Моя мать умерла почти сразу после моего рождения, отца убили свеи, и я жила со вдовой бабушкой, матерью моего отца в маленьком селе Пайлаа. Бабушка отличалась от многих своим отменным здоровьем и почти мужицкой силой. Она у меня из Новгорода, ее мой дед, который умер когда мне было шесть лет, привез из Новгорода, куда ходил с обозом. Крепкий и хозяйственный, он построил себе новый дом с отдельным хлевом, огородился забором. В доме и во дворе всегда был порядок, но все это он сделал для своей ненаглядной Миленочки, которая и хозяйствовала дома. Детей у них было много, и все сыновья. Вот только, когда Московия проиграла войну, и там началась Великая Смута, к нам пришли свеи. Они забрали из села большинство мужчин, в том числе и всех сыновей моего деда. А отца, который не хотел идти служить шведам, ведь жена была на сносях, они убили. Я еще не родилась, и «не нашлось» повода для отсрочки. После смерти деда, бабушка сказала, что я теперь взрослая, и должна во всем ей помогать, потому что все мы осиротели, и поле пахать стало некому. Поэтому жить придется только скотиной, и тем, что есть на дворе. Я пасла наших коров, коз и гусей. Гусей я боялась, они были злыми, постоянно шипели на меня, мне казалось, что они меня не любят за что-то, но однажды на нашу корову на выпасе, она была с теленком, напал волк. Я бросилась с палкой на него, а гуси, вместо того, чтобы улететь, кинулись вместе со мной на зверя, и мы отогнали его от теляти. Тогда я поняла, что просто у гусей такой характер: независимый. Не любят они, когда их прутиком загоняют в птичник. Длинными зимними вечерами, под бабушкины рассказки и песни, мы пряли козий пух, и бабушка учила меня работать спицами, ткать шерстяное полотно, пользоваться иголкой и ниткой. Мы дубили козью кожу настоем собранной дубовой коры, делали из нее черевички, шубки. Этим и жили до того момента, когда на проране завелся леший. Настоящий! Он вошел гастхофф к Порфирию и убил всех свейских грёнников, которые поселились в нашем селе за три года до того, и начали строить казарму и костел. Леший был весь лохматый, страшный, фигура бесформенная. Убив всех солдат и свейского графа, которому стала принадлежать деревня, он удалился в сторону прорана. По деревне поползли слухи, все боялись, что свеи пришлют войско и нас всех повесят, как бунтовщиков, ведь в появление лешего никто из них не поверит. Всем селом похоронили больше двадцати убитых, и стали собирать откупное: если свеи придут и обвинят село в том, что убили их солдат, то только откупом можно было очиститься от этого греха. Так говорил Порфирий, в гастхоффе которого все и произошло. Но, по приказу Лешего, он собрал все доспехи, и сложил их в сарае за своим домом. Я слышала, как Порфирий говорил мужикам, что леший вовсе не леший, а человек, говорящий на языке, который немного похож на русский. И что он, Порфирий, боится этого человека больше, чем шведов. А вечерами с прорана в тихую погоду стали доноситься удары металла о камень. Похоже стало, что Леший решил поселиться в этой неудобице. Старшие категорически запретили детям даже приближаться к проклятому месту. Мы их послушались, и вечерами наблюдали какие-то синие вспышки в той стороне, когда сидели у озера у причала. И вот однажды на озере появился странный косой парус и две, связанные между собой, лодки. Между ними стояла мачта, и все это сооружение быстро катилось по волнам к причалу. Было и страшно, и очень интересно! Многие из детей убежали с криком «Леший вернулся!». Взрослых не было видно, они по домам попрятались. Лохматая фигура убрала парус и выпрыгнула на причал. Остановила и ошвартовала лодку, и подала руку необычайно красивой и богатой женщине, темноволосой, в очень красивой накидке из белого короткого меха какого-то заморского зверя. На ней было длинное, обильно украшенное венецианским бисером, дорогое платье, княжеский кокошник, кинжал в золотых ножнах. Ее сопровождало шесть собак с лысыми головами и хвостами, одетых в смешные пятнистые, как у Лешего, костюмы. Было видно, что собаки боевые и очень злобные. Леший и боярыня с трудом удерживали их. Леший не надел накидку на голову, и, действительно, голова у него была человеческой. И руки. Порфирий рассказывал, что руки у чудища были лохматые. Сейчас у него на руках перчатки с какими-то нашлепками. За спиной – лохматое оружие. На голове узкая полоска пятнистого материала. Лицо довольно молодое, безбородое. Небольшие усы и очень внимательные глаза. Он был красив, несмотря на странную одежду. Они прошли к Порфирию, немного постояли у него во дворе, в дом не заходили. Мы же облепили забор и во все глаза рассматривали барыню и Лешего. Они говорили на понятном, но немного странном языке. Леший хлопнул Порфирия по плечу, и они вернулись на причал. Их странная лодка через некоторое время растаяла в вечернем мареве за островом. Порфирий приуныл. Свеи уже высадились у Питкяранты, а у Лешего дружины не было. Он раскричался, чтобы все тащили к нему все, что есть, будем откупать свои жизни. Но, в середине следующего дня из Лоймаа, села на берегу другого озера, входящего в наш удел, прискакал посыльный, дескать, Леший побил большой отряд свеев у переправы и надо собрать трофеи. Мужики быстренько собрались, иначе все достанется лойманчанам, и поскакали туда. Меня бабушка не отпустила посмотреть, и я весь день ждала возвращения Лешего. Он вернулся на лошади, с большим обозом, и мужики шести сел присягнули ему на верность. Так у нас появился новый хозяин, а к Корочуну приехала опять барыня, и они поселились в новом каменном доме, который мужики быстро построили, используя начатую свейскую казарму.
Боярыня, прямо в каменном доме, открыла школу и бабушка разрешила мне записаться туда, тем более, что там кормили бесплатно тех, кто хорошо учится. Поэтому бабушка очень строго следила за тем, чтобы я не забывала выучить заданное на дом, приговаривая, что она сама грамотна была, вот только на селе малость подзабыла грамоту, но могла прочесть те первые строчки, которые я смогла изобразить через некоторое время. Она же сказала остальным, что ничему плохому барыня не учит. И тут новые происшествия! Леший, сначала, разбил с боярыней, вдвоем, большой конный отряд свеев и валаамских, а потом свейский бог посадил его в Выборге, где он побил весь гарнизон на льду залива. Лешего стали звать князь Святослав Первый Выборгский. Но, он лишь иногда ездил в Выборг на своих самобеглых санях, а так жил в большом или малом доме, что на проране, и что-то строил. Мужики наши очень любили с ним работать, так как князь всегда платил за это. Зимой была построена самая страшная штуковина, которую потом все использовали для того, чтобы пугать ею детей. Она жутко шумела, и распускала бревна на доски. САМА! Требовалось только накатить бревно на нее. В середине машины были упоры, которые убирались под самим бревном, а крайний из них начинал толкать его вперед, туда, где были пилы. Раздавался звонкий звук, и на выходе получалась необрезанная доска, ее раскладывало два человека и доска ползла дальше. От нее отпиливали небольшие кусочки, и все складывали в одинаковые и красивые пакеты. Все щепочки собирали мальчишки и девчонки, и складывали их в какой-то «генератор». Мастер Матвей, которого князь поставил руководить этой машиной, в конце дня давал тем, кто собирал опилки и обрезки ¼ копейки, и у него не было отбоя от желающих таким образом заработать. Но, тут появилась княгиня и установила, что те, кто получил двойку в школе, не имеет права подрабатывать на лесопилке. Они должны были идти домой и делать уроки. Я была отличницей, и всегда успевала поработать у машины, за что и получала от бабушки поцелуй, и вкусный пирожок.
