Ученых (нем.). – Прим. ред.
Пусть будет божественным, лишь бы не был живым (лат.). – Прим. ред.
Позволяйте делать, позволяйте двигаться (фр.). Максима, предписывающая невмешательство государства в экономику. Первая ее часть обозначает свободу предпринимательства, вторая – свободу торговли. – Прим. ред.
Вопреки всему (фр.). – Прим. ред.
Король умер, да здравствует король! (фр.) – Прим. ред.
Только-то! (фр.) – Прим. ред.
Дурной аромат (фр.). – Прим. ред.
В надежде (лат.). – Прим. ред.
Ничто (нем.). – Прим. ред.
В прежнем издании «Энциклопедического Словаря» («Conversations-Lexion») основателем такого союза назван И. М. Эльх из Кауфбейрена, мне же не только отведено лишь второстепенное место при его организации и в дальнейшей его разработке, но даже делается упрек в том, будто я отнесся с большой небрежностью к развитию этого дела. Когда я, возвратившись на родину, навел справки об авторе указанной статьи, мне назвали имя, которое разъяснило для меня все; оно принадлежало человеку, который был очень многим обязан г. И. М. Эльху и роль которого в этом деле приобретала тем большее значение, чем сильнее было бы уменьшено мое влияние. Не считая это особенным ударом своему самолюбию, я не находил тогда нужным возражать
против сообщенных сведений. Но теперь я поставлен в необходимость разъяснить этот вопрос перед публикой. Известно, что недавно юридический факультет Йенского университета удостоил меня звания доктора, и Йенский корреспондент «Аугсбургской всеобщей газеты» («Allgemeine Zeitung von Agsburg») по этому поводу заметил, что мной первым была выражена идея об объединении государств Германского союза с целью устройства общегерманской таможенной системы. Теперь же в названной газете появляется следующего рода заметка:
«Сообщение корреспондента из Йены от 1 декабря 1840 г. во “Всеобщей газете” № 344 о том, что г. Фридрих Лист первый подал мысль о свободной торговле внутренней и против заграничной требует поправки, так как честь первенства в этом случае принадлежит крупному коммерсанту И. М. Эльху из Кауфбейрена, который во время пасхальной ярмарки во Франкфурте в 1819 г. обратился с циркуляром к большинству негоциантов всех германских государству, предлагая подписать с этой целью петицию в высший совет членов союза. Случайно, спустя несколько дней, прибыл во Франкфурт из Тюбингена профессор Лист и, увлеченный этой идеей, принял на себя труд составления самой петиции, что и было им исполнено с замечательным искусством знатока дела и сделало известным его имя. Когда союз осуществился, профессор Лист был избран его представителем и в сопровождении теперь умершего уже г. Шнелля из Нюрнберга совершил путешествие, чтобы исходатайствовать при дворах германских государств одобрения высказанным в петиции союза желаниям».
Для меня достаточно в нескольких словах изложить историю возникновения означенного союза, чтобы показать настоящую силу притязаний г. Эльха или его литературного защитника. Что весной 1819 г. я приехал во Франкфурт-на-Майне по делу совершенно частному – это справедливо, тем не менее также верно и то, что мысль о подобном союзе зародилась у меня уже давно, еще прежде нежели я вздумал предпринять это путешествие. Еще живы те лица, с которыми я говорил об этом как до поездки во Франкфурт, так и во время ее, и в числе писем покойного барона Котты можно указать письменные тому доказательства. Приехав во Франкфурт я сообщил свой план г. Шнеллю из Нюрнберга, которого я знал как коммерсанта образованного и патриота. Шнелль с жаром ухватился за него, указал мне на Бауерейса в Нюрнберге, Вебера в Гере, Арнольди в Готе, которые ему высказывали свои сетования на новые прусские таможенные тарифы, и высказал мысль, что дело это найдет среди негоциантов и фабрикантов, собравшихся на ярмарку во Франкфурте, полное сочувствие тем более, что г. Эльх из Кауфбейрена, ведущий торговлю полотном, высказывает готовность собрать ко дню собрания Германского совета подписи для петиции с ходатайством о принятии мер к ограничению стеснений внутренней торговли в Германии. По моему желанию Шнелль познакомил меня с г. Эльхом, который и сообщил мне свой план петиции или скорее материалы для нее, которые, если не ошибаюсь, еще и теперь сохранились в моих бумагах. Речь здесь шла о стеснениях, незадолго перед тем появившихся в Австрии относительно вывоза льна из верхней Швабии в Италию, – все это изложено просто, в конторском стиле. По взаимному нашему соглашению мы привлекли на наши совещания еще других фабрикантов, а именно гг. Лейслера и Блахиэра из Ганау, Гартманна из Гейденгейма, Геррозе из Аурау и т. д. Но об основании торгового союза и речи еще не было. Только когда петиция была уже редактирована и проект ее был восторженно принят, тогда только начал я излагать свои дальнейшие предложения. Никто не найдет возможным оспаривать, что все предложения, касающиеся оснований и организации союза, исходили исключительно от меня, и краткость времени, которым я ограничивался при обработке проектов, уже достаточно говорит за то, что я обдумал их прежде.
