– Не прикалывайся, Жигалов. Приколы не по должности. Рановато еще. Становись вот сюда!
Юмашева указала ему на лестничный марш, сама осталась стоять у двери гоголевского персонажа. Внизу послышались голоса. Кто-то закашлялся, кашель был сухой и жесткий, затем натужно захрипел, задыхаясь, пытаясь справиться с приступом.
«Туберкулезный, что ли? Так может кашлять только очень больной человек, но он не один. С ним еще несколько человек. Плохо дело, надо было все-таки позвонить в отдел».
– Саша, иди сюда, – прошипела Юмашева.
– Зачем? – он зашипел так громко, что у Гюзель Аркадьевне почти лопнули барабанные перепонки.
– Не ори так, иди сюда, – прошептала она, протягивая ему руку, – будем целоваться-обниматься.
– Что!!! – возмутился Жигалов.
– Успокойся! Делай, что тебе говорят. – Юмашева схватила его за куртку и прижала к себе. – Изображай влюбленного. Изо всех сил изображай. Работа опера сродни актерской, запомни, – шептала она, крепко держа Жигалова за рукав, предательски трещавший по шву. – Когда-то один оперок спас мне жизнь в засаде.
– Тоже на лестнице? – тихим шепотом спросил Жигалов, обхватив ее за плечи обеими руками.
– На лестнице, на лестнице. Так что стой! В обморок не падай, терпи, – она тихо засмеялась.
– Потерплю, – согласился Жигалов, – они уже близко, сейчас сюда поднимутся.
– Молчи-молчи, – Юмашева толкнула его в бок. – Очень не прижимайся. Между нами пистолет, он будет обозначать границу между телами. Ни о чем не думай, думать буду я. Ты изображай из себя великого актера. Представь, что ты Сергей Безруков. Или Том Круз. Кто тебе больше нравится?
– Том Круз, – виновато сознался Жигалов.
– Плохо. Это не патриотично. Надо любить Сергея Безрукова, – с упреком сказала она и зашипела: – Все, заткнись, они уже здесь, сейчас начнется.
К пятнадцатой квартире подошли четверо мужчин, один из них выделялся белой повязкой на шее. Мужчины подозрительно оглядели парочку, состоявшую из Жигалова и Юмашевой. Гюзель Аркадьевна осторожно высвободилась из тесных Сашиных объятий и исподтишка осмотрела мужчин: «Нет, они не похожи на местных алкашей и наркоманов. Это самые настоящие зэки, прожженные и прокаленные долгими отсидками на зоне. Жесткая публика».
– Ты кто? – спросил хриплый голос, слышалось тяжелое дыханье с присвистом, кашель временно отступил, мужчина говорил медленно, чтобы не вызвать новый приступ.
– Мы отсюда, – Саша небрежно махнул рукой в сторону квартиры с дерматиновой дверью.
«Молодец, Жигалов! Пока я прячусь у него под крылышком, он нашелся, что сказать бандюге, – обрадовалась Юмашева и потрогала “санкцию” под курткой. – Патрон в патроннике, осталось только передернуть затвор, и можно открывать огонь “на поражение”, но, лучше обойтись без пальбы», – она дернула головой, и Жигалов отстранился от нее. Мужчины позвонили в пятнадцатую квартиру, кто-то невидимый завозился с замком. Что-то забренчало, защелкало, но дверь не открывалась.
– Чего ты? – захрипел мужчина с перебинтованным горлом, сдерживая кашель.