Еще более интересные дела происходили в кузнице! Этот самый «генератор» производил уголь и какой-то «газ». А про князя говорили, что он кузнец от бога, что сам Сварог учил его делать оружие и железо. Я могла часами наблюдать, как из-под его молота, а он у него не ручной, а ножной, им князь ногой управлял, выходили клинки, серпы, косы, лопаты. Красно-белый кусок металла менял форму, брызгался искрами, плющился и становился «ВЕЩЬЮ» или оружием. Говорили, что князь владеет секретом булатной стали, и его ножи славились на всю округу. Но, свои секреты он не берег, а учил и учил людей вокруг своему мастерству.
Весной он привез на корабле, построенном за зиму, новых коров, овец и сделал четыре «трактора». Я была первой, кого он прокатил на этой машине и он дал мне подержаться за руль. Правда, это княгиня Татьяна установила очередность. И у нас появилась новая корова! С нею в дом вернулся достаток! Корова давала полтора ведра молока утром и вечером. Хозяйка забирала его на сыроваренный завод и хорошо платила за это. Летом мы все работали на покосах, и большую часть работ уже выполняли «трактора», мы же собирали за ними вручную то, что они не смогли подобрать. Так продолжалось до осени, и в конце года, на празднике урожая и Нового года, княгиня спросила у бабушки разрешения взять меня к себе в работницы. Княгиня была тяжела, и ей требовалась помощница. Бабушка сказала, что это большая удача для меня, и отпустила меня в княжий дом, где я жила пять дней подряд, а потом у меня было два дня выходных, чтобы я могла помогать и бабушке по хозяйству. Незаметно как-то князь и княгиня заменили мне мать и отца. Затем появился Сашка, княжич Александр, ради которого меня и взяли в дом. Но, большую часть времени я проводила в школе. За моей учебой следили, и помимо школы приходилось много читать, считать, делать проекты и расчеты. Как мне говорили, я училась по специализированной программе, и меня готовили поступать в Университет. Я, правда, не знала, что это такое, но готовилась к нему очень серьезно. Через три года ко мне посватался Пройда, но и князь и княгиня отказали ему, сказав, что мне еще рано выходить замуж, так как я не закончила свое образование. Пройда мне не нравился, мне нравился князь, хотя я и понимала, что это абсолютно невозможно. Я – бедная сирота, а он – … Он был и для меня, и для остальных пайловчан, кем-то вроде бога. Наши мужички даже село, которое стало городом, в Князево переименовали и гордо звались князевскими. Из них, в том числе, и из бывших солдат свейской армии, которую еще раз разбил князь, была сформирована гвардия князя, которая полностью освободила Водьскую Пятину, и после поражения шведов в битве под Самматти, граница со Швецией стала проходить по Порккала-Уддскому рубежу. Гвардейцы считались лучшими женихами, поэтому бабушка сказала, чтобы я рот на князя не разевала, и не упускала своего счастья с Федором. Поэтому я не отказывала ему, и продолжала иногда с ним встречаться. На третьем курсе университета, хотя я в тот момент совсем не думала о Федоре, а все мои мысли занимала учеба и князь Святослав, неожиданно мои воспитатели и господа приняли решение не отказывать более Федору, и дали согласие на этот брак. Уже было понятно, что княгиня Татьяна старается не держать меня в доме, когда там находится Святослав. Мне даже не предлагали заниматься с Ярославой, младшей дочерью князя и Татьяны, вместо меня у них, а они уже постоянно жили в Выборге, и лишь иногда выбирались в Князево, работала другая девушка. Мне говорили, чтобы я ни в коем случае не бросала учебу. Что и княгиня, и князь делают на меня ставку, ждут только окончания мною университета. Пришлось очень тяжело, потому, что забеременела я в брачную ночь, и дочка появилась ровно через сорок недель после свадьбы. После этого князь переговорил с Федором, которого он продолжал называть Пройдой, о том, что у него вполне хватает средств, чтобы нанять нянек для дочери, и заговорил о том, что мы, оба, поедем на другой конец света создавать там поселение, которое должно сыграть важную роль в жизни всего Княжества. Тогда я и услышала впервые слово: «Бретон». А еще через некоторое время, уже от княгини, услышала еще один термин: «презерватив». Нас начали готовить к этому проекту. Все было очень и очень серьезно. С нами, обоими, работали и князь, и княгиня, и Томас Усселинкс, глава комитета госбезопасности. Последние два года, кроме университета, мне пришлось учиться в разведывательной спецшколе. Меня учили тайнописи, шифрам, стрелять, владеть холодным оружием, нескольким видам борьбы, пользоваться ядами, выживать в тяжелых условиях, нырять, плавать, бегать. Далеко не все предметы были приятными. Некоторые были отвратительны по своей сути, но, приходилось обучаться действовать против любых врагов. Добавилось еще два языка: английский и лнуисимк, язык индейцев Микмаков. Его преподавал настоящий индеец, которого вывез с острова один из наших кораблей. Он пойдет с нами и будет нашим переводчиком. С ним «работает» сам Усселинкс, делая из него «своего» человека. Микмаки имеют и письменность, и пишут, как и русские, на бересте. Чернил у них нет, используют иглу дикобраза для выдавливания иероглифов. Кроме того, они же используют и петроглифы, то есть наскальные рисунки.
То есть, князь готовил эту и вторую экспедицию, которая пойдет куда-то южнее, заранее. С расчетом надолго закрепиться в этом районе и завоевать симпатии тех людей, которые ныне живут на той земле. Как мне объяснили князь и Усселинкс, нам на некоторое время придется отказаться от, ставших привычными в нашем мире, электрических приборов. Они составляют государственную тайну Выборга, и, пока положение колонии не будет закреплено соответствующими международными договорами, на их территории не могут быть размещены гидроэлектростанции и парогазовые электрогенераторы. Так что жить придется по-старинке, при свечах, лучинах, а впоследствии, с использованием газовых рожков. И вообще, про секретность говорили очень много. Проект был разбит на этапы, которым надлежало следовать, как азбуке при чтении. Как мне сказали, что неисполнение этих условий может поставить жирную точку в конце моей карьеры. Усселинкс мрачно пошутил по этому поводу, что точка, скорее всего, будет свинцовой. Да я и сама понимала, какую ответственность возлагает на меня князь Святослав. Еще более изумительным было открытие того обстоятельства, что больше всего князь не доверяет Федору, человеку, за которого он выдал меня замуж. Я спросила у него: «Почему?»
– Жаден он, не столько до денег, сколько до власти. А потому очень опасен. Действовать ты, Настасья Гавриловна, будешь на большом удалении от меня и от центра. Практически полностью самостоятельно. И не всегда будешь иметь возможность даже связаться с нами. Так что держи Пройду в руках. В жестких ежовых рукавицах. Если что-то пойдет не так, как мы с тобой планируем, не останавливайся ни перед чем. Ты поняла? Как это сделать, тебя уже научили. И все необходимое для этого у тебя будет. Как и мое разрешение на такие действия. Ты несешь персональную ответственность за безопасность всего поселения и безопасность нашего княжества. Сам бы пошел, да тут столько дел с этой Москвой налетело, что приходится посылать тебя. Не забывай, в чьем доме ты выросла.