Перечитав теперь снова вышеприведенную корреспонденцию в пользу г. Эльха, нельзя с удивлением не заметить, что противоречие между мной и г. Эльхом касается не самой сущности дела, а зависит лишь от совершенно противоположного способа нашего изложения. Так, защитник г. Эльха заявляет, что тот первый высказал мысль о свободе торговли внутренней и против заграничной, заявление, которого я не делаю и не могу сделать, так как эта идея задолго до того времени, когда мы собрались во Франкфурте, была уже выражена гг. Гурне, Кенэ и Адамом Смитом, и так как я никогда не защищал полной свободы в применении ее ко внешней торговле, а, напротив, был постоянным защитником разумной национальной торговой политики. Далее защитник г. Эльха утверждает, что последний обратился к собравшимся на ярмарку во Франкфурте коммерсантам с циркуляром, которым приглашал их присоединиться к составленной им для предъявления совету петиции о свободе торговли. Этого факта я не отрицаю. Но для всякого будет очевидно, что даже в том случае, если бы г. Эльх действительно представил в совет составленную им петицию, если действительно собрал для нее массу подписей, и если даже г. Эльх в самом деле составил петицию, обратившую на себя всеобщее внимание, все-таки эта петиция не могла привести ни к какому результату. Именно это самое я и хотел выяснить подписавшим мой проект петиции, когда после подписания говорил: «Итак, петиция готова. Несомненно она производит сильное впечатление, так как опирается на национальную точку зрения и составлена основательно, но она остается лежать в совете, как остались сотни других петиций. А чтобы она могла привести к какому-нибудь результату, всем нам немецким фабрикантам необходимо соединиться для преследования общей цели, склонить к нашей системе германское правительство и его органы, послать депутации ко дворам, к местным представительным собраниям и конгрессам, собирать и публиковать все, что будет высказываться в нашу пользу, обеспечить положение талантливых писателей, которые пожелали бы работать на нас, привлечь на себя внимание общественного мнения постоянным изданием брошюр и журналов, и здесь – во время ярмарки – собираться ежегодно для того, чтобы вновь и вновь подавать в совет петиции». Для всего этого г. Эльх не сделал ровно ничего. И однако, согласно вышеприведенной корреспонденции, я лишь случайно попал во Франкфурт; воодушевившись высокой идеей, высказанной г. Эльхом, счел за честь дать этой идее словесное выражение и после того ничего другого не сделал, и лишь принял участие в путешествии г. Шнелля ко дворам германских государств. То, что я для этого дела пожертвовал своим положением, своей карьерой, моим спокойствием, что я вложил значительный капитал на покрытие первых издержек, что до 1821 г. составление и редакция всех актов союза лежали на мне, и наконец, каким образом все это мной выполнилось, – все это пройдено полным молчанием.
Сентиментализм и романтизм также играли немаловажную роль в этом случае, как и везде, где естественные проявления подавлены искусственными. Для известного рода людей пара волов, проводящая борозду на ниве, доставляет более приятное зрелище, нежели паровой плуг, и при взгляде на культурное развитие, чем более обращаются они вспять, тем благороднее кажется им их положение. С их точки зрения, они вполне правы. Насколько живописнее в самом деле кажется картинка пастушеской жизни в сравнении с ее прозаической картиной быта земледельца, и насколько романтичнее пастуха голоногий дикарь со своим плугом и стрелами! Всего пятнадцать лет тому назад, когда возник вопрос о присоединении Бадена к германскому таможенному союзу, один сентиментальный депутат в Баденской палате говорил о зеленеющих коврах, утренней росе и аромате и переливах красок.