– Щас-щас, открою, – пропищал тонкий голос, и дверь тут же распахнулась. Мужчина с перебинтованным горлом еще раз посмотрел на Жигалова, на черную дерматиновую дверь и впихнул «товарищей» в квартиру, одной рукой держась за грудь, второй подталкивая замешкавшихся компаньонов. Вдруг мужчина закашлялся, приступ кашля заставил его задержаться в проеме, он согнулся пополам, и в это время Юмашева выскользнула из-под Жигалова и метнулась к двери, стрелой пролетела мимо кашляющего мужчины и оказалась в тесной прихожей, битком набитой людьми. Боковым зрением она видела Сашу, который следом за ней влетел в квартиру, увлекая за собой задыхающегося от кашля мужчину. Оглушительный хлопок раздался за спиной: «Это не выстрел, это дверь захлопнулась», – догадалась она, останавливаясь возле тумбочки в комнате. Юмашева проскочила прихожую и влетела в комнату. Первое, что она увидела, было дороже любого золота. На тумбочке лежала маковая солома, упакованная в целлофановый пакет. Гюзель узнала бы это растение с закрытыми глазами. Солома была мелко перемолота. «Наверное, на мясорубке перекрутили», – подумала она, окидывая взглядом комнату. На весь мир она смотрела свысока, «по периметру», начиная от угла, медленно обводя взглядом пространство, словно очерчивала незримый круг. Кроме тумбочки и пакета с вожделенной маковой соломкой в комнате находились еще несколько человек. Значит, всего восемь, а нас двое, ничего справимся. Саша – умница, не даст меня в обиду. Она схватила пакет с маковой соломой и прижала к груди. «Этот пакет придется держать при себе, иначе они выкинут содержимое в окно. Устанешь потом доказывать, что ты не верблюд» – Юмашева нажала кнопку мобильного телефона, но он вяло заморгал и отключился. «Техника в руках дикаря», – злилась Юмашева, стиснув зубы. Она нервно нажимала на все кнопки подряд, но телефон матово отсвечивал тусклым светом, не желая соединяться с внешним миром. Казалось, весь мир сконцентрировался в этом страшном месте с тухлым запахом человеческого жира и пота, десятилетиями накапливавшемся в нечистой квартире. Нечистый запах пропитал стены квартиры и всего дома, до основания въелся в штукатурку и камень, казалось, тошнотворный запах не выветрится во веки веков. Он может исчезнуть только вместе с домом. «Это и есть старый Петербург. Точнее, глубокое и грязное дно города», – Юмашева пыталась не дышать, но легкие уже пропитались дурным запахом.
В комнате стояла старенькая кровать, застланная грязным байковым одеялом. На кровати лежали двое – молодой мужчина и девушка. Наверное, этот парень открывал дверь, на нем хоть какая-то одежонка имеется, а девица абсолютно голая. На диване с вырванными клоками ваты лежали еще двое. По их внешнему виду было трудно определить, кто из них кто, обросшие волосы скрывали лица, припухлые и заспанные. В узкой прихожей кто-то громко ругался, слышалась возня, крики, тяжелый хрип. «Сейчас Жигалова мочить будут, – подумала Юмашева и огляделась еще раз. – Эти спят, вернее, еще не проснулись. Они ничего не понимают, пребывая в полудреме. Пока до них дойдет, что в квартире облава, у меня есть какое-то время. Звонить в отдел поздно, сотовый совсем не слушается, отказывается работать, никакой дисциплины. Надо что-то придумать, но что тут придумаешь?» Юмашева выбежала в прихожую, прижимая пакет с соломой к груди, как ребенка, и завопила, что есть мочи:
– Лежать! Всем на пол! Молчать! Стреляю!
Она выкинула вверх руку, и в прихожей наступила тишина. Жигалов поднялся с пола и отряхнул брюки. Он понял, что Юмашева шокирует публику, «играет роль», и он должен ей подыграть. Слышалось хриплое дыхание мужчины с перебинтованным горлом, натужное сопение его компаньонов. Жигалов вытащил пистолет и направил его на перебинтованного мужчину.
– Мы из полиции! Руки назад!
Все четверо привычным жестом послушно спрятали руки за спиной. Юмашева усмехнулась: «Молодцы, до самого нутра вышколенные зоной, знают, как себя вести в экстремальной ситуации». Она достала пистолет, медленно поводила стволом перед испуганными физиономиями сопящих мужчин и процедила сквозь зубы.