– Я помню, княже. – тихо ответила я, и у меня стали мокрыми глаза, и не только. Невыносимо хотелось кинуться ему на шею и всей принадлежать ему. Но, я хорошо помнила тот момент во время спарринга в лесу, когда вместо того, чтобы сопротивляться, меня пробила какая-то дрожь и у меня стало мокро внизу, когда князь скрытно перехватил меня на маршруте. Я его не заметила. Он захватил меня сзади, перебросил через себя и прижал к земле. Тут это и произошло. Он, конечно, заметил случившееся. Отпустил меня, встал и подал мне руку, чтобы я поднялась. И заметил:
– Верность – это одно из самых ценных качеств человека. Ею земля полнится. Мы никогда не сможем открыто смотреть в глаза ни самим себе, ни тем людям, с которыми мы живем. В нашей стране разводов нет.
На подготовку экспедиции ушло долгих три года, и вот мы стоим у причала уже на борту нового крейсера, недавно вернувшегося из Карибского похода. Только что князь и княгиня попрощались с нами и сошли с борта. Они стоят на берегу и прощально машут нам руками. У меня полные глаза слез. Рядом посапывает недовольный Федор, который держит меня под руку. Наша дочь сидит у княгини на руках, и не понимает, что я ее очень-очень долго не увижу. На первое время было решено, что она останется в доме у князя. Отданы концы, и прощально звучит ревун, буксир натягивает трос и корабль медленно отрывается от причала. Полоска воды становится все шире и шире, и скоро целый океан будет отделять меня от тех людей, с кем я выросла. Становится невыносимо больно в груди. Я что-то кричу, и отчаянно машу рукой. Через некоторое время Федор чуть дернул меня за руку.
– Пойдем, они уже ничего не слышат и ушли. Иди, поплачь в каюте.
Тяжелее всего дался именно переход. До этого я никогда не ходила на кораблях, а тут сразу через океан. В море было все нормально, но как только прошли Датские проливы, началась муторная равномерная качка, которая первые несколько дней просто душу всю вынимала. Как люди в таких условиях живут годами? Затем постепенно привыкла к тому, что палуба на месте не стоит, то кренится, то вертикально взлетает или падает. Человек ко всему привыкает, и, спустя неделю, смогла, наконец, подняться на мостик к лейтенанту Макарову, чтобы выяснить, хотя бы, когда будем у цели. Он сочувственно отнесся к моему состоянию, сказал, что всех укачивает поначалу, и что мы прошли самый неприятный участок и теперь достаточно быстро придем, если погода не подведет и будет ветер. Из-за сильного встречного ветра ему пришлось подняться к Исландии. На мостике было довольно холодно, и серые валы накатывались от запада. Все было покрыто этими огромными валами. Корабль переваливался через них, и довольно резво бежал на юго-запад. Чуть поскрипывали стальные ванты, натружено гудели желтоватые паруса. Строем клин, сзади следовало еще два корабля. Наш крейсер был лидером. Удивительно, но я стала значительно лучше себя чувствовать, когда глаз смог зацепиться за горизонт.
– Сейчас течение нам помогает, Гольфстрим уже левее нашего курса, поэтому ход имеем неплохой. Через трое суток увидим Ньюфаундленд. Вам принести, сюда, поесть, Анастасия Гавриловна? Я знаю, что Вы неделю ничего не ели.
– Давайте попробуем, есть, вообще-то, хочется.
Вестовой принес закрытый горшочек с тушеным картофелем с говядиной, хлеб и немного кислого красного вина. Никогда не пробовала никаких вин, но тут не устояла против кислого вкуса. Лейтенант, на всякий случай, послал меня вниз с матросом. После этого я стала чаще выходить на палубу, а не валяться в каюте на постели, и первой увидела темнеющие скалы Ньюфаундленда и острова Бакалю (Трескового). Оморячилась.
Наконец, Андрей Макаров убавил парусов, оставив один кливер, и перешел на машины. Остальным кораблям подан сигнал лечь в дрейф. Мы обогнули Авалон, восточную оконечность Ньюфаундленда, подошли к проливу Кабота. Прямо по курсу довольно высокие горы острова Кэйп-Бретон. Слева – плоские изрезанные берега острова Французская Юдоль или Фрэнчмэйл. Впрочем, на картах этих названий еще нет. Пройдя Низкий мыс, Макаров повернул влево, на вход в залив. Батопорты открыты, орудия вывалены перпендикулярно борту. Чуть подрабатывая машинами, Андрей аккуратно вошел в залив, к мысу, где залив делится на два рукава. Недаром индейское название этих островов «Туманная земля». Налетело облако тумана, и пришлось отдать якорь. Вываливаются шлюпки, звучат команды Федора, он командует своими разведчиками, проверяет их вооружение и подгонку экипировки. Они готовятся к высадке. Облако тумана улетело в океан, все у кого были бинокли, припали к ним. На берегу ни души. Бухта оказалась свободной. В глубине Восточного залива виднелась покосившаяся колокольня церкви. В этих местах европейцы появились в 16-м веке, но, создавали лишь сезонные поселения. Сюда приходили ловить рыбу, водившуюся здесь в изобилии. Несколько корабликов у Ньюфаундленда мы видели. Залив Святого Лаврентия на зиму замерзает, и до мая месяца здесь стоит лед. Эта бухта тоже замерзает, но, в ней лед подвижный, поэтому он ломал все причалы, построенные из дерева. Плюс зимой Лабрадорское течение приносило сюда много плавучего льда и айсберги. Люди пытались поселиться здесь, но уж слишком неуютным было место, не для европейцев. Берега – каменистые, как у нас в Выборге, но в пяти кабельтовых южнее виден песчаный мыс. Туда и отправляется шлюпка с разведчиками. Еще один катер пошел в Восточный залив, где виднелись постройки. Рядом со мной стоял Сухое Ухо, индеец, который четыре года прожил в Выборге. Он с шумом втягивал в себя воздух, а затем сказал:
– Дыма нет, людей нет, зря пошли, маленькая княжна. – он, почему-то, так называл меня давно. Наверное, из-за роста, княгиня и князь были выше меня. Андрей, который стоял рядом, покачал головой и никаких приказаний не отдал. Мы продолжали наблюдать за обстановкой. Появились разведчики, которые подали сигнал, что этот берег чист, людей нет. После этого дали команду начать выгрузку, а кораблям на рейде подходить ближе. Через час и я вступила на остров. С крейсера на берег спустили несколько тракторов, которые начали расчищать площадки под палатки и поля. Здесь в километре от берега было пресное озеро и эти пять гектаров земли по плану должны были стать первыми полями. Обнаружены два небольших болотца, где есть торф. Подошли еще два судна, с которых высадились невоенные участники экспедиции: строители и девушки. Началась выгрузка сваебойной машины, продовольствия, снаряжения. В первую очередь, после установок палаток, определяем глубины и привязываем к местности и глубинам место для причала. Не слишком приветливое утро с небольшим туманом постепенно превратилось в довольно ясный день. Шум работ перекрыл плеск воды. Потянуло ветерком от леса, там, где находилось озеро Брас д’Ор.
Федор вернулся с северного мыса, он там наблюдательный и опорный пункт собирался строить. На берегу он себя много увереннее чувствует, чем в море. Несколько раздражен, что на мысу земли для обсыпки маловато, но уже оставил там людей, чтобы рыли котлован под форт. Сидит, что-то считает, морщит лоб, сверяет расчеты с тем, что дал ему князь.
– Федя, вернулись твои от де Бьенкура, там тоже чисто никого нет.
