– Вылезай, чучело! – крепкий пинок пришелся точнехонько пониже спины. Леон всегда отличался меткостью. – И нечего глаза пялить! Тоже мне, неоприходованный груз. Главное, храпит как трактор, шелупонь мелкая!
Делать нечего, Яська, мысленно чертыхаясь, выбрался из-под парусины и заморгал, приноравливаясь к хоть и зависшему над горизонтом, но все еще жгучему и слепящему солнцу. Майка встопорщилась, сползла на левое плечо, в волосах запуталась какая-то дрянь – то ли стружка, то ли конопляные нити. Язык пересох и прилип к гортани.
– И он еще дуется! Нет, ты посмотри на него! Ясно же было сказано: нельзя сейчас со мной. Понимаешь такое слово: нельзя? Ни фига ты не понимаешь. Ну и чего теперь с ним делать, Лара? Может, утопим?
Короткий, с едва заметной хрипотцой смешок. Интересно, а Леон, когда слышит ее голос, тоже думает о шкурке персика?
– Ну как его утопишь? Он же плавает как селедка.
– Не проблема, – махнул рукой Леон. – К шее чего-нибудь принайтуем… Блин, да тут и хлама-то не найти, все нужное… Разве что руки-ноги связать… Бечевки жалко… Нет, ну откуда он взялся, такой урод? У всех братья как братья, только у меня оболтус.
Хлопок двумя тесно сложенными пальцами по затылку. Это еще чепуха, это не больно.
– Это еще чепуха! – в тон его мыслям отозвался Леон. – Дома получишь по полной программе. И от меня, и от бати…
Вспомнив об узком черном ремешке, Яська заметно погрустнел. Впрочем, и это еще не самое худшее.
– Ну ладно, – мрачно пробубнил он, ерзая на банке. – Только ты маме не говори.
Леон присвистнул.
– Всегда знал, что ты дурак, но ты дура-а-к! Мы же вернемся только к полуночи, за это время мама сто раз с ума сойти успеет. – Он пристально поглядел на Лару: давай, мол, поддержи педагогику, врежь с флангов.
Лара промолчала, но укоризненно качнула головой. Глаза у нее были серьезными.
– Да мама ни про чего не подумает! – вскинулся Яська. – Ей Алекс скажет, что я с ребятами к Дальнему Роднику пошел, и на обратном пути мы во дворе у дяди Пелея заночуем. Если слишком припозднимся.
– Та-а-к, – сумрачно заметил Леон. – Значит, еще и Алекса драть… Ну почему с вами столько проблем, а?
– А чего Алекс? – насупился Яська. – Он тут вообще ни при чем. И вообще, что ты сразу начинаешь наезжать? Маму бы пожалел, зачем ей лишние нервы? Я же вот не сказал ей, чем ты вчера утром занимался…
Это был рискованный ход. В море бы, конечно, Леон не выкинул, но в смысле всего остального мог и не ждать возвращения. А сложенный вдвое просмоленный канат… Печальный опыт у Яськи уже имелся. Однако сработало. Братец поморщился, сплюнул за борт и хмуро изрек:
– Ну и фиг с тобой. Чего уставился, обормот? Живо дуй на весла. Я, выходит, тебя еще и катать должен? Раз уж так вышло, поскрипишь на благо общества.
Скрывая улыбку победителя, Яська молча перебрался на центральную банку, ухватил гладкие, отполированные до блеска весла…
– Лео, а что, кстати, стряслось вчера утром? – не преминула уточнить Лара. Подобрав края короткого, почти до колен ситцевого платья, она пересела на корму. Ее загорелые, точно вырезанные из кипариса ноги можно было разглядывать бесконечно. Но не стоило. Яська потупился. Брат вполне мог проследить направление взгляда… Иногда он становился понастоящему бешеным, и тогда никакие слова не спасали.
– Да ничего такого не было, – хмыкнул Леон. – Сети проверял. А мелкий просто сочиняет из вредности.
Яська мог бы уточнить, где, а главное, с кем «проверялись сети», но благоразумно промолчал. В конце концов, все получилось очень даже неплохо. Он таки окажется на Запретке, и, возможно, наконец узнает, в чем там зарыта собака. Обидно ведь, все взрослые в курсе, но упорно не говорят. Кто окрысится и даст подзатыльник, кто отшутится, а чаще всего просто молча отвернется. Среди ребят, разумеется, ходило много версий, но только Яська не очень-то им доверял. Как сочиняются такие страшилки, он великолепно знал по себе. Хотелось правды. А вопросов за двенадцать лет накопилось изрядно. Почему никому, кроме дежурных, нельзя плавать на Запретку? Почему о Запретке неприлично говорить? Почему с острова нет дороги на Континент? А как же тогда торговые шхуны? Или отсюда туда нельзя, а наоборот – можно? Но тогда почему кроме торговцев никто никогда здесь не появляется? Настоящую, большую жизнь видишь только на стареньком, черно-белом телевизоре. У дяди Солона, поселкового старосты, цветной, но Яська его ни разу в жизни не смотрел. Ведь так вот запросто к дяде Солону в гости не зайдешь… В лучшем случае взашей погонят… И все эти большие белые города, стадионы и тем более вертолеты кажутся захватывающей сказкой. Но не из тех, что при жизни рассказывал дедушка Омир. Иначе, совсем иначе.