На Западном фронте. Стихи о войне 2020 года - читать онлайн

скрывая дождь, тая зевоту,

лебяжьи облака проплыли

над парниками и заводом,

над самосвалом в тучах пыли,

над сном полуденных окраин,

с их в август вросшими домами,

в жару бредущими без правил

так, словно тронуты умами,

над лупой выгнутым бассейном,

над древком с полинявшим флагом

и окружающею сельвой —

оберточной сухой бумагой,

над взглядом долгим из бойницы,

средь прочих выбитой в фасаде

районной выцветшей больницы,

над зеленью кустов с васаби,

над чашкой сока в давнем детстве,

под сквозняком в забытом доме,

над фотографией младенца

в семейном паспарту-альбоме…

и облака, расправив перья,

заводят песню в променаде:

все, что под нами – отраженья

лишь нас самих в небесной глади

вдоль неслышных разрывов сирени

жизнь проходит, как греческий воин:

завлекают на остров сирены

и горслужбы пленительно воют

песнопение, в кожные поры

проникая, убийством продлится,

контрапунктом – в промчавшейся «скорой»

и контральто машины полиции

новогодний сюжет продолжая,

шар с присосками в центре таймс-сквера

выпускает любовное жало

с ядом новых надежды и веры

сквер покинь, уходи в переулок,

в одинокость глухого подъезда,

где не слышно наружного гула

и присутствие мрака полезно

ряд на лестнице гулких ступеней

ты услышь – в этом месте, не позже,

упади в тишине на колени, прошепчи:

«ты прости, если можешь»

пребудет мир все так же пресмыкаем,

и земноводен, и млекососущ,

в нем вещую вину утратит каин

и сквозь пьету травы пробьется суть

вдоль трещины в рассохшемся сосуде

паук сплетает вечность, и сквозняк

скорбит о том, что больше нас не будет

и что без нас ни ночи нет, ни дня

застыл на суше обелиском танкер,

и в ржавый корпус тащит скарабей

листа писчебумажные останки

с последними словами – «не убей»

там выйдут, вторя штампам голливуда,

за руки взявшись в свете желтых лун:

бактерия-девчонка – просто чудо!

и мальчик-с-пальчик, вирус и шалун

Предметен дом, его примет

жильцу на тысяч десять хватит

в грядущем суток, например,

все тех же стульев и столов,

и десять тысяч раз кроватей

повторенных, картин, углов,

до мелочей давно знакомых,

прихожей, коридоров, комнат,

сезонных видов за окном,

где дерево до дырок тычет

в пустое небо, как в сукно,

покрывшее все дни и ночи,

тех десяти твоих же тысяч —

там не твоих уже, а прочих,

не убывавших год от года

водителей и пешеходов, —

им все рассказано: зачем

над ними сад цветет эдемский,

и яблоко зачем, и червь

в отделе овощам и фруктам,

в котором цены не по-детски

взлетели (будто бы, по слухам,

пройдут сегодня по указу,

хоть не в египте, десять казней),

и ты из крепости своей,

отправив пачек пять попкорна

подогреваться в майкровейв,

садишься у окна, с крюшоном:

не супербоул и не порно,

но в жанре катастрофы шоу

смотреть, – как город корчит в танце…

не думая в живых остаться

во дни карантина все строго: стей хоум!

зиг хайль! больше трех в парке не собираться!

суров рядовой по фамилии холм,

без шуток приказ лейтенанта акации

иное имеет значение «ствол» —

в него от корней поступают патроны,

и тополь (сержант) прошлогодней листвой

стреляет с двух веток раскрывшейся кроны

в природе сама по себе красота

цветет в это майское утро без сглаза,

где дом, как подбитый фашистами танк,

скрывает жильцов в серых противогазах

на площадь не сунься, не выйди в подъезд —

в театре военных, объявленных действий

посадочных хватит на каждого мест,

включая детей, чтоб испортить им детство

пророчат авгуры, молчат доктора,

и вместо шампанского – водки мерзавчик

сам мэр разбивает о город-корабль,

который отходит в прекрасное завтра

вечером выйдешь к океану сопереживать закат

без перчаток и маски, что в последнее время подарок,

и попадаешь невольно в недавнее прошлое за так,

в докарантинную, словно декоративную, эпоху задаром

ступни проваливаются в песок, как и прежде, легко,

«антон-антон» – выкрикивают привычно чайки-суфлеры,

но в отсутствие зрителей: оно – в отсутствии плевков,

банок, лохмотьев, в чистоте прибрежной флоры

словно десантники, уходит валунов гряда

в зеркальную воду, играя годами в войнуху:

от города за спиной остались домов два ряда,

круг света от фонаря, остальное – разруха

вывеска над закрытым кафе под ветром скрипит,

деревянный настил набережной прислушивается к скрипу:

час спустя бомж с акцентом мне скажет, мол, ноу репит…

как бы бросил вестгот по-немецки покоренному риму

остается, будто овод во время расстрела: «пли!» —

приказать взводу вражих солдат, живодерам, уродам…

вечером вдыхаешь отлива знакомую гниль —

похоже, давно не подвозили свежую воду

был ковид, девятнадцатое, воскресенье —

в распутицу весенне-летнюю легко

по городам и весям разделяет семьи

nenastie, coldman, frozen, rain and virus, Co.

в большой стране, где не иссяк бабла источник,

язык которой: эй) велик, и би) могуч, —

ты обнаружишь сам себя на пятой точке

в большой квартире, с месяц запертой на ключ

с привычной мебелью вполне уютный карцер —

за сериалом наблюдая сериал,

ешь витамины, чтоб в костях держался кальций,

пьешь бром, чтоб мобил-дик напрасно не вставал

и так до августа, а там наступит осень —

вновь изоляции унылая пора:

уткнешься взглядом в стену, вспомнишь, как иосиф

взбивал мычащим «ты» подушку до утра

снаружи – зелень (в смысле, зелень), голубою

покрыт сарай через дорогу от меня:

не космонавтом в детстве – стать мечтал ковбоем,

но только потому не стал, что нет коня

не стал полярником, не полюбил папайи,

не мог один уснуть, хотя считал до ста;

так и живу, переходя из кухни в спальню,

к окну и к улице, которая пуста

утро за утром проходит, за ними

день протекает за днем – в час вечерний

сядешь в гостиной с этюдами черни,

встанешь исполнить «каприс» паганини

либо в альбоме обмолвишь стихами

о наблюденьях прошедшей недели:

как на вальдшнепа ходил в понедельник,

как пообщался в четверг с мужиками

то ли изделье на круге гончарном

вылепишь: кружку с изогнутой ручкой,

вазу по-гречески, даже получше —

еву с адамом из глины с их чадом

то ли в виста сам с собой отвлечешься,

на две колоды играючи важно:

«враг поопасней чумы, коль домашний», —

как в кентербери писал джеффри чосер

позже пошлешь за дворовою девкой,

славно набравшись аи штоф за штофом,

и к полуночи, прилично готовый,

влипнешь в кровать, ибо некуда деться

то же – соседи: сидят в карантине,

квасят, стреляются, девок волнуют,

если по-честному: к дьяволу, ну их,

вместе с домашними их и скотиной

скука, поверишь ли: в одеколоне

ходишь по дому при лучших манерах, —

что бы начать, коль повсюду холера:

«повести белкина»? «домик в коломне»?

когда мы все умрем (читай «уйдем»,

чтоб бренным словом ближних не коробить),

мы золотистым выпадем дождем,

как книжники, блаженные, пророки

нас встретит вход в душистый вертоград

и «шель захав» споет в хрустальных латах

хор всадников – из всех земных утрат,

здесь всякой только бесконечно рады

раскроются янтарные врата,

и мы вольемся золотым потоком

в покой, где потрясает чистота

цветных жилищ, покатых крыш и окон,

где шмель над клумбой вышним звуком чист,

чисты деревьев помыслы и корни,

и в каждого жильца запущен чип,

чтоб он не знал ни коклюша, ни кори

здесь не должно быть для тревог причин —

с запасом сахар выдают и мыло,

перчатки, маски: смерть есть карантин,

не худший из того, что в жизни было

пойдем, побродим напоследок,

особо вдаль не уходя:

будь в январе – могли б под снегом

гулять без риска для себя

еще ты помнишь январи-то?

пар изо рта, бычки в снегу,

под пневматические ритмы

из темных баров – трубный гул

во льду застывшее теченье

дороги, выгнутой блесной,

соединившей на сочельник

фонарь с зажженною луной

еще, ты помнишь, вьюга злилась

днем на рекламные огни —

и это все, скажи на милость,

кому мешало в наши дни

теперь весна – по списку как бы:

грачи, ручьи и с яблонь дым…

при этом не коснись руками

ни в будни, ни по выходным

пиши, дыши, не смея выйти,

три запад, почеши восток,

покуда срок земной не вытек,

верней, покуда не истек

сведи свой образ жизни трезвый

к нулю, ведь знать давно пора,

кто мажет ручки по подъездам

коронавирусом с утра

кто отмудохал наших старцев

и гадко запер двери школ?