– Наденьте на них наручники, Жигалов. Мало ли что!
И тут же увидела восемь рук, протянутых Жигалову. «Слава богу, все закончилось благополучно, без пальбы, ран и ушибов. Слава богу!». В кармане куртки что-то завозилось, она испуганно дернулась, затем сунула руку и вытащила телефон. Он натужно кряхтел, издавая слабый писк. «Ожил, голубчик, заверещал-таки», – она нажала кнопку и услышала голос Резника:
– Мать, ты где? Все в порядке?
– Приезжай на канал, квартира пятнадцать. У нас восемь человек. Маковая солома есть.
– Сколько? – обрадовался Резник.
– Килограмма два будет, – сказала Юмашева, даже не заметив, что ее голос звучит слишком весомо.
«Изъять два килограмма маковой соломки, просто так, в результате обычного рейда, удается не каждому оперативнику. Если при этом учесть, что плешивый сосед уже строчит заявление на беспутных соседей, получается вообще ударный труд!», – радовалась она, глядя, как Жигалов щелкает наручниками.
– Мать, ты как всегда – отличница! – обрадовался Резник по оживившейся мобильной связи. – Сейчас буду в адресе. Десять минут потерпишь?
– С трудом. Давай быстро.
Она прошла в комнату, где копошились в ворохе одежды две девушки. Они поднялись со своего ложа, но одеться не успели. Одна из девушек была нагишом, на второй темнели две полоски узких трусиков. Девушки не стеснялись, не спеша расхаживали по комнате, выставив напоказ свои прелести.
– Барышни! – возмутилась Юмашева. – Вы бы свои телеса прикрыли, что ли. Здесь же люди кругом!
Девушки молча переглянулись, но ни одна не удостоила Юмашеву взглядом. Гюзель Аркадьевна достала из вороха одежды пару джинсов и протянула девушкам, затем выбрала пару свитеров и положила на диван. Один из парней еще лежал на диване, второй рылся в шкафу.
– Чья солома? – спросила она.
Никто не ответил, все четверо разглядывали одежду, будто видели ее в первый раз.
– Панки хреновы, языки, что ли, поотсохли? Чья солома? Кто хозяин квартиры?
– Ну, это… Я – хозяин, – пробормотал лохматый парень, отбрасывая челку назад.
– Такой парень симпатичный. И совершенно немытый. Воняешь, как золотарь. – Юмашева брезгливо сжала губы в узкую полоску. – Как звать?
– Леня, – мягко улыбнулся «золотарь».
– Фамилия? – продолжала допрашивать Юмашева.
– «А фамилия моя слишком известная», – Леня неожиданно заговорил словами героя популярного фильма.
«Господи, до какого состояния может опуститься человек. На него смотреть противно. А мне предстоит всю ночь разговаривать с ним на душещипательные темы. Шутить. Выискивать в нем скрытое человеческое начало…» – Гюзель почувствовала ноющую боль в груди.
– Ладно, в отделе поговорим, – она махнула рукой, приглашая всю компанию к выходу.
«Лишь бы продержаться до приезда Резника, – подумала она, удерживая одной рукой пакет, второй держась за левую сторону груди, откуда рвалось наружу неровно бьющееся сердце, – все-таки восемь человек на двух оперативников. Как всегда, я попала. Опять какая-то неправильная арифметика судьбы. Судьба жестоко обходится со мной, она никогда не щадила меня. Вот и сейчас устроила очередную западню. И мне придется найти выход. Полковник Юмашева обязательно должна найти выход из любой ловушки».
На полке сауны лежал Фима Лесин, его спину и шею заботливо растирал ладонями Виктор Дмитриевич. Он нежно массировал рыхлое тело, изредка выдавливая из тюбика ореховое масло.
– Какой аромат, Ефим Викторович! – воскликнул Коваленко, втирая душистое масло в распаренную кожу Лесина.
– Где ты достал это масло? Я и не слышал о таком, – невнятно пробурчал Лесин-младший.