– Да, мне уже доложили. Похоже, что князь прав был, когда говорил, что здесь сплошную линию ставить не к чему, и проще обойтись опорниками. Народца здесь совсем нету. Придется конные патрули ставить, а лошадей маловато прихватили в первой партии. Что со спиртом, Настенька? Обеспечим патрулирование на квадроциклах?
– Так дорог же нет, Федя.
– Нету, здесь ничего нету, ну и глушь!
– Вот завтра сходим в Брас д’Ор, узнаем, что и как.
– Без меня, мне и тут забот полон рот. А куда Сухарик подевался?
– Сухое Ухо?
– Ну, да.
– Собрал пирогу и ушел к стойбищу, где оно четыре года назад было. Обещал через три дня вернуться.
– Зачем ты его отпустила? А ну как орду приведет?
– Томас сказал, чтобы я не мешала его передвижениям. А что ты беспокоишься? У нас все вооружены и крейсер с орудиями на товсь стоит.
– Да, по мне так, если все полетит к чертовой матери, так быстрее дома будем. Зря отпустила. Я хотел северными фортами сначала заняться, а придется южные из-за него делать. Ладно, я пошел, на юг.
Федор вышел из палатки, кого-то окликнул, и, с двумя отделениями морпехов, зашагал к месту, где работали трактора.
На следующий день пришлось хоронить французов из фактории в Большом проливе Брас д’Ор на острове Боулардери. О нашей высадке стало известно рыбакам и солдатам форта Дофин. Рыбаки пока спокойно отнеслись к этому обстоятельству. Спросили только не собираемся ли мы промышлять рыбку. Конечно собираемся, но чуть позже. С этой партией людей рыбаков почти не прислали, всего один катер, правда, есть три коча, с которых можно тоже ловить рыбу. Нерест сельди еще не начался. Рыбаки пока треской больше занимаются. Из разговоров стало понятно, что их наняла компания «100 акционеров», и не выполнила поставок бочек и соли, рыбаки недовольны, они из Гавра, и уйдут туда. В это место ходят давно. Местных акадцев не любят, и строчат на них доносы королю. На нас тоже напишут. Так что на будущий год, как и ожидалось, ждем визита королевского флота Франции.
Сухое Ухо вернулся, как обещал, через три дня. Его племени на месте нет, оно откочевало. Ругается, говорит, что бобра много побили, хатки пустыми стоят, но есть надежда, что они вернутся, так как фактория прекратила свое существование. Из тех людей, кто там жил, осталось только двое мужчин и четыре женщины, одна из них сошла с ума, заговаривается, все детей своих похоронить пытается. Но, достаточно безобидная, а на Руси к таким жалостливо относятся, так что не помрет. Ее подкармливают из общего котла, хотя почти никто не понимает, что она говорит. После обеда она уходит надолго в лес, говорят, ходит к бывшей фактории. Если звери не съедят, значит, жива будет.
В Форт-Дофине люди тоже болеют, у всех цинга, поэтому раз в неделю хожу туда на катере, и смотрю, чтобы выполняли лечение. Большинство пошло на поправку, продуктов им так и не завезли, и, когда у них они полностью закончились, и не стало на что покупать их у нас, все французы пришли к нам в Нововыборг. Их привели к присяге, двое отказались ее принимать, просили отвезти их в форт Луисдэл, но у нас туда ничего не ходило, а специально отправлять туда коч было не с руки. Мы еще не закончили работы даже по бетонированию дотов и не закрыли все дзоты. Поэтому пожали плечами, и отпустили упрямцев так, пешком. Они пытались уговорить Сухое Ухо отвезти их в Луисдэл, но тот ушел без них искать свое племя. Покрутившись месяца полтора возле стройки, и питаясь объедками, упрямцы все же сдались на милость и приняли присягу. Только их опять пришлось в лазарет укладывать. Теперь уже с воспалениями. Собственно, таких упрямых было мало. С острова Кэйп-Бретон постоянно подходили и подъезжали люди. Беда пришла не только в эти два селения. У всех было плохо с продуктами, а патент запрещал производить иные работы, кроме указанных в патенте. Не все решались нарушить закон, потому, что в любой момент могло прийти судно или военный корабль из Франции и на нем обязательно прибудут королевские контролеры, и оштрафуют владельца патента на кругленькую сумму в два-три годовых заработка. В начале июля, прямо к нересту сельди, пришло три «Буки» с грузами и завербованными рабочими. К их приезду мы смогли полностью выполнить работы по Укрепрайону, кроме обсыпки укреплений и построить восемь больших казарм и нарезать участки под постройки для тех, кто сразу захочет строить дом. Пока крейсер стоял рядом с городом, у нас было электропитание для пил, а большую лесопилку поставили на берегу пролива де Бьенкур. Вот только течение там переменное, меняется четыре раза в день по направлению. И, хотя это мы вроде как учитывали при разработке проекта, все равно лесопилка работала только в половину своей мощности, да еще и «по скользящему графику» в зависимости от приливов и отливов. Но другой реки в этой местности не было. Поэтому через некоторое время, как только заработали на полную мощность газогенераторы, мы начали переводить ее на пар. За что и получили потом хорошенький выговор от князя. Отбояривался Федор, это была его идея, потому, что ему требовалось для строительства много досок и брусьев. Но выговор за нарушение плана строительства получила я. Святослав прислал письмо, в котором прямо указал демонтировать паровую машину лесопилки до отхода крейсера, и вывезти ее в Выборг. Впредь запрещает произвольно изменять проект под немедленные нужды. Пришлось ставить назад колесо, работающее от течения приливов, и вводить обратно скользящий график. Впрочем, совсем ненадолго. Начались морозы и до весны лесопилка встала. Работать в ледовых условиях она не могла.
Из Луисдэла уже по снегу прибыл его комендант капитан де Шатье с солдатами. К этому времени Федор успел закончить даже отсыпку, закрыл траншеи и флеши от снега, чтобы не демаскировать укрепления. С комендантом крепости мы вели разговоры ни о чем, он сразу понял, что взял с собой маловато солдат, чтобы здесь командовать. Официально я выкупила патент, и два острова принадлежали лично мне по французскому законодательству. Господин Луи-ле-Симон де ла Поп Боулардери, который приобрел у французской короны эти острова, проживал на острове, и лично подтвердил, что патенты он продал добровольно, и с полученной суммы уплатит в казну соответствующую пошлину. А я сказала, что плачу налоги князю Выборгскому, и приобрела у законного владельца себе удел. Насколько я в курсе событий, дипломатических отношений между Францией и Выборгом не существует, но, есть договор между Французской Гвианой и Выборгом, подписанный в прошлом году, где признается право Выборга иметь территории в Новом свете. Поэтому, господину де Шатье, проживающему на другом острове, вне территории моего удела, не фиг совать свой нос, куда не просят.
– Это заморская территория Франции! – надменно сказал комендант.
– Не заметно, чтобы Франция хоть немного заботилась об этой территории. Если бы не мы, то здесь никого бы не осталось, кроме индейцев. Все жители, как этих островов, так и северной части острова Кейп-Бретон в настоящее время проживают в Нововыборге, где есть нормальные условия для этого. Мы пришли сюда, когда ни одного живого человека на этой территории не было. Владельца островов и его жену мы вылечили от болезни, нисколько не ущемив его прав на эти места. Остров был необитаем, даже индейцы отсюда ушли. То, что господин де ла Поп Боулардери более не захотел иметь дела с компанией «100 акционеров» – это вина пресловутой компании. Он предложил выкупить у него патент, чтобы королевство Франции не могло более претендовать на эту территорию. И я согласилась. Я готова оспорить свои права в любом европейском суде, за исключением суда Франции, как заинтересованной стороны. Например, в Стокгольме или Риме. Я владею этими землями по праву. Вот пункт патента.
