зачем мы сюда приехали? Попрощаться? – спросила Фрося.
– Можно и так сказать… Да и кое-какие вещи здесь остались, посмотреть надо, может, что возьмем. – Зинаида Федоровна отправилась в дальнюю комнату, служившую раньше спальней.
А Ефросинья прошла в самую большую комнату, гостиную, и осмотрелась. Ее охватили очень разные чувства. С одной стороны, сердце сжималось от воспоминаний о времени детства, с другой стороны, все здесь казалось уже чужим, жизнь в поселке стала совершенно другой. Соседи, две семьи, с которыми Кактусовы жили душа в душу, дружили и ели шашлыки под гитару и душевные разговоры, давно продали свои участки. Что ж, все понятно. Кому-то понадобились деньги на учебу детей, другая семья захотела улучшить жилищные условия в городе. Их землю купили богатые люди, сровняли дома с землей и отстроили огромные коттеджи из кирпича, отчего в окнах домика Кактусовых померк свет. И стало совсем неинтересно приезжать сюда – ни вида, ни приятного общества…
Глаза Фроси остановились на деревянных полках, где лежали книги и кое-какие вещи, в основном принадлежавшие отцу.
– Ну, что тут? – заглянула к ней Зинаида Федоровна.
– Мама, мы заберем все папины вещи!
– Как скажешь… Конечно, заберем все, что наше личное. А мебель старая и абсолютно не пригодная в городе. Пусть новые хозяева разбираются и с домом, и со всем этим хламом.
Ефросинья взяла из дальнего угла полки запыленную бархатистую папку и сдула с нее пыль.
– Апчхи! – отреагировала Зинаида Федоровна.
Фрося раскрыла папку и увидела один-единственный листок формата А4, слегка пожелтевший, покрытый столбиками цифр.
– Что там такое? – привстала на цыпочки Зинаида Федоровна и попыталась заглянуть через плечо дочери.
– Если бы я хоть что-то в этом понимала… – ответила Фрося. – Эх, надо было идти по стопам отца в просторы математики и физики. Здесь сплошные формулы…
Зинаида Федоровна взяла папку в руки.
– Хм, странно… Боже, какое количество цифр!
– Но отец ведь часто делал расчеты. Ты разве никогда не видела?
– Видела, конечно. И сейчас выгребла кучу записок и бумаг с расчетами из-под его рабочего стола.
– Что ж тогда странного?
– На черновиках он действительно просто вел вычисления, но довольно небрежно, вкривь и вкось. А листы, переписанные начисто, всегда содержали записи и цифры, то есть в них были и расчеты, и пояснения. Здесь же выведены очень аккуратно только цифры. Работа явно не черновая, но почему-то в ней ни одного слова. И это очень странно. Ну да ладно, возьми и папку с собой.
– Мам, я вспомнила! Отец два года назад просил меня съездить в Польшу к своему другу с очень забавным именем…
– Не Людвиг Люцеус? – спросила Зинаида Федоровна.
– Точно! Я еще смеялась, вспомнила Гарри Поттера, а отец оборвал меня.
– Да, был у мужа такой друг. И что? Евгений просил тебя поехать к нему в гости? Одну?
– Тоже странно? На отца не похоже…
– Почему сам не поехал? Ну, взял бы тебя с собой… – Зинаида Федоровна задумалась.
– Папа вскоре после того разговора умер. Наверное, уже чувствовал себя хуже… Но он настаивал, чтобы я обязательно поехала, вроде как развеялась…
– И все?
– Ну и должна была отвезти его другу вот эту самую папку.
– Вот оно как! – покачала головой Зинаида Федоровна. – Значит, в ней что-то важное. Или важное для Людвига.
– Нехорошо получилось – я совершенно забыла о просьбе отца. Но надеюсь, бумажка все-таки не очень важная, раз и отец не сильно настаивал, и тот поляк до сих пор не объявился, – поправила челку Фрося, кладя папку в свою сумку.
Женщины собрали нужные им вещи в коробки и найденные мешки, а затем покинули дачу. Зинаида Федоровна пообещала вернуться сюда с мужем своей хорошей знакомой и увезти весь багаж на его машине.
А дома Ефросинья прочла на автоответчике сообщение от редактора издательства, где она занималась переводами. Семен Сухов просил ее приехать к нему для беседы, причем как можно скорее.