живи, коль держишь ты дистанцию,

но кто-то ведь с нее сошел

счастливчик, поминая всуе,

на кухне сядешь и нальешь:

как это глупо все, по сути,

и в частном случае, и сплошь

еще придут какие беды,

еще нашлет что календарь?

пойдем, побродим напоследок,

не уходя особо вдаль

ни птицы с юга не порадуют,

ни межсезонный путь зерна:

держу закрытой дверь парадную,

не зная, в чем моя вина,

хоть грешен – с разными болезнями

(подагра, кариес, цистит)

я был стране не так полезен,

как мне б хотелось лет с шести

сейчас прошу по-свойски: смилуйся,

терпенье подошло к концу!

зачем еще коронавирусы

тебе, и сыну, и отцу?

ведь вы и так вагон с тележкою

наделали сплошной херни:

пошли ты их подальше к лешему

и, коронуя, прокляни

их суть коварная белковая

известна в образе врага,

и, обещаньями не скованы,

вы б обломали им рога,

ведь столько доброго, разумного

ты по подобью наплодил:

собрал бы нас теперь на зумере[1]

в формате deal & no deal

сидели б сутками, небритые,

и удивлялись день-деньской,

кого назначил фаворитами

и, это главное, на кой?

похоже, майну спутал с вирою,

похоже, отказал твой вкус

(не о симптомах) – что ты в вирусах нашел,

чтоб взять их в наш союз?

кого ты в теплую компанию

позвал с небесных эмпирей —

ни рожи, ни образования,

а все ж туда, в цари зверей!

скажи – ты пошутил, неумная

такая шутка, типа, ляп:

пока мы все еще не умерли,

год крысы дай начать с нуля

вернемся к оливье со шпротами

и к винегрету, например:

уже пошел отсчет минутами,

шар крутится над таймс-сквер,

в упряжке с трепетными ланями

конь белогривый мчится к нам:

одно на всех есть пожелание,

но кто бы знал в ту ночь, кто б знал…

от страха фиолетовы зрачки,

мозолистей шершавая ладонь,

седеют за ночь брови и виски,

звонит по ком-то колокол дин-дон

еще все может быть вполне тип-топ —

с утра поулыбайся и не ссы,

но вот возник очередной симптом:

кустом под носом проросли усы

возможно, это свойство всех тик-так —

не спрашивая, впрок себе расти,

собой покрыть все то, что – пустота,

с балластом расставаясь по пути

да, время, да, представь себе, утрат,

скорее, будет больше, чем вчера:

на каждого шестого есть медбрат,

на пятого найдется медсестра

ты только не икай в расстройстве чувств,

вдохни поглубже, руки не тряси,

не торопись, чихнув, звонить врачу:

мой мунди транзит глория, мол, сик

побольше оптимизма перед сном,

а то к тебе такой волчок придет,

что ты его не выгонишь ни днем,

ни, с антидепрессантом, через год

побольше пей воды и жуй чеснок,

будь сам себе бесстрашный командир —

и победишь беду любую, но к

крану со стрелой не подходи

в пути от аптеки к ломбарду,

где люди и звери столь редки,

как будто обет целибата

давали их близкие предки,

не встретишь ни пятен бензина

на пылью покрытой дороге,

ни блика – тебе эксклюзивно —

от зеркала джипа чероки

доставленный ветром почтовый

конверт без письма тротуару;

за запертой дверью с подковой —

вся трезвость закрытого бара;

давно в пиццерии нет пиццы,

в автобусах нет пассажиров,

и вени – для види и вицы,

как мессидж о том, что все живы

домами вдыхаемый, поздним

молчаньем отравленный воздух

росой выпадает гриппозной,

из аш и два-о сделав воду, —

и буквы в потухших рекламах

все так же теплы и речисты,

и датой дизайнеры справа —

налево добавят к ним числа

империи падают с громом,

пред троном шатается трон —

за фатумом следуя скромно,

храни свой последний патрон

то кризис весенний наступит,

то кризис за ним нефтяной —

будь с ангелом зла неподкупен,

противься любою ценой

коль мор нападет, предположим,

на город и рубит с плеча:

не дрейфь, ты погибнуть не должен —

сам выберешь место и час

есть руки судьбы – будь в них рыбой:

скользи, не сдавайся, плыви…

стать жертвой – не может быть выбор

ни твой, ни твоих визави

когда закончится тревога,

и женщины начнут рожать —

друг друга нам дадут потрогать,

друг с другом станут нас сближать

в живых оставшиеся как бы,

мы не забудем карантин, —

и в голос зарыдают бабы,

прольются слезы у мужчин

как вдохновенно в те минуты

собраться будет у стола,

смотреть на яркие салюты,

не моя рук, поесть салат

не кушать нудный суп в консервах,

курить душистый самосад

и выпить за любовь по первой,

раздав на закусь рафинад

швырнуть перчатки, маски сбросить,

достать «шанель», пойти домой —

пора в садах нам купоросить,

уничтожать на кухнях моль

вернуться в бизнесы, направить

свой ум на мирные дела:

откроем вновь для нефти краник,

завод запустим «кадиллак»

поднимем доу джонса индекс,

достроим стену все равно,

чтоб из китаев или индий

не лезло всякое го*но

и пусть летает голубь мира

над широтой родных широт —

кто к нам несет коронавирус,

тот от него же и умрет

и каждый в этот день причастный

к победе будет и труду,

и всем достанется по счастью

в обед, в тридцать седьмом году

обходи нынче встречного каждого

и не бойся казаться заносчивым:

как бы кто о себе ни рассказывал —

он всегда может быть переносчиком

не понять, кто носитель инфекции,

а кто стать им назавтра готовится?

все закрыто: театры, спортсекции,

отменен рейс нью-йорк – евпатория

все, что связано, в целом, с билетами;

все, что, в общем, с общением связано;

оттого дефицит с туалетною,

ибо все в разной мере заразные

сохраняй непременно дистанцию,

не поддайся на лесть и на ласки их,

а иначе в живых не остаться,

хоть перчатки напяль к маске с ластами

не мечтай закидать вирус шапками,

не надейся на дядю фартового:

если с сексом кто иль с брудершафтами —

это, знай, часть всемирного сговора

министерство создай безопасности

на дому, набивая рогатками,

арматурой, съестными запасами

все пустоты, пространством богатые

компенсируя этим избыточность

предстоящего однообразного,

где корону, прикиду в убыток,

нацепив, короля будешь праздновать

в полом покрытом бетоном молчании

голос грача прилетевшего к марту

ливень прошел церемонией чайною

днем расплескав вдоль обочин заварку

в пасти витрины зловоние кариес

и до субботы застрявший прохожий —

с новой судьбой карантинного парии

мастера флейты без сна и без кожи

он потрясен ему душно и муторно

хочется выпить повеситься да и

только представьте в эпоху компьютеров

он за стеклом день и ночь наблюдает

в стылой тиши карнавальное шествие

духов должно быть отправленных nasa

на тротуары и с ними сошедших

сверху без счета перчаток и масок

все это к лучшему не перемелется

предполагает в витрине несчастный

и на часах словно лопасти мельницы

стрелки замедленно станут вращаться

найди потенциал задействуй

терпение и скрымтымным

из зоны невоенных действий

пытайся выбраться живым

бери пример с мечты левкоя

уснуть к началу мартобря

не хватит медицинских коек

на всех а значит на тебя

живи по принципу везенья

то бишь давидовой пращи

не заработаешь всех денег

важней попасть в лоб дыр бул щыл

плыви в свою йокнапатофу

где хохороны с давних пор

и карнавальная эпоха

ты дай ей имя невермор

свидетелями кровной мести

с заложниками карнавала

сидим за трапезой мы вместе

за блюдом блюдо подавала

судьба представившись гарсоном

средневековым типа мачо

с лимоном жбан декамерона

он подал к жареной боккаччо

и пел под лютню станс за стансом

зал наполнялся едким гамом

никто в накладе не остался

вдова пропела вальсингама

страсть к жизни у порога смерти

как произнес один литкритик

величиной в одну омерту

на фоне роковых событий

под флагом черным и немарким

отплыл фрегат в морскую бездну

и плакал над макрелью маркес

так хрипло плакал маркес бедный

как будто опоздал к обедне

родовой уют пространства

компас выбирает север

посвятив августе стансы

что пожнешь то и посеешь

циферблат захлопнув пиццей

свой герундий трешь спросонок

как и в сказке о копытце

в след сливая кровь масонов

победителей не судят

выпьем с горя где же пушкин

дело как всегда в посуде

рюмку чашку пинту кружку

либеральный воздух марта

кошки пьют всю ночь с котами

карл на клару марк на марту

комиссары на каттани

лучше пива нет короны

крепче вируса нет пива

на песочных у харона

время для чумы и пира