Я всегда училась хорошо, и мне поставили парижский акцент, причем «дворцовый». Такого «наезда» комендант не ожидал, он отвык разговаривать с «дамами высшего света». Поэтому спасовал и ушел в сторону от диалога. Я же продолжала над ним издеваться, пока он и его солдаты не повернули обратно в Луисдэл. Теперь их надо будет Федору ждать по весне. Куда-то запропастился наш переводчик-проводник. Ушел еще летом, и до сих пор его нет. С крейсером я отправила шифрограмму Усселинксу об этом. Мы продолжали строительство со льда причалов, перед закрытием навигации отправили в Выборг немного, 1800 тонн, руды на зашедшей «Азухе». Перед этим отгрузили рыбу и «дары леса». Две «Буки»! Хороший урожай! Нам привезли муку, овощи, картофель, масло, несколько коров и бычков. Сенокос здесь много лучше, чем в Выборге, но вот зима… Зима была со штормами и метелями, бухту забило льдом, но причалы выдержали. Начали отсыпать два волнолома. А в нерест сельди наблюдала такую невероятную картину! Две недели подряд во время прилива поднималась волна из спермы самцов селедки! Два метра высотой шапка! А вслед за этим в Большой пролив вошли кормиться полосатики! Незабываемое зрелище! И пусть оно длиться вечно! Это – праздник жизни. Зимой начали работать домницы, и скопилось более 15000 тонн крицы, которую мы хранили на складах на трех причалах. Два были на озере и один в бухте Нововыборга. Все это предстояло вывезти с острова. Зимой, в перерывах между приливами, обвеховывали фарватер, и писали лоцию пролива Большой Брас д’Ор. Весна здесь бурная и туманная. Вдруг из тумана на острове появляется КУЧА индейцев. В гости пришли. Наше Сухое Ухо у них теперь вождем числится. Вот и корми их всех. Благо, что за зиму не все подъели. Они – вернулись. Они жили здесь долго и счастливо, пока сюда не пришли европейцы. За ними пришла оспа и грипп. И смерть. Часть из европейцев стало для микмаков родными, потому, что приходили они сюда холостыми, женились на здешних красавицах, их дети были более устойчивы к европейским болезням и выживали даже при эпидемиях. Три года назад племя решило покинуть гиблый район. Дичь выбита, рыбаков из Европы не переловить, потому, что они с пушками, и забирают все. Соль не продают, и к соляным промыслам не подпускают. Пороха есть на несколько выстрелов, свинец не добывается. Только то, что взял с мертвого француза или англичанина. Французы они попроще, а англичане понимали только выстрел в упор. Микмаки покинули сначала Ньюфаундленд, а затем решили оставить и Бретон, Землю туманов. Ушли на запад и пытались отвоевать немного земли у Ирокезов, еще их называли мохавками. Белые давали за убитого ирокеза порох и свинец. Англичане дружили с Ирокезами, а французы – с остальными. Шансов выжить… Ну, сами посчитайте. В этот момент возвращается сын верховного касика племени Сухое Ухо. Ему когда-то досталось палицей мохаука по верхней части левого уха. Оно скукожилось и было бесформенным. Отсюда и кличка. Он пропал почти пять лет назад, и вот он вернулся. Шесть долгих месяцев он рассказывал о том, где он был, и что требуется сделать. Затем пришлось драться с Оммамагиком, двоюродным братом, который стал вождем племени Unama’kik, и убить его. Лишь после этого племя решилось вернуться домой на озеро Брас д’Ор. Кстати, это не «бюстгальтер», а «вздымающаяся грудь». Просто не совсем правильно перевели.
Началась весна, и первыми пришли две «Буки» от Стрешнева с аммонийной селитрой. Нам просто требовалось, а природа настоятельно верещала, раскислить поля. Всходы на полях были совсем плохими. Вода здесь кислая, почва тоже. В общем, не растет здесь нормально ничего. И почвы тонюсенькие, меньше двух дециметров. Кстати, и взрывчатка была нужна, так что, почти подарок. Взамен они просили поставить хвойную древесину в бревне и в пиломатериалах, им для рыбацких баркасов нужно. И необходимо поставить им до «ихней» зимы. Вообще-то, у нас хвойник хуже, чем в Карелии. Но, доставка быстрее. Буквально по пятам пришел парусник из Выборга, куда мы отгрузили уже крицу, которой за зиму накопили больше 15000 тонн. Конечно, из домниц. Но руда здесь богатая, и серы практически нет. Почти химически чистое железо. Только отгрузили и ушел третий корабль, как появились французы. Здрасьте! Вот только они не учли, что у меня есть Федор с его усиленным батальоном, и, ГЛАВНОЕ, Сухое Ухо принес бумагу, с печатями и приложенными пальцами, что французам, действительно, продали 15 гектаров земли возле Луисдэла. И ВСЁ!!! А остальное принадлежит Сухому Уху! Все пять островов. Никаких бумаг не было и нет. А я – хороший лайер! Больше всего французов интересовало: где находится крейсер с его скорострельными пушками. А Макаров еще не пришел из Выборга. Сама дура! Крейсер должен был зимовать на острове Бонэйр, и доставить оттуда соль и свежие фрукты, а был вынужден уйти в Выборг. А это севернее, и залив, и проливы еще не вскрылись. Убедившись, что крейсера нет, французы решили срубить по быстренькому, и свалить. Эскадра разделилась, транспортники пошли к берегу для высадки десанта, а остальные начали маневры с целью бомбардировки поселения. А мы его специально в глубине Нововыборгского залива поставили. Им требовалось подойти поближе. Сигнальная мачта на Низком мысу подняла «Браво» и «Лиму», предупреждение об опасности маневра и требование остановиться. Эскадра, особо не задумываясь, дала залп по мачте, развязав руки береговой обороне Федора. Огонь! Две пушки Лендера открыли огонь по эскадре. Несколько минут она пыталась сохранить строй, затем пылающие корабли начали вываливаться из него. Мест для высадки десанта только два: пляж в устье реки Миры и мелководный песчаный пляж у острова Южная голова. Было бы наивно даже думать о том, что Федор не подготовил там подарки! Остальные места плотно перекрывались перекрестным огнем артиллерийских дотов и пулеметных дзотов. Французы торопились, поэтому полезли в Индиан-бей, высаживаться на ближайшую песчаную косу в устье небольшой реки Риан. Обсыпанные землей и дерном доты они не заметили. Не строили тогда таких сооружений. Так как у Низкого мыса уже начался бой, гарнизоны двух дотов взяли под обстрел и транспортники. Уцелевшие французы под белыми флагами на нескольких шлюпках добрались до берега, где были пленены. Мы им показали такие «зубки»! С моря нас не взять! Федор радовался, как ребенок, которому дали поиграть в любимую игрушку, и несколько дней усердно писал Святославу, как он и его батальон встретил врага. Среди пленных уже знакомый нам капитан де Шатье, он ранен, и еще не понятно: выживет или нет? Кроме него был командующий эскадрой адмирал Луи де Гало де Кастри граф д’Антркасто. Он тоже ранен, но не так тяжело, как Шатье. Его старенький «Couronne», водоизмещением 1800 тонн, на который возлагалось столько надежд, еще горел, адмирал неотрывно смотрел на то, как рушится вниз такелаж. Он с огромным трудом уломал Мазарини попробовать на зуб Выборгских на новом месте, и все рухнуло из-за того, что разведка неверно оценила силы противника. К его великому сожалению, в числе пленных оказался и посланный кардиналом нунций и епископ Кольбер, не получивший ни царапинки в бою. К вящему удивлению адмирала, русские не отделили священника от остальных здоровых пленников, и содержали всех на огороженной кольями с колючей проволокой территории, внутри которой находился барак с нарами. Для офицеров они выделили другой лагерь, пастор же находился вместе с матросами и солдатами-пехотинцами. Раненых содержали в лазарете, где кроме французов, почти никого не было, кроме нескольких женщин с больными детьми. Лежа на кровати, адмирал с удивлением наблюдал за действиями персонала. Мало того, что операция по удалению трех осколков прошла безболезненно: прижали к носу и рту мокрую тряпку и на чистейшем французском попросили глубоко дышать. Сознание куда-то провалилось, и очнулся он в этой комнате, которая носит название «палата номер шесть». Его шикарный костюм отсутствовал, вместо него на теле только какие-то непонятные короткие штанишки. Раны перевязаны странной белой тканью, остро пахнет незнакомыми веществами. Командует здесь женщина, которая, оказывается, еще и губернатор этого города. Она, как все в лечебнице, ходит в белом халате с чепчиком на голове. Никаких кровопусканий не делают, иногда протыкают кожу на «почетном месте», и вводят какую-то жидкость. Первые несколько дней его рука была привязана, и в вену вводили сначала явно кровь, а затем прозрачную жидкость, от которой по телу расплывалось тепло. Через семь дней та же женщина, ее зовут Анастасия Гавриловна, на «перевязке», удалила нитки, которыми была зашита одна из больших ран. Удовлетворенно кивнув головой, она что-то сказала второй женщине, и добавила по-французски:
– Воспаление удалось остановить, Вы идете на поправку.