Под названием «школы» Фр. Лист разумеет школу классической политической экономии в период ее организации. – Прим. К. В. Тр-ва.
Выше в примечании я уже указал на эту интригу и приглашал автора статьи заявить свое мнение открыто и под своим именем.
Извлечение из протоколов Общества поощрения мануфактур и искусств в Филадельфии: «Постановлено:
а) опубликовать во всеобщее сведение, что проф. Фридрих Лист установил основанное на самой сущности явлений различие между политической экономией и космополитической, между теорией производительных сил и теорией ценностей, и опираясь на извлеченные таким путем доказательства, положил основание новой натуральной системы политической экономии и тем оказал важную услугу Соединенным Штатам;
б) предложить профессору Листу издать два сочинения: одно научное, в котором основательно была бы изложена его теория, и другое популярное для распространения его системы в школах;
в) подписаться на счет Общества на 50 экземпляров этого сочинения, предложить законодателям Штатов, интересующихся американской (промышленной) системой к распространению этого сочинения;
г) для публичного засвидетельствования заслуги, оказанной проф. Листом, устроить на счет Общества в отделе “Хэд” (Head) обед, пригласив на него наших важнейших сограждан.
Президент Ингенрсолл (Ingenrsoll).
Секретарь Фишер (Fisher)».
Не могу пройти здесь молчанием того обстоятельства, что те, чьи предрассудки и личные интересы я, как защитник торгового союза, должен был затронуть в 1821 г., еще в 1833 г., когда я приехал в Лейпциг, помнили меня настолько хорошо, что я снова подвергся тем же оскорблениям, какие мне пришлось вынести при прежней борьбе с большей частью влиятельных лиц этого города и были причиной тех несогласий, которые возникли между мной и представителями местного купечества. Особенно памятно будет это, если припомнить, что большой германский торговый союз организовался как раз в то время, как я был в Лейпциге, и следовательно, при моем первом появлении было еще сомнительно, хорошее или дурное влияние окажет этот союз на местную ярмарку.
Я должен указать, однако, на статского советника Небениуса, который составляет в этом случае исключение. Скромность, однако, не позволяет мне передать печатно то, что он говорил мне на словах по этому поводу.
Сочинения моему предпослан девиз, в котором выражается характер моей системы «Et la patrie et l’humanite» [ «Отечество и человечество» (фр.)]. – Прим. ред.
Популярное изложение политической экономии. – Прим. ред.
«Die Nationalökonomie aus dem historischen Geschichtspunkt betrachet» («Национальная политическая экономия с исторической точки зрения»), Vierteljahrsschrift, вып. 5, и «Ueber das Wesen und den Werth einer nationalen Gewerbs-Productivkraft» («О сущности и достоинствах национальной мануфактурной промышленности»), Vierteljahrsschrift, вып. 9.
Нужно думать, что здесь речь идет об известном профессоре Гейдельбергского университета Рау, – авторе курса политической экономии, выдержавшего несколько изданий. – Прим. К. В. Тр-ва.
Под наименованием памятника Лист имел, очевидно, в виду предстоявшее издание собрания сочинений Роттека. – Прим. К. В. Тр-ва.
См.: Staatsrecht der constitutionellen Monarchie, angefangen von Frhrn v. Aretin, fortgesetzt von Karl v. Rottek. Leipzig 1839. S. 300.
Позже, может быть, представится мне случай дать некоторые объяснения по предмету о замечательных произведениях этих лиц, насколько они касаются немецкой торговой политики. Я знал того и другого лично в бытность мою на венском конгрессе в 1820 г. Мюллер, с которым я часто встречался у покойного герцога Ангальт-Готско-го, находившегося тогда в оппозиции к Пруссии, и который пользовался его доверием. Генц был менее доступен вследствие занимаемой им должности и отношений к Англии; мои неоднократные беседы с ним, хотя и не лишенные интереса, не привели меня, однако, с ним к взаимному соглашению, так как тотчас же после отъезда моего из Вены он начал против меня во «Всеобщей газете» анонимную полемику, которую я поддержал для себя с успехом.