Через две недели граф начал ходить и ругаться, что приходится ходить в каком-то халате, в которых ходят все. Быть наравне с остальными ему не нравилось. Дежурная сестра сказала ему, что до выписки из лазарета он не имеет права носить собственную и нестерилизованную одежду.
– И не забывайте, что Вы – военнопленный. – напомнила она графу и глазами показала на часового, стоящего у выхода. Граф понял, что что-либо доказывать невозможно. Девушка говорила с сильным фламандским акцентом.
– Вы из Фландрии?
– Нет, я из Князево, но французский там в школе учила.
– Князево? Где это?
– В Водьской пятине, это удел князя Святослава I Выборгского. Мы – князевы люди. И Настасья Гавриловна тоже родилась в Князево, и жила у князя в доме.
– Она – дочь князя?
– Нет, но ее выбрали помогать княгине, так и осталась жить с ними, потом они в Выборг переехали, и она с ними. Она и ее муж – старшие в городе. Настасья Гавриловна – губернатор, а Федор Тимофеевич – начальник гарнизона и комендант крепости Нововыборг.
«Крепости! Вот оно что! А сделано так, что ее и не видно!» – подумал адмирал, – «А мы даже разведку толком не провели! Послали один отряд, который не вернулся, и начали маневры… Как же они так это сделали? И так быстро! Год, даже чуть меньше года назад стало известно, что русские высадились здесь, и уже крепость.»
На следующий день его выписали из лазарета и поселили отдельно от остальных, затем вызвали на допрос или лучше сказать переговоры. Вело их три человека: сама губернатор, ее муж и начальник контрразведки крепости капитан Головачев. Адмирал ответил на почти все вопросы, но начинать переговоры отказался, ссылаясь на то обстоятельство, что среди пленных он видел епископа Кольбера – официального представителя Премьер-министра Франции кардинала Мазарини. Тот имеет или имел соответствующие бумаги на проведение такого рода переговоров с представителями иных государств. Пришлось вызвать «пастора» из лагеря, а заодно пригласили и Сухое Ухо, и двух человек из «старых акадцев», первопоселенцев, сыновей и внуков прибывших сюда первых французов. Они себя подданными короля Франции давно не считали, и их жутко раздражало вдруг появившееся внимание к этим местам со стороны кардинала Мазарини и короля Франции. С нашим появлением на острове акадцы связывали надежду избавиться от налогов со стороны Франции. Узнав о том, что здесь налоги ниже, и нет церковного давления и десятины, эти, в общем, атеисты или язычники, сами потянулись сюда. Кто на заработки, кто насовсем.
Моя политика на переговорах строилась именно на противоречиях между продекларированной вначале свободой и равенством, и тем рабством и унижением, которым подверглось местное население теперь, вместе с попыткой старых властей перенести сюда все то, отчего сюда уехали люди.
«Пастор» сразу же завопил о церкви, которую необходимо построить для пленных.
– А мы тебя сюда звали? – грубовато спросил Федор, – Сейчас отведу в сторонку, и пойдешь беседовать с богом без всякой церкви. У себя дома будешь командовать, что там строить, а что нет. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Иначе закую в кандалы, и на карьер, до конца твоей поганой жизни, отправлю.
– Господин епископ, умерьте свой пыл, и не забывайте о том положении, в котором мы находимся. Мы – военнопленные. И относятся к нам цивилизованно. Всем раненым оказана врачебная помощь. Голодом никто никого не морит, я узнавал. Так что, остановитесь в своих требованиях. Это я попросил пригласить Вас на переговоры, потому, что Вы являетесь представителем короля и его правительства в Квебеке. И это Вы настаивали на том, что поселение должно быть стерто с лица земли. – неожиданно заговорил граф д’Антркасто, решив таким образом подставить любимца кардинала и обелить самого себя.
– В таком случае, если я нахожусь на переговорах, по какому праву здесь построено и существует поселение? Это – территория королевства Франции. Ее Величество королева Анна такого разрешения не давала!
– Я купила эту землю у ее законного владельца. Вот патент, в нем написано, что король Людовик XIII, отец нынешнего короля Франции, передает эту землю в вечное владение господину де ла Поп Боулардери, акционеру компании «100 акционеров». Произошло это в 1615 году. Тридцать два года спустя, компания оставила господина Боулардери у разбитого корыта, не выполнив своих обязательств по снабжению колонии. В результате, у него умерли наследники, исчезли в недрах компании все деньги, он находился в умирающем состоянии, как и его жена. Мы их спасли, вылечили и выходили, и он дал разрешение оставаться на этом и соседнем острове, а затем продал мне их. Вот сидит господин Боулардери, который может подтвердить мои слова. А вот – купчая на это имущество. Вы напали на мою собственность, господин епископ, даже не удосужившись вступить в переговоры. Хотя вам было прекрасно известно об этом обстоятельстве. В январе этого года здесь находился с визитом комендант форта Луисдэл капитан де Шатье. Он эти бумаги видел, не нашел во французских законов прямого указания запрещающего продажу этих земель представителю другого государства. В патенте земля передана лично владельцу патента, и он, находясь в своем уме и в праве, стоя на своей земле, продал ее мне. Но, это еще не все, господин епископ, фактически король продал ему патент на землю, принадлежащую не ему. Вот сидит законный наследный владелец этих земель: господин Oreille Sèche, у него есть документ, ограничивающий собственность короля Франции на этих островах цифрой в 43,8 арпана. Это та площадь, которую купили у настоящего владельца этих мест. Сейчас там стоит форт Луисдэл. Вот эта купчая, племя Унама'Кик сохранило этот документ. Всю остальную территорию племя никому не продавало. У меня, как представителя княжества Выборгского, было право провести с племенем переговоры и вступить с ним в военный и экономический Союз. Этот договор составлен и отправлен на подпись князю Выборгскому. Вот договор аренды, по которому все земли и воды, которыми владеет племя, переданы в аренду сроком на 200 лет. В котором признается право первообладателя на проживание на этой территории, а княжество Выборгское обеспечивает оборону, бесплатное образование, бесплатную медицинскую помощь, пенсионное обеспечение по старости и инвалидности всех членов племени Унама'Кик. Их участие в экономическом и политическом развитии данной территории. Договор составлен на трех языках: русском, лнуисимк и французском. В том, что князь Святослав подпишет его, у меня никаких сомнений нет.
– У дикарей есть письменность? – прозвучал вопрос епископа.
– Кто из нас больший дикарь, еще предстоит выяснить! – ответил на французском Сухое Ухо. – У нас была, и есть, письменность, задолго до прихода европейцев.
– Вы не беспокойтесь, у господина Oreille Sèche – высшее университетское образование и диплом Выборгского Университета по геологии. – громом прозвучало заявление капитана Головачева. Усселинкс даром времени не терял!
– Так как вы напали на меня без объявления войны, и проиграли ее, то я, как законный совладелец этих земель, объявляю о невозможности нахождения форта Луисдэл в моих владениях. Если население и гарнизон не покинет эту территорию в течение 14 суток, я оставляю за собой право решать их судьбу. Горе побежденным! Все острова архипелага до пролива Кансо принадлежат племени Унама'Кик, и находятся под совместным управлением княжества Выборгского и совета племени. Граница на юге отныне проходит по середине пролива Кансо. – заявила мадам Лисина.
Форт Луисдэл не замерзал практически, максимум на один-два месяца в году. Лед образовывался только во внутренней бухте Сил, из других мест он постоянно выносился в океан. Иметь такой портик ой как не мешало! Прикрытый островом Аричат почти от всех ветров и штормов, он предоставлял отличное место для строительства основного порта, пока князь, как обещал, не построит ледокол.
«Пастора» с ультиматумом на коче отправили в тот же день в форт Луисдэл. Время пошло. Через наделю появился Макаров на своем «Т-105», вместе с ним пришел еще один крейсер и два судна проекта «Веди», предназначенные для перевозки крицы. Они больше, чем «буки», у них 6 мачт, есть двигатель, чтобы безопасно ходить узкостями с сильным течением, и гирокомпас, из-за того, что груз магнитный. Они неплохо вооружены: четыре башни от «ПТ-76». Корпус металлический, усиленного ледового класса. Правда, самостоятельно, они вряд ли смогут ходить во льду: машина слабовата, это князь готовится к тому, что у нас будет ледокол. Один из них назван «Нововыборг», а второй носит название «Анастасия». Так тепло стало на душе, когда увидела. Значит, …, ой, не надо об этом.
Вернулся коч от Луисбурга, теперь отсчитываем дни, а Федор своих пехотинцев готовит к десантной операции. Война продолжается! Пастор оказался полным дубом, он готовится защищать Луисдэл до последнего француза. У Сухого Уха потери, его разведчики не совсем аккуратно сработали, и часть из них убита, а часть попала в плен, где их сожгли на кострах. Они сунулись на пирогах в залив Ривьер Нойр, и нарвались на засаду. То есть нас там ждут и за озером наблюдают. От Черной речки до Луисдэла всего 12 км, и есть тропа. Местные стратеги решили, что мы действовать будем там. Так как этими ребятами командовал Сухое Ухо, то так и случилось. Командовал французами кто-то опытный и хорошо знавший местность. Еще до того, как пастора отпустили, охрана карьера отбила попытку его захвата. Само озеро делится как бы на две части: Северный и Южный д’Ор, которые соединяются через узкий пролив Барра. Там французы попытались создать наблюдательные пункты и установить два орудия, которые, само собой, пополнили нашу коллекцию. Но, южнее на побережье существовали французские поселения, и оттуда противник наблюдал за проливом. Скрытно подойти было невозможно, на чем и попались разведчики Сухого Уха.
Макаров разделил эскадру: «Анастасия» и бронекатер вошли через Большой Брас д’Ор в Северное озеро, а два крейсера и «Нововыборг» пошли в обход островов к Луисдэлу. Проблема заключалась в следующем: форт капитально закрыт островами и северо-восточный пролив – мелководный, с большими песчаными банками. Эти банки имеют дурную привычку «кочевать». Карты пролива Филиппа у нас не были откорректированы. Кроме маленького коча там никто не ходил. Западный проход Леннокса глубокий, но узкий. На острове Аричат уже есть фортик, собственно он был первым в этих местах и назывался в те годы Илле-Рояль. Но место было неудачным, большая кочующая мель довольно быстро почти перегородила проход во внутреннюю гавань, и порт «захирел». Кроме небольших корабликов туда никто не входил. В основном это место использовали для отстоя судов во время штормов, а они здесь сильные. Если на обоих берегах пролива поставить орудия, то залив перекрыть возможно. Они ничего не смогут сделать с корпусом кораблей, но могут повредить рангоут. Плюс, у крицевозов рубка не бронирована, поэтому лучше не рисковать. Так получилось, что орудия крейсеров были менее дальнобойными, чем Д-56, которые были установлены на новых «Веди». В общем, форт был взят в морскую осаду. Со всех сторон пройти туда было невозможно. А адмирал рассказал, что там сейчас находится почти 6 000 солдат королевской морской пехоты. А их же кормить надо! А все запасы утопли вместе с корабликами.
Бронекатер взял на буксир «Анастасию», и ночью провел ее через пролив Барра в Южное озеро. Канал де Сент-Пьер в те годы был узкой рекой-проливом, практически несудоходным, лишь в прилив по нему могли проскочить малотоннажные суда. Да и соваться в шхеры залива Барра крупному и слабоуправляемому кораблю-рудовозу было опасно. Пришлось пройти к Ривьер Нойр и там стать на якоря. По этому звуку французы и узнали, что у них «гости». Утром они решили взять на абордаж стоящее неподалеку от берега судно. И познакомились с работой модернизированных башен «ПТ-76». Затем катер с «Т-105», под белым флагом, подошел к передовому форту на острове Леннокс, теперь он носит имя Бернт. Он передал мой ультиматум и просьбу, что в случае отказа выполнить условия ультиматума, вывести женщин и детей из форта в лес. С борта «Нововыборга» на песчаную косу в бухте Карибу высадился десант. Разведчики и корректировщики уже были на острове Аричат. В назначенное время флаг спущен не был, и корабли начали пристрелку по входному форту. Дымовые снаряды вызвали недоумение у защитников, но не напугали их. Они не поняли, что это такое, и для чего делается. Затем, каждый из двух кораблей пристрелялся, пошла серия шрапнелей. «Анастасия» работала по главному форту, а «Нововыборг» по входному. В западный пролив вошел крейсер «Т-105», подошел на 4 мили к входному форту, предварительно расстреляв две пушечные засады, и дал залп прямой наводкой по деревянным стенам форта. После этого над главным фортом взвился белый флаг. Епископу в этот раз не повезло, он был убит одним из залпов, и после того, как погиб заместитель капитана де Шатье лейтенант де Вур, гарнизон сдался.
Но, этим все не закончилось! Командования полком, который прибыл из Франции, в форте не было, часть полка находилась в лесу у Черной речки, а вторая часть выступила в поход по Северной дороге, которая ведет к Нововыборгу. Один из батальонов сильно пострадал во время неудачного «абордажа» «Анастасии», а второй батальон был обнаружен бронекатером на дороге, идущей вдоль берега фьорда, и рассеян. Но отлавливать его солдат пришлось две недели.