См. с. 57. «Все свое знание черпали они из Адама Смита, ограниченного, но в своей ограниченной сфере остроумного человека, которого основные положения они при всяком случае проповедуют, давая им, подобно школьной болтовне, нелепое развитие. Его наука весьма удобна, так как она независимо от всякой идеи, не принимая в соображение различных направлений человеческой жизни, строит “одну общую для всех” – для всех наций и для всех положений “одинаково применимую коммерческую систему”, мудрость которой состоит в том, чтобы “людям предоставлено было делать то, чего они пожелают” Его точка зрения исходит из частного интереса; он не сомневается, что государство должно руководиться иным взглядом высшего порядка, и вследствие того национальная промышленность должна следовать другому направлению, чем то, которое желает тот, кто пользуется наслаждениями вульгарными. Насколько такая мудрость, развиваемая с проницательностью, глубина которой одна может ее одолеть, и при том со знанием и ученостью, должна прельщать наш век, который весь руководится подобной точкой зрения. Я читаю и критикую его. Его книга читается только медленно, так как он ведет нас через лабиринт пустых отвлеченностей среди искусственной путаницы его производительных сил, где следовать за ним оказывается более утомительно, чем трудно».
С. 61. «К моему великому удовольствию я скоро кончу читать Адама Смита, так как, в конце, когда он говорит о делах государственных, войне, суде, просвещении, он оказывается совсем глупым… Я буду говорить о нем подробно, это стоит того, так как наряду с Наполеоном, он ныне в Европе монарх наиболее могущественный». (Буквально верно). – С. 73: «Я нахожусь на шестом листе сочинения Адама Смита и завтра его кончу. Я привезу мой труд в Берлин». – С. 56: «Экономист Краузе копирует Адама Смита, пользуясь самыми пошлыми и самыми наглыми приемами настолько прямо, что дошел до приведения тех же самых примеров; впрочем, когда Адам Смит говорит о суконном фабриканте, то он говорит о шелковом; где Адам Смит говорит: Калькутта и Лондон – он ставит: Транкебар и Копенгаген». (Буквально верно).
Такая неприязнь к А. Смиту со стороны Листа и преувеличения недостатков учений английского экономиста объясняется тем, что настоящее «Введение» написано было (как это замечает позже Лист в письме к своему другу) под впечатлением известия, что с Великобританией заключается коммерческий трактат на основаниях, разорительных для Германии. «Без этого, – прибавляет Лист, – каким образом решился бы я превознести до небес, как я это сделал, молодого Марвитца?» – Прим. К. В. Тр-ва.
Поклонники времен прошедших. – Прим. ред.
Фр. Лист говорит здесь о времени управления русскими финансами графа Канкрина. – Прим. К. В. Тр-ва.
Не было ли бы благоразумнее принудить рабовладельческие штаты издать сначала законы, по которым землевладельцы обязаны были бы уступить рабам в собственность известную часть земли в той самой местности, которую они обрабатывают, предоставить им известную степень и личной свободы, одним словом, ввести снисходительное крепостное состояние с надеждою на будущее освобождение и таким образом подготовить и воспитать негров к полной свободе? Были ли негры у рабовладельцев в Африке менее невольниками, нежели в плантациях американцев? Возможен ли бы был переход от естественной свободы к цивилизованной без того, чтобы дикий народ прошел школу строгого повиновения? Разве возможно было парламентскими актами внезапно создать из негров Вест-Индии свободных рабочих? Разве не тем же самым путем весь род человеческий приучался к труду и свободе? Англичанам, конечно, не настолько незнакома история человеческой культуры, чтобы они давно уже не разрешили для себя удовлетворительно все эти вопросы. Очевидно, то, что ими сделано уже и что делается в настоящее время относительно освобождения от рабства негров, обусловливается, как это покажем в другом месте, совершенно другими, а не филантропическими мотивами.
Известно, что открытые тогда переговоры между Англией и Францией о заключении торгового трактата остались без последствий. – Прим. К. В. Тр-ва.