В лагерях скопилась куча народа. Кстати, поп не дал возможности женщинам и детям покинуть форт, и потери среди них были, правда, не такие большие, как среди солдат, потому, что осколочно-фугасными мы не стреляли, только шрапнель. А там кто не спрятался – я не виновата. Погибшие дети и женщины были в основном на входном форте, и было непонятно: что они там делали. Но факт оставался фактом. А война продолжалась, теперь в виде вылазок с полуострова Нуе Бертейн, так тогда назывался полуостров Нова Скотия. Они, правда, были очень осторожными и редкими. Потом неожиданно все, как обрезало. Ни вылазок, ни попыток разведки. И в июне с того берега пролива Консо, днем, под белым флагом, подошла большая пирога. Парламентеры сказали, что готовы заключить мир и признать Нововыборг, так как Папа Иннокентий 10-й признал Нововыборг и назвал действия выборгских законными. По папской Булле во всех церквях провели молебен в честь Рюрика и Святослава за прошлогоднюю победу на Карибах и над голландскими Свободными Провинциями. Под эту сурдинку и кардинал Мазарини приказал остановить уже проигранную войну. И я объявила амнистию. Всех, кто хотел остаться на островах, ждала присяга, а кто не хотел, того переправили на Нуе Бертейн. Никакого резона ослаблять и без того подорванное могущество Франции в этом регионе не было. Сейчас на ее труп слетятся грифы и прибегут шакалы. В глубине залива Фанди англичане выстроили форт Чарльз, взять который оказалось не по зубам французам. Оттуда все и начнется. Еще один рассадник – остров Ньюфаундленд, где большая часть острова уже принадлежит англичанам, и лишь самая западная оконечность еще в руках у квебекцев. Акадия свою часть Ньюфаундленда уже потеряла. Этот вариант был предусмотрен планом, и мы не настаивали на том, чтобы люди уходили к нам. Остались только те, кто принял это решение самостоятельно. План не предусматривал создания «выселок» и «китайских кварталов». Франкоязычные поселенцы селились на тех же улицах, что и русские. Индейцы, пока, построили всего два дома: в одном жил Сухое ухо и его три жены, и в еще одном происходили заседания совета племени. Заседать у костра вождь не стал.
Начало нереста сельди «совпало» с обострением между нами и англичанами с Ньюфаундленда. Не ходившие к форту Дофина ранее, англичане прислали целую флотилию мелких рыболовных суденышек, явно с целью обострить отношения. Два наших моторных катера в рупор уговаривали рыбаков прекратить незаконный промысел. Нас не понимали. «Speak English, please!» – кричали в ответ нахалы. Командиру бронекатера надоело, и, он поднял «Браво» и брейд-вымпел. Первой же очередью спаренного «корда» он, буквально, разорвал нескольких человек на борту ближайшего баркаса. Оказалось, что все всё сразу поняли, и язык, оказывается, был английским! Но, на отходе, командир «Свири» досматривал баркасы, и конфисковывал те из них, которые были с уловом. Их он отбуксировал их к Черным Скалам, где расположился досмотровый пункт. Там англичане попытались в ножи захватить и катер и здание поста. Но были неприятно удивлены скорострельностью личного оружия таможенников и береговой охраны. Их баркасы мы передали индейцам, но они им не понравились, слишком тяжелые. Сами индейцы в море выходят редко, предпочитают рыбачить на озере, в котором тоже много рыбы и выдр. А вот бывшие французы эти кораблики с удовольствием забрали.
По совету Святослава мы попытались развить лов лобстеров, но тут проблема возникла: как хранить. Их, действительно очень много, но хранить было негде, пока не пришел рефрижератор. После этого дело пошло на лад. Очень хорошо покупают в Европе, особенно во Франции, с которой, наконец установлены нормальные торговые отношения, и почти 70% мороженных лобстеров скупают они. За лето отправили два корабля. Селедки и трески ловим, конечно, больше, но цена на лобстеров много выше.
«Сельдевая война» на этих мелких эпизодах не закончилась, бронекатеру еще дважды пришлось вести бои против английских кораблей, лишь потеряв три довольно больших суденышка они прекратили наведываться к Бретону, правда, и нерест закончился. В Европе же «сельдевую войну» раздули до небес, дескать, нарушают свободу мореплавания и морского промысла. Но, полгода назад был издан «Навигационный акт» Кромвеля, и князю Святославу с легкостью удалось перевести проблему к ограничительным мерам для развития собственного рыболовства. Кромвелю пришлось заткнуться. До начала зимы больше инцидентов в море не происходило.
Англия признала выборгские территории в Новом Свете законными лишь в середине зимы, когда это стало препятствием для установления дипломатических отношений с Выборгом, и Святослав открыто объявил о том, что в этом случае, он начнет препятствовать программе наращивания английского флота, потому, что имеющегося у него тоннажа вполне достаточно, чтобы полностью удовлетворить спрос на фрахт в Трансатлантике. Тем более, что многие направления стали регулярными для флота. И страховых случаев в Регистре Выборга происходит многократно меньше. Взяв в аренду порт Вилла-де-ла Вега и форт Порт-Рояль на острове Сантьяго (Ямайка), и установив там «свои» порядки, и имея механизированный порт на острове Бонэйр, начал «войну страховых ставок и стоимости фрахта». Большой тоннаж позволял с легкостью обходить остальных на трансатлантических линиях, и тем оставались только каботажные перевозки. А в каботаже много не заработаешь. Во всех более-менее крупных портах были представительства Компанья де Навигасьон де Выборг, и любая крупная партия грузов почти мгновенно оказывалась в трюмах выборгских судов.
Кромвель неудачно выстроил политику наращивания флота, обязав приморские города строить корабли. Они их строили, но оснащение и вооружение английских корабликов и их конструкция была заметно устаревшей. В них запихивали кучу вооружений, они имели малую осадку и высокий надводный борт. Они были предназначены не для перевозок, а для абордажного боя. Это было наследством голландской школы судостроения. А груза могли перевезти мизерное количество. Собственной судостроительной школы в Англии не имелось. Количественно английский флот рос быстро, а тоннаж набирался с огромным трудом. А Выборг строил именно океанские корабли, с соответствующей грузовместимостью. Разместить 4 орудийных башни, и все остальное место отдать под груз, несколько проще, чем напихать 70 орудий на двух батарейных палубах, оставив сотню тонн под груз. Попытка Кромвеля ограничить заходы иностранных кораблей в английские порты привела к сахарному бунту. Цена на сахар в Англии стала значительно выше, чем в соседней Франции и испанских Нидерландах. К тому же, Испания и Выборг провели еще одну операцию по искоренению пиратства, теперь уже в северной части Карибского бассейна в районе Флориды и Лукаянских островов. Чистка оказалась полезной. Более 50 пиратских кораблей обнаружено и уничтожено в районе коралловых островков на выходе из Мексиканского залива. В прошлом году из-за того, что «Т-105» зимовал не на Бонэйре, эту операцию провести не удалось. Безопасность мореплавания была восстановлена. Большая часть этих корабликов была свежепостроенными «англичанами». Это был неплохой удар под дых для Кромвеля, и после этого, и были установлены дипломатические отношения между нашими странами. Макаров местом стоянки выбрал остров Дивина Провиденсиа, где была основана военно-морская база. И компании, и ВМФ срочно требовалась дальняя радиосвязь, и удаленный необитаемый атолл с защищенной гаванью, как нельзя лучше подходил для этого. Непонятно почему, князь приказал назвать остров и город не по-русски: остров переименовали в Кроншлот, а поселение назвали крепостью Кронштадт.